Жизнь замечательных людей (№255) - Джон Леннон

Смысл этой выходки дошел до Лучиано только на следующее утро, когда в колонке светской хроники он прочитал заметку о том, как некий фотограф, работающий «в стиле мафии», нарушил покой мирно ужинавших в ресторане Джона Леннона и Йоко Оно. «Это был мой первый урок, — восторгался Лучиано, — по искусству создания происшествий в личной жизни в интересах бизнеса».

Вскоре, уже в качестве личного парикмахера Йоко, Лучиано наслаждался интимными признаниями своей клиентки. Йоко жаловалась, что Джон слаб и апатичен, что рядом с ним она не чувствует себя удовлетворенной. Однажды, когда Лучиано завел разговор о том, что Сэм Хавадтой никогда не доводит до конца своих начинаний, Йоко заявила, что он должен радоваться: во-первых, тому, что у него активная половая жизнь, а во-вторых, тому, что его любовник незнаменит. Этим она хотела подчеркнуть, что ее сексуальная жизнь с Джоном давно закончилась. «Надо смотреть правде в глаза, — заметила она. — После одиннадцати лет брака пламя неизбежно угасает». Помимо этого Йоко рассказала Лучиано, что Джон не раз заводил разговор о втором ребенке. Он хотел дочку, а Йоко была категорически против. В конце концов врач-гинеколог выдал ей письменное заключение о том, что в ее возрасте медицина не рекомендует заводить детей. Но больше всего Лучиано заинтересовал тот факт, что Йоко приняла решение развестись с Джоном сразу после завершения работы над новым альбомом. Она сказала ему, что «ей было необходимо освободиться от имени Леннона».

Проведя в студии неделю, Джон почувствовал себя не в своей тарелке: записанный материал его разочаровал. Именно в этот момент Йоко подступилась к нему с требованием отдать ей пятьдесят процентов альбома. Джона прорвало. «Если ты ставишь так вопрос, — закричал он, — никакого альбома вообще не будет!» И он вышел из комнаты, прошествовал к себе и заперся на ключ. До конца недели Джон не покидал спальни, общаясь с внешним миром посредством записок, подсунутых под дверь.

Одной из характерных черт Леннона было то, что на людях он никогда не выказывал даже малейших признаков внутреннего кризиса, напротив, в такие моменты он держал себя очень уверенно. С первого же дня в студии «Хит Фэктори» он взял рычаги управления в свои руки. Продюсер Джек Дуглас был прекрасным техником и бывшим рок-музыкантом. Он работал со всеми альбомами Джона, начиная с «Imagine», сначала как помощник Роя Чикала, а затем как старший инженер звукозаписи. Однако в отличие от Чикала, который всякий раз, когда Йоко отдавала какое-либо указание, поворачивался к Джону и спрашивал: «Ты не против?», Джек был гораздо более восприимчив к требованиям Йоко. Когда в июне его впервые пригласили в Колд Спринг Харбор для обсуждения долгожданного нового альбома Джона Леннона, Йоко заявила, что хочет включить в альбом несколько своих песен, и вручила Джеку целую кипу пленок, некоторые из которых были записаны аж тринадцать лет назад. «Сколько песен ты хочешь включить?» — спросил Джек. «Столько, сколько получится», — ответила Йоко и предупредила, чтобы он ничего пока не говорил Джону, если будет звонить ему на Бермуды.

Леннон поручил Дугласу набрать совершенно новую группу, объяснив это следующим образом: «Вместе с приятелями я проводил в студии дни, недели, месяцы, даже годы. Запись служила нам всего лишь предлогом для того, чтобы заниматься бог знает чем. Иногда над одной и той же песней мы работали по восемь часов подряд, не всегда достигая нужного результата... Я был слишком близок с Джимом (Келтнером. — А. Г.) и со всеми остальными, чтобы строить из себя командира и говорить: „Нет, мне это не нравится“... Теперь я хочу прийти в студию и с самого начала быть боссом».

