ГЛАВА 1

Бойцу охранного агентства “Геката” Игорю Артемьеву, несшему дежурство в Центральной городской библиотеке, всегда занятно было наблюдать, как это огромное здание пустеет перед наступлением ночи.

В 20:15 негромко звенел первый звоночек, напоминающий читателям, что у них остается полчаса. Тогда, согласно инструкции, Игорь проверял все свое снаряжение, докладывал по рации, что он на месте, и занимал позицию внизу центральной лестницы, меж двух кабинок с бабульками-контролершами. Он знал, что в эти минуты там, наверху, на втором и третьем этажах, помещение медленно наполняется оживлением и шумом. Работники читальных залов вежливо предупреждают посетителей о том, что библиотека скоро закрывается, — и вот уже некоторые спешат к окошкам сдачи книг, чтобы потом не топтаться в очереди. Повсюду слышатся глухие хлопки закрываемых томов, скрип стульев, шарканье подошв, кашель, неразборчивые голоса.

Еще через несколько минут первые уходящие показывались на лестнице. Привычным движением поправив; ремень с амуницией — дубинка слева, пистолет справа, — Игорь выходил на место, спиной к выходу, лицом к лестнице, и внимательно наблюдал за спускающимися вниз людьми.

Вроде бы пустяковое, занятие это требовало, однако, изрядного напряжения. Народу становилось все больше и больше — только что были единицы, а вот уже валом валят, и у обеих кабинок вытягиваются хвосты очередей, а сверху уже доносятся шлепки тряпок и яростное шорканье — уборщицы торопятся побыстрее закончить обязательную влажную уборку.

В 20:30 звенел второй звонок, и он уже казался не таким деликатным, как первый, а звучал вполне по-деловому, без церемоний: ну, мол, давайте поживей, будет. И после него шум и поток уходящих достигали апогея.

Вот это был очень интересный момент, странно волновавший Игоря, хотя он и не мог объяснить себе этого волнения. Краткое, судорожное вскипание жизни перед тем, как все замрет, — вот что было странным. Игорь не ослаблял внимания, держа под контролем обе кабинки, в которых бабульки шлепали и шлепали резиновыми штам-пиками по контрольным листкам, — а странное чувство было где-то в глубине. Оно не было неприятным, но и приятным назвать его тоже было нельзя; оно было странным, вот и все.

И еще диковинно было видеть, как этот людской прилив быстро спадает. Минут пять — и поток редел, очереди таяли. Люди пока оставались, но сверху уже почти никто не шел, еще немного — и вот спешат последние читатели.

И тогда раздавался третий звонок. Этот уже звенел спокойно, как бы подтверждая: ну, вот и все. Теперь сверху никто не шел, а те, кто только что спешил, были уже у самых будочек, и вот аккордные удары штампиков: хлоп, хлоп — и тишина. Еще несколько раз с протяжным скрипом отворялась дверь. Наконец, она тяжко бухала за последним уходящим посетителем. Все. После этого охраннику полагалось выждать три минуты и отрапортовать по рации: “Поток прошел”. В ответ на это на центральном посту иногда интересовались какими-нибудь пустяками, но чаще ничего не спрашивали, а сразу командовали: “Приступайте к обходу!”

Прежде чем отмечаться, Игорь осмотрелся, бросил взгляд наверх и спросил:

— Ну что, Антонина Степановна? Валентина Васильевна? Порядок?

И улыбнулся: сам знал, что порядок, но подстраховаться не мешает. Армейская выучка: Игорь служил командиром взвода разведроты, а там учили так учили. Он достал рацию из нагрудного кармана, нажал кнопку и негромко произнес в микрофон:

— Первый, ответь двенадцатому. Где-то щелкнуло и тут же отозвалось:

— Двенадцатый!.. Двенадцатый на связи, Владимир Николаевич, — торопливо доложил голос.

Игорь приподнял брови. Владимир Николаевич? Неужто это Богачев, вице-командор?.. Интересное кино…

— Кто там? — спокойным тоном спросил вдалеке неведомый Владимир Николаевич. Голос поспешно подсказал: “Артемьев, новенький…” — после чего Владимир Николаевич столь же спокойно заметил: “Вот как?”, — и взял трубку.

