Она слушала такую же лаконичную историю Джо – о его потерянной матери, его одиноких путешествиях, деловой жизни, которая в конце концов привела его в Голливуд. Он не скрыл от нее тот факт, что его многочисленные достижения оставляли в душе лишь пустоту и чувство своей ненужности как мужчины. Кейт могла догадаться, что в жизни у него было много приключений, но она не настаивала на подробностях – она чувствовала, так же как и он, что ничто в его прошлом несопоставимо с тем удивительным, невероятным фактом, что они встретились. Прошлое было стерто, и только будущее расстилалось перед ними.
Лишь на один украденный у работы уик-энд Джо удалось увезти Кейт из Голливуда – на восемнадцать драгоценных часов. Он привез ее в Сьерры, чтобы показать ей «хижину», которую купил год назад. Это было уединенное место на берегу очень глубокого горного озера– двести футов глубиной, – возникшего в ледниковый период, миллионы лет тому назад. Ныряя в воду на глазах у Кейт, Джо шутил, говоря, какая в нем ледяная вода и как легко к ней привыкнуть.
«Хижина» была прелестной деревенской постройкой, сделанной из массивных дубовых бревен, с простой мебелью, толстым ковром на полу и картинами и гобеленами на стенах. Джо объяснил, что других хижин на озере нет – он хотел уединения. Он купил всю землю в округе и принял меры предосторожности, чтобы избавиться от любопытных. Он знал, как важно ему обрести уединение теперь, когда голливудская рекламная братия избрала его героем нынешнего дня. Ситуация может еще более осложниться, так как слава Кейт тоже росла – факт, который он уже отметил.
– Когда мы не будем заняты съемкой, – говорил он, – сможем приезжать сюда каждый уик-энд. В этом озере водится форель. Хочешь, я научу тебя удить рыбу?
Ты можешь учить меня всему, чему захочешь. Лицо Кейт засияло от радости, когда она подумала о том, что проживет всю жизнь с Джозефом Найтом. Это было бы слишком хорошо, чтобы стать правдой.
Но мысли о будущем могли и подождать, потому что съемки постепенно приближались к концу. Казалось, работа, в которой были заняты все актеры и съемочная группа, стала более напряженной и тяжелой, чем когда-либо. Они выкладывались без остатка, так как видели, что казавшийся неминуемый провал, вызванный нелепым поведением Ив Синклер, начал оборачиваться успехом – рождался новый фильм, который имел шанс стать великим.
Все работали на одном дыхании, на грани измождения и восхищения – пока однажды, в середине ноября, все это не окончилось. Съемки были полностью завершены. Между фильмом и зрителями стоял только последний этап – монтаж и тиражирование.
Джозеф Найт и его жена были совершенно выжаты съемками, но в полном восторге от достигнутого. Им не терпелось увидеть завершенный вариант фильма и узнать, как оценит его публика.
После небольшого поиска Джо и Кейт купили скромный маленький домик, и Кейт занялась тем, что оформляла и обставляла его, пока Джо завершал работу на студии с Ларри Уолшем и Оскаром Фройндом. Каждый день она ждала, когда он вернется домой, и перед тем как начать думать об обеде и наступающем вечере, они занимались любовью в тиши спальни.
Никогда они еще не чувствовали себя такими близкими, никогда еще не были так полны друг другом. Но все же, в эти минуты душевного спокойствия и счастья, Джо и Кейт начали испытывать новые, неожиданные ощущения. Хотя они еще сильнее были влюблены друг в друга и полностью поглощены мыслями друг о друге, странное чувство неполноты счастья нависло над их совместной жизнью.
Джо первый обозначил словами это подспудное желание.
Однажды ночью, в начале декабря, он взял Кейт в свои объятья.
– Я хочу ребенка, – сказал он.
Лицо Кейт осветилось.
– Ты правда хочешь этого, Джо? – спросила она робко.
