В то время Леннон частенько проводил вечера в этом модном заведении, расположенном в Сохо на Лейчестер-стрит прямо над кинотеатром «Принц Чарльз». Уже в лифте, поднимавшем посетителей в «Ад Либ», звучала та же музыка, что и в танцевальном зале. Здесь собиралась несколько особая публика, состоявшая в подавляющей массе из очень молодых и странно разодетых людей. Вместо богатых знаменитостей — представителей высшего общества, традиционно заполнявших ночные заведения, это были молодые люди, которые не обладали ни состоянием, ни положением: то были манекенщицы, новоиспеченные рок-звезды, парикмахеры, фотографы, владельцы небольших магазинов, молодые актеры и драматурги. Но именно этой немногочисленной группе людей, находившихся на острие моды, вскоре предстояло осуществить культурную революцию, сначала в Англии, а потом и в Америке.

Здесь танцевали под самую разную музыку, а иногда вождь с Ямайки по имени Уинстон, нанятый специально для таких случаев, выпрыгивал на середину танцплощадки с барабаном в руках и начинал так страстно кружиться на месте, что посетители клуба вскакивали со своих мест, выстраивались в линию и принимались танцевать конгу, спускаясь, крича и толкаясь, по лестнице с пятого этажа, затем делая змеиный разворот и поднимаясь по ступеням обратно наверх.

Джон Леннон был менее всего похож на танцора конги, он усаживался на специальный диванчик и напивался, что-то втолковывая кому-нибудь на ухо, а после отправлялся шататься по улицам в поисках шумной драки. (Такие развлечения обычно прекращал его шофер, бывший боксер, которому всегда удавалось свести потери до минимума.)

Однажды вечером, беседуя с актрисой Билли Уайтхолл, Джон неожиданно обрушился на Алуна Оуэна.

«Этот тип — полное говно! — воскликнул он. — Не может написать даже пару интересных реплик!» Он ставил ему в вину то, что сценарист, совершенно не разобравшись, кем в действительности были «Битлз», ограничился созданием однобокого образа. Но больше всего его злил детский юмор фильма. Никогда в жизни «Битлз» не говорили так, как их заставили делать это на экране, они были гораздо тоньше; в реальной жизни ничтожнейшая из произносимых ими фраз стоила всех реплик из фильма «A Hard Day's Night».

Когда Оуэну передали его слова, он потребовал у Леннона объяснить причину своих унизительных замечаний. Джон отреагировал с присущим ему лицемерием. «Да ладно, Эл, что бы они там ни болтали, ты же знаешь, как я тебя люблю», — стал оправдываться Джон.

«Тогда почему ты сказал, что я не могу написать ничего путного?» — продолжал настаивать обиженный драматург.

«Слушай, Эл, — запротестовал Джон, — она начала расхваливать тебя, так что мне просто пришлось тебя вырубить, понял? Если ты кому-то платишь, то имеешь право и обложить его. Ничего личного!» Во время премьеры Джон выдержал лишь несколько минут, после чего выбежал из кинозала с криком: «Я не могу вынести эту лажу!» Один только Джордж досидел до конца.

Расхожее мнение, сложившееся у публики о «Битлз» как о молодых королях поп-музыки, распевающих в свое удовольствие старые эстрадные номера, абсолютно не соответствовало действительности. На самом деле они продолжали оставаться четырьмя наивными провинциалами, которые профессионально разбирались только в одном — в поп-музыке. Когда же дело доходило до всего остального — от съемок фильма до оборудования жилища — им приходилось полагаться на профессионалов, которых в качестве продюсеров, режиссеров, сценаристов, фотографов, пресс-атташе, декораторов и так далее подбирал для них менеджер группы. И только после того как они наконец убедились в некомпетентности всех этих людей, «Битлз» взяли свою карьеру в собственные руки. Первым делом они отделались от Дезо Хоффмана, автора всех банальных фотографий, на которых «Битлз» изображены в застывших позах, точно театральная труппа. Начав с осуществления контроля за собственными фотографиями, они постепенно перешли к контролю за качеством звукозаписи, а затем шаг за шагом подошли к самой ответственной сфере, которая заключалась в управлении собственными деньгами. Но прежде чем они добьются этого, после съемок первого фильма пройдет целых пять лет.