— Артемьев?

— Я!

Да это действительно Богачев! Впрочем, своего удивления Игорь никак не выразил.

— Как у тебя там дела обстоят?

— Странный вопрос.

Игорь непроизвольно пожал плечами:

— Да нормально… Последние вышли. Подождал три минуты и вышел на связь. По инструкции.

— Так, — сказал Богачев. И повторил зачем-то: — Так… Ладно. Сейчас обход?

— Так точно.

— Угу… Когда выход на связь?

— Плановый — через полчаса, экстренный — по обстановке.

Что за чушь, проверка, что ли?.. Да уж больно топорно все, могли бы и посложнее вопросы отыскать…

— Н-ну хорошо, — как-то помедлив, отозвался Богачев. — Давай служи. Конец связи.

Игорь аккуратно опустил рацию в карман. “Чудеса”, — подумал он и объявил старушкам:

— Я на обход! — И они согласно закивали седенькими головенками.

Конечно, один он не справился бы с обходом, тем более с осмотром такого огромного здания, но это делали и дежурные по залам, и те, кто работал в книгохранилищах и каталогах, и даже уборщицы: все они обязаны были сообщать охраннику обо всем подозрительном. А кроме того, Игорю просто нравилось ходить по почти затихшим коридорам, тускло освещенным старыми круглыми плафонами, заходить в пустые залы, проходить по ним, озирая ряды столиков с погасшими лампами, слушать, как скрипит паркет под ногами.

Отчетливо щелкали выключатели, и этажи здания погружались в полумглу, а в долгих коридорах без окон и вовсе становилось темно. Уставшие за день сотрудники все делали едва ли не бегом: скорей, скорей домой!.. И только он один, Игорь Артемьев, невозмутимый как центурион, вышагивал по лабиринтам коридоров, переходов, лестниц, кивая в ответ на поспешные последние сообщения о том, что все нормально, окна все закрыты, никаких подозрительных предметов не обнаружено… все как всегда.

Особенно занимал его четвертый, последний этаж. Тот был меньше остальных: такая надстройка, мансарда, что ли. В ней располагались зал особо ценных, редких и старинных единиц хранения (для доступа в который требовался специальный допуск) и служба главного инженера: помещения со всякими техническими штуковинами типа барометров, термометров, психрометров; стояли там какие-то лаборантские шкафы с сосудами причудливой формы, и вообще было таинственно и внушительно. Здесь, на четвертом этаже, чувствовался дух настоящей науки, возвышающейся над мелочностью земной суеты.

Здесь и всегда-то было малолюдно, и люди все были негромкие, солидные. А теперь лишь дежурная особого зала, позвякивая связкой ключей, запирала высокую двустворчатую дубовую дверь и набирала известный только ей шифр на панели электронного замка. Короткий зуммер, щелчок — и, бегло улыбнувшись Игорю на ходу, она проходила через вестибюль к лестнице и начинала спускаться к выходу. У Игоря это вызывало ассоциации с капитаном, покидающим корабль последним.

Но вообще-то последним шел вниз он сам, Артемьев. Он нарочно выжидал на четвертом этаже, стоя возле окна торцевой стены. Оно выходило на соседний двор, старый, густо заросший давным-давно одичавшими яблонями, сиренью, бузиной и шиповником. Дальше была видна улица в перспективе, а так как здание библиотеки стояло на возвышенности, то обзор из этого небольшого окна открывался чуть ли не на полгорода. Особенно хорош был этот вид в дождь: тогда город казался плывущим сквозь призрачный туман… а откуда и куда, не ведал никто.

Выждав немного, Игорь, на этот раз уже совсем один, шел вниз по гулким помещениям под сводами высоких потолков. Шел спокойно и уверенно, шум его шагов разносился далеко, и когда он выходил на парадную лестницу, все уходящие, сами не замечая того, поворачивали к нему головы. А он ступал размеренно, чуть-чуть рисуясь: молодой, рослый, стройный, плечистый, да еще со всеми боевыми наворотами. Он, конечно, выглядел эффектно и знал это.