Именно так повел себя Леннон в первый же день, когда зашел в аппаратную, чтобы прослушать музыкантов. «Значит так, барабанщик, — обратился он к Энди Ньюману, — давай-ка послушаем твои барабаны. А все остальные заткнулись! Давай басовый барабан. Теперь рабочий...» После того как звук был отрегулирован, Джон прослушал запись и признался: «Мне это не нравится. Я хочу, чтобы ты сыграл вот так...» Не прошло и пяти минут, как Джон отработал партию ударных именно так, как он себе это представлял.

Не менее впечатляющей была скорость, с какой он работал. «Обычно он говорил, — рассказывал Ньюман. — „Вот перед вами песня. Ничего сложного. Вы все прекрасно умеете играть на своих инструментах. Забудьте о всяких завитушках и просто аккомпанируйте“. Мы знали, что через двадцать минут он начнет записывать, а через час все должно быть закончено. Это совершенно меняло прежний подход к работе, потому что мы знали, что у нас нет трех часов на раскачку... Мы работали с полной отдачей. Если приходилось исполнять одну и ту же вещь больше пяти-шести раз, он бросал ее и переходил к другой».

Пять лет, проведенных вне студии, не прошли бесследно. Леннон вовсе не был таким уверенным, каким старался выглядеть. Это стало особенно заметным, когда он попытался максимально спрятать свой голос. «Чем неувереннее я себя чувствую, — признался он Фреду, — тем больше инструментов стараюсь использовать во время записи». При записи «Double Fantasy» на звуковые дорожки пришлось накладывать так много дополнительных звуков, что в конце концов Джеку Дугласу стало не хватать места. В этот момент пришлось на пару дней приостановить работу и подождать, пока продюсер и инженер призовут на помощь всю свою изобретательность и умудрятся присоединить к двадцатичетырехдорожечному пульту еще один дополнительный двадцатичетырехдорожечный модуль.

Когда стали записывать Йоко, работа еще больше усложнилась. С самого начала Джон предупредил Дугласа о том, что альбом должен сделать Иоко звездой. От музыкантов требовалось максимально использовать все творческие ресурсы, а от инженеров — технические возможности для того, чтобы вытянуть ее песни на нужный уровень. Дуглас знал, что проблема Йоко заключалась в том, что у нее не было голоса и что пела она фальшиво. Поэтому он решил выставить уровень записи на максимум и зарезервировать для вокальной партии десять из двадцати четырех дорожек, надеясь, что она «не будет каждый раз лажать на одном и том же месте». Когда все расходились по домам, Джек оставался в студии до зари, выбирая лучшие куски из сделанных дублей и вручную, слог за слогом, собирал окончательный вариант каждой вокальной фразы.

Джеку не всегда удавалось отговорить Иоко от совершения безумных поступков. Когда она показала музыкантам «I'm Your Angel», все в один голос заявили, что это явный плагиат со старого хита Эдди Кантора «Makin' Whoppee»[225]. «Хорошо еще, что ты поешь ее на три четверти, — заметил Джек, — потому что если бы она была на четыре четверти, то неприятностей у тебя было бы хоть отбавляй». Когда подошло время делать запись, Иоко принялась настаивать на том, чтобы записывать песню в размере как раз четыре четверти. На все протесты Джека она заявила, что действует так по совету медиума, а кроме того, она вообще никогда не слышала этой песни Эдди Кантора. После выхода пластинки «Double Fantasy» владельцы авторских прав на «Makin' Whoppee» подали против Йоко иск на миллион долларов. Дело было закрыто только в 1984 году после выплаты суммы, размер которой не был обнародован.

Когда Иоко не была занята на записи, она продолжала работать над рекламой будущего альбома у себя в «Студия Один». «Double Fantasy» должен был стать не просто новым альбомом давно сошедших со сцены музыкантов, а крупным событием в мире музыки. Самые легендарные поп-герои новейших времен снова брали слово. Такой альбом был золотой мечтой любого пресс-агента. Вопрос заключался в том, кому поручить эту работу.