Его взгляд был тем единственным ответом, в котором она нуждалась. Она прочла в нем страстное желание. Он уже подарил ей свое сердце. Теперь он хотел сделать завершающий шаг, который сделает их любовь всеобъемлюще полной.
Они занимались любовью, как будто хотели скрепить свое решение печатью своего сердца. Их желание знало мириады форм – многочисленные вариации страсти. Кейт почувствовала: ее прошлое окончательно стерлось тем согласием, к которому они пришли, последним шагом к вечности, сделанным ею и ее мужем.
Это может случиться не сразу – такое бывает, но она обязательно забеременеет. У них с Джо еще очень много времени впереди.
…Но следующим утром это время истекло.
22
7 декабря 1941 года
Кейт проснулась первой. Когда варила на кухне кофе, она включила радио, чтобы узнать свежие новости. В последние месяцы международная обстановка становилась все более напряженной. И как все американцы, Кейт с тревогой думала о том, что может случиться завтра.
Ее страхи подтвердились.
– Сегодня, рано утром, – говорил диктор, – японские военно-воздушные силы атаковали американскую военную базу в Пёрл-Харборе.
У Кейт перехватило дыхание. Она бросила свои занятия и уставилась на радио, ее руки дрожали.
– …Согласно последним сообщениям, – продолжал диктор, – атаковавшие войска состояли из трех сотен или более японских военных самолетов. Согласно оценкам американских военных специалистов, по крайней мере, восемь боевых кораблей Соединенных Штатов, включая «Аризону», а также четырнадцать мелких судов, были потоплены или получили серьезные повреждения. Не менее двухсот американских самолетов были уничтожены, и две-три тысячи военнослужащих и гражданского персонала на земле были убиты или ранены. Представители правительства Соединенных Штатов едины во мнении, что это было самое разрушительное единичное вторжение на территорию страны за всю историю нации. Ожидается, что Америка объявит войну Японии в ближайшие часы.
Кейт оглянулась. Джо стоял в дверях и смотрел на нее.
– Ты понимаешь, что это означает? – сказал он.
Кейт отчаянно замотала головой. Она не хотела об этом слышать.
– Я должен пойти, – проговорил он. – Я запишусь добровольцем, как только смогу.
Сердце Кейт упало. Ее прекрасный муж никогда не выглядел еще таким молодым, таким сильным и таким уязвимым, как в этот момент, когда он решил сражаться за свою страну. Никогда она еще не испытывала такой гордости за него – и такого страха за его жизнь.
Она ощутила тайный укол вины. Он был для Кейт словно прекрасный принц для Золушки – его появление в ее жизни было волшебным, нереальным. Она не совершила ничего героического или выдающегося, чтобы заслужить это. Наверное, все случившееся с ней было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может быть, их любовь была слишком прекрасной, чтобы быть реальностью. Вероятно, отсутствие у нее особых достоинств побудило судьбу отнять его у нее. За всю свою жизнь никогда она еще не была так напугана.
– Ты обязательно должен идти? – спросила она слабо. – Мы ведь только недавно…
– Я должен идти, – ответил он. Кейт быстро кивнула.
Когда он посмотрел на нее, свет, зажегшийся в его глазах, стал ярче. Казалось, он почувствовал, что впервые мир стал между ними, чтобы разлучить их. Она попыталась изо всех сил улыбнуться, потому что хотела: пусть он знает – что бы ни случилось, она всецело принадлежит ему. И будет принадлежать всегда.
– Ничего не может стать между нами, – сказал он. – Ты ведь знаешь это, правда?
Вместо ответа Кейт бросилась к нему и крепко обняла его.
Пока они стояли в молчании, обнявшись, голос диктора зазвучал опять, возвещая о конце мира – такого, какой он был, и о наступлении другой жизни.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ДВА ГОДА СПУСТЯ
18 мая 1944 года
«СРАЖЕНИЕ СОЮЗНИКОВ В ВОЗДУХЕ НАД ЕВРОПОЙ
Хроника новостей киностудии «Монак пикчерз»
Летчики 8-й и 9-й бригад на летучих крепостях «Б-17» при поддержке истребителей «П-47» нанесли значительный ущерб вражеским гражданским и военным заводам в Германии, Австрии и странах Оси за последние три недели.
