Жизнь замечательных людей (№255) - Джон Леннон

Они привезли с собой из Гамбурга один секрет, который сразу обеспечил музыкантам успех, стоило им только начать снова выступать в Ливерпуле. Секрет заключался в использовании принципа «джем-сейшна», когда медленно нарастающее возбуждение заставляет подняться со своих мест даже самых ленивых зрителей, полностью подчиняя их той энергетике, которую несет в себе бурлящий музыкальный поток. Однообразная мелодия госпел-блюза повторялась до бесконечности, а девушки в черно-белых платьях, надетых поверх пышных накрахмаленных нижних юбок, и юноши в серых свитерах под горло и темных куртках, не удержавшись, вскакивали с мест. Сгрудившись тесной толпой друг против друга, они начинали извиваться, выбрасывая вверх руки, будто участники жертвенного танца. Танцующие оказывались настолько стиснутыми со всех сторон, а в зале царили такая жара и влажность, что кирпичные своды покрывались каплями, а сам концерт никогда не заканчивался без того, чтобы кто-нибудь не потерял сознание.

Когда зрители выбирались на свежий воздух, они встречали на лестнице Боба Вулера, настоятельно советовавшего им купить новую пластинку «Битлз». "Запомните, ребята, — увещевал он, — «My Bonnie» и «The Saints»[63] записаны нашими «ливерпульскими мальчиками» вместе с Тони Шериданом!" Эта пластинка вышла в Гамбурге весной 1961 года. Берт Кемпферт, композитор, написавший «Stranger in the Night»[64], работал в то время в фирме «Полидор». Он и пригласил «Битлз» аккомпанировать Тони Шеридану, с которым они выступали еще в клубе «Топ Тен». Эти записи не вызвали особого восторга в Германии. Как сказал сам Джон Леннон: «То, что мы делали, стоя за спиной Тони Шеридана, было по силам любой другой группе».

28 октября 1961 года стал знаменательным в истории рок-н-ролла. В тот день Рэймонд Джонс, один из завсегдатаев «Кэверн», последовав совету Боба Вулера, зашел в торговый дом «НЕМС»[65], чтобы купить пластинку «Битлз». Эту пластинку, указанную в каталоге под названием «Топу Sheridan and the Beat Brothers»[66], оказалось не так-то просто найти. Но когда директор магазина Брайен Эпстайн получил ее и поместил по этому поводу в витрине скромное объявление, то вскоре, к своему огромному удивлению, продал ее в гораздо большем количестве, чем последнего Элвиса Пресли или Клиффа Ричарда. И через какое-то время господин Эпстайн отправился в пещеру к «Битлз».

Чтобы спуститься в подвал по скользким ступеням, ему потребовалось сделать над собой немалое усилие. Рок-клубы для тинейджеров не были его коньком. Изнеженный выходец из семьи богатых евреев-коммерсантов, получивший образование в многочисленных частных учебных заведениях, Брайен смолоду был задавакой. Даже возглавив крупнейший магазин пластинок в городе, он никогда по-настоящему не интересовался эстрадной музыкой. По его коже, должно быть, побежали мурашки, когда он, в пошитом на заказ костюме и в сопровождении своего помощника Алистера Тейлора, очутился в душном и грязном подвале, набитом молодыми людьми, жующими сэндвичи. Но неожиданно, несмотря на предрассудки, его реакция на «Битлз» оказалась точно такой же, как и у гамбургских «экзисов». Он влюбился в них с первого взгляда. Более того, Брайен пришел в такой восторг, что, выйдя на улицу, долго не мог успокоиться, рассказывая Тейлору о том, как он возьмет этих юнцов под свое крылышко и сделает из них настоящих звезд.

