ГЛАВА 5

На этом разговор закончился. Сергей не пожелал обдумывать слова Коренькова, но и не забывал их, вернее, они сами не забывались, как-то беспокоили, свербили… Палыча он потом встречал не раз, но тот всегда был хмур и трезв и многозначительных разговоров более не заводил. Сергей, впрочем, к нему и не приставал. Однако тот разговор даром не прошел. Сергей стал (может, и сам того не желая) присматриваться и прислушиваться. В самом деле, какого черта “Гекате” охранять библиотеку? Уличное патрулирование — тут все ясно, вопросов нет. Охрана таких объектов, как огромный торговый центр “Гостиный двор” или ювелирный магазин “Рубин”, — ладно, тоже понятно. Сергей перебрал в памяти все объекты, вверенные “Гекате”, и убедился, что библиотека среди них выглядит белой вороной. Все прочие, кроме нее, — предприятия коммерческие, с большим денежным оборотом. Конечно, в библиотеке тоже ценности немалые. Но ведь, скажем, в музее их на общую сумму и поболее будет, или, к примеру, в институте геологии, где хранятся золотые самородки… Однако почему-то ни музей, ни институт “Гекату” не заинтересовали. Вопрос! Потом: еще одно наблюдение. Оно вроде бы случайное, объясняющееся удивительной памятью Сергея на лица, но все-таки… Вот оно. По незначительному делу зашел Сергей в приемную, бумажку какую-то отдать. Отдал, потрепался с хорошенькой секретаршей, полюбезничал. Собрался уже уходить, и тут распахнулась дверь в кабинет появился Смолянинов, а с ним молодой человек лет тридцати, в дорогом сером импортном костюме, фирменных ботинках. Золотые запонки солидно мерцали в белее белого манжетах сорочки.

Смолянинов был оживлен, а денди как-то иронично сдержан. Они куда-то торопились, прошли мимо, обдав Сергея запахом дорогого одеколона, вряд ли даже обратив на него внимание. Сергей изобразил на лице веселое недоумение:

— Кто такой?

Лена, барышня настолько глупенькая, насколько и хорошенькая, ответила:

— А, хмырь какой-то. Ученый, что ли. Доктор! Лечит.

— Кого? — Сергей снисходительно осклабился.

— А я знаю? Уж не меня, это точно. У меня, слава Богу, все в порядке.

Сергей вздохнул.

— Ты сколько классов окончила?

Лена обиделась.

— Ой, ой, сам-то больно грамотный… Давай, вали отсюда, мне работать надо.

— Доктора, они разные бывают. Хоть тебе технических наук, хоть химических. А не только врачи.

— Вали, вали!

Сергей шутовски откозырял и вышел. Так и забылся бы этот пустяшный случай, если бы через пару дней бригадир не попросил его смотаться в библиотеку.

— Забыл отдать жетон, — с досадой бормотнул он, — брал у Васьки. Он сегодня в ночь заступает, сгоняй, передай ему. Я его по рации перду… предупержу… тьфу! Ну, короче, скажу ему. Давай, Серега, слетай пулей туда-обратно, а то пронюхают, будет скрипеж на неделю.

Посмеиваясь, он взял Васькин жетон и на патрульной машине рванул в библиотеку. Отдал жетон, перекинулся парой слов и уже собрался уходить было, как вдруг увидел спускающегося по лестнице того самого пижона, смоляниновского гостя. На этот раз он был в другом костюме, светло-бежевом, но такой же щеголеватый и уверенный. Он небрежно отдал дежурной бабульке контрольный талсш и деловито направился к выходу, помахивая дорогой кожаной папкой.

Да, вот эта папка. Сергей запомнил почему-то именно ее. Он проследил взглядом за пижоном — тот открыл дверь, вышел на крыльцо и пропал. Тут Сергей спохватился, зачем-то побежал, но того на улице уже не было. Куда делся?..

Черт его знает, куда он делся. Но не это даже взволновало Сергея. А то, что связь между “Гекатой” и библиотекой была более прочной и загадочной, чем об этом было принято думать. Так что болтовня Палыча не была пустой.