Теперь полагалось принять под роспись у всех ключи. Приученные к порядку библиотечные делали это споро, и процедура занимала не больше пяти минут. Каждый ключ вешался на свой крючок в железном ящике, после чего сдающий расписывался в журнале. По завершении этой процедуры охранник закрывал и опечатывал ящик.

Сдача ключей подходила к концу, когда входная дверь шумно распахнулась: явился дежурный сигнализаторщик Александр Павлович Кореньков, или просто Палыч — оживленный и чуть поддатый.

— Здорово, бабы! — радостно заорал он от самой двери, вздымая руку подобно памятнику. — Здорово, охрана!

Сияя, Палыч шел прямо на Игоря, издалека протянув руку для приветствия, — невысокий, плотный, почти квадратный. Здоровье у него было, видимо, железное, потому что он ничем никогда не болел и казался куда моложе своих сорока с хвостиком лет.

Игорь усмехнулся, качнул головой, встал навстречу Коренькову. Тот шутливо размахнулся, крепко хлопнул ладонью по широкой сильной ладони молодого человека.

— Держи, охрана! — и обратился к женщинам:

— Н-ну-с, дамы, как рабочий день сегодня прошел? Как потрудились?

Много шума исходило от Палыча, ничего не скажешь. Женщины к нему, впрочем, привыкли, и никто на его вопросы не отвечал, да он и сам, не дожидаясь ответов, протиснулся между Игорем и шкафом в глубь комнаты, к пульту сигнализации.

Игорь повернулся к нему спиной и принялся дальше разбираться с ключами. Стол принял, в журнале расписался — вот и все дела.

— Все? Никого больше не осталось? — спросил Игорь, хотя и так было ясно, что никого.

Он захлопнул створки шкафа и уже закрыл его на замок, как вдруг Палыч сзади сказал озадаченно и совершенно трезвым голосом:

— Что за черт?.. Игорек, ты сегодня днем ничего такого не замечал?

Игорь с удивлением обернулся.

— Чего — такого? Да ты что, Палыч, я ведь на ночь заступил, с восьми часов. Ну, с двадцати ноль-ноль.

— А, точно. Хм! А кто днем дежурил?

Игорь подошел к пульту. Он ничего не понимал в этих лампочках и тумблерах, но было ясно, что произошло нечто.

— А что случилось?

— Да не врубается сигнализация. — Палыч почесал живот. — Похоже, что предохранители полетели… где-то.

— Так замени.

— Да так-то оно так… — протянул Кореньков с непонятной интонацией. — А ты днем точно ничего не заметил?

— Да Палыч! Я ж тебе русским языком говорю: только заступил! Час назад.

— Тьфу! Зараза… Извини, Игорек, память дырявая. Старость — не радость.

— Ну а ты, Палыч, прямо дед столетний…

— Игорь, мы пошли! — окликнул уже от дверей кто-то из женщин. — Закрывайся.

— Идите, идите, я закрою… Так что делать-то будем, Палыч?

— Сейчас, — буркнул Кореньков и сунулся в стоявшую рядом тумбочку, где у сигнализаторщиков хранились все их прибамбасы. Опустившись на корточки, Палыч торопливо повозился там, звякая чем-то металлическим, потом распрямился, зажав что-то в правом кулаке.

— Сейчас, — повторил он. — Сейчас я, погоди-ка…

И стремительно выбежал из дежурки и пустился опрометью вверх по лестнице, так что Игорь и глазом моргнуть не успел.

— Э, Палыч! — воскликнул он, ошеломленный. — Ты куда?!

Но тот уже скрылся в потемках второго этажа. Игорь вторично за этот вечер пожал плечами. Посмотрел на часы: пора было выходить на связь. И в тот же миг рация сама затрещала.

— Двенадцатый на связи, — сказал Игорь.

— Артемьев! — сердито крикнуло в телефоне. — Ты что же это, ёп… Где тебя черти носят?

— Вот только взялся за рацию, и вы звоните, — объяснил Игорь.

— Только взялся… — передразнил голос. — Значит, пораньше берись!