Единственное, в чем они были самостоятельны в отношении фильма, — это музыка. Именно их песням фильм был обязан своим триумфом. С первой же взрывной ноты заглавной песни альбома слушатель невольно поднимал голову, признавая, что музыкантам удалось сделать огромный шаг вперед. Джон Леннон находился в этот момент в своей лучшей форме, доказательством чему явилась история написания песни, давшей название фильму.

Съемки были в самом разгаре, а Шенсон все еще пребывал в поисках звучного названия. Однажды Джон рассказал ему, что Ринго обожает переделывать английские выражения, подстраивая их под собственные мысли. К примеру, фраза «a hard night's work»[98] превратилась у него в «a hard day's night». Выражение очень понравилось Шенсону, и он попросил Леннона написать, используя его, какую-нибудь зажигательную мелодию, которая могла бы сопровождать титры в начале фильма. При этом продюсер предоставил Джону свободу в сочинении слов — вовсе не требовалось, чтобы они соответствовали сюжету картины. Джон немедленно потребовал отвезти его домой. Он добрался до Эмперорз Гейт, когда уже стемнело. На следующее утро Шенсона пригласили подняться в гардеробную к музыкантам, где он застал Леннона и Маккартни, которые, должно быть, проработали всю ночь. С гитарами в руках, они готовились исполнить новую песню. С трудом разбирая слова, нацарапанные на обложке книги, они запели и привели Шенсона в полный восторг. Но еще более сильное впечатление он получил на следующий день, когда услышал запись этой вещи, сделанную Джорджем Мартином.

Первый диск «Битлз», привлекший к себе внимание серьезных знатоков поп-музыки, «A Hard Day's Night», разрушил образ милых мальчиков и показал наконец пламенную душу Леннона. Безудержная ковбойская скачка на фоне приглушенного звона колокольчиков Уилсона Пикетта и ударных в стиле Бадди Холли, прерываемых вибрирующими звуками Олда Рэнглера, — вся эта мешанина заимствований, понадерганных у других исполнителей, получила совершенно оригинальное звучание за счет того, что Леннон придал ей никогда ранее не использовавшуюся в поп-музыке негритянскую тонально окрашенную текстуру. Эта песня была написана по правилам модальной системы, от которой отказались еще в XVII веке, перейдя к тональной системе композиции, но которая сохранилась в британской, ирландской и американской фольклорной музыке, вдохновившей Леннона. И хотя текст песни соответствовал клише обычной любовной тематики в стиле «я-не-могу-дождаться-когда-вернусь-к-тебе-бэби», настоящим сюжетом явилась «работа», тяжелая, изнурительная работа, которую должны выполнять люди для того, чтобы выжить, и только музыка помогает им забыть об этом.

Подобный отход от романтического сюжета скоро станет характерным для всего творчества Леннона, несмотря на то, что он шел вразрез с самой сутью успеха «Битлз». Стоило «ливерпульским мальчикам» добиться коммерческого успеха, как они стали сочинять преимущественно любовные песни, предназначенные тинейджерскому поп-рынку. Первые сто песен, подписанные дуэтом Леннон — Маккартни, были посвящены исключительно слюнявой любовной тематике. Но если такое положение дел нисколько не смущало Пола, то с Джоном обстояло иначе: у него возникло чувство совершенного предательства не только по отношению к самому себе, но еще и к той музыке, которую он любил. Что было общего у всех величайших героев рока — Элвиса Пресли, Литтл Ричарда, Мика Джаггера, Джима Моррисона или Джимми Хендрикса? Что составляло саму его суть? Уж, конечно, не любовная тематика! Скорее, это был эксгибиционистский нарциссизм молодого «мачо», хвастливого и самовлюбленного, считавшего себя пупом земли. Вот о чем мечтал Джон Леннон и чего не мог себе позволить, поскольку образ Битла предполагал постоянную игру в милого мальчика, запутавшегося в бесконечной любовной мелодраме. И тогда он стал поступать так, как должен поступать любой серьезный художник, достойный этого имени, оказавшийся вынужденным работать в коммерческом окружении: начал обогащать свою работу элементами подлинного творчества.