Сергей ехал на базу и думал об этом. Никакого решения он не нашел, но положил себе отыскать Палыча и потолковать с ним поподробнее. Когда приехал, доложил бригадиру, что жетон отдал, при этом продолжая думать о своем. Выражение глубокой задумчивости так было не свойственно ему, что бригадир обратил на это внимание.

— Эй, Серега! Ты это чё?

— А?

— Что с тобой, говорю? Спишь на ходу, что ли?

— Да нет. — Сергей улыбнулся рассеянно. — Я просто думаю…

— Чего — думаю? — с подозрением спросил бригадир.

— Думаю вот что: на кой хрен эта библиотека сдалась нам, охранять ее? Какие-то книги там особо ценные, что ли? Или еще там чего? Ты не знаешь, Виталий Петрович?

— Нет! И тебе знать не надо! Думал он… Нам с тобой думать чем меньше, тем лучше — работа такая. Библиотека, магазин… хоть крематорий — тебе ли не все равно, за что деньги плотят? Ну а раз все равно, то и не шлепай языком попусту.

На этом разговор и закончился. А потом…

ГЛАВА 6

— …А потом, — усмехнулся Игорь, — тебя направили на медосмотр.

Сергей посмотрел ему прямо в глаза. ,

— Ты… ты что, знаешь?

— Догадываюсь. — Игорь обернулся, но везде было спокойно. — На медосмотре что делали?

— Так, — Сергей наморщил лоб вспоминая, — давление померили, зрение проверяли… ну еще всякая ерунда, типа: закройте глаза, пальцем дотроньтесь до кончика носа… кровь из вены взяли на анализ.

— Да? — Игорь приподнял брови. — Ты результат узнал?

— Нет. Да мне и без надобности, я и так знаю, что у меня с этим без проблем.

— С этим-то нет… А вот с другим, Серега, делом у нас с тобой проблемы ой-ей-ей какие! И надо нам думать, как из этого дерьма выбираться.

— Слушай, братан! Ты говоришь — догадываешься. Ты можешь объяснить, что со мной случилось, как я оказался здесь? Я ведь на самом деле ничего не помню, гадом буду!

— Да верю, верю я тебе, успокойся. — Тут Игорь снова огляделся. — Тем более что и у меня тоже такие чудеса завернулись в последнее время, что мама дорогая. Но только вот что… нам надо мотать отсюда поскорее. Я думаю, что они уже обнаружили… то есть наоборот, не обнаружили — ни тебя, ни меня там нету, на тропинке, так что они скорее всего нас уже ищут.

— Кто они?

— “Геката” наша, черт бы ее взял! Начальство! Серега, я тебе все расскажу потом. Обещаю! А сейчас надо быстро мотать отсюда, пошли!

— Куда? Игорь, стой, ты куда? В лес, что ли?

— Конечно! Там-то нас уж точно не найдут. Через лес выйдем в город… давай, Серега, давай, ходу, оторвемся!

И они рванули напролом, под уклон, петляя меж деревьев. Игорь знал, что делал. В лесу он ориентировался превосходно, и если кто их и преследовал — шансов у преследователей не было.

Солнце суматошно мельтешило где-то наверху, среди ветвей. Пологий склон тянулся долго, но вот и он начал сглаживаться, тогда Игорь затормозил.

— Стоп! — задыхаясь скомандовал он. — Передохнем..

Они стояли, успокаивая дыхание, озирались, сплевывая наземь. Лес негромко шумел вокруг них.

— Оторвались, — уверенно сказал Игорь. — Теперь давай вон туда… Теперь потруднее будет, в гору, а нам все равно поспешать надо.

— Игорь, — взмолился Сергей. — Ну хоть два слова скажи, в чем дел'о! Я, как дурак, ничего не понимаю. Что происходит?

— Ох, Серега, не время сейчас… Ну ладно, если в двух словах, то вот. Начальство наше какие-то темные дела проворачивает… пошли, пошли, по пути расскажу… ну вот, химичат они чего-то, а нас в этих делишках используют втемную. Думаю, даже зомбируют. Тебя они точно зомбировали, и меня тоже, кажется, пытались. Это пока все еще только подозрения, но… А теперь нам надо Палыча срочно предупредить, а то они его накроют.