— Буду пораньше браться, — сказал Игорь бесстрастно.

Тому, кто знал Артемьева, этот чересчур ровный тон показался бы подозрительным. Но дежурный центра связи не знал его вовсе — в “Гекате” рядовых бойцов было больше тысячи, а Игорь к тому же недавно работал.

— Ладно, — произнесла рация. — Как там у тебя?

Что подтолкнуло Игоря не сказать о сигнализации — он и сам не понял.

— Нормально, — так же ровно ответил он, — провожаю персонал, двери закрываю.

— Ага, — сказал голос, и тут же где-то рядом с ним загомонили невнятно другие голоса, и первый с досадой отмахнулся от них: — Да подождите вы!.. Это я не тебе, — буркнул он Игорю. — А тебе… Чего?.. Это опять не тебе… А, ладно! Все, давай, Артемьев, через полчаса чтобы был на связи, как огурец. Понял? Давай!

И отключился.

Игорь какое-то время держал рацию, как букет цветов, на уровне плеча. Затем, точно опомнившись, сунул ее на место.

Где Палыч, чтоб ему треснуть?

Игорь прислушался, не было ли шума. Но нет, тихо, словно совсем пусто в библиотеке, ни одной души. Игорь поразмыслил — не отправиться ли на поиски?.. Вернулся к комнате дежурного. Вновь постоял, вслушиваясь. На этот раз, показалось, он различил какие-то шорохи, но был не уверен. Игорь стал подниматься по лестнице, однако, не пройдя и пяти ступеней, отчетливо расслышал торопливые шаги: Палыч возвращался.

Он показался на верху лестницы — деловой и озабоченный.

— Порядок! — крикнул еще издали, на бегу.

— Все! — добавил, уже сбежав.

— Что — все?

— Ну, все, выяснил. — Палыч прошмыгнул мимо Игоря в дежурку. — Устранил, — донеслось оттуда.

— А в чем там было дело? — Игорь проследовал туда же.

Палыч бойко пощелкал тумблерами.

— Да говорю же — предохранитель вышибло… Все, заменил, порядок.

— Где — предохранитель?

— Где?.. Да на третьем этаже. У зала периодики, — сообщил Кореньков и вытер зачем-то руки о штаны. — Паршивенький там стоял. Ну, вот и сгорел, так сказать, на работе… Ну ладно, чего тут долго болтать. — И он еще чем-то щелкнул. — Фу-ты, — выдохнул с явным облегчением, — слава те, Господи! Порядок, можешь принимать. Игорь достал из ящика стола специальную тетрадь.

— Расписывайся.

— Ага, сейчас… Где расписаться? — Палыч склонился над столом, зашарил по карманам в поисках ручки.

— Вот тут. — Игорь показал пальцем.

— А-а… гм. — Палыч нашел ручку, решительно сдернул с нее колпачок и нахлобучил на ее верхний конец. — Вот тут?

— Да.

— Угу… — промычал Палыч и неожиданно распрямился. — Слушай-ка, Игорь, ты вот что… Ты об этом, о предохранителе… Давай-ка — ничего не было, а? Я сюда записывать не стану — и шито-крыто. Нас за это дело вздрючить могут — мол, вовремя осмотры не проводите, профилактику, всякое там такое… А так — все в норме, пожалуйста, можешь сам убедиться.

— Какой разговор. Палыч! — Игорь широко улыбнулся. — Конечно, не пиши. Мне ведь эта лишняя хреновина тоже ни к чему.

— Ну так!.. — Палыч просиял. Он тут же плюхнулся на табурет, нацарапал в тетрадке соответствующую запись и поставил закорючку.

— Вот так, — сказал он удовлетворенно и вдруг спохватился: — Да! А со своими ты на связь не выходил?

— Через пять минут.

— А! Ну, так ты им того… ага?

— Ага. — Игорь рассмеялся. И Палыч рассмеялся, но как-то принужденно. Вскочил с табурета, не глядя сунул ручку в нагрудный карман: — Ладно, побежал я.

— Давай. Пойдем, я дверь закрою.

