Всемирная история без комплексов и стереотипов (№1) - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1

КСТАТИ:

«Я обнажаю человека? Просто мои люди растут, и потому их коротенькие рубашонки чего-то там не прикрывают».

Станислав Ежи Лец

Да, люди росли, при этом мало задумываясь о том, насколько пристойна длина их рубашонок, характер их отношений и строки их песен. Некогда было задумываться о таких пустяках, когда нужно было строить замки, воевать, сражаться на турнирах, сеять хлеб, разводить скот, ковать оружие и орудия труда, писать стихи, править государством, зачинать детей и просто заниматься любовью… Но нашлись люди, которые не умели, не могли, не хотели заниматься вышеперечисленными делами, а потому избрали себе совсем иную стезю: контролировать все и всех от имени Бога, объявив себя посредниками между Ним и теми, кто строит, сражается, кует, мелет и т.д. Власть по достоинству оценила их потенциальные возможности и охотно согласилась на взаимовыгодное сотрудничество.

КСТАТИ:

«Ведь полудикую чернь обуздать лишь религия может,

Страх наказанья один… Ибо чернь и темна, и коварна,

И неспособна сама к добродетельной жизни стремиться…»

Пьер-Анджело Мандзолли

И началось обуздывание, причем не только черни, а всех, кого можно. Впрочем, при тотальной власти — кого нельзя?

Они, люди в сутанах, решительно внедряют в массовое сознание понятие греха, привязав это понятие к сексуальной сфере, тем самым нанеся коварный и жестокий удар по одному из самых жизненно важных человеческих инстинктов. Вечный и всеобщий первородный грех культивировал столь же всеобщий и неизбывный комплекс вины. До такого не додумывался никто с самого сотворения человеческого мира…

КСТАТИ:

«Тайна первородного греха есть тайна полового влечения. Грех передается от Адама до нашего поколения только потому, что передача эта есть естественный акт размножения. Вот в чем тайна христианского первородного греха».

Людвиг Андреас Фейербах

Церковники разожгли беспрецедентную антисексуальную революцию. Началась азартная охота на плотские грехи и, естественно, на самих грешников.

Суровое осуждение получила контрацепция, а с нею и любые разновидности непроизводительного секса. Преследовалось использование различных зелий, прерывающих беременность, преследовался анальный секс, а с ним и оральный, преследовались петтинг, прерванный половой акт и вообще любые эротические проявления, чуждые целям деторождения.

Издавались (для служебного пользования) руководства для исповедников, где предусматривались специальные наказания за те или иные проявления эротизма.

Например, для гомосексуалистов:

«Простой поцелуй — 6 особых постов.

Вольный поцелуй без семяизвержения — 8 постов.

Поцелуй с семяизвержением — 10 постов».

Для кого бы то ни было:

«Взаимная мастурбация — покаяние сроком от 20 дней до одного года.

Фелляция (оральный секс) — покаяние сроком в 4 года. При рецидивах — до семи лет.

Анальный секс — покаяние от 4 до 7 лет».

Церковные запреты и наказания проникали и в супружеские спальни, где сношение (даже с искренней целью зачатия) должно было совершаться исключительно в той позе, когда мужчина находится сверху.

Массированное воздействие на сексуальную сферу человека довольно скоро привело к тому, что нереализованная сексуальная энергия у значительного числа людей трансформировалась в агрессивный фанатизм, истерию, ведьмоманию, флагеллянтизм и садизм.

Все эти социально-психологические явления Средних веков представляют собой ни что иное, как доведенные до абсурда христианские догмы. Флагеллянтизм (самобичевание) — прямое воплощение идеи о греховности плоти, буйство которой следует усмирять прежде всего физическим воздействием. Бичевание стало массовым явлением. На улицах средневековых городов можно было увидеть длинные процессии, состоящие из людей, самозабвенно «умерщвляющих» свою грешную плоть. Кровавые рубцы на их спинах свидетельствовали о подлинности происходящего.

