Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Другие редакции - Миргород (сборник)

ModernLib.Net / Отечественная проза / Гоголь Николай Васильевич / Миргород (сборник) - Чтение (стр. 36)
Автор: Гоголь Николай Васильевич
Жанр: Отечественная проза
Серия: Другие редакции

 

 


      Типичность фабулы Гоголя, особенно в первой редакции, делает почти излишними поиски ее непосредственных литературных источников. Хотя исследователи (Н. П. Дашкевич, Н. И. Петров, Н. А. Котляревский) и отмечали ряд отдельных мест, эпизодов и характеристик "Тараса Бульбы", восходящих к литературным "источникам", к известным "прототипам", — связь этих "предшественников" с повестью Гоголя весьма отдаленная.
      Примером может быть В. Т. Нарежный, романы которого "Запорожец" и "Бурсак" особенно часто ставились в связь с "Тарасом Бульбой", хотя в изображаемой в них условно-исторической Сечи нет ни бытовых черт, ни исторических фактов, ни художественных изобразительных средств, которые отразились бы в повести Гоголя. Для Гоголя с его идеализацией Запорожья неприемлемы были тенденции Нарежного: "пройдет столетие — и может быть одним только географам будет известно место, где стояла некогда Сечь Запорожская" (там же, стр. 216) и т. п. К непосредственным впечатлениям от чтения Нарежного ("Бурсак") могут быть возведены только воспоминания о бурсацких годах Остапа и Андрия; могли запомниться Гоголю и страницы из романа "Запорожец" о возникновении и основных принципах устройства Сечи (ср. "Тарас Бульба" и "Романы и повести, сочиненные Василием Нарежным", ч. VIII, СПб., 1836, стр. 184–185). У Нарежного Гоголь мог также обратить внимание на некоторые традиционные типы (например, тип еврея).
      Столь же неопределенны черты сходства с гоголевской повестью и во многих других художественных произведениях, называвшихся среди литературных "источников" "Тараса Бульбы". Ни общая характеристика казачества, какую дает Разумник Гонорский ("Опыты в прозе", Харьков, 1818, стр. 110–111), ни домыслы о происхождении казачества и сцена битвы между казаками и турками в романе Федора Глинки "Зиновий Богдан Хмельницкий, или освобожденная Малороссия" ("Письма к другу", часть III, СПб., 1817, стр. 151–152, 179–182), ни сцена казни в сентиментальной повести Е. Аладьина "Кочубей" ("Невский Альманах на 1828 г.", СПб., стр. З0З—305), ни реминисценции "Истории Русов" в поэме М. А. Максимовича "Богдан Хмельницкий" (М., 1833), ни описания Сечи и характеристики запорожцев в романах Булгарина ("Дмитрий Самозванец" и "Мазепа") — не дают права исследователю говорить о каком-либо значении их для работы Гоголя над "Тарасом Бульбой". Лишь в одном случае можно говорить о возможности отражения в повести Гоголя образов и настроении оригинала; это — "Украинские мелодии" Н. А. Маркевича (М., 1831).
      "Мелодии" Маркевича основаны на довольно тщательном изучении фольклорных и исторических источников, на непосредственном любовании красотами Украины. Это восторженное любование создало книге Маркевича некоторый успех; оно, по-видимому, привлекло к себе вникание и Гоголя. Так, можно предполагать, что на гоголевском описании степи (глава II) отразились следы чтения "Украинских мелодий", где степу уделено особенное внимание. В предисловии Маркевич замечает: "наши травы удивляют европейца; Шерер с восторгом говорит следующее: вся равнина изобилует всякого рода огородными растениями: душистые цветы, которые с величайшим тщанием обрабатывают европейцы, там растут сами по полям, и травы такой высоты, что человек на коне легко в них укрывается" (стр. 34, т. I) (Ник. Маркевич, "Украинские мелодии", М., 1831, стр. VII–VIII).
      Среди "мелодий" Маркевич посвящает одну специально изображению "степа" (Маркевич особенно настаивает на таком написании этого слова), давая в ней целый комплекс поэтических образов, частично соответствующих и образам Гоголя (заметим, что до 1835 г. в степной части Украины сам Гоголь не бывал):
 
Степ широкий, степ обширный!
С первым голосом весны
По тебе Украйны мирной
Гордо скачут табуны; и т. д.
 