По мнению Питера Брауна, который долгие годы работал у него заместителем, это восхищение носило чисто эротический характер: «Битлз» олицетворяли тайные сексуальные желания Брайена". Эти тайные желания явились причиной последующих попыток Брайена подъехать к некоторым членам группы, начиная с самого красивого — Пита Беста. (Однажды вечером по пути в Блэкпул Брайен вдруг сказал: «Ты не обидишься, если я предложу тебе заехать в гостиницу, Пит? Я бы хотел провести с тобой ночь». Пит ответил, что предпочитает ночевать дома.) Но гомосексуализм Брайена был не единственной причиной, по которой его тянуло к «Битлз». Было и нечто другое, столь же мощное, как и секс: он завидовал им ничуть не меньше, чем желал их.

В юношеском возрасте Брайен часто ощущал себя неудачником, и поэтому в двадцать семь лет пришел к убеждению, что счастья нет. Поскольку он чувствовал себя в плену у собственной семьи, у мелочного мирка провинциальной лавочки, он уже делал попытки освободиться от недостойной рутины мелкой торговли, но все было тщетно. Поэтому один только вид этих беззаботных юнцов, которые играли всякую ерунду, пили и ели прямо на сцене, кадрили девчонок из зала или по-дружески мутузили друг друга, вскружил ему голову. Очень скоро он стал отождествлять себя с ними: стоило ему приодеть их в дорогие шерстяные костюмы, как сам он начал покупать себе кожаные куртки. До самой смерти Брайен Эпстайн лелеял мечту о том, чтобы его считали «пятым Битлом». И все же Брайен вряд ли отдавал себе отчет в том, что им двигало в тот вечер, когда он впервые подошел к эстраде и услышал насмешливое приветствие иронически улыбающегося Джорджа Харрисона: «А что здесь делает мистер Эпстайн?» Он и в самом деле не знал, что ответить.

В течение последующих недель Брайен регулярно возвращался в «Кэверн» послушать «Битлз». Он навел о них справки в городе. «Чем меньше я их вижу, тем лучше себя чувствую», — проворчал Аллен Уильяме, с которым «Битлз» только что расстались из-за финансовых проблем. «Если эти хулиганы заявятся сюда, — заявил отец Брайена служащему магазина, — скажите им, что он уехал, и закройте магазин». Семейный адвокат Реке Малкин считал, что вся эта история не больше, чем преходящее увлечение: «Еще одна из твоих блестящих идей, Эпстайн! Интересно, сколько это будет продолжаться на сей раз?» Да и сам Брайен, отличавшийся непостоянством натуры и часто нарывавшийся на неприятности, уже начал колебаться.

«Битлз», со своей стороны, также не проявляли особого энтузиазма по отношению к Брайену. Отец Пола был не в восторге от мысли, что он может стать менеджером его сына. Тетя Мими потребовала, чтобы Брайен нанес ей визит, во время которого попросила молодого человека относиться к Джону с особым уважением. Не в силах устоять перед перспективами, которые предлагал Эпстайн, «Битлз» не могли удержаться и от насмешек в адрес своего вероятного менеджера, которому они дали прозвище «Юродивый». Брайен ничего не понимал в поп-музыкальном бизнесе и еще меньше разбирался в рок-н-ролле. Но у «Битлз» хватило смекалки, чтобы сообразить, что им необходимо заполучить контракт на запись пластинки. «В Ливерпуле мы уже достигли вершины, и если хотели идти дальше, для этого было необходимо добиться известности в остальной части страны, выйти на общенациональный уровень, вырвавшись из замкнутого круга Ливерпуль — Гамбург», — объясняет Пит Бест. Джон с присущей ему резкостью спросил у Брайена: «Ты можешь сделать так, чтобы мы попали в хит-парад?» Брайен, который часами распинался о том, что он может для них сделать, ни в чем не был уверен. В конце концов, устав от разглагольствований, Джон сам принял за него решение: «Ну ладно, Брайен. Считай, что с сегодняшнего дня ты наш менеджер. Где контракт? Я хочу его подписать!»