Совершая дневные рейды, самолеты, имеющие экипаж из 10 человек на борту, сбросили бесчисленное количество 500– и 100-фунтовых бомб на объекты противника. Несмотря на отчаянное сопротивление немецких истребителей и массированный огонь зенитной артиллерии, как сообщается, врагу был нанесен ощутимый удар.
У нас в стране на трудовом фронте американские женщины работают сверхурочно на военных заводах, чтобы наша военная промышленность могла бесперебойно снабжать боеприпасами доблестные военно-воздушные силы союзников…»
Кейт Найт смотрела ролики новостей со смешанным чувством. Она знала, что хроника часто склонна приукрашивать события. Понять из нее реальное положение вещей довольно сложно. И письма, получаемые ею от Джозефа Найта, тоже мало проясняли ситуацию. Джо был летчиком 125-й группы 1-й дивизии 8-й бригады военно-воздушных сил. Он избегал плохих новостей, и даже если бы он решил описать Кейт истинную картину сражений, эти факты были бы незамедлительно вымараны цензурой. В своих письмах он казался бодрым и уверенным в завтрашнем дне – настроение, характерное для всех военнослужащих, несмотря на то что каждый день их жизнь подвергалась смертельной опасности. «Самое плохое, что принесла мне эта война, – быть вдали от тебя, – писал он. – Другое – это пища». Ни разу он и словом не обмолвился об опасности – он не хотел, чтобы Кейт тревожилась за его жизнь.
Хронику можно было увидеть на специальных просмотрах на студии «Монак». На один из таких просмотров Оскар Фройнд взял Кейт с собой, зная, что там она может узнать хоть что-нибудь об эскадрилье Джозефа Найта. Ее привезли на студию в автомобиле и после окончания фильмов доставили домой. Лежа в постели, Кейт остро ощущала, что зловещая тень, нависшая над Европой, нависла и над жизнью самого дорогого ей человека. Летчики честно исполняли свой долг. Быть может, именно в этот момент Джо находится на краю гибели.
Два обстоятельства были особенно мучительны для Кейт. Джо приезжал домой месяц назад – он получил десятидневный отпуск. Она чувствовала себя одновременно и очень близкой к нему, и такой далекой: она просто теряла голову от любви к нему и страстного желания.
Истосковавшись друг по другу за время долгой разлуки, они постоянно занимались любовью – словно хотели слиться, раствориться друг в друге, чтобы окружающий мир не мог найти лазейки, которая помогла бы ему встать между ними.
Но все же, несмотря на всю их духовную и физическую близость, разлука была рядом с ними как третий лишний. Она несла с собой едва уловимое отчуждение. Джо не мог или не хотел говорить о войне, и Кейт не смела коснуться этой гаммы его чувств и переживаний. Тревожные мысли отражались на его прекрасном лице, хотя он и не хотел делиться ими с женой. Кейт было больно, что эта часть его души была закрыта для нее. Она видела, как сильно потрясло Джо то, что ему довелось пережить на войне, но он не хотел взваливать этот неимоверный груз на хрупкие плечи своей жены.
Война изменила его – как она изменила многих храбрых американцев. Но горе Кейт было острее, чем страдания многих других женщин, – ведь прежде чем война забрала его, у нее было так мало времени, чтобы узнать Джо поближе. Сейчас он пытался залечить свои душевные раны в одиночку. И Кейт не могла ему в этом помочь. Он не позволял ей сделать это.