      (Маркевич, там же, стр. 46–47)
      В специальном комментарии к этому стихотворению Маркевич еще раз упоминает это "бесконечное пространство зелени, произведенной рукою природы украинской для украинских табунов", "эти необозримые луга, где, кажется, никогда не оставляла следов нога человеческая". [Впрочем, у нас есть указание еще на один источник знакомства Гоголя со степью. В своей записной книжке П. И. Бартенев, отмечая со слов П. В. Нащокина, что Пушкин хвалил Нащокину "Ревизора" и особенно "Тараса Бульбу", продолжает: "О сей последней пьесе Пушкин рассказывал Нащокину, что описание степей внушил он. Пушкину какой-то знакомый человек очень живо описывал в разговоре степи. Пушкин дал случай Гоголю послушать и внушил ему вставить в Бульбу описание степи" ("Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851–1860 гг.", М., 1925, стр. 45). Этим "знакомым человеком" был С. Д. Шаржинский. ]
      Из других стихотворений Маркевича мог обратить на себя внимание Гоголя переложенный в стихи рассказ "Истории Русов" о сожжении Наливайка в медном быке, с развернутой картиной пестрой толпы, смотрящей на ужасную казнь, как на интересное зрелище:
 
Ребячески буйно народ хохотал
И шапками каждый огонь раздувал.
. . . . .
 
 
Мальчишки с весельем скакали кругом,
Отцы приводили детей на потеху,
И польки младые стихию платком
Дразнили, с служанок срывая для смеху,
Кидали во пламень одежду и шелк. (стр. 62)
 
      Перерабатывая "Тараса Бульбу", Гоголь довольно тщательно и последовательно уничтожал стилистические особенности ранней редакции, сближавшие ее с традицией романтической повести с ее "бешеным" слогом: он стремился к углублению психологической мотивировки измены Андрия, к увеличению и освоению историко-бытовых деталей и к эпическому прославлению казачества. Последняя задача, при давнем и прочном интересе Гоголя к Гомеру (см. его замечания в "Авторской исповеди", в "Переписке с друзьями", в письмах к П. В. Анненкову от 12 августа 1847 г. и др.), сделала возможной известную стилистическую зависимость батальных сцен "Тараса Бульбы" от Илиады. Отношения Гоголя к Гомеру (как в "Тарасе Бульбе", так и в "Мертвых душах") были предметом полемики в современной ему критике. Позднейшие исследователи (И. Е. Мандельштам, В. Я. Брюсов, Ф. Е. Корш) — отмечали даже конкретные параллели к "Тарасу Бульбе" из "Илиады". Так, В. Я. Брюсов писал, что "бой под Дубно написан не столько на основании изучения малороссийской старины, сколько под влиянием перевода Гнедича "Илиады"" (Валерий Брюсов, "Испепеленный", М., 1909, стр. 17).
      Конечно, "гомеровские" элементы в "Тарасе Бульбе" являются лишь частностью стилистической системы повести (ее второй редакции) и должны быть изучены в составе этого целого.
      После выхода "Сочинений Николая Гоголя" (1842 г.) с переработанным текстом повести реакционная литературная критика воспользовалась этим для новой травли Гоголя. Так например, отзыв "Библиотеки для чтения" сводил на нет всю творческую, работу Гоголя над переработкой повести. "Чтобы усовершенствовать эту прекрасную повесть, стоило только исправить в ней русский язык, придать несколько более логической строгости фразе, устранить грубые жарты и немножко обмыть некоторые картины. Но тщеславие никогда не знает своих настоящих выгод. Из обширной по сюжету, но хорошо сжатой повести, раскинулась целая украинская пустыня, и б?льшая часть достоинств прежнего "Бульбы" утонула в степном ковыле".
      В издевательском тоне говорили о "Тарасе Бульбе" Н. Полевой, по словам которого Гоголь старался "представить малороссийских козаков какими-то рыцарями, Баярдами, Польмеринами" ("Русский Вестник" 1842, 5–6, отд. III, стр. 36) и К. Масальский, сводивший счеты с неназванными по имени критиками (в первую очередь, очевидно, с Белинским) за то, что "эти критики по принадлежащей им власти произвели господина Гоголя за "Тараса Бульбу", впредь до усмотрения, в Гомеры!" ("Сын Отечества", 1842, № 6).
      Со стороны Белинского новая редакция "Тараса Бульбы" встретила полное признание. Он отметил, что повесть в новой редакции "сделалась вдвое обширнее и бесконечно прекраснее". "Поэт чувствовал, что в первом издании "Тараса Бульбы" на многое только намекнуто и что многие струны исторической жизни Малороссии остались в нем нетронутыми. Как великий поэт и художник, верный однажды избранной идее, певец Бульбы не прибавил к своей поэме ничего такого, "что было бы чуждо ей, но только развил многие уже заключавшиеся в ее основной идее подробности. Он исчерпал в ней всю жизнь исторической Малороссии. Особенно замечательны подробности битв малороссиян с поляками под городом Дубно и эпизод любви Андрия к прекрасной польке. Вся поэма приняла еще более возвышенный тон, проникнулась лиризмом".