У Брайена не было контракта. В этих делах он был таким же профаном, как и Джон. Правилам игры он учился на ходу, и то, что разыгрывалось между ним и «Битлз», превратилось в бесконечную психодраму. Сделка была заключена 24 января 1962 года в офисе компании «НЕМС». Когда все участники «Битлз» уже поставили свои подписи на последней странице документа, Брайен заявил, что подписывать его не будет. Он объяснил, что готов делать все возможное, чтобы раскрутить их, но что не хочет связывать их узами, от которых они, возможно, когда-нибудь захотят освободиться. Он брал на себя обязательства, ничего не требуя взамен. (Только спустя девять месяцев «Битлз» добились от него настоящего контракта, который был подписан 9 октября 1962 года в день двадцатидвухлетия Джона. Согласно этому контракту, в течение пяти лет Брайен должен был получать обычный гонорар менеджера в размере двадцати пяти процентов от всех доходов группы.)

Когда Браейн говорил о том, что хочет оставить для «Битлз» дверь открытой, он скорее всего думал о себе. Нет сомнения в том, что Эпстайн всегда был исключительно честным, но вместе с тем и противоречивым человеком. И если порой Брайен разыгрывал небывалую щедрость, изображая драму человека, приносящего себя в жертву, то в конечном счете он вполне компенсировал свои затраты на «Битлз», хотя тогда эти деньги казались ему пущенными на ветер.

Мать Брайена Малка Эпстайн, больше известная как Куини[67] (она получила это прозвище из-за своего имени: Малка переводится с иврита как «королева», позднее оно закрепилось потому, что сын начал бессознательно пародировать все ее манеры) всю жизнь ходила за ним, как наседка. Она была дочерью богатого фабриканта мебели из Шеффилда и воспитывалась в католическом пансионе, вынеся оттуда убеждение, что причина всех ее несчастий — повсеместный антисемитизм. Позднее эта же мысль посетила и Брайена. В восемнадцать лет она вышла замуж за процветающего ливерпульского коммерсанта Харри Эпстайна, который был старше ее на одиннадцать лет, и сразу, со школьной скамьи, переместилась в большой город, где антисемитизм был распространен в такой же мере, как и в учебном заведении. Будучи оторванной от родителей, она замкнулась в узком мире своей семьи. Ей не хватало любви и внимания, и она воспитывала первенца Брайена, словно желая с его помощью компенсировать все свои многочисленные комплексы.

Так же как и Джон Леннон, Брайен вырос в женском окружении. Только вокруг него были отнюдь не амазонки; он жил с дивой, для которой кульминация дня наступала тогда, когда она шла одеваться к ужину. День за днем он присутствовал при этой церемонии и с удивительной серьезностью сам выбирал платья для матери.

Позже Брайен признавался, что не помнит того времени, когда был «сексуально нормальным». Он мог бы добавить, что, стыдясь собственных желаний, всегда стремился к саморазрушению. В десятилетнем возрасте его отчислили из Ливерпульского колледжа (школы для мальчиков) за непристойные рисунки. В шестнадцать он окончательно бросил школу, проучившись до этого по меньшей мере в семи разных учебных заведениях и не сдав за все это время ни одного обязательного экзамена.

Когда Брайен объявил отцу, что собирается заняться бизнесом, связанным с высокой модой — единственной отраслью, где он может добиться успеха, Харри Эпстайн был категорически против. Настоящий мужчина не должен рисовать женские платья. Единственное, что оставалось Брайену, так это поступить на работу продавцом в компанию, принадлежащую семье. Но и здесь, где от него не требовалось ничего особенного, Брайену приходилось терпеть постоянные унижения со стороны властного деда.

Когда ему исполнилось восемнадцать, он отправился в Лондон на военную службу. Каждый вечер он наслаждался удовольствиями, которыми изобиловала столица. Все кончилось скандалом. Будучи солдатом второго класса, он раздобыл себе офицерскую форму, чтобы ходить в ней по барам в поисках любовных приключений. Веди он себя поскромнее, возможно, все сошло бы ему с рук, но те заведения, в которых он бывал, посещали настоящие офицеры, у которых на его счет стали появляться подозрения. За ним установила наблюдение военная полиция, и однажды ночью он был арестован в «Арми-энд-Нэйви клабе» на Пиккадилли. Если бы не родители, которые подняли на ноги всех своих знакомых, он бы попал под трибунал. Избежав уголовного преследования, он был освобожден от воинской обязанности по состоянию здоровья и отправился домой.