Знание Йоко техники проведения рекламных кампаний произвело впечатление на ее нового агента Чарлза Коэна. Она точно могла сказать, что ей нужно и как этого добиться. «Double Fantasy» должен был стать ее билетом не к славе — славы ей было уже не занимать, — а к почестям и уважению. Необходимо было проводить идею о том, что новый альбом — «музыкальное событие мирового масштаба» — не имеет коммерческого значения и посвящен тому, чтобы создать о Йоко Оно представление как о «настоящей артистке и хорошем человеке, который заботится о своих взаимоотношениях с сыном, Джоном и<) покое во всей вселенной».

Коэн должен был организовать утечку информации, согласно которой Йоко продала на аукционе одну из своих коров за рекордную цену в 265 тысяч долларов (в действительности корова была продана компанией «Дримстрит Холштайн», которой было поручено управление фермами, принадлежащими Леннонам). Это позволило Коэну представить Йоко как женщину, «которая любит животных и разводит их для производства молока, а не для бойни». История была немедленно подхвачена сотнями газет по всему миру.

Затем Йоко пришла идея обыграть тот факт, что Джон и Шон родились в один день. В небе над Центральным парком появился самолет, выписывающий надпись «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ДЖОН И ШОН. С ЛЮБОВЬЮ. ЙОКО». «Мы получили очень много откликов в прессе», — с восторгом вспоминал Коэн. (Джон Леннон отказался подняться на крышу Дакоты, чтобы полюбоваться самолетом, а на счете, пришедшем ему за этот аттракцион, написал: «Чтобы это было в последний раз».)

Основной задачей Коэна стала организация многочисленных интервью в газетах, на радио и телевидении. Несмотря на то, что Джон относился к этому без особого энтузиазма, поскольку основная нагрузка выпадала на его долю, Йоко знала, что стоит ему предстать перед прессой, он неизменно будет на высоте. Интервью, организованные в поддержку «Double Fantasy», оказались гораздо важнее, чем сам альбом, для развития его основной темы — взаимной игры между воображаемыми "я" Джона и Йоко. Помимо того они в очередной раз продемонстрировали неподражаемый талант Джона выдавать за чистую монету самые абсурдные идеи.

Одурачивание публики началось 9 сентября, в день, когда журналист из «Плейбоя» устроился вместе с Джоном и Иоко на кухне в квартире 72. «Джон откинулся назад, крепко обхватив пальцами чашку, — писал Дэвид Шефф. — Он сидел и смотрел на пар, поднимающийся от горячего чая». «Я пек хлеб», — внезапно выдал Леннон. «Хлеб!» — изумленно воскликнул репортер. «А еще я занимался ребенком», — невозмутимо продолжил Джон, и начал рассказывать о жизни «домохозяина», пуская в ход все свое воображение, доходя порой до смешного, но чаще иронизируя над самим собой. Он заявил, к примеру, что каждый вечер, когда Йоко возвращается с «работы», он встречает ее у порога вопросом: «Ну что, сильно устала? Хочешь, я приготовлю тебе коктейль?» Было очевидным, что Леннон забавляется, но Джон всегда считал, что чем больше ложь, тем легче заставить читателя ее проглотить.

Каждый раз, когда Джон останавливался, чтобы перевести дыхание, эстафету подхватывала Йоко. Если Джон изображал карикатуру на самого себя в роли горничной, поглощенной ежедневной рутиной, то Иоко выстраивала образ «самого крутого из крутых». Она рассказывала, что почувствовала себя личностью только после того, как взвалила на свои плечи чисто мужскую заботу о семейном бизнесе, но эта деятельность сильно осложнялась тем, что ей постоянно приходилось сталкиваться с мужским шовинизмом. Они с Джоном подвергли жестокой критике бизнесменов и адвокатов, участвующих в совещаниях в «Эппл», назвав их «толстыми и жирными, насквозь пропитанными водкой, орущими мужланами, похожими на натасканных псов, готовых к атаке».