Это явление связано с именем бенедиктинского священника Пьера Дамиани, который ввел в практику богослужения так называемую «покаянную дисциплину», которая очень быстро стала достоянием масс…

Другое удивительное явление Средневековья — культ женщины.

Приезд Королевы Изабеллы в Париж. Миниатюра XIV в.

Если учесть, что Церковь усматривала в женщине символ бездуховно-полового соблазна, то этот культ весьма странен на первый взгляд, однако здесь нужно учитывать и то, что та же Церковь возвеличивала Марию, мать Христа. Вот и получалось, что женщина, с одной стороны, — непорочная Дева, Богородица, а с другой — воплощение грязной похоти, исчадие ада. Полутона отсутствуют. Либо-либо. Либо недосягаемый идеал, либо презренная блудница.

На фоне всеобщего психоза это породило массовый мазохизм. Собственно, не только это, потому что весьма распространенный садизм не мог в конце концов не трансформироваться в свою противоположность.

Культ Девы Марии породил культ Прекрасной Дамы, а тот в процессе своей реализации вызвал вспышки массового мазохизма. Мечтательно-религиозное чувство вылилось в поклонение, впоследствии приписанное исключительно рыцарскому сословию. Так возникло понятие «рыцарская любовь», которое было скорее расхожим стереотипом, чем отражением действительного положения вещей. Правда, это поветрие охватывало определенную часть рыцарства, но всего лишь часть…

Свое художественное воплощение культ Прекрасной Дамы нашел в песнях провансальских трубадуров, на которых лежит немалая доля ответственности за этот массовый психоз, охвативший, подобно эпидемии, всю Европу.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

Когда ее узрел впервые я,

Любовью так наполнился мой взор,

Что сделалась блаженной жизнь моя.

Свершилось чудо дивное с тех пор:

Себя не раня в глаз моих теснине,

Она тихонько в сердце мне вошла

И бедное навеки заняла…

О госпожа моя!

Пощаду окажи мне Бога ради!

Над сердцем собственным не властен я;

Там власть мою сменила власть твоя —

Взывать могу я только о пощаде…

Рейнмар Старый, австрийский рыцарь из рода Хагенау. XII век.

С легкой руки, а скорее с луженой глотки такого вот трубадура и ему подобных возникли принципы, а затем и правила рыцарско-мазохистской любви, когда обожествление объекта сексуальных притязаний выливалось в акты явно патологического поведения. Согласно принятым правилам все участники этой антиприродной игры подразделялись на четыре категории: 1) «робкий», 2) «просящий», 3) «услышанный», 4) «действительный». Понятное дело, чтобы из первых двух перейти в категорию «услышанного», нужно было преодолеть весьма суровые испытания и выполнить целый ряд условий, среди которых ношение рубашки дамы сердца или собирание волос с ее лобка были не самыми сложными. Нужно было, к примеру, сдать экзамен на сдержанность, прислуживая даме в роли ее камеристки, когда она готовилась ко сну, или провести с нею ночь в одной постели и при этом никоим образом не выказывая своих сокровенных желаний касательно ее вожделенного тела… А бывало и такое: влюбленные рыцари, желая доказать свою преданность прекрасной даме, позволяли вырывать себе ногти и даже отрубать пальцы. Некоторые «рабы любви» доводили самоистязание до летального исхода.

КСТАТИ:

«К тебе, которой день и ночь молюсь,

Без разрешенья я не прикоснусь!»

Красавица подумала с досадой:

«Иль евнух ты или глупец, клянусь».

Атааллах Аррани

Мазохистский культ женщины имел своей естественной противоположностью ненависть к тем представительницам прекрасного пола, которые по тем или иным причинам не входили в категорию «Прекрасная Дама».

Одной из самых характерных примет Средневековья является инспирируемая Церковью ведьмомания. Женщина, вызывающая совершенно нормальные эротические желания и при этом не играющая в рыцарско-мазохистские игры (хотя бы по причине принадлежности к иным социальным слоям), имела немало шансов прослыть ведьмой — в особенности отказавшись удовлетворять сексуальные притязания какого-нибудь священника.