Когда Брайен вернулся в Ливерпуль, ему доверили пост директора мебельного магазина. Дела шли хорошо, но Брайена это не вдохновляло. Он познакомился с актерами из местной театральной труппы и стал мечтать о том, чтобы стать актером. Записавшись в Королевскую академию драматического искусства, он проучился там три семестра. Не то чтобы он не хотел продолжить учебу, но и тут его личная жизнь вошла в конфликт с собственными амбициями: он был арестован за то, что «приставал» к полицейскому в штатском в общественном туалете. Очень кстати оказалось, что соседом Эпстайнов был лучший адвокат по уголовным делам Реке Мэйкин. Ему удалось выпутать Брайена из этой истории.

Последовало очередное возвращение в лоно семьи. На этот раз Брайен возглавил отдел по продаже пластинок в новом магазине, недавно открывшемся на Грейт Шарлотт-стрит. Он добился такого успеха, что очень скоро его отдел занял большую часть здания. Однако он не прекращал поисков запретных удовольствий. По завершении долгого трудового дня Брайен нередко отправлялся на прогулку в сторону небезызвестного общественного туалета в Западном Дерби. Как-то раз на него даже напали и ограбили. А когда нападавший обнаружил в бумажнике удостоверение личности своей жертвы, то попытался шантажировать Брайена. Молодой человек снова обратился к Рексу Мэйкину, и тот объяснил ему, что в данном случае единственный выход — заявить в полицию, но это очень опасно, поскольку в те времена гомосексуализм все еще считался уголовным преступлением.

Используя Эпстайна в качестве приманки, полиция сумела задержать шантажиста с поличным, и он получил три года тюрьмы. На суде, как это разрешает британское законодательство, Брайен предстал как «мистер Икс». Тем не менее в Ливерпуле его секрет был секретом Полишинеля.

Часто говорилось о том, что «Битлз» в течение долгого времени не догадывались о гомосексуализме Брайена Эпстайна. В действительности они знали об этом с самого начала. 21 февраля 1962 года они встретились в кафе «Кардома» с Яном Шарпом, и когда он услышал от них имя нового менеджера, то чуть не поперхнулся. «Так кому же из вас он строит глазки?» — спросил он у ребят. «Ты думаешь, что он?..» — оторопел Джон. «Я бы лично не слишком наклонялся, чтобы подобрать контракт», — отшутился Шарп. Через несколько дней после этого разговора Шарп получил письмо от адвоката Брайена с требованием официально взять свои слова обратно и принести извинения Эпстайну. В противном случае ему грозило уголовное преследование.

В последний раз Шарп встретился с «Битлз», когда они ехали в такси, набитом девчонками, по Маунт-стрит. «Шарпи!» — окликнул его Джон, высунувшись из окна автомобиля. Машина остановилась, и Джон с Полом рассказали Яну о том, что получили ангажемент в новом клубе в Гамбурге. А затем признались, что подписали документ, в котором обязались никогда больше с ним не разговаривать. «Извини, приятель!» — бросил Джон, когда машина уже тронулась с места.

Глава 13

Смерть в Гамбурге

Когда II апреля 1962 года самолет оторвался от взлетной полосы в Манчестерском аэропорту, у «Битлз» возникло предчувствие, что они летят навстречу славе. Они возвращались в Гамбург. Только на этот раз их ждали не прежние портовые бары. Им предстояло выступить на открытии Стар-клуба", обещавшего стать самым известным рок-клубом в мире, и название «Битлз» стояло в самом верху афиши которая включала Тони Шеридана, «Джерри энд Пэйс-мэйкерз» и которая вскоре будет украшена такими именами, как Литтл Ричард или Джин Винсент. Если добавить, что их ожидали заработки по сто фунтов в неделю каждому, то можно сказать, что ребята были совершенно счастливы. Было от чего повеселиться на Рипербане. Шикарная жизнь должна была начаться сразу по прибытии, где их должны были встречать Стью и Астрид.