Но когда Шефф уточнил, не осуществляет ли, следовательно, Иоко контроль за действиями Джона, это привело его в бешенство. «Если ты считаешь, — рявкнул он, — что меня как собаку водят на поводке только потому, что я делаю некоторые вещи вместе с ней, то пошел ты куда подальше!»

Но монолог Леннона продолжался в течение последующих девятнадцати дней, превращаясь в книгу из 193 страниц. И получалось, что несмотря на десять лет, прошедших с тех пор, как Джон в последний раз открывал душу на обозрение широкой публики, за все эти годы с ним ровным счетом ничего не произошло. В своих рассказах Джон по большей части возвращался к эпизодам из далекого прошлого, неоднократно пересказанным в прессе. Так или иначе, давая интервью, он вовсе не ставил целью рассказать о себе что-нибудь новое; все усилия были посвящены рекламе Йоко. «Она — учительница, а я — ученик, — неоднократно повторял Джон. — Она научила меня всему, что я умею... она была здесь... когда я был Человеком Ниоткуда»[226].

В то же самое время, когда Йоко всячески развивала идею о том, что деньги совершенно перестали волновать и ее, и Джона, она продолжала бороться с фирмой, производящей грампластинки, за новый контракт, который должен был принести миллионы долларов. Когда Брюс Лундволл, президент «Коламбия рекордз», позвонил как-то раз на студию, Джон заметил: «Я не соглашусь получать ни пенни меньше, чем получил Пол — или этот, сукин сын (Мик Джаггер. — А. Г.)».

Иоко энергично поддержала Джона, воскликнув: «Я уничтожу Пола! Я получу больше, чем он». (По сообщениям, появившимся в прессе, Пол получил 22,5 миллиона долларов.) Когда Иоко объяснила Лундволлу, что половина песен на альбоме будут Джона, а половина — ее, тот ответил, что такую сумму они не заработают. Он был готов выплатить Леннону большой аванс, но при условии, что это будет альбом Леннона, а не попурри Джона и Иоко.

Проходили недели, а контракт все еще не был подписан. «Мы уже почти закончили запись, но все еще не знаем, кто будет выпускать нашу пластинку», — жаловался Джон Джеку Дугласу. Джек посоветовал Йоко поговорить со своим менеджером Стэном Винсентом, который бесплатно разработал для них схему, при которой они получали от пяти до семи миллионов долларов только при подписании контракта, но Йоко с Винсентом поругалась, и проект рухнул. Несколько дней спустя, когда Ахмед Эртеган, знаменитый патрон компании «Атлантик/Уорнер», лично поднялся на шестой этаж «Хит Фэктори», Иоко обвинила его в том, что он явился без предупреждения, и проводила до лифта. Казалось, она намеренно не хочет договариваться с крупными фирмами. Наконец, вечером 19 сентября в студии появился Дэвид Геффен.

В течение нескольких лет Геффен не занимался производством пластинок. Теперь же он основал собственную компанию, которая пока имела контракт только с одной певицей — Донной Саммер. Он предложил Леннону более чем скромный аванс в один миллион долларов и выторговал себе 50 процентов доходов от издания новых песен Леннона. В результате этой сделки Геффен прекрасно заработал на «Double Fantasy». Почему Йоко согласилась на эти условия, в то время как предложения крупных компаний были гораздо выгоднее? По словам самого Геффена, когда Йоко рассказала ему о том, как «Коламбии» не понравилась идея поделить альбом пополам между ней и Джоном, Геффен улыбнулся и ответил: «А я иного не мог и предположить».

Если на первом месте у Йоко всегда стояла реклама, то на последнем — вопросы безопасности. Однако еще в феврале 1980 года она взяла к себе на службу бывшего сотрудника ФБР по имени Дуглас Макдугалл, который консультировал ее по вопросам охраны Шона и обеспечения безопасности покупаемых ею домов. Макдугалл довольно часто появлялся с докладами в Дакоте, и ему бросился в глаза тот факт, что основная резиденция его клиентов практически не охранялась. Когда портье звонил снизу и сообщал, что к ним направляется посыльный, Йоко обычно сама открывала дверь, и были случаи, когда в квартиру проникали поклонники Джона, двое из которых добрались однажды до его спальни. Начав грандиозную рекламную кампанию в прессе, Ленноны подвергали себя дополнительному риску.