— Палыч?! Ты думаешь, он про их дела что-то знать может?

— Точно. Думаю, что-то знает, и наверняка больше нашего.

— Да откуда ему знать?

— Без понятия. Выясним. Нам надо к Палычу до них успеть! Я, понимаешь, его нечаянно подставил. У меня тогда подозрения появились, я это все схематически так на бумажке набросал… а они дома у меня порылись хорошенько, ну и понятно, все прочитали, а там и про Палыча было… Так что давай быстрее к нему, остальное потом.

— А ты знаешь, где он живет?

— Знаю. Давай поднажмем!

Идти в гору оказалось, конечно, потруднее. Парни взмокли, рубахи липли к спинам. Но они карабкались настырно, и рассчитал все Игорь точно: не прошло и часа, как они вышли к гаражам — целый жестяной город, длинные, кривые, запутанные ряды.

— Куда это мы попали? — не понял Сергей.

— Куда надо, — успокоил его Игорь. — Нам нужна Заболотная улица. Знаешь, где это?

— Нет.

— А я знаю. Пойдем, сейчас выйдем к автобазе, а там еще минуты две ходу.

Сергей присвистнул с восхищением:

— Ну ты даешь! Откуда ты все это знаешь?

— Таксистом работал, — объяснил Игорь. — Это дело такое: полгода покатаешься и уже весь город знаешь.

Они быстро шагали вдоль гаражей и очень скоро вышли к автобазе, где было шумно и оживленно. Низко рокотали моторами несколько грузовиков, распространяя дизельный угар, и какие-то замасленные мужички колбасились вокруг, бегали, стучали, кричали, матерились.

— Вот, бл…ь, работенка, — заметил Сергей, кивнув на работяг. — Весь день в говне.

— Работа как работа, — не согласился Игорь. — Бывает хуже… Так, нам направо. Вон там, видишь, тополя такие здоровенные? Это и есть Заболотная.

— Номер дома какой?

— Двенадцатый. Найдем, она улица-то небольшая.

Почему улицу назвали Заболотная — наверное, один черт знает, никакого болота поблизости не было. Хотя, может быть, когда-то, много лет назад… А сейчас — захудалая окраина, негромкий шум тополиных крон над крышами двухэтажек, тишина во дворах. Город, впрочем, наступал и сюда, в некотором отдалении высились башенные краны и возводились серые стены стандартных панельных домов.

Они ступили на битый, пыльный асфальт улицы.

— Ну вот, почти пришли. Четная сторона где? Ага, та. Переходим… Стой! Стой, Серега, назад! Скорее! Сюда давай!

Сергей оторопел, разинул рот, но сказать не успел ничего. Игорь схватил его за плечо, развернул и почти швырнул назад, на тротуар, толкнул в спину, и оба они мигом оказались за углом дома.

— Фу, ты, черт! — выдохнул Сергей. — Что такое?!

— Они. Они уже тут. Я только сейчас сообразил… Как озарение, знаешь! Утром, когда я в магазин выходил за продуктами — смотрю, стоит “фольксваген”, фургончик такой, серый. Я еще тогда обратил внимание: незнакомая машина; не та, конечно — мельком подумал и забыл…

— И что?

— А то, что вон он — вон туда поехал! Вывернул из переулка. Хорошо, я заметил, когда они еще не повернули…

— Серый “фольксваген”?

— Да. Конечно, может быть и совпадение, но что-то мне в такие совпадения не больно верится.

— Да уж… Так, значит, они нас опередили? Капут Палычу?

— M-м… — Игорь поморщился и осторожно выглянул за угол. — Не видно, во двор, похоже, повернули… Двенадцатый номер, да?.. Если вот тот второй… четвертый… шестой, ну да, примерно так оно и есть.

— И что делать будем? — Игорь привалился к стене.

— Не знаю, — сказал он устало. Закрыл глаза. — Не знаю, — повторил он.