— Пошли… Так что ты своим — тсс, молчок. Ничего страшного! Заменил я этот предохранитель дурацкий, все нормально. Если вдруг что — звони, телефон знаешь… Да не должно ничего быть! Не переживай.

— Даже и не думаю, Палыч. Вообще это не по моей части — переживать.

— Ага-ага, ну-ну… Ладно, Игорек, все, пока! Бывай.

Они пожали друг другу руки, и Палыч живо ссыпался с крыльца и чесанул направо.

Игорь с любопытством поглядел ему вслед: тот почти бежал, не оборачиваясь, а пробежав таким образом метров сто, неожиданно вильнул в сторону, в тот самый двор, который видел Игорь из окна четвертого этажа. Только качнулась верхушка сиреневого куста — видимо, Палыч второпях задел его на ходу.

Игорь постоял на крыльце, не спеша возвращаться в здание.

Вдохнул поглубже. Городской воздух отдавал привычной пыльно-бензиновой смесью, но было в нем и что-то тонкое, неясное — словно зовущее куда-то далеко. Был час, который для июня можно назвать предвечерним: на западе небо бледнее бледного, а на востоке уже налито густой синевой. Уличные бистро стремительно заполнялись людьми, и свободных мест оставалось все меньше. Продавцы пива и шашлыков метались как угорелые, с такими лицами, точно им приходилось сию минуту решать задачи, от которых зависит судьба человечества…

Артемьев усмехнулся, потер пальцем кончик носа. Развернулся и пошел внутрь, не забыв закрыть обе двери.

Стояла полная тишина, и звук его шагов по мраморному полу был четким и размеренным, будто отстукивал гигантский метроном. Дойдя до комнаты, Игорь остановился и прислушался. Безмолвие. Он шагнул в комнату, сел, просмотрел записи в тетрадях. Вновь усмехнулся. Палыч явно темнил… Почему?

Игорь обернулся. Лампочки на пульте светились ровно, не мигая. А может, и в самом деле — заменил предохранитель, и все?.. А, черт с ним! Игорь досадливо поморщился. Начало неприятно давить на левый висок. Значит, скоро разболится голова, это как пить дать. Черт! Вот уж действительно… Никогда раньше в жизни своей — ни в детстве, ни в юности, ни потом, в училище, ни позже, в части — Игорь не знал, что такое головная боль. Она стала донимать его лишь тогда, когда он вернулся со службы домой и поступил в “Гекату”. Вначале он думал, что это от рваного режима, вообще от напряженки — жизнь в “Гекате” была не сахар: ночные дежурства, тревоги, облавы, броски по районам… За те деньги, что платило гекатовское начальство, оно выжимало своих подчиненных досуха. Но ведь и в роте было не проще, Игорь ко всему привык, а вот поди ж ты…

Надо сразу ахнуть две штучки анальгина, иначе от этой дряни не избавишься. Игорь открыл аптечку, оторвал пару таблеток от облатки и проглотил их без воды. Нет, подумал он, в роте было все-таки не так. Там был не такой сумасшедший ритм. Он тоже был напряженным, но все же подчиненным какому-то порядку. И потом, та жизнь вообще была военная, в ней все это воспринималось и переносилось как должное, потому и легче. А тут…

Игорь оказался в “Гекате” практически сразу после того, как вернулся в родной город. Куда еще податься бывшему командиру разведвзвода?.. А вот что касается возвращения, то здесь все было не так очевидно. Старшему лейтенанту Артемьеву хоть и было куда возвращаться, но не было к кому. Он был сирота. Родители Игоря погибли в автокатастрофе, когда ему не исполнилось и трех лет, — он их почти не помнил. Мальчугана взяла к себе тетка — вдовая бездетная сестра матери — да так и вырастила. Игорь окончил школу, затем легко поступил в военное училище. Он был спортсменом: занимался самбо, дзюдо, и там и там дошел до первого разряда. С тем и угодил в разведку.

И стал служить. С теткой они переписывались нечасто, зато регулярно — примерно по письму в месяц. Каждый год Игорь приезжал в отпуск. Не сказать, чтобы он испытывал к тетке какие-то особенно теплые чувства… хотя, наверное, испытывал, но где-то там, в подсознании. А осознал их лишь тогда, когда она вдруг померла.