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

      1. А. М. Скабичевский. Наш исторические роман. "Сев. Вестник", 1886, № 1–2 и Собрание сочинений. СПб., 1890, т. П.
      2. Н. С. Тихонравов. "Тарас Бульба Н. В. Гоголя". Главы неизданной редакции. "Русская Старина", 1887, № 3 и 4 (вошло в комментарий к "Сочинениям Гоголя", 10 изд., том I).
      3. Ф. А. Витберг. Гоголь как историк. "Исторический Вестник", 1892, № 8.
      4. А. Ефименко. Малорусское казачество по Гоголю. "Журнал для всех", 1902, № 2.
      5. И. М. Каманин. Научные и литературные произведения Н. В. Гоголя по истории Малороссии. Памяти Гоголя. Научно-литературный сборник, изданный Историческим Обществом Нестора Летописца, Киев, 1902 (о "Тарасе Бульбе", стр. 123).
      6. С. Родзевич. "Тарас Бульба" як iсторична повiсть. Статья в издании "Гоголь. Твори", Кпигоспiлка, т. II, стр. XXVI–LXV.
      7. Н. Пиксанов. Украинские повести Гоголя (в книге "О классиках", М., 1933; о "Тарасе Бульбе" стр. 102–128).

ВИЙ

I

      Публикуется по "Сочинениям Николая Гоголя" изд. 1842 г. с исправлениями по "Миргороду" 1835 г. и по автографу.