КСТАТИ:

«У священников были свои причины, когда они запрещали сладострастие: этот запрет, сохраняя за ними право на знание тайных грехов и отпущение их, давал неслыханную власть над женщинами, открывал безграничное поприще похоти…»

Маркиз де Сад. «Философия в будуаре»

Ситуации со священниками усложнялись, начиная с XI века, еще и тем, что Церковь окончательно ввела целибат (требование безбрачия для служителей Господа). Это требование, которому священники противились долго и яростно, став безусловным законом, вызвало серьезные изменения в характере социальных отношений. Священники, ко всему прочему, начали фигурировать на страницах хроник и как азартные охотники на женщин, причем из всех сословий и социальных групп.

С. Креннер. Монахи

Нужно заметить, что в блуде погрязли не только провинциальные кюре, но и церковная элита, что неизменно отмечалось хронистами. Так, согласно их свидетельствам, Папа Иоанн XII превратил собор Святого Иоанна в настоящий бордель, Иоанн XIII превзошел своего предшественника скандальными эпизодами, связанными с инцестом, растлением малолетних, убийствами и тому подобными «подвигами». Недалеко от них ушел и Бенедикт IX, обвиняемый в патологической распущенности (по меньшей мере).

И в то же самое время — агрессивная пропаганда «умерщвления плоти» во всех вариантах, от нескончаемых постов до самобичевания и крайних проявлений мазохизма. Церковь решительно выступала против эротического наслаждения, навешивая на него, ярлык дьявольщины. Священники во время исповеди расспрашивали мужей и жен о подробностях выполнения ими супружеского долга. Поза «мужчина сзади» сурово осуждалась, так как считалась особо эротичной. Приветствовалась мода на плотные ночные сорочки с небольшим отверстием впереди, через которое муж мог оплодотворить жену без всяких там нежностей, развращающих бессмертную душу…

Как и в ряде других случаев, напрашивается жестокая, но справедливая мысль: если все обстояло так гнусно, то почему бы тогда мыслящим людям не объединиться, не взять в руки оружие и не перебить всю эту сволочь? Кажется, чего бы проще? Ан нет. История, к сожалению, утверждает со всей уверенностью, что никогда, ни в какие времена нормально мыслящие люди не могли объединиться для позитивного преображения бытия. А вот всякая мразь — сколько угодно! Видимо, нормальных людей Бог создает эксклюзивно, а тех — серийно, вот почему они с такой легкостью сбиваются в стаи. Иначе — и воспоминания бы не осталось о «хозяевах жизни» в сутанах образца XI века или в кожанках образца 1917 года. Всех их роднит ненависть к законам Природы и желание публично попрать их, при этом заставив миллионы людей истошно выкрикивать, что белое — это черное, а дважды два — пять…

КСТАТИ:

«Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре».

Джордж Оруэлл. «1984»

В одном невозможно отказать средневековой Церкви — в хорошо просчитанной логике. Понимая, что перегревать паровой котел очень опасно, церковники проявили трогательную заботу об аварийном клапане, призванном предохранить этот котел от взрыва. Таким клапаном была проституция.

Проститутки считались какими-то полулюдьми, поэтому сексуальные контакты с ними не классифицировались как прелюбодеяние, так что Церковь смотрела на этот социальный институт достаточно снисходительно, если не сказать — заинтересованно.

Средние века характеризуются бурным ростом борделей — в Западной Европе. На мусульманском Востоке сексуальным обслуживанием занимались, в основном, гетеры в режиме свободного промысла, а вот на Западе эта сфера была представлена преимущественно бордельными проститутками.

Даже совсем небольшие по численности населения города Европы обязательно имели один-два борделя, причем с постоянной занятостью персонала. В больших же городах, таких как Париж, Страсбург, Неаполь или Гамбург, — существовали целые бордельные улицы или кварталы.

Проституция была признанным средством защиты от худшего зла — от супружеских измен и от развращения девушек из приличных семейств.