— Н-да… — протянул Сергей. — Нам с ними не справиться?

— Давай попробуй! — В голосе Игоря пробежало раздражение. — Из чего стрелять будешь? Из пальца?

Сергей промолчал, огляделся беспомощно. И не нашел ничего иного, как повторить:

— Н-да…

Игорь вздохнул, не открывая глаз. Сергей опустил взгляд, пнул носком башмака мелкий камешек. Поднял глаза и — чуть не подавился.

— Игорь! — вскричал он. — Гляди!

Игорь глянул — и вскочил как подкинутый пружиной.

По той, по четной стороне шагал неторопливо Палыч, ковыряя в зубах спичкой. В левой руке он держал пакет с каким-то грузом и вообще вид имел самый благодушный.

Игорь с Сергеем так и кинулись через дорогу.

— Палыч! — заорал Игорь с полпути.

Палыч резко вскинул голову — и обомлел. Краска сбежала с его лица, оно стало бледно-серым, и сразу проступила щетина на скулах.

“Понял!” — мелькнуло в голове у Игоря.

— Палыч! — как можно задушевнее проговорил он, хватая сигнализаторщика за рукав старой джинсовой куртки. — Палыч, ты уже все понял. Дело плохо.

Тот только кивнул, как загипнотизированный. И только после этого моргнул.

— Они поехали к тебе, — жестко сказал Игорь. — Мы видели.

— Да-да, — забормотал Кореньков, — да, сейчас… А почему вы вдвоем? — с подозрением осведомился он.

— Потом, — отрезал Игорь. — Палыч, дело совсем серьезное. Надо мотать отсюда по-быстрому, а иначе нам , всем шиздец придет.

До этого молчавший Серега вдруг выпалил:

— Палыч, я тебе отвечаю! У нас тут такие заморочки, что мозги враскоряку! Мы уже думали, что тебя того… ну, этого! — И он провел большим пальцем правой руки по горлу. — Тебя, конкретно, судьба хранит! Еще бы малость — и труба!

Странно, но именно эти слова разрешили все сомнения.

— А! — Лицо у Палыча прояснилось, оно приобрело нормальный цвет. — Ну, тогда — ходу отсюда.

— Куда?

— Я знаю! Есть место. Пошли! Эх, мужики, сказать вам — не поверите… Я давно подозревал… ч-черт, ну давайте отсюда! Туда, назад!

— Слушай, Палыч, — они уже бежали обратно к автобазе, и Игорь говорил быстро, с придыханием, — а зачем нам туда? В лес, что ли?

— Нет. — Палыч отмахнулся. — Сумку держи! Ты здоровый.

— А что у тебя… а, пиво! — В пакете оказались два пластиковых баллона с пивом и вонючая сушеная рыбешка. — А куда тогда, раз не в лес?

— В гараж ко мне, — бормотнул Палыч, — у меня ключи с собой. Заведем мою колымагу и — фьють! Только и видели. Заляжем в надежном месте, никакая сатана нас не найдет!

Какое-то время они спешили молча, уже до автобазы домахали, и тут Сергей вдруг убежденно заявил:

— Не годится!

— Что — не годится? — хором воскликнули Игорь и Кореньков.

— Гараж, машина… не годится все это. Они как обнаружат, что тебя дома нет, наверняка рванут в гараж. Да и машину твою они знают! Номера, приметы — все известно. Не успеем!

— Точно! Он .прав, Палыч. — Игорь мгновенно все сообразил. — Назад, в лес! Там обмозгуем ситуацию в спокойной обстановке. Давайте скорее!

И они поднажали. Гаражи мелькнули мимо них, как призраки. Палычу трудновато было угнаться за молодыми здоровенными парнями, но и он мчался, хватая ртом воздух, размахивая руками — стимул был!

В лес они ворвались вихрем и так и ломанулись сквозь кусты, с треском, и, не задерживаясь, устремились вглубь: Игорю с Сергеем это было уже знакомо, а Палыч был мужик сообразительный, он все понял без слов.

Так они мчались еще километра два, покуда Кореньков совсем не выбился из сил.