II

      Повесть "Вий" появилась впервые в издании "Миргород", часть вторая, СПб., 1835. Но экземпляры этого издания, как было сказано выше, неодинаковы, о чем прежние редакторы сочинений Гоголя (Н. Тихонравов, Н. Коробка) не знали. Текст "Вия" в первых экземплярах этого издания отличается от текста той же повести в последовавших экземплярах, см., например, экземпляр Библиотеки Академии Наук с шифром IVб 211. В первых экземплярах повесть кончается смертью Хомы Брута (на стр. 94), а в следующих прибавлены две страницы заключения (стр. 95 и 96); внутри текста есть тоже существенные изменения (см. в вариантах). [Подробности о разнице в экземплярах см. ниже. ] Эта разница между экземплярами одного и того же издания объясняется тем, что во время печатания было изъято, по-видимому, по требованию цензуры, предисловие к "Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" (см. ниже комментарий к этой повести). Две страницы, оставшиеся пустыми после снятия предисловия, были заполнены новым текстом: таково, очевидно, происхождение двух заключительных страниц "Вия", отсутствующих в первых экземплярах. [Первые экземпляры "Миргорода" обозначаем знаком М, следующие — знаком M1. Знаком М обозначаем "Миргород" в тех случаях, когда разницы между экземплярами нет. ]
      Как видно из сличения экземпляров "Миргорода", Гоголь воспользовался создавшимся положением, чтобы кое-что изменить и внутри "Вия", стараясь делать это так, чтобы не переверстывать всю книгу, а только заново набрать некоторые страницы. Изменениям подверглись три места, связанные между собою: Хома и ведьма после полета, размышления Хомы по поводу приглашения к сотнику и мысли Хомы в доме у сотника. В тексте первых экземпляров Хома, избив ведьму, не смотрит на нее, и потом, приехав к сотнику, не узнает в ее лице черт той самой ведьмы, которую он избил; читателю предоставлено самому догадаться, что дочь сотника и есть та самая ведьма. В следующих экземплярах это изменено: Хома разглядывает упавшую на землю ведьму и потом, войдя в дом сотника, узнает ее ("Это та самая ведьма" и т. д.). Внося изменения в печатный текст запрещенного экземпляра, Гоголь во избежание общей переверстки, как видно, пригонял их к прежнему набору и ради этого сокращал некоторые фразы и выбрасывал слова (они были восстановлены впоследствии в издании 1842 г.). Если сопоставить вышеуказанный экземпляр Библиотеки Академии Наук с другими известными нам экземплярами, то картина этой операции над текстом становится совершенно ясной. Перенабору подверглись страницы: 29–30 (после строки 14 на стр. 29 до конца стр. 30), 46 (от строки 10 до строки 22) и 52–54 (от первой строки на стр. 52 до строки 23 на стр. 54). На стр. З0 второго экземпляра (строка 19) выброшено слово "разъехавшаяся" (в первом — "Большая, разъехавшаяся хата"), мешавшее пригнать текст к прежнему набору, и сокращено описание того, как философ искал еду во всех углах.
      Кроме указанных отличий, есть еще одно, вызывающее некоторое недоумение. Во втором экземпляре (М1) после добавленных двух страниц, заключения напечатано особое примечание (стр. 96): "Погрешность. В сей повести, по неосмотрительности, пропущена половина страницы, объясняющая, каким образом бурсак узнал в сотниковой дочери ведьму, приходившую к нему в виде старухи". В первоначальном тексте (М) этого узнавания нет вовсе; во втором (М1) узнавание мотивировано тем, что Хома в начале повести "взглянул" на ведьму после того, как она упала на землю: "он видел, что в лице ее показались молодые черты, сверкнула