Попытки Леннона насытить воркующую эстрадность поп-музыки неистовством рока отчетливо заметны в композиции «Any Time At All»[99], одной из самых волнующих вещей того периода. Голос Леннона, поддерживаемый револьверными выстрелами барабанов, вылетал, будто пуля, заряженная страстью ритуальных танцев в отблесках огней, приближая его исполнение к манере Литтл Ричарда или Джеймса Брауна. Но огонь Леннона был холодным, поскольку сам он был порождением более холодной культуры, и тем не менее уже тогда в его самоопьяняющем голосе явно проступало подлинное исступление госпела.

Правда, Джон не сразу нашел верное решение, он неожиданно отказался от образа юного «мачо», вернувшись к маске «хорошего парня», и принялся обещать оставленной девушке, что вечно будет любить только ее, причем в своей первой попытке написать лирическую балладу — «If 1 Fell»[100] — он заставил свой голос звучать так торжественно, что это звучание больше подошло бы для школьного гимна, чем для песни о любви. Но едва Джон нашел выход, обозначенный песней «Any Time At All», его голос снова зазвучал, подобно щелканью хлыста в воздухе. И вновь он ощутил экстаз танца у костра.

Из всех пластинок, записанных Ленноном вместе с «Битлз», «A Hard Day's Night» больше всего отражает состояние его души и является чуть ли не сольным альбомом. И если музыка этого диска не имела ничего общего с фильмом, который всего лишь воспроизвел привычный образ «великолепной четверки», она этому образу не противоречила: ведь огромный успех «Битлз» покоился на множестве выдуманных историй о четверке толстощеких парней из рабочих кварталов, которых любили как шаловливых, но невинных детей. Весь фильм — это рассказ об обыкновенных мальчишках, разыгравшихся и орущих не на сцене, как этого можно было бы ожидать, а на детской площадке, как это было изображено на знаменитой фотографии Дезо Хоффмана, где вся четверка разом дружно подпрыгивает.

Образ «Битлз» как бесполых и очаровательных детей пришелся по вкусу пуританскому миру англо-саксонских, в частности, американских родителей. Они сами бросились покупать своим отпрыскам билеты на премьеру «A Hard Day's Night», в точности повторяя историю с самым известным фильмом Элвиса — «Blue Hawaii»[101], также признанным «семейной картиной». Но как бы ужаснулись эти добропорядочные мамаши и папаши, если бы узнали, какому разврату еженощно предавались «Битлз» в течение всего мирового турне этого года! Леннон окрестил его одним емким словом — «Сатирикон».

«Битлз» разработали целую систему, позволявшую им в течение долгих лет постоянно развлекаться с поклонницами: проведение этих операций было поручено трем абсолютно надежным сотрудникам, которые постоянно работали с группой. Главным ответственным за поставку девочек был здоровенный очкастый Мэл Эванс, руководитель бригады по установке аппаратуры. В своей книге «Битлз» в Южном полушарии" Гленн Э. Бейкер описывает это турне с большим юмором: «Мэл Эванс обладал выдающимся даром подбирать подходящих девочек. Обычно он просто тыкал пальцем: „Ты, и ты, и ты, ну ладно, и ты тоже“, после чего отобранных овечек загоняли в специальную комнату, откуда... Нил (Аспинал) осуществлял бесперебойную их подачу для удовлетворения плотских потребностей всех участников тура, подписавшихся на эту услугу».

Австралийский журналист Джим Орам, сопровождавший группу во время турне, добавляет: «Джон и Пол вели себя особенно отвязно. Они были просто ненасытны: совсем молоденькие и очень опытные, красавицы и дурнушки. Я прекрасно помню, как одна девица в Аделаиде поутру утащила домой простыню, на которой ее лишили девственности!» «Насколько я знаю, — вторит его коллега Боб Роджерс, — они ни разу не повторились. Они предпочитали довольствоваться кем попало, чем одной и той же красоткой дважды. В конце концов, пресытясь этими самками, чуть что падавшими на спину при виде ребят, они потеряли всякую чувствительность. Если бы так пошло и дальше, парни могли превратиться в гомосексуалистов — настолько им надоел традиционный секс. Поскольку в 1964 году еще не существовало противозачаточных пилюль, я просто уверен, что весь следующий год Австралию трясло от настоящего битловского бэби-бума».