— Все! — выкрикнул он и повалился наземь. — Все, мужики, больше не могу. Дайте вздохнуть! Игорь огляделся.

— Ну ничего, — успокаивающе сказал он. — Прилично углубились, не найдут. Привал!

Они с Сергеем тоже опустились на землю, тяжело дыша. Палыч поерзал, сел поудобнее, спиной оперся о толстый клен.

— Пересохло все, — сообщил он. — Дай-ка сумку, пивка хлебну малость.

— Совсем чуть-чуть, Палыч! Пару глотков, не больше.

— Знаю-знаю, — Кореньков отмахнулся, — что я, сам себе враг, что ли… И давайте три минуты просто отдохнем, ни слова!

Три минуты истекли быстро.

— Ну давай, Палыч, теперь рассказывай. — Сергей глянул на часы.

— Я расскажу, — пообещал тот и вытер губы ладонью — не удержался, сделал третий глоток. — Но сперва вы поведайте-ка мне, что там у вас стряслось. Мне надо знать.

Согласились, надо. И Артемьев подробно, стараясь ничего не пропускать, никаких мелочей, рассказал, что произошло, с той минуты, как они вчера расстались в библиотеке.

— Признайся, Палыч, ты почуял, что жареным запахло, и сразу лыжи навострил, — так закончил он свой рассказ.

— Ничего я не вострил! — огрызнулся Кореньков. — Просто… какого хрена мне там дальше было делать? А неладное почуял… ну, это верно. Но я это давно…

ГЛАВА 7

Да, давно. И дело здесь в том, что дед Палыча — обыкновенный деревенский мужик, крестьянин — был известный на всю губернию знахарь и ведун. Он знал все травы, заговоры и молитвы. Людей лечил, скотину пользовал, бесов изгонял… Дар его был наследственным, но от кого он шел, из каких вековых глубин… об этом теперь можно было только гадать. К —тому же в те годы такие таланты не больно-то жаловали, и дети нашего ведуна переехали в город и стали самыми обычными горожанами. Но дар все-таки передавался по наследству, хотя.в условиях строительства “новой жизни” проявлялся в довольно-таки анекдотических формах. Так, младший сын ведуна, Павел, восемнадцатилетним юношей попавший на стройку большого завода и угодивший сразу во все прелести барачно-коммунального бытия, долго и искренне недоумевал, почему его соседи-приятели жестоко страдают по утрам от какого-то “похмелья”. Пашке эти страдания были неведомы абсолютно, сколько бы ни выпил накануне.

Эта уникальная способность не осталась незамеченной. Юный работяга сделался местной знаменитостью, все как один знали, что Пашка Кореньков хоть ведро может выжрать и никакое похмелье его не возьмет. Черт знает куда бы завела парня такая странная слава, если бы не встретилась ему чудесная скромная девушка; да и деревенская закваска, видимо, все же сказалась — Павел не спился, не пропал. Женившись, он решительно прекратил все попойки, а вскоре молодая семья получила комнату. Павел устроился на курсы штукатуров, встал в очередь на квартиру, и жизнь его пошла по гладким рельсам пролетарского благополучия. Правда, со временем открылась еще одна грань наследственного таланта: Павел Иванович не только сам не страдал от похмелья, но и у других мог запросто его убирать, да и вообще снимать любую головную и зубную боль, что с успехом и делал. Однако способности свои старался не афишировать. Почему?

Почему отец так относился к своему дару, Саша понял только после его смерти, внезапной для всех, от сердечного приступа — притом что отродясь Павел Иванович на сердце не жаловался. Это было как гром с ясного неба, и для Саши, студента-первокурсника, все остальное — похороны, поминки, родственники и сослуживцы — прошло как в тумане, он почти ничего не запомнил. Когда же наконец, уже поздно вечером, схлынула суматоха, они с матерью остались дома вдвоем и тогда-то почувствовали, что они осиротели. Это было очень горько — но делать нечего, завтра занятия, и Саша пошел спать.