Артемьева настигла телеграмма. И стало ясно, что до сих пор у него за спиной всегда был надежный тыл. А теперь он очутился один-одинешенек: двадцатисемилетний мужчина, ни кола ни двора; что же, так и мотаться теперь всю жизнь по казармам да гарнизонам?..

Похороны и поминки промчались мимо него как в полусне: лица, лица, множество каких-то незнакомых, не запомнившихся людей, они мельтешили перед ним, говорили, плакали, обнимали — и вдруг все схлынули, и Артемьев оказался в пустой квартире. Он походил по ней, остановился на кухне у окна и долго смотрел на весенний сырой двор с грязным, не дотаявшим снегом. В этот миг Игорь понял, что вернулся домой. Это ощущение, как родник, возникло где-то на дне его высохшей, опустошенной души, усилилось, заполнило ее и выплеснулось наружу. Внутри словно что-то сломалось или, наоборот, встало на место, и Игорь заплакал; уткнувшись лбом в прохладное оконное стекло.

Он поехал в часть с твердым намерением добиться увольнения. Оказалось, что сделать это гораздо легче, чем он думал. Только что окончилась первая чеченская кампания, и начался массовый исход из армии боевых офицеров, считавших Хасавюртский мир позорным поражением. Так что Игорь оказался одним из многих, подавших рапорт об уходе. Еще месяца полтора убилось на всякие формальности, и наконец он получил на руки деньги, военный билет и трудовую книжку. Он был свободен.

С неделю провалявшись дома, Игорь устроился на работу в таксопарк. Жизнь шла размеренно, хотя и несколько однообразно: дом — работа, работа — дом. В совместных попойках шоферни с механиками он не участвовал, да они особо и не настаивали, принимая его нелюдимость за легкий бзик пришедшего с войны человека. Вообще, многие считали, что он немного не в себе. А Игорь их в этом не разубеждал.

“Геката” сама нашла его. Приблизительно через полгода после демобилизации прозвучал звонок в дверь. Игорь открыл ее — на пороге, приятно улыбаясь, стоял лысоватый толстенький мужчина в штатском. Инспектор отдела кадров (в “Гекате” эта структура именовалась так: Департамент персональной политики. Круто).

Долгих разговоров не вели, уже через неделю Игорь, облаченный в новенькую черно-сине-белую униформу, уже сидел за рулем патрульной гекатовской машины.

Фирма была богата страшно. Такая экипировка и вооружение городской милиции даже и не снились. Хозяин, он же Командор (все сотрудники “Гекаты” имели звания, подобные воинским), бывший полковник КГБ Смолянинов, был депутатом, своим человеком в мэрии — с нею он и заключал договора на охрану разных объектов, патрулирование улиц и все такое. В “Гекате” имелось уже больше тысячи только рядовых бойцов — целый полк. Шпана в городе не смела хвост поднять, а обыватели были готовы молиться на “Гекату” вообще и на Смолянинова в частности. Как-то был случай, давно, года два назад: уличная шайка терроризировала микрорайон, и, когда по вызову приехал гекатовский патруль (трое на машине), хулиганы — а их было с десяток — нагло кинулись на бойцов. Те успели передать по рации, что их атаковали, но ждать, конечно, не стали…

Когда через несколько минут примчалось подкрепление, оно застало на асфальте и на газоне семь неподвижных, сильно покалеченных тел, над которыми стояли, спокойно переговариваясь, трое патрульных. Двое или трое успели удрать, — с сожалением доложил старший патруля. А остальные… остальные вот.

Ну, потом приехали “скорая”, милиция, явились из прокуратуры. Не обошлось и без газетчиков. Случай вызвал огромный резонанс, общественное мнение забурлило. В защиту охранников стали поступать письма в редакции газет, коллективные петиции в горсовет. Имел место даже пикет перед зданием мэрии. Смолянинов, конечно, своих в обиду не дал. Применение силы было признано правомерным, и дело закрыли. Из семи поверженных, правда, двое на всю жизнь остались инвалидами, а уж по больницам изрядно повалялись все семеро. А затем еще и суд. Сроки, впрочем, им там отмерили условные — пожалели, что ли… Словом, горожане были довольны, а шпана с тех пор старалась не появляться в тех районах, где патрулировали черно-сине-белые.