Обмен партнершами, которым «Битлз» так увлекались еще в Гамбурге, продолжался и в Австралии. Гленн Э. Бейкер вспоминает, что «одна молодая девушка из Куинсленда, вышедшая позднее за видного биржевого воротилу и занявшая свое место среди столпов высшего общества в Сиднее, нередко устраивала приемы в шестидесятые годы, неизменно развлекая гостей подробным рассказом о том, как ей удалось переспать со всеми четырьмя „Битлз“ в течение одной ночи». Другой репортер рассказал автору настоящей книги о том, как однажды, когда он был занят с девушкой, «(кто-то) вошел в спальню и спросил, нет ли желающих познакомиться с Джоном Ленноном. Девушка выскользнула из-под меня так быстро, что какое-то время я еще продолжал отжиматься в пустоту». Исследования Бейкера показали, что словечко Джона «Сатирикон» намекало на нечто большее, чем просто сексуальное изобилие. «Они не были чужды всяческих извращений и отклонений. Начиная с Мельбурна, они стремились попробовать все, включая копрофилию».

Несмотря на строгое соблюдение музыкантами правила не повторяться, одной девушке все же удалось завоевать особое внимание Джона Леннона. Сегодня Дженни Ки — одна из самых модных художников-модельеров в Австралии, получившая в свое время международное признание за свои свитера в стиле «поп-арт». В 1964 году она была семнадцатилетней студенткой. Не отличаясь особой красотой, она тем не менее умела выглядеть неотразимо. «В тот вечер на мне был костюм из шотландки с отделкой из кожи, — со смехом вспоминает она, — а еще кожаные сапоги и большие круглые (солнечные) очки». Весь вечер Джон не мог оторвать от нее глаз, а когда стемнело, решился. "Джон кивнул мне и сказал: «Тебе, наверное, лучше остаться здесь», — продолжает она. На мгновение опешив, она воскликнула: «О! Вот это сюрприз!»

Дженни почувствовала большое облегчение, когда поняла, что Джон вовсе не собирался обойтись с ней дурно. «Это было не простое „Я тебя хочу“, — объясняет она, — скорее всего потому, что я была тогда наивной девочкой. Кажется, он вообще был вторым мужчиной в моей жизни. Он был очень, очень забавным. Мы прохохотали всю ночь. Я тогда носила контактные линзы и показала ему, как ими пользоваться. Он был очень чувствительным, и вовсе никаким не „мачо“... Он обхаживал меня. А я то расстегивала, то снова застегивала платье. Та еще школьница! По-моему, у него никогда раньше не было женщины-азиатки, и это его возбуждало. А из соседней комнаты всю ночь доносились какие-то вопли... Мне показалось, что там все хлестали друг друга плетьми. В какой-то момент я испугалась, поскольку ни за что на свете не позволила бы сделать с собой то же самое. С Джоном я была такой застенчивой! И должна сказать, ему это очень нравилось. Я была совсем не такой, как остальные поклонницы. Это вообще был мой первый выход в свет».

В тот день, когда «Битлз» покидали Австралию, сиднейский аэропорт был наводнен многотысячной толпой поклонников. Но Дженни Ки все же удалось пробиться к взлетной полосе, чтобы попрощаться.

В 1967 году Дженни Ки переехала жить в Лондон и однажды встретила там Леннона вместе с Синтией. Узнав свою восточную красавицу, Джон воскликнул: «О, я помню! Австралия, контактные линзы, грандиозная ночь!»

Вскоре после возвращения из южного полушария «Битлз» вновь оказались в Америке и отправились в свое первое турне по Соединенным Штатам. Если первый вояж был больше похож на каникулы, то в этот раз ребят ожидала тяжелая работа: они должны были проехать тысячи километров и в течение тридцати трех дней дать тридцать два концерта в двадцати четырех городах. И все это усугублялось атмосферой битломании, еще более подогретой после выхода на экраны фильма «A Hard Day's Night». К счастью, организацией турне занимался не Брайен Эпстайн, которому больше удавались супер-вечеринки, а небольшое, но вполне профессиональное агентство из Нью-Йорка под названием «Дженерал Артисте Корпорэйшн» (ДАК). Чтобы уменьшить проблемы, связанные с аэропортами, «Битлз» летали теперь на чартерном самолете «Локхид Электра», но даже и в два часа ночи там постоянно дежурила толпа крикливых юнцов. Чтобы скрыться от них, музыкантам приходилось бегом пересекать расстояние от трапа до встречавших автомобилей, находившихся под охраной полиции. Те гостиницы, которые решались принять у себя группу, должны были быть готовы к чему угодно. В Сиэтле «Битлз» нашли для себя идеальное убежище: они разместились в бетонной башне, расположенной в самом конце пирса и защищенной стометровой оградой с пропущенной поверху колючей проволокой. Знаменитых гостей доставили сюда на вертолете, приземлившемся на крыше.