В последний раз «Битлз» встречались со Стью в декабре, когда он приезжал познакомить невесту с матерью. Между женщинами сразу возникла взаимная неприязнь. Две очень сильные женщины, каждая из которых привыкла довлеть над Стью, постоянно конфликтовали, и Астрид со Стью быстро покинули негостеприимный дом.

Уже тогда Стью страдал от ужасных мигреней, причину которых врачи никак не могли установить и лекарств от которых, судя по всему, не существовало.

Спустившись по трапу, Джон, Пол и Джордж сразу заметили Астрид. Она, как всегда в черном, была очень бледна. «А где же Стью?» — закричали они.

Слова, казалось, застревали в горле, когда девушка выдавила: «Стью умер».

Пятый Битл, не выходя из комы, скончался в больнице, куда был доставлен накануне. «Он, наверное, встал ночью, — рассказала Астрид. — Я обнаружила его лежащим на полу и вызвала „скорую“. Пока мы ехали, он становился все бледнее, а черты лица словно застыли. Он лежал на носилках — мы поднимались на лифте уже в больнице, — когда врач взглянул на него и сказал, что он умер. Они говорят, от кровоизлияния в мозг. Я несколько часов просидела в коридоре и будто ничего не видела. Мне казалось, что у меня отняли жизнь».

Джон заплакал. «Он рыдал, как ребенок, — вспоминал Пит Бест. — Я никогда раньше не видел, чтобы он так расклеился на людях... Он был в жутком состоянии. Столкнувшись с горем, этот парень, такой циничный, оказался совершенно безоружным».

До самого конца Стью Сатклифф оставался героем легенды о проклятом поэте. Его мигрени стали настолько невыносимыми, что он даже пытался выброситься из окна. Астрид и Фран Киршерры едва успели его удержать. Однажды он на несколько часов потерял зрение. В последние дни с ним постоянно случались обмороки. Несмотря на это, он день и ночь проводил у мольберта, пытаясь создать в оставшееся ему время шедевр всей своей жизни. Стью понимал, что скоро умрет. Как-то раз, увидев в витрине магазина похоронных принадлежностей белый гроб, он закричал, обращаясь к сопровождавшей его фрау Киршерр: «О мама, купите его мне! Я так хотел бы, чтобы меня похоронили в белом гробу!»

После вскрытия выяснилось, что причиной его смерти послужила маленькая опухоль мозга, располагавшаяся под шишкой на черепной коробке. Из этого сделали вывод, что опухоль была следствием перенесенной травмы. Мать Стью и Аллен Уильяме считают, что речь могла идти о ране, которую он получил в драке в Литерлэнд Таун-холле накануне второй поездки в Гамбург, за год до смерти. Расследование показало, что драка произошла не в Литерлэнде, а в расположенном неподалеку Лэтом-холле. Стью оказался зажатым со всех сторон бандой крутых ребят, когда Джон и Пит подоспели на помощь. Колошматя противника напропалую, Джон даже сломал себе палец, но ребятам удалось отбиться. Пит Бест прекрасно запомнил это происшествие, но не мог припомнить, чтобы кто-то ударил Стью по голове.

Джон винил в смерти лучшего друга себя. Много позже он рассказал Иоко (которая, в свою очередь, поведала эту историю Марни Хеа) о том, как однажды в Гамбурге во время ссоры со Стью на него напал очередной приступ неконтролируемой ярости. Он начал молотить кулаками во все стороны и даже несколько раз ударил Стью ногой, обутой в ковбойские сапоги с очень твердым носком. Когда к нему вернулся разум, он обнаружил, что стонущий Стью валяется на мостовой, а рядом с его головой натекла лужица крови. Придя в ужас от того, что натворил, Джон бросился наутек. «Вернись, скотина! Ну какой же ты идиот!» — закричал ему вдогонку Пол, который присутствовал при этой сцене, вероятно, вместе с Джорджем. Но Джон убежал без оглядки.

Так же, как и история с немецким матросом, смерть Стью преследовала Джона на протяжении всей жизни. Когда он почувствовал приближение собственной смерти, он признался Фреду Симану, что всегда считал себя виновным в гибели Стью.