Он долго не мог уснуть, ворочался. Слезы подступали к глазам. Он вставал, курил у темного окна. В ночи вздыхал сырой апрельский ветер, где-то невидимо бежала вода. Саша лег снова, опять ворочался и не заметил, как заснул.

То есть трудно сказать, заснул он или… Что это было — он не мог сказать. Он враз и внезапно понял о своем отце то, о чем тот никогда не говорил. Причем он ни за что не смог бы объяснить, каким образом осуществилось понимание. Он не слышал отцовского голоса, не видел его лица. И вообще, это не было сообщение во времени. Просто: Саша вздрогнул и вскочил с кровати, сердце его учащенно билось… и он уже все знал.

Отец знал, что умрет рано. И что причиной ранней смерти есть его дар. Он куда более могуч, чем умение снимать похмелье и самому не болеть. Он может делать такое, чему невозможно поверить на слово. Но использование его чем больше, тем сильнее пожирает запас человеческих лет. Надо уметь обуздать этот дар, чего и достигали ведуны. А у Павла Ивановича, оторванного вместе с даром от сокровенной науки ведунов, это стало злым роком. И самое главное: дар, или рок, как угодно — передался Александру, повис на нем, как золотая гиря, и что ему, Александру, с этим делать, — неизвестно.

Странно, но после этого он крепко уснул, а проснулся рано и ничуть не ощутил недосыпа. Голова была ясная, свежая, и он точно знал, что на сегодняшнем семинаре по физике его спросят о резонансе в колебаниях. Он схватил учебник Ландсберга, прочел эту тему, набросал конспективно на бумажке, одним словом, выучил. Понятное дело, что дальше именно так и случилось. Его спросили, он с блеском ответил.

После занятий он под каким-то предлогом открутился от дружков и ушел в расположенный неподалеку от института парк. Там он забрался в самую глухую аллею, чтобы никто не отвлекал его.

Ему надо было подумать. Он и думал, медленно вышагивая по талому снегу, нахмурясь, голову склонив, сцепив руки сзади. Что делать с этим чертовым даром? Вот напасть! Смотаться в деревню, отыскать тех, кто знал деда, порасспросить? А что это даст? Ну, узнаешь то-се, а главное-то, основные тайны разве теперь известны? Все утрачено, потерялось в изменившемся мире, в других временах, скрылось за ушедшими годами.

Поразмыслив как следует, он решил, что ничего лучше не сделаешь, кроме как стараться не трогать опасный клад своего таланта. Никому ничего не говорить о нем, вообще постараться забыть его, насколько это возможно.

Так он и сделал, но дар, конечно, сам напоминал о себе. И напоминания эти были такими, от которых хотелось бежать подальше, в ужасе отмахиваясь руками: чур меня, чур! Они накатывали внезапно, совершенно неожиданно. Саша мог ехать в троллейбусе, и вдруг перед ним — вспышка, дым, огонь! Он видел, как горит дом, именно такой-то дом на такой-то улице. Потом видение пропадало, Саша стоял бледный, с пересохшими губами, с отчаянно бьющимся сердцем, приходя в себя. А через день-два он узнавал о пожаре. Ехал туда, смотрел — точно, оно, видение.

И подобными сюрпризами дар “угощал” Александра нередко, два-три раза в месяц. Это было мучительно: аварии на заводах, всякие прочие дрянные случаи. И некому об этом сказать! И еще одна странность: в отличие от отца Сашу его озарения терзали головной болью. Почти сразу же после них начинало дико давить в висках, и ничем нельзя было выгнать эту боль, только лечь и постараться заснуть — во сне она куда-то пропадала.

Случались, впрочем, и хорошие предвидения. Но почему-то они ограничивались тем, что Саша всегда угадывал, о чем его спросят на занятиях или на экзамене. А он и так учился хорошо, ибо специальность свою — электронику — любил, ему это просто было интересно, учеба давалась легко и безо всяких предвидений.