Однажды Макдугалл прочитал в «Дэйли ньюс» интервью с Йоко, в котором она сообщала название студии, где они работали, а также приблизительное время, когда выходили из дома и возвращались. Он немедленно схватил телефонную трубку. «Послушай, Йоко, — начал он, — мне в общем-то все равно, если ты хочешь, чтобы тебя убили, но я не хочу, чтобм тебя убивали. Кроме того, если тебя убьют, пострадает моя репутация. Потому что все знают, что если я и не обеспечиваю непосредственно твою безопасность, то все же имею к ней какое-то отношение. Поэтому я увольняюсь».

«Я знаю, что ты прав, — ответила Йоко, — но мне надо продавать пластинки!»

25 сентября Макдугалла пригласили в «Студию Один», чтобы выслушать его предложения по обеспечению безопасности Леннонов. Речь шла о вооруженном телохранителе, который сопровождал бы их во всех поездках. Йоко пообещала поговорить с Джоном. При следующей встрече она сообщила Макдугаллу, что Джон не принял его предложения. По словам Джона Грина, они с Йоко не желали, чтобы какой-нибудь, хотя бы даже и бывший, полицейский видел, как они принимают наркотики. Но Макдугалл не сдавался. Если они не хотят ездить с телохранителем, почему бы им не нанять пару вооруженных охранников, один из которых стоял бы перед входом в Дакоту, а другой — у дверей студии? Но и это предложение Йоко категорически отвергла.

В тот вечер Джон Леннон разговаривал по телефону с Джесси Эдом Дэвисом. «Я только что уволил своего телохранителя», — сообщил Леннон. «Почему?»

«Я думаю, — ответил Джон, — если меня захотят убрать, то все равно уберут. Только сначала убьют телохранителя».

Глава 70

Обрубая концы

Сразу после того как начался процесс звукозаписи, Йоко стала эмоционально отдаляться от Сэма Грина. Вместо того чтобы продолжать относиться к нему как к менеджеру, продюсеру, принцу-консорту, она стала обращаться с ним как с лакеем. Для того чтобы создать какое-то подобие комфорта на то продолжительное время, что она проводила в студии, Йоко потребовала, чтобы ей для личных целей выделили отдельную комнату. Сэму было поручено за один вечер доставить сюда все необходимое: пианино, диван, картины и так далее. Кроме того, Йоко взяла в привычку назначать Сэму свидания в номерах отеля, расположенного по соседству со студией, и предупреждать его об этом в самый последний момент. Она обычно говорила Джону, что отправляется на обед в «Плазу» с представителями «Эппл», а сама мчалась к югу от Центрального парка — в «Парк Лэйн» или «Эссекс Хаус». Здесь она встречалась со своим любовником, а затем убегала на студию.

Сэм возвращался домой полный отвращения к самому себе. «Я понимал, что она использует меня как жиголо, — признавался он. — И в качестве приманки она размахивала у меня перед носом деньгами, потому что совершенно не испытывала ко мне никакой любви. Все ее чувства испарились». Но Сэм Грин нуждался в деньгах Йоко, так как тратил их на отделку своей роскошной квартиры. Так что волей-неволей ему приходилось мириться с требованиями хозяйки.