Несмотря на шок, в котором пребывали «Битлз» после известия о смерти Стью, их выступление на открытии обернулось триумфом. «Стар-клуб» оказался именно тем трамплином, в котором они так нуждались. Это заведение, расположенное в «горячем» квартале Гамбурга, слывшем в ту пору европейским Лас-Вегасом, было специально создано для привлечения толпы туристов. Залом служил бывший кинотеатр. Вместо кресел в центре была оборудована танцплощадка, потолки сделали повыше и украсили их решетчатыми конструкциями и китайскими фонариками. А по периметру клиентов дожидались несколько рядов банкеток, обитых искусственной кожей. Официанты в белых рубашках подавали напитки за двумя барными стойками. «Стар» был открыт ежедневно с восьми вечера до четырех утра и предлагал вниманию посетителей непрерывные выступления музыкантов, сменявших друг друга на сцене каждые полчаса. Те, кому доставало денег на выпивку, чтобы занять столик на все время, имели возможность послушать до десятка разных групп за одну ночь.

Три контракта со «Стар-клубом» предоставили «Битлз» уникальную возможность понять, что значит работать на гангстера. Манфред Вайсследер, ростом под метр девяносто, внешне был похож на сержанта СС, да и вел себя точно так же. Своим клубом он руководил аналогично тому, как ведут себя боссы мафии в голливудских фильмах. Из офиса (оборудованного в бывшей аппаратной кинотеатра) он наблюдал за залом через окошечко, закрывавшееся на задвижку. Если вдруг он замечал, что в какой-то из групп не хватает музыканта или что они играют недостаточно энергично, он немедленно хватал трубку внутреннего телефона и приказывал своему управляющему Хорсту Фашеру (экс-чемпиону по боксу) выставить за дверь «этих тупоголовых англичан». Минуту спустя незадачливые рокеры оказывались на мостовой без обратного билета.

Если же, напротив, кто-то приходился Вайсследеру по вкусу, как это было с «Битлз», он мог обеспечивать ребят работой в Германии в течение многих месяцев. Открыв свой первый «Стар-клуб», он вскоре создал целую сеть таких клубов, располагавшихся по всему континенту и ставших своеобразной империей в истории рока. Он оплачивал музыкантам проживание и транспортные расходы, платил хорошие деньги за работу, а в качестве премии дарил золотую звезду, которая, как оказалось, была ценным талисманом. Однажды, когда Кингсайз Тейлор гулял по Рипербану, к нему подлетел какой-то тип и схватил за грудки. Но стоило ему увидеть эмблему «Стар-клуба», как он тотчас отскочил в сторону. «Извините, — пробормотал он. — Я действительно очень извиняюсь». Чего бы ни натворили «Битлз», они находились под защитой Хозяина.

Это было для них большой удачей, поскольку после смерти Стыо Джон, чье поведение в Гамбурге всегда было, мягко говоря, странным, сделался еще более буйным, чем обычно. Он прогуливался по улице в одних трусах, мог выйти на сцену с сиденьем от унитаза на шее или, присев с гитарой на край сцены, зажать между ног голову какой-нибудь девушки из первого ряда. Но самая скандальная выходка была припасена Джоном на Пасху.

Жилище «Битлз» располагалось в квартире, выходившей окнами на «Стар-клуб», к которому с одной стороны примыкали церковь и вход в женский монастырь. Однажды утром, в Страстную пятницу, когда монахини вышли из монастыря, направляясь в церковь, они вдруг замерли в полном оцепенении: с балкона квартиры, которую занимал Джон, свисало карикатурное изображение Иисуса Христа, распятого на кресте, выполненное в человеческий рост. И пока сестры не могли двинуться с места, пораженные таким святотатством, Джон принялся забрасывать их презервативами, заполненными водой. Затем, исчерпав боезапас, он расстегнул брюки и стал мочиться на монахинь с криком: «А вот и райский дождик, сестры мои!»