снежная белизна и как будто она была уже вовсе не старуха: какая-то приятная и вместе неприятная мина показалась на губах ее и врезалась ему в самое сердце". Вглядываясь потом в лицо умершей панночки, Хома видит ту же мину и узнает ведьму. Таким образом, никакой "погрешности", указанной в примечании, в тексте М1 нет, а к тексту М это примечание тоже не подходит, потому что здесь Хома не узнает ведьмы. Остается предположить, что изменения были сделаны не сразу: примечание было сделано тогда, когда "половина страницы" еще не была внесена в текст, а потом забыли уничтожить это примечание.
      Итак, "Миргород" дает нам не одну, а две редакции "Вия". В "Сочинениях" 1842 г. (том второй) "Вий" был напечатан в заново переработанном виде, причем кое-что из выброшенного в М1 по типографским соображениям — здесь восстановлено, а заключение, появившееся в М1, повторено без всяких изменений. Подготовляя текст "Вия" для этого издания, Гоголь, очевидно, имел перед собой оба экземпляра "Миргорода". "Вий" в этом издании (как и другие произведения) подвергся грамматической и стилистической правке Н. Я. Прокоповича. В "Сочинениях" 1855 г. (Н. Трушковского) текст 1842 г. перепечатан без всяких изменений (поэтому в вариантах к "Вию" это издание не указывается).
      Рукописный текст повести (автограф) занимает в тетради Ленинградской гос. публичной библиотеки (ПБЛ) — листы 32 об. — 40. Текст автографа черновой, "но очень близкий к тексту М.
      Текст "Вия" публикуется по "Сочинениям" 1842 г. но, как правило, снимаются все те поправки 1842 г., которые, имеют грамматический характер и принадлежат, очевидно, Прокоповичу; в этих случаях мы возвращаемся к "Миргороду". Так мы поступили и в отношении "украинизмов", характерных для языка Гоголя, сохранив такие слова, как "воробьенками" (в изд. 1842 г. — "воробышками"), "банями" (слово "баня" по-украински значит "купол").
      Есть случаи, где мы отступаем не только от издания 1842 г., но и от "Миргорода" в сторону автографа, а именно:
      … в углу гудел ритор, которого рост и толстые губы должны бы принадлежать по крайней мере философии.
      Берем "рост" вместо "рот", считая "рот" ошибкой переписчика.
      Во всяком случае грамматики начинали прежде всех, и как только вмешивалась риторика…
      Берем "вмешивалась риторика", считая "вмешивались риторики" (М) ошибкой переписчика, а "вмешивались риторы" " (П) — исправлением Прокоповича.
      "Ни чортового кулака не видно."
      Берем "чортового", считая "чортова" чужим" исправлением.
      … Как же, не подкрепив себя ничем, растянуться и лечь так, как собаке?..
      Берем "собаке" считая "собака" (М) ошибкой.
      … потому что едва только приближилась исполинская брика к шинку на…
      Берем "приближилась", считая "приблизилась" (М) чужой поправкой.
      На другом фляжки, сулеи и по сторонам, для красоты, лошадь…
      Берем "фляжки, сулеи", считая "фляшка, сулеи" (М) ошибкой переписчика, а "фляжка, сулеи" (П) — исправлением Прокоповича.
      … веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе.
      Берем "об угнетенном народе", считая слово "похоронную" цензурным искажением.
      Каждый вынул из кармана свою деревянную ложку, иные, за неимением, деревянную спичку.
      Берем "свою", считая "своего" ошибкой переписчика.
      Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его козаков.
      Берем "на толкавших его козаков", считая появившееся в П "на пришедших козаков" результатом пропуска слов "толкавших его" в копии (переписчик, вероятно, не разобрал).