Но вот однажды, когда он уже учился на четвертом курсе, случилось то, что перевернуло всю его жизнь. Осенью; в серенький скудный денек в октябре. Настроение у Саши с самого утра сделалось под стать погоде: что-то тяготило душу, в ней было муторно и слякотно. Ужасно не хотелось идти на занятия. Саша все-таки поехал в институт, но на полдороге выскочил из трамвая, до того тошным показалось ему торчать в аудитории. И он пошел без цели по улицам. Вокруг вздыхало, хлюпало, моросил мелкий дождик. Так он добрел до небольшого скверика: несколько мокрых берез и елочек, кусты, скамейка, кругом пустые бутылки и окурки. И никого не было — ни рядом, ни на улице, вообще ни одной живой души. Он потом вспоминал об этом, когда случилось…

Что случилось? Вот этого Александр объяснить не мог. Да и не пытался. Он остановился в сквере, закрыл глаза, вздохнул поглубже. И что-то в нем дрогнуло, он точно отключился на мгновение и от испуга резко открыл глаза.

Не то чтобы он им не поверил, и все-таки такого с ним никогда не было. Да и ни с кем, наверное, не было.

Он увидел, что находится совсем в другом месте: на городской окраине, рядом с замершей стройкой. Среди пустых стен тоскливо подвывал ветер, кирпичи и плиты валялись в мертвом бурьяне. Александр диковато огляделся, не сразу сообразив, где это он. Потом сообразил, где, но главное было не это.

А вот что: он снова, как тогда — два с половиной года назад, — враз понял все, да так, что его прошиб холодный пот. То есть не все, конечно, он не успел узнать, что именно может его ожидать, но точно знал — нечто ужасное. И оно обязательно случится, если не изменить линии судьбы. Как? Этого он тоже не узнал.

Саша еще раз осмотрелся, припомнил, где здесь автобусная остановка, и направился туда. Он был бледен, немного растерян, но решителен. В конце концов, ничего не произошло, и пока все в его руках.

Он успокоился и начал размышлять. Ничего конкретного не измыслил, но все яснее и яснее становилось, что он должен что-то в своей жизни изменить. Он ни с кем не делился своими мыслями, даже с матерью, но думать не переставал. И надумал наконец.

Александр пришел в ректорат с заявлением об отчислении из института по собственному желанию. Там, естественно, решили, что студент рехнулся, и даже разговаривать на эту тему не пожелали. Александр, спорить не стал, но в институт ходить перестал. Направился в НИИ прикладной электроники и устроился лаборантом. В кадрах расспрашивать его ни о чем не стали, хороший лаборант — на вес золота.

Понятно, что окружающие его, мягко говоря, не поняли. Тем более что толком он ничего объяснить не мог. Особенно тяжело пришлось с матерью, та от сыновней причуды аж слегла. Саша упрямо твердил, что в своей специальности он разочаровался, что еще не нашел себя, что ему надо разобраться… и всякое такое. Из института его доставали звонками и официальными уведомлениями, на зимнюю сессию он не явился, и там с ума сходили, ничего не понимая. Однокурсники тоже недоуменно разводили руками.

Но все на свете когда-нибудь кончается. Прижилось, перетерлось и это. К тому же не дремал военкомат, и ровно через год после того до Александра добрался осенний призыв. А когда через два года он вернулся домой, много воды уже утекло. Можно сказать, что утекла вся прежняя вода.

Прозрения исчезли, перестала донимать мигрень. Он сумел перехитрить свой рок. Правда, дорогой ценой: теперь придется всю жизнь шифроваться, прятаться, не высовываться. Но это все лучше, чем жить в страхе — в страхе перед смертью, внезапной и безжалостной.

И он стал жить спокойно, не внапряг. Чередой пошли годы, похожие друг на друга, потом побежали. Александр женился, неудачно, прожил два года, развелся и ничуть не горевал. Когда ему стукнуло тридцать, умерла мать. Здесь, разумеется, без горечи не обошлось, но и это прошло, как проходит все. Годы, казалось, побежали еще быстрее.