Публичные дома, в основном, находились в ведении городских властей. Ими управляли муниципальные служащие или арендаторы, представившие властям свидетельства своей благонамеренности. Частные бордели были крайне редки, и к ним относились так же предубежденно и сурово, как у нас в начале 90-х годов XX века к частным предпринимателям. Вольных проституток также всячески старались изжить, как пережиток языческого прошлого.

Бордельные проститутки были частью городского имущества и источником весьма значительного дохода, поэтому каждый город не только заботился об этих курицах, несущих золотые яйца, но и строго следил за тем, чтобы их половые органы использовались только по назначению, а это означало, что бескорыстные любовные связи проституток категорически запрещались — и в случаях выявления таковых виновные преследовались по всей строгости закона. Известен инцидент с некоей Гретой, проституткой из Аугсбурга, которая позволила себе неформальную связь с одним молодым человеком. За это, как гласит хроника 1344 года, она была изгнана из города сроком на 10 лет без права приближаться к городским стенам ближе, чем на 5 миль. В противном случае городские власти грозились выколоть ей глаза.

Однако, несмотря на все запреты, пытки и казни, существовала и нелегальная проституция в трактирах, банях, в цирюльнях, на мельницах и вообще в любых подходящих местах, а такие места никогда не были в дефиците…

В раннем Средневековье было принято устраивать ярмарки неподалеку от монастырей и церквей во время религиозных праздников. Ну, а какой праздник мог обойтись без проституток? И тут уж ничего не поделаешь…

Один хронист-монах оставил потомкам такую скорбную запись: «Многие христиане, как мужчины, так и женщины, только затем являются на празднества в память мучеников, чтобы заниматься развратом, сходясь в какой-нибудь гробнице или другом укромном уголке».

Праздники в честь мучеников обычно привлекали многие тысячи паломников, ну а паломникам, естественно, ничто человеческое не чуждо, так что спрос на женское тело едва ли не превышал предложения. На мужское тело тоже существовал покупательский спрос, но апогей его наступил немного позднее…

Проститутка была необходимым компонентом любого народного праздника. Например, Иванов день в Вене сопровождался зажжением огромных костров на площадях и танцами полуголых проституток, которым городские власти жаловали щедрое угощение.

В Вене и других городах часто устраивались бега проституток. Главным призом таких состязаний был большой кусок ярко-красного бархата, который доставался той жрице любви, которая добегала до него первой. Результат был зримым, однозначным, не то что на современных конкурсах «Мисс Васюки», где самая красивая и обаятельная преемница средневековых Венер будет признана таковой лишь в том случае, если спонсоры и устроители конкурса позволят членам жюри вынести именно такой вердикт.

Без проституток не обходился ни один рыцарский турнир. Иногда они вручались победителям в виде почетной награды. Они сопровождали в поездках знатных людей, как это было, например, в 1298 году, когда король Альбрехт нанес деловой визит городу Страсбургу в сопровождении восьми сотен проституток. Они служили неизменным эскортом паломникам и солдатам, странствующим рыцарям и королям — всем, кто не желал отказываться от радостей жизни во имя некрофилических догм.

В 744 году архиепископ Милана написал письмо архиепископу Кентерберийскому. В этом письме почтенный прелат предложил обратиться в синод с совместной инициативой относительно запрещения женщинам, в том числе и монахиням, паломничества в Рим, потому что, как правило, эти паломничества завершаются в публичных домах, где невесты Христовы и почтенные матери семейств с удовольствием остаются навсегда, по «наущению дьявола превратившись во взбесившихся кобылиц».

А, может быть, они просто-напросто обретали себя? В связи с этим вспоминаются слова Шекспира:

Вот дама. Взглянешь — добродетель, лед,

Сказать двусмысленности не позволит,

А в чувственных страстях своих буйна,

Как самка соболя или кобыла.

И так все женщины наперечет…

Не знаю, в какой мере это соответствовало истине во времена Шекспира, но в наше — бесспорно.