Куда бы они ни поехали, в течение всего турне «Битлз» жили под строжайшим домашним арестом. Вставали они после полудня, обедали сэндвичами с сыром и беконом, запивали их чаем, затем читали британские газеты и переходили на виски-коку. Если мягкосердечному Джорджу приходила идея предложить остальным подойти к окну и поприветствовать фанов, Джон ворчал: «Если хочешь посмотреть на эту страну, лучше всего делать это из-за плеча полицейского!» Их без конца приглашали на различные торжественные церемонии, в ходе которых мэры неизменно вручали им ключи от города. А еще они давали пресс-конференции, на которых предавались игре словами, так полюбившейся журналистам:

«И чем же вы занимаетесь целый день у себя в номере?» «Играем в теннис, в водное поло или в прятки с охранниками».

«Ринго, почему вы получаете больше всех писем от поклонниц из Сиэтла?»

«Потому что большая их часть пишет мне». «А вам не хотелось бы пройти по улице так, чтобы никто вас не узнал?»

«Мы уже делали это, когда у нас в карманах не было денег. Это неинтересно».

Для того чтобы добраться до стадиона, требовалось изобретать уловки, достойные братьев Маркс. Музыкантов запихивали в грузовики, провонявшие рыбой, или в корзины для белья, перевозимого в прачечную. Каждый концерт был похож на предыдущий, как две капли воды. Десять — двадцать тысяч тинейджеров, сидящих как на иголках, с нетерпением ожидали окончания первого часового отделения. После хриплого Дасти Спрингфилда, «Билла Блэка энд Комбо» и очень посредственного Джеки Дишеннона (сначала в турне выступали гораздо более профессиональные «Райтеус Бразерс», но после пары концертов они бросили это дело, будучи не в силах вынести шума) на сцене под непрекращающийся рев публики появлялись «Битлз». Они исполняли дюжину песен, начиная с «Twist and Shout» и заканчивая «Long Tall Sally». Но с тем же успехом они могли возносить молитву Всевышнему или распевать похабные частушки — их все равно никто не слышал. Ринго рассказывал, что иногда они разом прекращали играть, и никто из зрителей этого не замечал. Даже новые стоваттные усилители были не в состоянии перекрыть шум толпы на огромных стадионах, где они выступали. Когда напряжение достигало апогея и возникала угроза того, что фаны прорвутся к сцене, организатор турне Эд Леффлер обращался к зрителям с просьбой успокоиться. Однако в Новом Орлеане он явно опоздал со своим обращением. 152 полицейских и 75 детективов из агентства Пинкертона, охранявшие подходы к сцене, были атакованы более чем семью сотнями юнцов. Одна девчушка перелетела через последний барьер, точно рыба, вылетевшая из воды, и в слезах приземлилась у ног Джорджа Харрисона. Тогда в дело вмешалась конная полиция, которой удалось усмирить взбесившуюся толпу, при этом они опрокинули несколько кресел-каталок с юными инвалидами, приехавшими на концерт. А «Битлз» на протяжении всего сражения продолжали играть. Время от времени Джон наклонялся вперед и спрашивал: «Ну и кто сейчас побеждает?»

Труднее всего для «Битлз» было вовремя убежать после концерта. В Торонто какой-то шутник проколол колеса их автобуса. Тогда их посадили в «скорую помощь», набитую алкашами. Но стоило ей тронуться с места, включив сирену, как она врезалась в грузовичок. В конце концов на помощь «Битлз» пришел какой-то сознательный гражданин, проезжавший мимо. В Атлантик-Сити «ливерпульским мальчикам» пришлось пробираться к пирсу и садиться в лодку, которая доставила их на плавучий госпиталь, где им предстояло укрыться. Тем не менее в Америке они ни разу не подвергались настоящей опасности, как это случилось в Новой Зеландии, где фаны запрыгнули на крышу лимузина, едва не раздавив «Битлз», словно сардин в банке.