И ничего не оставалось больше, как только принимать обстоятельства такими, какими они были, касаться только того, чем Джо считал для себя возможным поделиться с Кейт. И он дарил ей свою любовь щедро, самозабвенно. Он отдавался этому чувству без остатка. Они проводили часы в молчаливом единении, их души рвались друг к другу через пропасть эмоций, порожденную войной, стараясь удвоенной нежностью наверстать упущенное время. Это все, что они могли сделать перед лицом грядущей разлуки. Оба они знали, что так странно, почти болезненно придется им любить друг друга, пока не кончится война.
После отъезда мужа Кейт потребовалась неделя, чтобы прийти в себя. Она отдала себя ему без остатка, и у нее не было сил, чтобы опять жить без него. Нужно было снова стиснуть зубы и ждать. Разумеется, было нестерпимо больно держать его в объятиях и знать, что частью его души владела война.
Но бесконечно трагичнее было сознание, что теперь он снова вернулся на поле боя, – жизнь его снова подвергается смертельной опасности, его маленький самолет был крохотной песчинкой, которая могла в любую минуту попасть в жернова прожорливой военной мясорубки.
И тут произошло неожиданное.
Через две недели после того, как Джо уехал, у Кейт случилась задержка. Она почти наверняка знала, что беременна, потому что с тех пор, как стала взрослой, такого с ней не случалось. Визит к гинекологу подтвердил ее догадки.
Тем же утром она написала Джо письмо, но все еще не решалась отправить его. Звонок Оскара Фройнда, пригласившего ее на просмотр хроники новостей, заставил Кейт почувствовать, что нервы ее на пределе. Ей захотелось сначала услышать новое об эскадрилье Джо, а письмо отправить завтра, военной почтой.
Радостно возбужденная своими личными обстоятельствами, которые ей не терпелось сообщить Джо, – счастье, которое внезапно сменялось страхом перед безжалостной бойней войны, – Кейт погрузилась в неспокойную дрему. В полусне она видела лицо Джо и мысленно с нежностью касалась каждой его клеточки, каждой черточки – прямой нос, загорелая гладкая кожа, волевые скулы и квадратная челюсть. Морщинки, которые перерезали лоб, делали его старше своих лет. Его красивые темные волосы и карие глаза – такие проницательные, что, казалось, могут заглянуть во все тайные уголки человеческой души. Его взгляд был настолько пронзительным, что мало кому удавалось выдержать его и не отвести глаз. Но когда в них смотрела Кейт, она видела только любовь, которая была ей защитой и опорой.
И теперь она снова вглядывалась в эти глаза и хотела, чтобы он чувствовал ее любовь через тысячи миль, которые их разделяли. И прижав руки к животу, в котором зародилась новая жизнь – продолжение дорогого ей человека, – Кейт погрузилась в тревожный сон. Казалось, с тех пор как уехал Джо, она не спала спокойно ни единой ночи. Но она не была в этом одинока – все американки, чьи мужчины служили в армии, не могли по-настоящему уснуть по ночам – словно в их сердцах была антенна, готовая в любой момент принять сигнал бедствия.
В тот самый момент, когда Кейт наконец заснула, руки Джо крепко сжимали штурвал его «Б-17» – устаревшей модели, прозванной «сломанной стрелой». Луга и поля Германии, испещренные множеством рек, отливавших золотом утреннего солнца, с высоты в 28 ООО футов выглядели обманчиво-приветливыми, дышащими миром и покоем. Сегодня утром в четыре тридцать экипажи боевых самолетов ознакомили с заданием– на этот раз объектами бомбардировки должны были стать заводы в Швейнфурте, находившиеся в семидесяти милях от Франкфурта, выпускавшие шарикоподшипники. Это были одни из наиболее хорошо охраняемых мишеней в Европе. Задание было связано с огромным риском. Чтобы выполнить его, нужно было несколько часов лететь над территорией Германии под огнем немецкой противовоздушной обороны, пробиваясь сквозь заслон вражеских истребителей, переброшенных с русского фронта, – немцы собирали все силы, пытаясь противостоять все усиливавшимся бомбовым атакам воздушной флотилии союзников.