Возвращаясь к особым приметам раннего Средневековья, нельзя не упомянуть еще раз о ведьмомании, которая не только приводила к гибели ни в чем не повинных людей, но и ограничивала, извращала знания человечества об окружающем мире, который пронизан энергиями и существует лишь вследствие их взаимодействия. Отвергнув этот принцип мироздания и жестоко преследуя носителей как самого этого принципа, так и связанной с ним системы знаний, христианство тем самым отбросило на много веков назад позитивное развитие Европы, роль которой в процессе становления цивилизации едва ли возможно переоценить.

Казалось бы, кому мешали седобородые волхвы и кудесники Киевской Руси? Значит, мешали, как всегда мешало продуктивное и мыслящее меньшинство зашоренному, закомплексованному, но очень сильному своим нерассуждающим единством большинству…

КСТАТИ:

«И я подумал: лучше мудрость, чем храбрость, но мудрого бедные презирают и не слушают его речей».

Соломон Мудрый

Вышеупомянутые «бедные» — это, конечно же, те самые «нищие духом», о которых с такой теплотой упоминают авторы Евангелий…

Еще одна особая примета того времени — тема человека в изобразительном искусстве. У мусульман она вообще отсутствовала ввиду запрета на такие богопротивные изображения, а вот христиане позволяли (гран мерси!) изображать простых смертных, но непременно лишенных каких бы то ни было половых признаков.

Любопытно, что в изобразительном искусстве Средневековья присутствует даже откровенная нагота, и не только в произведениях светского характера, но и в иллюстрациях к Библии. Но это была нагота совершенно иного свойства, чем, скажем, в греческой вазописи или в римской скульптуре. В средневековом изобразительном искусстве нагота напрочь лишена эротического эффекта!

Этот эффект возникает лишь тогда, когда обнаженная натура является объектом наблюдения, причем ясно осознавая это. Она может наблюдать сама себя в зеркале, ее может наблюдать кто-то, находящийся в рамках картины или за их пределами, но нагота объекта наблюдения непременно вызывает интерес наблюдателя, и этот интерес передается зрителю.

У средневековых художников наблюдатель отсутствует, как отсутствует и интерес к обнаженному телу — объекту сексуального притяжения. У них обнаженный человек — это просто человек без одежды, лишенный сексуальной энергетики, совсем как Адам и Ева до грехопадения.

Эта идеализированная асексуальность была одним полюсом средневековой культуры, а другим полюсом был изощренный разврат в самых низменных его проявлениях.

Естественно, оба эти полюса чужды Природе, но полезны тотальной власти, которой всегда были милы люди зашоренные, внутренне несвободные и весьма довольные ощущением своей несвободы, повторяющие при этом с бездумной улыбкой: «Всякая власть — от Бога».

Весьма вероятно. Только вот неясно: от какого из них?

Побежденные и легендарные

Почему-то принято считать, что если в хрониках названа точная дата и место свершения какого-либо события, то это событие подлинное, так называемое — историческое. Как будто нельзя сфальсифицировать сообщение о нем, внаглую выдав эту фальсификацию за копию таинственным образом исчезнувшего документа, о котором, кстати, упоминается в других источниках (разумеется, тоже сляпанных холодными профессионалами)…

Тем более, что спрос на такие подделки никогда не иссякает: кому-то очень хочется с полным правом на то именоваться потомком Рюрика, кому-то желательно найти свои арийские корни, кому-то необходимо «доказать» исконное право его страны на земли, которые признает спорными лишь человек, впервые в жизни увидевший глобус… Впрочем, таких людей не столь уж мало. Короче говоря, исторических поделок и подделок хоть отбавляй, и на фоне всего этого недостойного «творчества» легенды той или иной эпохи выглядят несравненно более правдивыми, чем документы, основное достоинство которых заключается в подробностях, легко фабрикуемых борзописцами.

КСТАТИ:

«Легенда правдивее факта: она говорит нам, каким был человек для своего века, факты же — каким он стал для нескольких ученых крохоборов много веков спустя».