К этому времени Джон и Пол нашли себе в Гамбурге подружек. Пол познакомился с красивой платиновой блондинкой Эрикой Хубертс, которая весной 1962 года забеременела. Если верить Эрике, отцом ребенка был Пол. Дочь Эрики родилась в приюте для одиноких матерей в тот самый день, когда Пол улетал в Англию. Когда бедная девушка, работавшая официанткой, обратилась к Полу с мольбой прислать ей денег на воспитание ребенка, он сделал вид, что не расслышал. Она затеяла процесс, который продолжался до тех пор, пока Пол не выплатил ей две тысячи семьсот фунтов, но это случилось уже в 1966 году. Процесс заставил «Битлз» отказаться от прибыльных турне по Германии из опасения, что суд может наложить арест на их доходы. Следующее выступление в Германии состоялось только через три года, когда Пол выплатил свой долг. (Почти двадцать лет спустя Эрика вторично подала в суд, и Полу пришлось дважды проходить анализ крови; при этом оба анализа показали, что он никак не мог быть отцом ребенка.)

Что же касается подружки Джона, которую звали Беттина, то ее судьба оказалась еще менее завидной. Именно ее, смешливую толстушку-официантку из «Стар-клуба», во всех книгах о «Битлз» представляют как самую преданную поклонницу группы. Однако Беттина не всегда была толстушкой. Когда Джон познакомился с ней, она была стройной и симпатичной. К несчастью, она тоже забеременела, и Джон настоял на том, чтобы она сделала аборт. По ее словам, именно после этого подпольного аборта у нее началось гормональное расстройство, и она стала пухнуть, как на дрожжах. Несмотря на это, они продолжали встречаться, и Беттина даже оплачивала долги Джона в баре «Мамбо Шанки», где они были завсегдатаями в странной компании проституток, которая сформировалась вокруг Астрид. Эти шлюхи — поклонницы черной магии — стали ученицами Астрид, принимая ее за ведьму. Кстати, Астрид была еще и последовательницей маркиза де Сада, одну из книг которого она подарила Леннону.

Что касается Джона, то для него отношения с Беттиной закончились, едва он покинул пределы Гамбурга. Летом 1963 года девушка упросила Кингсайз Тейлора захватить ее с собой в Англию, чтобы посмотреть на «Битлз» во время первой волны нахлынувшей на них известности. Они добрались до гостиницы, в которой остановились музыканты, выступавшие в уэльском курортном городке Лэндадно. Войдя в номер, Джон бросил взгляд в направлении Беттины, а затем уселся в другом конце гостиной и принялся слушать радио, будто он ее не заметил. Чтобы увидеть его, девушка проехала тысячу двести миль, а он даже не удосужился с ней поздороваться. Все остальные почувствовали себя ужасно неловко и просто не знали, что сказать. Одному только Ринго хватило приличия поприветствовать вновь приехавших. Беттина вернулась в Гамбург, где в последний раз Тейлор видел ее среди проституток на Хербертштрассе — той самой улице, где девиц выставляют прямо в витринах.

Вскоре после открытия «Стар-клуба» «Битлз» получили от Брайена Эпстайна телеграмму. "ПОЗДРАВЛЯЮ, РЕБЯТА, — прочитал однажды похмельным утром Джордж своим друзьям. — И-ЭМ-АЙ[68] ПРОСИТ ПРИГОТОВИТЬСЯ К СЕАНСУ ЗВУКОЗАПИСИ. ПРОСЬБА ОТРЕПЕТИРОВАТЬ НОВЫЙ РЕПЕРТУАР. СПАСИБО". Все как один вскочили на ноги и принялись носиться по комнате. Затем один из них закричал: «Куда же мы идем, Джонни?»...

Через несколько дней Брайен приехал в Гамбург, чтобы рассказать ребятам, как ему удалось заполучить контракт с «И-Эм-Ай». Начало этой истории было известно. 1 января 1962 года они впервые переступили порог профессиональной студии грамзаписи. И какой студии! «Декка» была в то время английской фирмой номер один.