Подразделению Джо предписывалось выполнять полет на небольшой высоте. Это было очень опасно, так как делало их самолеты особенно уязвимыми для обстрела немецкими зенитками и истребителями. Будучи фланговым летчиком, Джо должен был особенно искусно маневрировать, чтобы не причинить вреда другим машинам.
Самое главное было – сохранять боевой строй. При лобовой атаке «Б-17» не мог защитить себя от атакующих его «ME-109» или «ФВ-190». Из-за технических особенностей огневой установки «Б-17» не мог вести непрерывный огонь. Ушлые, но педантичные немецкие асы любили приурочивать свои атаки к двенадцати часам. Единственной возможностью отбиться от них и выиграть сражение было сохранение боевого строя – чтобы снайперы других бомбардировщиков подразделения Джо могли поддержать его своим огнем.
В таких критических ситуациях становилось особенно ясно, кто из них – настоящий мужчина. Инфантильным юношам приходилось особенно туго. Неискушенный летчик начинал нервничать и метаться, нарушая боевой порядок. Эти хаотичные действия немедленно привлекали внимание немецких асов. Опытные немецкие пилоты потирали руки от удовольствия в предвкушении легкой добычи, которой был для них зеленый американский новичок или летчик с неуравновешенным характером. Буквально носом чуя слабое звено в строю американских боевых машин, фашист мог заставить неопытного пилота впасть в панику и спикировать прямо к нему на своем «108-м» или «190-м» – грозном «призраке», который мог вынырнуть просто из пустоты, по мере того как самолеты союзников подлетали к важнейшим объектам противника.
Дневные полеты, вопреки ура-патриотическим отчетам военных корреспондентов, стоили американцам множества «Б-17». Англичане, предпочитавшие ночные рейды – это было их принципом с самого начала войны, – считали эти вылазки непростительным безумием. И, как оказалось впоследствии, они были не так уж неправы. Только на одном боевом задании в прошлом месяце американцы потеряли шестьдесят бомбардировщиков – цифра, за которой стояло множество искореженных машин и погибших людей. Черчилль и Рузвельт все еще не могли прийти к единому мнению по поводу верной стратегии, и казалось, только тогда, когда число убитых американских граждан сумеет остудить горячие головы, рукоплескавшие по поводу ущерба, нанесенного объектам противника, дело сможет сдвинуться с мертвой точки. Раньше этого времени ожидать единодушного решения политиков было трудно.
В то время как промерзшие руки Джо сжимали штурвал самолета, его голова была полна горькими мыслями о том, что хроники новостей и пресс-релизы ВВС не упоминают об одной из самых важных особенностей «Б-17»: о жутком, почти непереносимом холоде в кабине самолета. На высоте 28 000 футов температура внутри могла упасть до пятидесяти градусов ниже нуля.
Эффект этого невыносимого холода для летчика, находившегося в воздухе в течение пяти часов, был просто убийственным. Об окоченевших руках и ногах и говорить было нечего. Любая часть тела, прикоснувшаяся к смертельному холоду стали фюзеляжа, немела в одну минуту. Обморожение было одной из самых распространенных травм. Военные специалисты ВВС придумали электрические перчатки и ботинки, чтобы хоть как-то спасти ситуацию, но от них было мало толку. Электропровода были расположены в области ладони, оставляя пальцы уязвимыми для холода. И электрические ботинки помогали мало. Члены экипажа наносили различные мази на части лица, не закрытые кислородной маской, пытаясь уменьшить опасность обморожения.
На сегодняшнем задании авиагруппа Джо объединилась с 98-й, 217-й и 432-й. Согласно идеальному взгляду на положение вещей, каждое подразделение должно было состоять из восемнадцати боевых машин. Но за последние две недели 125-я авиагруппа потеряла семь самолетов во время рейдов над Австрией и Францией, 98-я недосчиталась пяти машин, 217-я – трех, а 432-я лишилась половины. Желание Рузвельта убедить англичан в целесообразности дневных полетов стоило американским летчикам слишком дорого.