III

      Сюжетная основа "Вия" — история панночки-ведьмы и гибель Хомы Брута после трех ночей, проведенных у ее гроба — имеет фольклорный характер. Повесть, в общем выдержанная в романтической литературной манере, в развитии сюжета опирается на фольклорную, сказочную традицию. Исходя из сказочной сюжетной основы, Гоголь развивает ее, окружает новыми эпизодами, вносит бытовое и эмоциональное содержание, вводит самостоятельно разработанные характеристики. В общем, Гоголь идет по пути, уже испытанному в "Вечерах на хуторе близ Диканьки". Фольклорно-демонологические мотивы "Вия" ближайшим образом примыкают к подобным же мотивам "Майской ночи" (ведьма — в обоих случаях в семье сотника, — ее превращения и борьба с ней героя), "Вечера накануне Ивана Купала" (ведьма, "безобразные чудища") и "Страшной мести" (тема грешной души и возмездия).
      Сам Гоголь со всей определенностью указал на фольклорную основу "Вия". "Вся эта повесть, — говорит Гоголь в примечании к "Вию" — есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал". Однако это авторское показание нуждается в проверке.
      Вопросом о фольклорных источниках "Вия" исследователи занимались не раз. Н. Ф. Сумцов в статье "Параллели к повести Гоголя "Вий"" ("Киевская Старина", 1892, III, стр. 472) отметил "сильное влияние народных сказок о езде парубка на ведьме, смерти ведьмы и чтение парубком над ней в церкви псалтыри" и пришел к выводу, что повесть "можно считать переделкой сказки". Подобный взгляд высказывали также В. Милорадович и К. Невiрова (В. Милорадович. "К вопросу об источниках "Вия"", "Киевская Старина", 1896, IX, стр. 45; К.Невiрова. "Мотиви укра?нськo? демонольогi? в "Вечерах" та "Миргородi" Гоголя", "Записки укра?нсьского наукового товариства в Ки?вi", 1909, V, стр. 42). Н. Сумцов указал, что "сказка о смерти ведьмы, которая легла в основу "Вия", принадлежит к числу весьма популярных: она встречается у разных европейских народов". И если Сумцов привел только 15 названий сборников сказок, в которых находятся сказки о ведьме, то авторы монументальных примечаний к сказкам бр. Гримм — И. Вольте и Г. Поливка, упоминающие о "Вии" Гоголя в связи с сказкою бр. Гримм "Die Prinzessin im Sarge und die Schildwache" (№ 239), — присоединяясь к мнению, что "Гоголь своего "Вия" написал на почве народных сказок", дают длинный ряд библиографических справок о сборниках сказок немецких, норвежских, исландских, французских, итальянских, румынских, словенских, литовских, латышских, финских, мадьярских, цыганских, армянских, кафрских с аналогичным сюжетом (J. Bolte und G. Poiivka, "Anmerkungen zu den Kinder- und Hausm?rchen der Br?der Grimm", 1918, III, S. 531–537).
      Основной ошибкой исследователей, ставивших вопрос о фольклорных источниках "Вия", было то, что они сказки о ведьме, имеющие сюжетное сходство с "Вием", рассматривали суммарно. Между тем в интересующих нас сказках следует различать три редакции.
      К циклу сказок первой редакции должны быть отнесены сказки с такой сюжетной схемой: парень любит девушку, но затем бросает ее; девушка, ведьмина дочь, мстит бросившему ее парню; ночью она в виде кошки приходит к парню, но парень, предупрежденный матерью, раньше девушки успевает набросить на нее уздечку и вскочить ей на спину. Превратившаяся в коня ведьма носит на себе парня до тех пор, пока в полном изнеможении не падает на землю; вновь обратившись в девушку, она умирает. По требованию родителей умершей, парень, виновник смерти, должен три ночи провести около гроба, читая псалтырь. Парню приходится пережить различные ужасы, нарастающие из ночи в ночь; благодаря советам матери (деда и т/ п.) ему удается избежать гибели. Так как ни умершая ведьма, ни прочие мертвецы не могут переступить черту и увидеть парня, то на третью ночь они обращаются за помощью к "старшей ведьме", которая и указывает на парня, но в это время поют петухи. Сказка оканчивается обычно тем, что парень остается живым, а тело ведьмы вывозят за село и сжигают. Впрочем, в некоторых вариантах парень не выдерживает испытанных ужасов и умирает.