Гилберт Кийт Честертон

Итак, легенды о людях Средневековья, легенды, которые зачастую гораздо правдивее фактов…

В английском Корнуолле туристам охотно показывают каменную колонну, на которой виднеется полустертая надпись: «Здесь спит Тристан, сын Квонимора». Да, это тот самый Тристан, который известен многим как герой эпических поэм и знаменитой оперы Вагнера, тот самый Тристан, который, согласно легенде, потерял голову от любви к Изольде, ирландской принцессе, когда он сопровождал ее как невесту своего родственника, короля Марка, на церемонию их бракосочетания.

В ходе довольно длительного совместного путешествия молодые люди героически борются с нахлынувшим на них всесильным чувством любви, пытаясь урезонить себя соображениями верности сеньору, данному слову, традициям, родственным связям, но все напрасно, и они обретают счастье в объятиях друг друга…

А потом, конечно, погибают, потому что моральные стереотипы общества всегда жаждут крови тех, кто взял на себя смелость наплевать на них столь дерзко и откровенно. Последнее, пожалуй, наиболее непереносимо для хранителей этих стереотипов — людей серийного производства, которые чувствуют себя очень неуютно при любом наблюдаемом ими отклонении от привычного, знакомого, нормированного.

Тристан и Изольда бросили вызов не только догмам господствующей морали, но и такому древнему и, казалось бы, не подлежащему обсуждению понятию как кровно-родственные связи, а это уже посерьезней, чем роман вассала с невестой своего сеньора…

КСТАТИ:

«Самая великая вещь на свете — уметь принадлежать себе».

Мишель де Монтень

И там же, в этом всегда загадочном Корнуолле, по преданию, родился знаменитый и легендарный король Артур — одна из самых, пожалуй, ярких фигур Истории независимо от того, идентифицировали ли его архивные и археологические функционеры с каким-то невесть кем составленным документом.

Если обывателю показать телевизионную программку с анонсом, предположим, историко-приключенческого сериала под названием «Король Артур» и спросить, какие ассоциации вызывают у него эти два слова, он, скорее всего, ответит: «Ну, как же… король Артур… рыцари Круглого Стола… да, вот еще… его супруга, кажется… Гвиневера (Геневера, Джунивьера)… влюбилась в друга короля, рыцаря Ланселота… ну и… любовный треугольник… Кто-нибудь более осведомленный (начитанный) добавил бы несколько слов о сыне короля, случайно зачатом с родной сестрой в дни беспутной молодости, а затем внезапно возникшем через много лет на жизненном пути Артура…

И снова возникает тема порочности кровно-родственных связей, когда Артур, увидев своего случайного отпрыска, вдруг проникается отцовскими чувствами, которые нейтрализуют присущие этому легендарному монарху благоразумие, здравый смысл и даже инстинкт самосохранения, без которого любой смельчак превращается в обезумевшую скотину… Что тут говорить? Эта история лишний раз подтверждает крамольную мысль о том, что сын — это отнюдь не почетное звание, не профессия и не гарант хотя бы позитивного отношения к родителям. Сын короля Артура, сэр Мордред, проявляет себя редким негодяем, посягающим и на все достижения своего отца по объединению английских земель в единое государство, и на его титул, и на его жизнь. Эта жестокая мразь разжигает кровавую междоусобную войну, которая приводит к гибели славного короля Артура. Он вполне сознательно становится причиной неисчислимых бедствий, так что смерть этого исчадия ада не приносят желаемого удовлетворения воспринимающей стороне.

Есть злодеи такого уровня, такого накала античеловечности, что простое уничтожение их воспринимается с определенным разочарованием, потому что мера наказания явно неадекватна совершенным преступлениям. Действительно, если некто повинен в умышленном убийстве человека, не совершившего против него никаких негативных действий, то этот «некто» должен быть казнен, и такой финал данной история воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Но представим себе, что этот «некто» убил 20, 200, 2000 человек, что он взорвал торговый центр в Нью-Йорке, многоквартирный жилой дом в Москве или предпринял газовую атаку на пассажиров метро в Токио, тогда, в таком случае, как его наказать? Казнить, как и первого? Да нет. Пусть что угодно подумают обо мне те, кому, возможно, доведется прочесть эти строки, но я считаю совершенно справедливыми и правомерными действия наших предков, которые варили таких злодеев живьем в кипящем масле, заливали им в глотки расплавленный свинец или четвертовали на городских площадях. Такое возмездие за причиненное зло вызывает ощущение адекватности, что весьма и весьма ценно для нравственного здоровья общества. Нечто подобное есть у Ницше, и это избавляет меня от малейших сомнений по данному поводу.