За последние три месяца Джо потерял много друзей. Немцы были всегда наготове, встречая янки шквальным заградительным огнем зениток, двадцатимиллиметровых орудий, тридцатимиллиметровых пулеметов и ракетами, выпускаемым по боевому строю самолетов.
Самым скверным в этих сражениях было то, что экскортирующие подразделения истребителей «П-17» не были способны взять на борт горючее в количестве, достаточном для того, чтобы долететь до цели без дозаправки. В какой-то момент им приходилось поворачивать назад, оставляя бомбардировщики без прикрытия перед натиском противника. Это было как раз то, чего ждали немецкие летчики. Шанс достичь цели и вернуться назад живым давало лишь место в боевом строю – только так можно было отбиться от назойливых вражеских самолетов, моля Бога о том, чтобы выйти сухим из огненного ливня немецких зениток, сбросить свои бомбы и вернуться на рубеж, от которого новая группа истребителей, американских или английских, будет сопровождать тебя на свой аэродром.
Сегодняшний вылет был тридцать седьмым по счету боевым заданием Джо. Если он выживет, ему останется еще двенадцать. Как и другие летчики, он давно перестал их считать– он видел так много мертвых, изуродованных тел своих товарищей, что мозг его мог просто разорваться, если бы он стал заниматься подсчетом. Об этом нельзя было думать. Иногда у него не хватало сил даже на то, чтобы надеяться. Жить означало не думать о смерти. Летчики вели себя как беззаботные дети, отпуская шуточки и рассказывая байки о своих подвигах и опасностях, которым они подвергались, словно ежедневная тень смерти была делом обычным, – делая из слона муху. Чего тут волноваться? Их страх был спрятан так надежно в глубинах души, что поверхность ее казалась абсолютно незамутненной.
Воспоминания о поездке домой к Кейт потеряли свою остроту перед лицом кошмара боевых вылетов. Он хранил их в тайнике своего мозга, куда он заглядывал в те минуты, когда оставался наедине со своей душой. Было больно и трудно думать о Кейт, потому что всякий раз, когда он представлял себе ее красивое лицо и вспоминал их последний поцелуй, его воображение рисовало ему жуткую картину – его тело разлетается на миллионы клочков от взрыва немецкой ракеты. Это может случиться завтра, послезавтра… Завтра он снова летит на задание. Но мысль о собственной смерти терзала его меньше, чем стоявшее у него перед глазами лицо Кейт, искаженное горем, которое принесет ей его гибель.
Кейт всегда была рядом с ним в глубинах его души, но он думал о ней только в те моменты, когда кровавая бойня войны давала ему мимолетную передышку. Позволить себе жить и чувствовать, как в мирное время, означало потерять рассудок.
Сегодня Джо был в своем обычном состоянии– уверенный в себе, полный самообладания и готовности сражаться с противником изо всех своих сил.
Его тревожило только то, что сегодняшний вылет был пятидесятым для его второго пилота Генри Апчерча, двадцатипятилетнего молодого человека, с мягким выговором, из Арканзаса. Генри не скрывал своей радости по поводу того, что это было его последним боевым заданием, но не выражал это открыто из-за суеверного страха. Все летчики боялись последнего задания. Столько пилотов погибло во время такого испытания, что это стало уже своего рода дурной приметой. Всем было не по себе, когда один из членов экипажа отправлялся в свой завершающий полет.
Перед отъездом на фронт Генри женился на девушке, которую он любил почти с детства и которая теперь была матерью их почти полуторагодовалого ребенка. Возможно, из-за того, что он не смог подарить Кейт ребенка прежде, чем покинул Голливуд, Джо ощущал что-то вроде ответственности за судьбу Генри. Он считал своим долгом способствовать воссоединению молодой семьи. Он поможет Генри выйти из последнего боя живым и невредимым.