Конечно, как у всякого нормального мужчины, было у него честолюбие и оно иногда пощипывало. Но он всегда утешал себя тем, что зато избавился от такой беды — тако-о-ой беды! — говорил он про себя. К тому же зарабатывал он очень нехило, со всякими полставками да халтурами — побольше некоторых начальников. Правда, к богатству он никогда не стремился, жил легко, безбедно, денег не считал, в телесных удовольствиях себе не отказывал. Нельзя сказать, чтобы пил, но к пиву пристрастился. Вообще либо бутылка пива, либо сто грамм стали для него ежедневной нормрй.

Так он дожил до сорока трех лет, пережив отца — тот умер в сорок два. Александр Павлович отметил этот факт, еще раз похвалив себя за верно выбранную жизненную позицию. Организм у него в полном порядке, самочувствие прекрасное; возраст свой ощущал лет на двадцать пять, не больше. Жить бы да жить спокойно дальше…

Да вот не вышло. Судьба, сука старая, взяла-таки реванш.

Когда “Геката” только возникла, сразу бурно, с рекламой, с мощным “пиаром”, Александр Павлович решил, что дело там не совсем чистое. Но подумал об этом так — вскользь, подумал и забыл — мол, наверное, бандиты легализуются; ну и хрен с ними. Тогда ему даже в голову не могло прийти, что жизнь вскоре столкнет его с этой конторой. Впрочем, со временем пришла ему в голову мысль — что для просто бандитов уровень уж слишком серьезный, — но и эта мысль мелькнула и пропала.

А зимой, перед самым Новым годом, ему подфартило сигнализаторщиком в охрану. Местечко оказалось исключительно плодородным: если машина есть, всех дел на час в сутки, а деньги за такую плевую работу платили приличные. Объектов оказалось немного, с техникой на них особых проблем не было, разве что в городской библиотеке (об этом предупредили сразу же) — система сигнализации допотопная, придется с ней повозиться.

Палыч решил первым делом так и поступить. Явился в библиотеку, изучил дотошно всю схему сигнализации, затем прошелся по ней реально, начиная с подвала, устраняя по ходу погрешности. Уже в первый день он присвистнул озадаченно: работы набиралось определенно больше, чем он предполагал вначале. Неделю придется провозиться — это как минимум.

Ну что ж, назвался груздем, пошел на х… Палыч взялся за дело. За два дня он справился с подвалом (там чего только было не наверчено!), дальше пошло полегче. На каждый этаж он тратил день: так получилось с первым и вторым этажами, и он уверился в том, что с третьим разберется так же, а четвертый и вовсе пустяки.

Он явился в библиотеку следующим утром веселый и бодрый, напевая про себя. И стал работать на третьем этаже.

Но почти сразу же как начал, он почувствовал что-то не то. Не мог понять; какая-то неясная тревога заставляла его оборачиваться: такое было глупое чувство, словно кто-то неслышно подкрадывается сзади — и, конечно, никого не было. Тяжелое предчувствие стало тянуть сердце. “Черт побери, — с тоскою думал он, — что же это?.. Неужели оно возвращается?..”

Разумеется, в первую очередь он вспомнил об этом. Он прислушался к себе. Но вроде бы все было тихо-мирно. Тогда он повернулся, делая вид, что возится с проводами, и закрыл глаза. Ничего не дрогнуло, не шатнулось. Он открыл глаза — все на месте.

Палыч почувствовал облегчение. “Ну, ничего! — решительно сказал он себе. — Не обращать внимания, да и все. Все вздор”.

Так и старался делать, и как будто растворилась тревога, отступила куда-то. Но тем не менее до конца спокойным он себя чувствовать не мог. Было ощущение, что сам себя обманываешь, хотя и это ощущение он старался гнать прочь.

И домой он вернулся усталым, каким-то опустошенным, что ли. То ли хотелось выпить, то ли не хотелось?.. В холодильнике у него стояло полбутылки водки. Он еще подумал малость и выпил рюмку. Потом еще одну. Но легче от этого не стало, не рассеялся Палыч, да и захмелел как-то мрачно, непонятно для себя.

Он послонялся по своей маленькой квартирке из угла в угол; кончилось это, понятно, тем, что включил телевизор. Но и тот не помог, так и осталось мутно на душе. Тогда он с досадой хлопнул еще рюмку и лег спать;