Джон Леннон любил работать быстро, но в августе 1980 года он побил все рекорды. В течение двух недель практически круглосуточной работы он записал двадцать два трека — такого количества материала хватило бы почти на два альбома. Джек Дуглас не уставал генерировать хорошие идеи, большая часть которых была загублена на корню усилиями Иоко. Так, например, Джек захотел слетать на недельку с Джоном в Японию, чтобы поработать с гением-синтезаторщиком, который записал альбом, восхитивший Леннона, — «Sonic Seasonings» («Звуковая приправа»). Но Йоко наложила вето на этот план, боясь, что японский музыкант попытается примазаться к их проекту. А однажды Джек привел в студию двух основных музыкантов из очень популярной группы, работавшей в стиле «Битлз», — «Чип Трик». Гитарист Рик Нильсен и барабанщик Бан И. Карлос устроили потрясающий джем с Тони Левином на басу и Джорджем Смоллом на клавишных и раскрыли такие потенциальные возможности последней по-настоящему сильной вещи Леннона «I'm Losing You», что это выходило за границы того, что мог вообразить даже сам автор. Но когда на следующий день музыканты вернулись в студию, Иоко не пустила их на порог, заявив, что они эксплуатировали ее мужа. Правда, студийные музыканты в конце концов записали этот трек.

Примерно к середине работы Йоко стала замечать, что Джон находит с партнерами общий язык. Несмотря на то, что она твердо стояла на страже, сон иногда брал верх, и она укладывалась на диване, положив голову на белую атласную подушку и укрывшись белым стеганым атласным одеялом. (Джон сфотографировал ее в таком виде и прикрепил фотографию к микшерскому пульту как символ вклада Йоко в этот альбом.) Стоило кошке закрыть глаза, как мышка начинала резвиться. Джон доставал из тайника бутылку «Джек Дэниеле». После пары хороших глотков он отправлялся в аппаратную и закусывал куском пиццы или большим гамбургером. Иногда Иоко уходила домой, и тогда Джон посылал кого-нибудь за кокаином, и вся компания расслаблялась.

Большая часть работы над «Double Fantasy» была закончена к 13 октября — на этот день был назначен торжественный прием по случаю дня рождения Джона и Шона, а кроме того, на следующий день выходил первый сингл с этого альбома — «Starting Over». В то утро Джек выкатил на середину студии столик, на котором стопками лежало более двухсот кассет с записями каждого слова, произнесенного Ленноном, начиная со второго дня работы. Джонсам попросил сделать так, чтобы в студии постоянно работал записывающий магнитофон, но когда в конце первого сеанса записи он откинулся на спинку кресла в аппаратной и выдал двухчасовой монолог из истории Джона Леннона — музыканта, Джек решил установить еще четыре микрофона с этой стороны стеклянной перегородки, чтобы не упустить ни крупицы бесценных воспоминаний. Его прозорливость была вознаграждена: после стольких лет, проведенных в молчании и одиночестве, Леннон говорил не переставая, словно пересматривал всю свою жизнь. Это была импровизированная автобиография, дополненная дневником, который по разрешению Джона с начала весны вел Фред Симан. Джек Дуглас вообще считал, что дневник был основной обязанностью Фреда. Глубоко убежденный в том, что конец его жизни не за горами, Джон словно решил предпринять последнее усилие и раз и навсегда обозначить вехи собственной биографии.

Запись пластинки пошла ему на пользу гораздо больше, чем любой курс лечения. Чем дальше продвигалась работа, тем больше он набирался сил. Если в начале работы в студии его излюбленной фразой был вопрос «Кто-нибудь видел мою жену?», то по прошествии времени он вновь начал обращать внимание на других женщин. «Как ты думаешь, женщины все еще находят меня привлекательным?»— мог он спросить у подружки Дугласа Кристин Дезотель. Особенно нравилась ему шведская киноактриса Мод Адаме. Кристин, которая знала, что Адаме дружна с экс-невестой Ринго Старра Нэнси Эндрюс, позвонила ей и узнала, что у Мод в это время не было бойфренда. «Можешь ей передать, — сообщила Кристин, — что с ней хочет познакомиться Джон Леннон». И вскоре Мод Адаме уже летела в Нью-Йорк — однако она опоздала.