За завтраком, состоявшим из омлета из яичного порошка и колбасного фарша, Джо старался подбодрить Генри, говоря, что сегодняшний вылет будет не опасным.
– Насколько я знаю, зенитки будут лупить не слишком сильно, – говорил Джо. – Я проведу тебя между их самолетами, Генри. Даю тебе слово.
Генри сделал вид, что успокоился. На самом деле он отлично понимал, что предстоит им. Но он был очень рад, что летает с Джо – Найта считали самым искусным летчиком в авиакрыле – консервативным и осторожным, спасшим не одну боевую машину благодаря верно выбранной позиции в строю, которая позволяла ему отбивать атаки немецких асов и летать всегда выше или ниже линии огня зенитных батарей. Экипаж всегда вздыхал облегченно, когда он пилотировал самолет, – это был почти верный шанс возвратиться с задания живым.
Из-за завесы облаков подразделение вынуждено было спуститься на высоту семнадцать тысяч пятьсот футов. Они были уже почти на подлете к цели. «П-17» уже повернули назад, и бомбардировщики продолжали полет без поддержки, строго придерживаясь боевого порядка. Они прошли западнее Кобленца, а когда миновали Франкфурт, немцы сообразили, что американские самолеты направляются к Швейнфурту. Все знали, что предстоит ожесточенная схватка. Будет горячо.
Джо держался в строю, каждые несколько секунд бросая взгляд на приборы, измерявшие высоту полета и расстояние до цели. И тут началась огненная буря. Зенитки палили беспрерывно. Экипаж слышал отвратительные звуки разрывавшихся восьмидесятивосьми– и стопятимиллиметровых противовоздушных фугасных снарядов, сотрясавших все небо.
– Проклятье! – процедил Джо. У него перехватило дыхание. Зенитки били точно по целям. Швейнфурт был чрезвычайно важным объектом, погода стояла ясная, и немцы были готовы к бою. Американцы ждали.
Джо все еще гадал, как ему лучше маневрировать под неистовым огнем зениток, когда услышал, что вышли на связь.
– Вызываю экипаж! – Это был бортовой стрелок, один из самых опытных людей в машине. – Истребители выше отметки десять!
– Правый бортовой стрелок вызывает экипаж! Истребители ниже отметки три!
– Башенный стрелок вызывает пилота! Два истребителя прямо перед носом! Один из них горит, другой уже падает!
– Хвостовой стрелок вызывает второго пилота! Еще истребители на отметке девять! Их там целая прорва!
Джо вышел на связь:
– Пилот вызывает штурмана. Сколько до цели?
– Минут пять, – ответил тот.
Джо стиснул зубы. Их спасение только в том, чтобы отделаться от тяжелых бомб и набрать высоту, чтобы лететь выше линии зенитного огня. Но снаряды нужно было приберегать для того, чтобы поразить объект. Это был критический момент в жизни экипажа.
Джо быстро посмотрел на Генри. Взгляд второго пилота был полон страха.
Джо подбодрил его:
– Мы пробьемся.
Найт продолжал придерживаться боевого строя, но огонь зениток становился все жестче. Они были повсюду, обрушивая смертоносный шквал артиллерийских снарядов и ракет на маленький бомбардировщик. Слава Богу, ни одна из установок не попала в цель! Но экипаж был словно в аду.
Руки Джо намертво вцепились в штурвал. Он услышал голос штурмана:
– Через минуту можно начинать!
Бомбардир открывал люки. Эскадрилья готовилась к бомбовому удару. Джо уже было вздохнул с облегчением.
Неожиданно раздался оглушительный взрыв. Самолет резко накренился, и Джо понадобились все его умение и сила, чтобы справиться с управлением. Он быстро взглянул на приборы. Но в этом не было необходимости. Прежде чем он их увидел, его нос почувствовал, что поврежден топливный отсек. Зловоние стооктанового керосина наполнило кабину.
– Второй пилот вызывает пилота, – слышен был голос Генри. – Первый двигатель вышел из строя. Четвертый горит.