      Сказки второй редакция отличаются от сказок первой редакции главный образом в своей вступительной части и в характеристике действующих лиц. Если в сказках первой редакции парень и девушка односельчане, то в сказках второй редакции герой случайно попадает в данную местность, а героиней является "царевна", "королевна" и т. п. Мотив "отвергнутой любви", любовный конфликт, как исходный пункт завязки, в сказках второй редакции отсутствуют. Герой не является виновником смерти девушки; девушка определяется как "заклятая" или "одержимая". Сюжетная схема сказок второй редакции может быть представлена в таких чертах: случайно попавший в чужую страну (город, село) герой должен провести три ночи около гроба умершей царевны, которая растерзывает каждого остающегося в церкви на ночь. Герой пытается убежать, но "добрый советник" (старик или старуха) останавливает его и уговаривает провести ночь у гроба. Действие развертывается дальше, как и в сказках первой редакции: герой переживает ряд ужасов, ужасы нарастают; на третью ночь, когда мертвая царевна встает из гроба, герой ложится в гроб и не встает до тех пор, пока не начинают петь петухи. "Заклятие" спадает с девушки, она освобождается от власти нечистой силы, и сказка заканчивается женитьбой героя на освобожденной царевне.
      Сказки третьей редакции — сказки о герое, не знающем страха (О. Раздольский, № 43; Афанасьев, № 204; бр. Гримм, № 4). Эти сказки в основном представляют своеобразное видоизменение сказок второй редакции. Герой, не знающий страха и ищущий случая испытать страх, вызывается провести ночь около гроба умершей ведьмы или, по другим вариантам, в заколдованном дворце. Как и сказки второй редакции эти сказки имеют благополучную развязку: царевна освобождается от заклятия и герой женится на ней.
      Наиболее ранняя запись украинской сказки первой редакции относится к 40–50 гг., это — "Сказка, що парубок любив дiвку i потому перестав i вона ?го хотiла зчарувати" в собрании А. И. Дыминского. Парень любит девушку, но затем бросает ее. Отвергнутая девушка в виде кошки приходит к парню; парень набрасывает на нее уздечку и ездит на ней "по полях и житах" до тех пор, пока та не умирает. Парню "присудили" три ночи ходить в церковь и читать "книжку". Мать, выступающая в роли "доброго советника", советует парню не оглядываться и не отвечать. В полночь мертвая девушка встает из гроба; парень, несмотря на все упрашивания ведьмы, не оборачивается, и при пении петухов девушка вновь ложится в гроб. На вторую ночь повторяется то же. На третью ночь ведьма призывает на помощь других мертвецов, затем предлагает принести новорожденного младенца и, наконец, палочку, осмоленную с обеих сторон смолой, но поют петухи "i ото всьо зосталося на церквi". На утро парня выпустили, а мертвую ведьму вывезли за пределы села и сожгли ("Казки та оповiдання з Подiлля в записах 1850—60 рокiв", 1928, стр. 55–56, № 111).
      Из русских сказок с аналогичной сюжетной схемой можно отметить сказку № 208с в собрании "Народных русских сказок" Афанасьева.
      Завязка большинства сказок первой редакции: парень накануне свадьбы бросает девушку (Б. Гринченко. "Этнографические материалы", т. I, стр. 66), парень не желает "ночевать" с девушкой (В. Милорадович. "Киевская Старина", 1896, кн. IX, стр. 48). То же в приведенной сказке из собрания А. И. Дыминского и в сказке "Вiдьма та вiдьмак" Драгоманова ("Малор. народные предания", стр. 71). У Гоголя этот сказочный мотив отвергнутой любви сохраняется только в рудиментарной форме. "…Старуха шла прямо к нему с распростертыми объятиями. "Эге, гe!" подумал философ: "только нет, голубушка, устарела!"…" [Мотив: "старуха, требующая любви от молодого героя и затем обращающаяся в девушку", был разработан М. П. Загорским. В 1825 г. в "Новостях литературы" была напечатана его "народная русская сказка": "Оборотень или старуха-красавица" (вышла в том же году отдельным изданием). Герой Загорского — Ратмир, богатырь князя Владимира. См. В. Сиповський. "Укра?на в росiйському письменствi, Ки?в, 1929, стр. 76–77.]
      За эпизодом "отказа" следует у Гоголя эпизод езды ведьмы на парне. "Старуха подошла к нему, вскочила с быстротою кошки к нему на спину и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих". Последовательность эпизодов в "Вии" (отвергнутая Хомою ведьма, ведьма, кошкою прыгающая на спину, езда ведьмы на Хоме) соответствует последовательности эпизодов в сказках. Многие народные рассказы, как заметил В. Милорадович, начинаются так же, например: "батько йшли на досвiтки, коли бiла кiшка скочила ?м на в'язи". Или "вiдьма перевернулась кiшкою i стала паробковi стрибать на плечi". Кошкой приходит ведьмина дочь в сказке у Дыминского; кошкой прыгает она под ноги парню в сумской сказке о Пантелеймоне у Б. Гринченка: "Як вийде вiн з хати, то вона як насяде, то вiн везе аж до свого порога"; "то був такий хороший парубок, а то став такий як сухарь". Ср. у Гоголя вставной рассказ о псаре Миките, на котором ездила панночка и который "воротился едва живой и с тех пор иссохнул весь, как щепка".