Как только запись «Double Fantasy» была завершена, Йоко провела серию внезапных атак на своих ближайших партнеров. Первой жертвой стал Сэм Грин. 23 октября ему предстояло погасить банковский кредит в размере 100 тысяч долларов. Йоко обещала, что уплатит за него. «Это будет подарок, — сказала она, — и Джон ничего не должен об этом знать». Но теперь все вдруг переменилось. Утром 3 октября у Сэма появился адвокат Иоко Дэвид Уормфлэш и стал засыпать его вопросами о кредите и о его — Сэма — финансовом положении. За день до истечения срока Сэм позвонил Иоко и напомнил ей о данном обещании. Йоко подтвердила, что заплатит, но потребовала, чтобы Сэм сначала съездил к Есикаве.

Есикава произвел необходимые расчеты, позвонил Йоко и в течение двадцати минут говорил с ней по-японски. Затем протянул трубку Сэму.

«Твоя квартира плохо расположена, — начала Йоко. — Предсказатель считает, что тебе надо жить дальше к востоку. Подбери себе другую квартиру в районе 50-х улиц, поближе к реке, и я за нее заплачу. А пока забрось-ка ключи от своей квартиры в Дакоту». Потом она велела Сэму уволить своего ассистента Барта Горинга и ежедневно приходить в «Студию Один», где отныне он будет работать у нее в секретариате. Короче, она отобрала у него все, что он имел, и понизила до уровня мелкого служащего.

Когда Сэм услышал этот приговор, он не мог поверить своим ушам. «Что это взбрело тебе в голову? — взорвался он. — И ты полагаешь, что я это сделаю?!» «Я тебя уничтожу», — презрительно бросила Йоко. «Да неужели! Это мы еще посмотрим!» — рявкнул в ответ Сэм и бросил трубку.

На следующий день, когда Барт Горинг пришел на работу, Сэм пригласил его позавтракать — поступок был сам по себе беспрецедентным. «Мы не знакомы с женщиной по имени Иоко», — отчеканил Сэм, когда они устроились за столиком в местной забегаловке. Барт не мог поверить, что столь продолжительные и интенсивные отношения могут закончиться после одного телефонного разговора. Сэм мрачно заверил Барта, что все кончено. И оказался чертовски прав. Сэм Грин и Иоко Оно больше ни разу не сказали друг другу ни слова.

В чем же была причина этого разрыва? Йоко давно догадывалась о том, что Сэм вместе с Джоном Грином обманывали ее. Барт Горинг был уверен, что она докопалась до истины. Лучиано приписывал падение Сэма Грина проискам Сэма Хавадтоя, показавшего Йоко каталог, где доколумбовский кубок, который Сэм продал Йоко за 30 тысяч долларов, оценивался всего в 8 тысяч.

Самым простым было объяснение самого Сэма: «Она просто захотела избавиться от свидетеля».

Вторым основным свидетелем частной жизни Йоко был Джон Грин. С ним она избрала тактику замораживания отношений. В августе она перестала отвечать на его телефонные звонки. В течение двух последующих месяцев она постоянно отказывалась от регулярных — в течение уже нескольких лет — встреч в Дакоте по пятницам. Сначала Грин не придал этому значения, такое случалось с Иоко и прежде. Но к октябрю он почувствовал, что между ним и Иоко случилось что-то очень серьезное.

Йоко дала о себе знать только в январе 1981 года. Грину позвонил Ричи Депалма и сообщил, что через сорок пять минут приедут грузчики — надо было освобождать дом, в котором он жил. А в следующую пятницу Грину была назначена встреча, во время которой Йоко объявила ему, что он уволен. Грин потребовал денег, но Иоко ответила отказом, заметив, что уже давно не пользовалась его услугами. Грин получал деньги поквартально (его зарплата составляла две с половиной тысячи долларов в неделю), и прежде между ними было оговорено, что гонорар будет выплачиваться независимо от того, пользовались его услугами или нет. После этого Йоко послала на Брум-стрит человека с заданием выселить Грина и запереть дом, но тот по ошибке запер Грина внутри. Грин подал на Иоко в суд и получил 70 тысяч долларов компенсации.