– Проклятье! – выругался Джо, пытаясь оценить ситуацию. – Соедини эти двигатели. Пилот вызывает бомбардира! Все готово к бомбометанию?
Ответа не было.
– Пилот вызывает второго пилота! – снова вышел на связь Джо. – Генри, оставь двигатели мне. Ползи в бомбовый отсек и убедись, что эти чертовы бомбы падают. Гидравлическое давление быстро падает!
– Понял, – Генри быстро отстегнул ремни и выбрался из кабины. Он был легким юношей – весом всего в сто сорок пять фунтов, несмотря на свой рост. Это оказалось очень кстати, так как проход в бомбовый отсек был настолько узким, что человек нормального телосложения едва ли смог бы протиснуться в него.
Пытаясь держать под контролем управление самолетом, Джо одновременно пытался связаться с другими членами экипажа. Но боковые стрелки не отвечали. Хвостовой стрелок ответил, что с ним все в порядке, но радист молчал.
– Пилот вызывает башенного стрелка, – начал снова Джо. Он обращался к Рою Ходжесу, двадцатитрехлетнему красивому юноше-новобранцу из Калифорнии. – Попробуй выяснить, что случилось с боковыми стрелками. Сообщи мне о повреждениях.
Уже сейчас можно было понять, что в самолет угодил зенитный снаряд или ракета. Вероятно, было повреждено крыло. Один взгляд на приборы, измерявшие уровень давления и топлива, оставлял мало надежды в том, что он ошибался. На аэродром они сегодня не вернутся.
Прямо по курсу другие бомбардировщики тоже были подбиты. Немцы находились в полной боевой готовности. Их зенитки били педантично в цель. Американские самолеты бомбили объект отчаянно или, если были подбиты, просто избавлялись от снарядов, не долетев до мишени. Боевой строй смешался. Сегодняшний вылет обойдется очень дорого.
– Башенный стрелок вызывает пилота! Правофланговый стрелок мертв. Похоже, что в него попал осколок снаряда. Левофланговый стрелок не дышит. Я думаю, что повреждена кислородная маска.
– Пилот вызывает башенного стрелка. Попытайся надеть на него маску правого стрелка. Всем пристегнуть парашюты.
– Второй пилот вызывает пилота. Бомбардир ранен. Похоже, что он мертв, – голос Генри был слабым и испуганным. – Сильная загазованность.
Джо подумал о Генри и его пятидесятом вылете. Бомбы еще не были сброшены – в противном случае он ощутил бы значительный крен его «Б-17». Так было всегда, когда пятисот– и тысячифунтовые снаряды ухали в отверстие бомбового люка.
– Пилот вызывает второго пилота, – кричал Джо по связи. – Генри, сбрасывай бомбы и выбирайся оттуда. Все остальные– приготовиться к выброске. Проверьте свои парашюты и убедитесь, что снаряжение в порядке.
Парашютное снаряжение включало в себя компас, прорезиненную карту местности, над которой совершался полет, флягу с водой и таблетки, очищающие воду. В него также входил концентрат шоколада и таблетки фенамина от шока.
– Пилот вызывает второго пилота! – сказал Джо. – Генри, что стряслось? Бомбы все еще в отсеке?
Ответа не последовало.
– Пилот вызывает второго пилота! Генри, ты все еще там? Опять никакого ответа. Ощущая в кабине запах горючего, Джо подумал, что могли произойти одновременно две вещи: вышла из строя система снабжения кислородом, и поврежденная топливная линия отравила воздух смертоносными парами. Экипажу было нечем дышать.
Он взглянул на альтиметр. С момента удара самолет потерял уже пять тысяч футов высоты. Не было и речи о том, чтобы добраться до территории союзников, тем более возвратиться на свой аэродром. Ничего не остается, как только прыгнуть с парашютом. Им придется приземлиться здесь и стать военнопленными. По крайней мере, они останутся в живых.