      Но если в "Майской ночи", как отметил В. Шенрок, Гоголь сохраняет всю конкретность фольклорного мотива превращения ведьмы в кошку, то в "Вии" он заменяет его сравнением: ведьма прыгает на спину Хоме, как кошка; Хома не превращается в коня, но, как конь, везет ведьму и т. п.
      Осиновым поленом убивает ведьму, на которой он едет, солдат в сказке Афанасьева, "дубчиком" — в сказке из Лубенского уезда у Мялорадовича.
      В сказках первой редакции убитая кошка-ведьма, ведьма-конь принимают вновь вид девушки. "Дивиться, коли там уже лежить дiвка — вiн скорiй до дому". Гоголь сохраняет схему этого сказочного эпизода, но подвергает его значительной литературной обработке. Сказка изображает только действие, Гоголь привносит эмоционально-психологическое содержание (например: "Жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им"…).
      Панночка, умирая, называет Хому; она высказывает отцу предсмертное желание, чтобы философ читал над ней псалтырь. Требование отца панночки читать три ночи псалтырь у гроба девушки, обещание наградить, слова сотника о желании отомстить виновнику гибели дочери, — все эти мотивы и эпизоды в "Вии" соответствуют ходу развития действия в сказках первой редакции. В указанной сказке из сборника Афанасьева отец убитой приходит звать солдата читать псалтырь, обещая ему награду; в сказке из Сумского уезда мать, желая отомстить парню, требует, чтобы тот переночевал около гроба. В сказке из Лубенского уезда рассказывается: "I приснилося ?? батьковi Хай же той парубок, що пхнув нiж, прийде до церкви i одпiшить йому половину свого багатства".
      Червонцы, которые Хома должен получить от сотника как вознаграждение; чтение псалтыря в продолжение трех ночей около гроба умершей; круг, очерчиваемый Хомой; ужасы, переживаемые им; попытки убежать; нарастание ужасов; обращение к "старшей ведьме", — все эти черты восходят к фольклору.
      Встающая из гроба панночка у Гоголя не может переступить черту, увидеть Хому Брута. Ср. в сказке из Сумского уезда: "Прилетiли Вiдьми в хату: як кинуться до Пантелимона, добiгли до круга, та й назад; кругом бiгають, а за круг не перебiжать". В сказке из Лубенского уезда: "Ciв той роботник, чита, коли встае та дiвка, шарила, шарила по хатi, нема його, не найде, i подалась iз хати. Наскликала Вiдьом, може, штук з двадцять. Шукають вони, шукають — не найдуть".
      Тройная градация ночей, тройное ступенчатое возрастание страхов, обращение к "старшему", чтобы увидеть парня и переступить черту, эти эпизоды завершают повествование и в "Вии" и в сказках. В первую ночь панночка-ведьма пытается сама увидеть, найти Хому Брута, переступить черту "таинственного круга"; во вторую приводит других; в третью они обращаются к "старшему" (Вию) и тот указывает на Хому. То же имеем и в сказках. Три ночи прилетают мертвые ведьмы и не могут увидеть парня; на третью ночь они посылают за "старшей ведьмой" в Киеве: "та найде". Послали за нею, она прилетела и указала на парня. Но парень принес с собой петуха, и только ведьмы пустились к нему, он придавил петуха, тот запел, и ведьмы исчезли (Лубенский уезд, В. Милорадович). В другой сказке Лубенского уезда ведьмы ищут парня и не находят, посылают за киевскою ведьмою, киевская ведьма указывает, где сидит парень, но с пеньем петуха ведьмы разбегаются, а "мертва там i впала" ("Киевская Старина", 1896, IX, стр. 46), В сказке из Сумского уезда на вторую ночь налетает еще большая сила ведьм, бегают вокруг черты, но не могут переступить черту; на третью ночь они обращаются к "старшей киевской ведьме" (Б. Гринченко).
      Сказки первой редакции, как выше отмечено, кончаются тем, что тело умершей ведьмы вывозится за село, парень получает обещанное вознаграждение; только в одной из сказок Сумского уезда парень гибнет, не выдержавши пережитых им ужасов ("Витерпiв муку Свиридон, вийшов вiн на свiт i зараз умер", Б. Гринченко, "Этн. мат.", I, стр. 71). Во всяком случае, для всех сказок первой редакции характерно, в отличие от второй и третьей редакций, что девушка-ведьма остается ведьмой; мотив "освобождения" и "женитьбы" сказкам первой редакции не свойствен.
      Итак, Гоголь не просто соединял отдельные мотивы, взятые из разных сказок о ведьмах, но имел в виду сюжетную схему сказок определенной — именно первой (по нашему обозначению) редакции.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38