Но больше всего Иоко хотелось поставить на место своего мужа. Сочетание постоянно возраставшей уверенности в себе и постоянно увеличивавшегося количества потребляемой пищи, выпивки и наркотиков делало его неуправляемым. Марии Хеа вспоминает об истерике, которую закатила Йоко, когда однажды они сидели вдвоем в «Студии Один» и лакомились шоколадом: «Она осыпала его бранью. Кричала, что сотворит с ним что-то ужасное. Покажет, кто в доме хозяин. Их любовь вылилась в такую ненависть! Ни для кого не было секретом, что рано или поздно их ожидал развод».

День или два спустя после дня рождения Джона Иоко сообщила Джеку Дугласу, что Джон отправляется в Палм-Бич и пробудет там по меньшей мере ближайшие полгода. На самом деле Иоко решила отправить его на Бермуды. Она вручила Фреду Симану 5 тысяч долларов наличными, наказав арендовать ту же виллу и оборудовать ее телевизорами в каждой комнате, как это любил Джон. В течение всей второй половины октября Фред получал из Дакоты инструкции, при этом каждый звонок заканчивался заверениями в том, что «Джон и Йоко приедут на остров буквально через пару дней». Они так и не приехали. В конце концов Фреду приказали запереть дом и возвращаться в Нью-Йорк: Дома он оказался как раз в День Всех Святых.

Глава 71

Убийца-неумеха

В середине октября 1980 года Марк Дэвид Чепмэн, толстый очкастый молодой человек с детским лицом, работавший охранником в летнем кондоминиуме на Вайкики-Бич, прочел в журнале «Эсквайр» статью, озаглавленную «Джон Леннон. Где ты?». Подзаголовок гласил: «В поисках Битла, который провел два десятилетия, желая найти Любовь и Просветление, а нашел лишь коров, круглосуточное телевидение и недвижимость в Палм-Бич». Журналист-иконоборец Лоренс Шеймс, получивший невыполнимое задание вытащить на свет Божий самого великого отшельника со времен Греты Гарбо, не смог пробиться сквозь «линию Мажино», воздвигнутую Леннонами. Не имея возможности писать о человеке, с которым ни разу не встречался, Шеймс повел речь об имуществе Джона: о его акциях, фермах, коровах, роскошных имениях. Тот, кого миллионы людей считали «совестью поколения», на самом деле был «сорокалетним бизнесменом, владельцем состояния в 150 миллионов долларов... хороших адвокатов, помогающих спрятать деньги от налогов... короче, парнем, который перестал делать ошибки и сочинять музыку».

Шеймс описывал скорее Йоко Оно, нежели Джона Леннона. Но, оставаясь в тени собственной жены, Джон сам провоцировал такого рода нападки. И ему предстояло заплатить за эту путаницу, поскольку Марк Дэвид Чепмэн подыскивал для себя «знаменитую жертву». И теперь, прочитав статью в «Эсквайре», он знал, кого убить.

Будучи классическим примером «убийцы-неумехи», жалкой личностью, готовой заплатить любую цену, лишь бы добиться славы, Чепмэн, едва его поместили в камеру для убийц тюрьмы Аттика, начал вести переговоры об издании книг, съемках фильмов, написании статей. Он хотел, чтобы на экране его образ воплощал Тимоти Хаттон, а его издателем был Руперт Мердок.

Чепмэну легко удавалось скрывать свою подлинную сущность. И хотя стандартные психологические тесты выявили у него наличие высокого уровня агрессивности, никто, вплоть до убийства Джона Леннона, не заподозрил ни малейших признаков бешенства, разъедавшего его изнутри с раннего детства.

«Марк никогда не знал, что такое ненависть, — вспоминает один из его прежних начальников из летнего молодежного лагеря. — Марк был истовым христианином, который отказался от прежней жизни среди хиппи (сопровождавшейся приемом амфетаминов, барбитуратов, марихуаны и ЛСД) в возрасте .семнадцати лет, когда перед ним предстал сам Иисус, который вошел в комнату, где сидел Марк, и встал на его левое колено. В одночасье Марк превратился в образцового молодого христианина, который стал одеваться в черные брюки, белые рубашки и галстук, носить короткую аккуратную прическу и большой деревянный крест на шее».