Как Смолянинову удалось создать и удавалось содержать такую команду — тайна сия велика есть. Игорь-то уж точно этого не знал. И не интересовался. Жизнь научила его не задавать лишних вопросов. Только при оформлении документов он все-таки не удержался и спросил:

— А вообще, “Геката” — это что такое?

И получил ответ:

— Не что, а кто. Богиня мрака. И больше он вопросов не задавал.

Игорь улыбнулся, вспомнив этот случай. Глянул на часы: до рапорта оставалось девять минут. Голова вроде бы утихла. Он вышел из дежурки и стал подниматься на второй этаж.

Этот вторрй этаж был антресольный, буквой П. Здесь располагались оба главных каталога, алфавитный и систематический — плотные ряды деревянных комодов. Сквозь огромные окна вливался сюда поздний свет, но дежурное освещение было уже включено — когда вечерняя заря погаснет, окна станут темными, и оно будет светить тускло и ровно. Везде будет тишина, и он, Игорь Артемьев, будет одиноко и неясно отражаться в стеклах, один в ночи, один в звездном небе, один во всей Вселенной…

Игорь засмеялся и прибавил шаг: Он бодро обошел все антресоли по периметру, поглядывая влево-вправо. Нужды в том не было, но очень уж крепка была закваска разведроты. И ступал Игорь не как городской постовой-пижон: вальяжно, вразвалочку, поигрывая дубинкой. Нет, он двигался именно так, как это делают разведчики в лесу: бесшумно, сутулясь, сводя плечи — будто готовясь в любой момент вступить в бой. Игорь об этом не задумывался, так получалось само собою. Привычка. Видно, навсегда.

Завершив маршрут, он остановился, послушал. Подумал: не подняться ли выше? Нет, не стоит. Успеется еще.

По инструкции, ночной караульный должен обходить здание трижды за смену. Игорь делал это чаще, ибо сидеть в дежурке всю ночь — обалдеешь, а тут какое-никакое разнообразие. Сейчас, однако, он спустился вниз; и через некоторое время доложил на центральный пост, что у него все в норме.

Ну а дальше время потекло как обычно. Стемнело; только тоненькая полоска неба на горизонте никак не хотела темнеть. Игорь долго-долго смотрел на нее, вплотную подойдя к окну второго этажа. Задумался. Хотя о чем думал — и сам бы не сказал. Вздохнул и отошел от окна.

В полночь он вскипятил воду, сделал кофе и не спеша выпил его с принесенными из дома бутербродами. Спать не хотелось, но по опыту он знал, что самое тяжелое впереди, примерно после трех. Тогда в сон станет клонить так, что хоть спички в глаза вставляй. Впрочем, кофе хватает, будем сон отгонять…

На три часа он наметил себе второй обход. Первый же совершил в начале второго. Шагал по коридорам, вестибюлям, лестницам. Дошел до четвертого этажа. Там светил всего один плафон дежурного освещения, делая объемными тени по углам; в обшитом темными дубовыми панелями вестибюле это выглядело как-то по особенному внушительно. Игорь прошел от окна до окна, посмотрел на запертую дверь зала. Ничего такого здесь не было, и он возвратился и стал спускаться вниз.

Он уже спустился на третий этаж и двинулся по длинному коридору, когда сверху до него донесся отчетливый скрип.

Это скрипел паркет.

Кто-то там был, на четвертом этаже?

Игорь замер. Рука сама скользнула в кобуру и вынула “Макар”.

Кто-то там был.

Крыса?.. Их здесь, в старом здании, водилось много, несмотря на упорную борьбу с ними. По ночам они наглели, бегали по этажам; один охранник — видно, нервный был — сдуру шмальнул в одну из пистолета, как раз тут, на третьем этаже. На следующий же день его из “Гекаты” вышибли.

Но под крысой паркет так не скрипнет… Игорь бесшумно развернулся. Шаг. Еще. Остановился, вслушиваясь.