В течение трех следующих часов они спели и сыграли пятнадцать вещей из своего репертуара, сделав запись, которая стала первым альбомом группы, известным сегодня под названием «Decca Audition». Это событие имело огромное значение, поскольку данная запись является единственным свидетельством того, как играли «Битлз», прежде чем к ним пришла слава. Опираясь на самые последние достижения в области звукозаписи, они получили возможность выплеснуть наружу весь свой талант.

Увы! Результат оказался далек от того образа легендарной группы, каковой были «Битлз» той эпохи. То, что можно было разобрать, меньше напоминало группу юных рокеров-бунтарей, чем какой-нибудь жалкий оркестрик из прибрежного отеля. Они то мурлыкали сентиментальную чепуху вроде «September in the Rain»[69] или «Till There Was You» или же пытались переделать в стиле рок старые хиты — «Besame Mucho»[70] или «The Sheik of Araby»[71]. Но самое невероятное заключалось в распределении ролей: Пол спел восемь песен (простуженным голосом), Джордж четыре, а лидер и лучший певец группы Джон — только две! Кто виноват в подобном искажении реального положения вещей? Брайен Эпстайн, который, убедив их для начала сменить кожаные куртки на костюмй банковских служащих, толкал теперь к тому, чтобы забыть о своем образе «суровых рокеров с оттенком ритм-энд-блюза» и превратиться в милых музыкантов типа «Шэдоуз».

Но несмотря на все свои недостатки, этот альбом остается подлинным кладезем сведений о «Битлз» времен дебюта. Здесь заметны и американский акцент, и быстрые, нервные ритмы, и эклектика стилей, и умелые аранжировки, которые впоследствии стали фирменным знаком музыки «Битлз». Тем не менее то, что делали музыканты, продолжало оставаться не чем иным, как простым подражанием. Послушать безудержную кавалькаду какой-нибудь «Besame Mucho» — и можно подумать, что это играют ребята из-за железного занавеса, какие-нибудь борцы за свободу Венгрии, открывшие для себя рок благодаря транзисторному приемнику, настроенному на «Голос Америки».

И только манера исполнения Джоном Ленноном песни «Money» несла на себе печать подлинности. Эта вещь, затерявшаяся среди других, была предвестницей пути, по которому пойдет развитие британского хард-рока. Она предвосхитила окончательное завершение попыток слепого подражания музыке американских негров и зарождение особого британского стиля. Оригинальное исполнение Баррета Стронга напоминало манеру Рэя Чарлза — музыка была одновременно чувственной и исступленной (нельзя забывать, что в английском языке слово рок имеет одновременно религиозное и эротическое значение). На записи «Decca Audition» Леннон сделал все с точностью до наоборот, словно фотограф, идущий от позитива к негативу.

Джон всегда считал, что ритм-энд-блюз должен исполняться в «жесткой» манере. Своим исполнением этой песни он выразил то, чем был сам в этой жизни: смутьяном, который требует и угрожает, который ясно заявляет, что ему нужно — денег, тех самых денег, ради которых он способен выкинуть девчонку на панель. Ни сексуальной исступленности в нем самом, ни религиозной — вокруг — не было. Обычный сутенер на мели, злой и с голосом булатной стали.

Таков был Джон Леннон, которому суждено было сделать из «Битлз» первую хард-рок группу шестидесятых. Они могли бы играть, пуская в ход агрессивность уличных мальчишек, которую можно обнаружить, например, у группы «The Who», создать за счет музыкального и сценического исполнения настоящий рок-театр, в котором Джон мог бы поставить и сыграть свою душевную драму. Ну как тут, говоря о Джоне Ленноне, опять не вспомнить о «The Who» и их знаменитой рок-опере «Томми». Кто такой был этот Томми? Ребенок, страдавший от постоянных обманов собственной матери, который потерял все чувства, за исключением самого примитивного — осязания... и в конце концов стал чемпионом по «флипперу»[72] — символу рок-н-ролла. Избранный молодежью всего земного шара в качестве рок-звезды, он стал их гуру, а затем превратился в святого. От А до Я это история самого Джона Леннона.