Между прочим, еще один виновник несчастий благородного короля Артура — сэр Гавейн, чьими стараниями началась война между войсками короля и рыцаря Ланселота, война, которая ослабила государство и дала реальную возможность негодяю Мордреду поднять мятеж против отца. А это сэр Гавейн — родной племянник Артура. Так вот…

Право слово, я не приверженец Адольфа Гитлера, но одна из его фраз меня искренне восхищает. Это фраза: «Родственники — не люди», фраза, не придуманная Гитлером, а лишь к месту процитированная, пожалуй, но иногда удачная цитата имеет решающее значение. А то, что родственники — не люди, подтверждено всей Историей, начиная с очень поучительного эпизода, в котором участвуют братья Авель и Каин.

Так или иначе, но в Истории, в памяти человечества, остались король Артур, его неоднозначная красавица-жена, его славные рыцари, его героические победы — и не имеет никакого значения, он ли покоится в могиле, что обнаружена была в Гластонберри и над которой был водружен каменный крест с надписью: «Здесь отдыхает от забот славный король Артур…»

И славен он независимо от политической конъюнктуры или столь же преходящей моды на популярные образы, как это было с Карлом Великим в 1938 году в гитлеровской Германии и примерно в то же историческое время с Иваном Грозным в СССР, когда эти образы вдруг стали необычайно популярными, а совсем еще недавно они же преподносились обывателю не иначе как полоумные самодержцы, истребители народных масс и т.п.

Легендарный, и в то же время совершенно реальный князь Игорь Святославич, герой жемчужины древнерусской литературы — «Слова о полку Игореве». Это, бесспорно, шедевр средневековой литературы, отражающий куда более социально значимые проблемы, чем, скажем, легенды о Тристане или о Нибелунгах. Здесь уже речь идет не о трагедии любовников, бросающих вызов обществу и не о внутриклановых разборках, а о борьбе с внешним врагом, о защите родины, что соответствует идее поиска коллективной идентичности, невозможной, пожалуй, без противопоставления НАС — благородных, честных, защищающих самые светлые идеалы, какие только возможны в этом жестоком мире, и ИХ — агрессивных, жестоких, алчных, представляющих собой неизбывную угрозу для своих мирных соседей, то есть, для НАС. Следовательно, как говорится, сам Бог велел собрать войско и нанести превентивный удар по этим мерзавцам…

И, вот, по свидетельству неизвестного автора «Слова о полку Игореве», северские князья во главе с Игорем Святославичем выступают в поход против половцев (1185 г.) «Слово» потрясает своими поэтическими достоинствами, которые настолько значительны, что надежно заслоняют неприглядность ситуации, когда защитники родной земли вместо того, чтобы радеть о ее благе, опустошают ее кровавыми междоусобицами. Доблесть без позитивной цели крайне порочна, и эта простая мысль находит в «Слове» однозначное подтверждение.

Поход заканчивается неудачей, князю Игорю удается бежать из плена, но не в этом дело. Право слово, земле русской было и есть чем гордиться, и это поважнее военных походов, которыми вообще не стоит гордиться никакой стране и ни в какие времена. Так что «Слово о полку Игореве» гораздо ценнее и полка, и Игоря, и того бесславного похода.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«Копья поют на Дунае.

Слышен голос Ярославны, кукушкою в безвестье рано она кукует:

«Полечу, — сказала, — кукушкою по Дунаю,

смочу бобровый рукав в Каяле-реке,

оботру у князя кровавые его раны на крепком его теле».

Это произведение было положено в основу классической оперы Бородина «Князь Игорь». Вот чем стоит гордиться, а вовсе не военными авантюрами или мячами в воротах футбольного противника с последующим мордобоем фанов и уличными беспорядками…