Тихо.

Показалось?.. Игорь выпрямился, расслабляясь. Но с места не сошел, продолжал стоять — весь внимание. Бежали секунды. Нет, тихо. Игорь вложил пистолет обратно.

И тут наверху что-то рухнуло.

Игорь имел немалый опыт. Во всяком случае, по звуку мог определить, что падало. Это упало тело.

Он уже бежал вверх, и пистолет вновь был в руке. Игорь, бесспорно, был храбрым человеком. Он не думал о том, что может его там встретить. Просто там что-то было, и он — охранник — тоже должен там быть.

Игорь взлетел на этаж, вбежал в вестибюль и замер. Взгляд его в один миг охватил пространство. Никого.

Никого не было. А на полу, у запертой двери, лежал мужской труп. Без головы.

Игорь стоял не шевелясь, спиной к стене. Рука с пистолетом была наготове.

Но больше не было ни звука.

Левой рукой Игорь вытащил рацию. Нажал кнопку.

— Первый, ответь двенадцатому. У меня ЧП. Прием.

— Слышу, двенадцатый! — раздался тревожный голос в аппарате. — Что? Что там у тебя?!

— Спускайся вниз, — велел голос. — В дежурку. Рацию не выключать! Давай, пошел. Пошел?

— Иду, — ответил Игорь, пятясь к лестнице. — Иду вниз.

— Что наблюдаешь?

— Тихо. Никого и ничего.

Игорь говорил это бесстрастно, точно происшествие — пустяк.

— Ладно… Наши к тебе выезжают. Жданов, будь на связи, — распорядился голос там, в “Гекате”. — Группа готова? Все, поехали! Артемьев, будь внизу! Мы едем.

— Артемьев! — включился другой голос, вероятно, тот самый Жданов. — Слышишь меня?

— Слышу…

Так Игорь спустился в дежурку, где и ожидал прибытия группы. Ждать пришлось недолго. И десяти минут не прошло, как за стеклянными дверями метнулся свет, резко просигналил клаксон. Игорь прошел к выходу.

ГЛАВА 2

На двух машинах прибыли семь человек. И во главе — Богачев. Стремительно ворвавшись в здание, группа разделилась: двое остались внизу, остальным, в том числе и Игорю, вице-командор велел: “За мной!” У входа на каждый этаж он оставлял по одному бойцу и еще одного на площа-дочке между третьим и четвертым. К залу раритетной литературы поднялись втроем: Игорь, Богачев и еще один, полузнакомый. Игорь несколько раз видел его — рядовой боец, но он всегда был рядом или с Богачевым, или со Смоляниновым — наверное, кто-то вроде личного охранника. Артемьев шел первым. Он был готов ко всякому, пистолет держал на изготовку — но того, что его глазам открылось, он все-таки не ожидал.

Никакого трупа в вестибюле не было.

Игорь остолбенел. В буквальном смысле. Встал и стоял как вкопанный. Богачев и сопровождающий тоже остановились чуть позади — один справа, второй слева.

Какое-то время все молчали. Потом Богачев молчание нарушил:

— Ну и?.. — сказал он.

Артемьев пожал плечами. Что тут было говорить?

— Пусто-пусто, — от неожиданности сострил он. — Я… черт-те что. Извините. Я… ну, я ничего не могу сказать.

— Да чего там, — сочувственно вдруг проговорил третий, тот, телохранитель. — Здесь еще и не то почудится. Я бы тут с недельку подежурил, так вообще бы крыша съехала. Одному, ночью, в пустом здании, таком огромном… Помните, Владимир Николаич, — один тут из ствола шарахнул? Крыса, дескать? Его тогда поперли, но я-то его понимаю. Да и потом, вы же знаете, что про это, — он обвел взглядом помещение, — болтают…

— Помолчи, — спокойно сказал Богачев. — Вздор все.

Он повернулся к Игорю и стал смотреть немигающим взором.

— Артемьев… — молвил он. Прервался, продолжая смотреть. И наконец произнес: — , Ты вот что. Давай-ка отдохни. Ты давно здесь, на этом посту?