Что касается секса, то с этим в Штатах было потруднее; даже такая звезда, как Чак Берри, подвергся здесь аресту за нарушение законодательства, воспрещающего торговлю женщинами. Выходом из положения стала организация вечеринок, на которые для «Битлз» приглашали проституток, девиц из шоу-бизнеса или каких-нибудь знаменитостей. После короткого соблюдения приличий каждый из «Битлз» выбирал себе двух-трех приглянувшихся девушек и удалялся с ними к себе в номер. Такая система пользовалась успехом в течение всех трех лет, пока «Битлз» ездили с турне по Соединенным Штатам, за исключением одного случая, произошедшего в Миннеаполисе в 1965 году. Ребята, поставлявшие для «Битлз» девиц, заполонили весь отель поклонницами, две из которых приставали ко всем, кто попадался под руку, стараясь добраться до «великолепной четверки». А когда на следующее утро девушки проснулись, они выбежали в коридор в чем мать родила и завопили: «Насилуют!» Нагрянувшая полиция принялась обыскивать номера, выуживая всех незарегистрированных девиц. Пол Маккартни отказался впустить полицейских. Под угрозой ареста он все же открыл дверь и выставил юную блондинку, с которой провел ночь. Эду Леффлеру удалось замять эту историю, но лишь после того, как один полицейский инспектор заявил журналистам: «На моей памяти эти люди — худшие из всех, когда-либо приезжавших в наш город». Девица, которую выудили из номера Пола, предъявила удостоверение личности, из которого следовало, что ей был двадцать один год. Однако инспектор сказал прессе: «Лично я сомневаюсь, что ей больше шестнадцати».

Джеральдина Смит, впоследствии снимавшаяся у Энди Уорхолла, вспоминает, как за девять дней до инцидента в Миннеаполисе ее, четырнадцатилетнюю девчонку, подобрала на Макдугал-стрит в Нью-Йорке некая эффектная блондинка по имени Франческа Оверман, бывшая в то время подружкой Билла Уаймана (из «Роллинг Стоунз»). Франческа спросила, не хочет ли Джеральдина познакомиться с «Битлз», и она даже не поверила своему счастью. В обществе еще нескольких девушек и репортера из «Нью-Йорк Пост» Эла Ароновица она добралась до отеля «Уорвик», а еще через несколько минут Джеральдина уже сидела в компании «Битлз». После ужина играли в бутылочку. Когда стали расходиться по номерам, кто-то спросил ее, с кем бы она хотела провести ночь — с Полом или Джоном. Девушка заявила, что она еще девственница. Но если бы вместо «нет» Джеральдина ответила «да», наутро Джон Леннон или Пол Маккартни вполне могли угодить в кутузку по обвинению в изнасиловании малолетней.

Во время первого летнего турне по Америке наиболее грандиозное впечатление осталось у них от полета на вертолете к теннисному стадиону «Форест Хиллз». Когда вертолет начал снижаться, арена озарилась вспышками фотоаппаратов и стала похожа на гигантскую чашу, полную светлячков. «Они похожи на богов! — закричал Брайен Эпстайн своему приятелю Джеффри Эллису. — Завтра они смогут спуститься в Перу или в Индии!» Брайену бы следовало направить вместе с «Битлз» группу кинематографистов, наподобие того, как «Ди-Оу-Эй» незабываемо засняли на пленку группу «Секс Пистолз» во время их шокирующего турне по Штатам. Одной из лучших сцен «Турне „Битлз“ 1964 года», несомненно, стал бы именно этот вечер, когда, вернувшись после концерта в отель, они открыли на стук и оказались нос к носу с Бобом Диланом.

В то время «Битлз» еще недостаточно хорошо знали Дилана, ставшего уже легендой в Америке. Впервые они купили его пластинки, когда выступали в Париже, причем, если верить американскому журналисту Питу Хэмиллу, первая реакция Джона Леннона была резко негативной. Хэмилл встречался с «Битлз» за два месяца до американского турне.

"Джон Леннон пришел (в «Ад Либ») вместе с Брайеном Эпстайном и сел рядом со мной. Ароновиц стал уговаривать их послушать Дилана, и Маккартни закивал, а Мик Джаггер поднялся и пошел танцевать с какой-то блондинкой, на которой было слишком много косметики. «Да пошел этот Дилан, — сказал Леннон. — Мы играем рок-н-ролл». «Нет, Джон, послушай его, — возразил Ароновиц. — Он тоже играет рок-н-ролл, он то, чем скоро станет рок-н-ролл. Послушай».

Губы Леннона вытянулись в подобие улыбки: «Дилан, Дилан! Давай лучше Чака Берри, Литтл Ричарда, а не это фольклорно-интеллектуальное дерьмо. Дерьмо».

И вот теперь Джон оказался лицом к лицу с тем самым Диланом, который выглядел таким же потерянным, как и на обложке своего первого альбома. Пока Леннон молча и пристально всматривался в того, в ком инстинктивно почувствовал опасного соперника, Брайен спросил у Дилана, что он будет пить. «Какое-нибудь дешевое винцо», — ответил Дилан. А когда «Битлз» предложили ему отведать колес, он состроил гримасу. «Может, лучше забьем косяка?» — предложил он. Ребята признались ему, что никогда не пробовали марихуану (в Англии легче было достать гашиш, чем травку). Дилан остолбенел. «А как же твоя песня, — спросил он, — где ты поешь про то, чтобы заторчать?»

«Какая песня?» — озадаченно спросил Джон. В ответ Дилан запел «I Want То Hold Your Hand» в том месте, где идет знаменитый подъем на октаву: «I get high! I get high! I get high!»

«Там другие слова!» — воскликнул Джон. Он объяснил, о чем на самом деле поется в песне, чем совершенно огорошил Дилана, поскольку тот ни разу еще не слышал, чтобы парень прятался[102] от девушки, которая его заводит.

Боб свернул гигантский косяк и протянул Леннону, который тут же переадресовал его Ринго, объяснив: «Мой королевский дегустатор!» Ринго докурил самокрутку, совершенно окосел и все время смеялся. С этого дня «Битлз» курили марихуану с утра и до ночи.

В то время как их самолет бороздил американское небо с севера на юг с многочисленными остановками на Среднем Западе, «Битлз» надоело играть в узников. Особенно раздражали Джона пронырливые мамаши, которым удавалось проникнуть вместе со своими дочурками в номера к музыкантам еще до того, как они отрывали головы от подушек. Однажды в Лас-Вегасе ему таким образом представили «дочь Доналда O'Коннора». Джон мрачно взглянул на девочку и сказал: «Я приношу вам мои соболезнования». — «Какие соболезнования?» — изумилась юная поклонница. — «Да насчет вашего отца. Только что по радио сообщили, что он умер». Девчушка принялась кричать и устроила такую истерику, что пришлось вколоть ей успокоительного и вызвать «скорую помощь». «Слабачье», — прокомментировал сквозь зубы Джон.

А чуть позже, в тот же день Джон осуществил свою заветную мечту. Он одолжил куртку у гостиничного служащего и добрался на грузовике до здания «Дезерт Инн», куда удалился на покой Говард Хыоз. Устремив свой взгляд на окна на последнем этаже, скрытые за глухими шторами, не пропускавшими внутрь ни капли света, Джон вздохнул: «Вот что бы мне подошло! Место, где можно остаться навсегда, вместо того чтобы без конца приходить и уходить. Тайный уголок, где никто не смог бы меня достать».

Турне закончилось 20 сентября — в этот день «Битлз» приняли участие в благотворительном шоу в пользу Фонда по борьбе с церебральным параличом, причем с их стороны это был совершенно неожиданный жест, поскольку музыканты поклялись никогда не выступать бесплатно. Но пора было возвращаться в Англию. К этому времени ярость Леннона, направленная против американской прессы и публики, достигла интенсивности лазерного луча. Дерек Тейлор, представитель «Битлз» по связям с общественностью, красноречиво описал сцену, разыгравшуюся в отеле «Дельмонико» после традиционной бессонной ночи, когда поутру обалдевшие от наркотиков представители журналистского корпуса уселись в круг, а Джон Леннон начал на чем свет стоит поливать свою свиту, а заодно и битломанию.