Табу

      – Мама, можно мне немножко мороженого? – Девочка спросила без всякой надежды.
      Мать рассмеялась.
      – Мороженого? – воскликнула она. – Сейчас? Ты же посадишь голос. Какое мороженое, дорогая? Разумеется, нельзя. После следующей сцены тебе дадут немного супа.
      Ив молчала. Она принимала правила игры, установленные матерью, безо всяких вопросов. Ведь именно благодаря неустанной материнской опеке она была здесь, в Голливуде. Именно мать заставила ее петь и танцевать буквально с пеленок, приглашая к ней учителей музыки и ганцев. Эти занятия помогли девочке выдержать кинопробы во всемирно известной студии.
      Конечно, ответ был положительным, так как Ив, кроме пластичности, хорошего музыкального слуха и голоса, демонстрировала и не по годам зрелый актерский талант в сочетании с очаровательной внешностью. Она стала работать по контракту в «Уорлдвайд пикчерз», зарабатывая пятьдесят долларов в неделю. Сначала ей предлагали роли во второразрядных фильмах и небольших комедиях. Но в один прекрасный день, когда ей было уже девять лет, ей выпал счастливый случай участвовать в фильме под названием «Девчонка из прерий».
      Благодаря достаточному опыту игры перед камерой и жестоким штудиям в промежутках, Ив была готова бросить вызов судьбе. В «Девчонке из прерий» она играла роль дерзкой, но послушной дочери молодого фермера, который был вынужден спасать свою землю от жадных и бессовестных банкиров, и она была на высоте. Ее необыкновенная выдержка и естественность перед камерой производили впечатление на всякого. Картина имела необычайный успех. Посыпались новые предложения, огромные броские афиши расклеивались повсюду, привлекая в кинотеатры уйму зрителей. Ее мать и антрепренер Ирвинг Файн приступили к переговорам по поводу новых, гораздо более выгодных контрактов для нее, и калейдоскоп однообразных съемок и упорных занятий пением, танцем и актерским мастерством в промежутках завертелся еще быстрее.
      Крепкая девочка, Ив выдерживала нагрузку. К одиннадцати годам она была уже известной маленькой актрисой в Голливуде. Профессионализм и надежность сделали ее имя привлекательным для любой кинокомпании. Она стала одной из самых избалованных славой кинозвезд, одним своим участием гарантировавшей успех любому кинофильму.
      Всем этим Ив была обязана матери. Это она заставила девочку неустанно готовиться и ждать того самого дня, когда придет успех, и делать все возможное, чтобы удержать его в руках. И именно она постоянно шлифовала ее яркий талант, чтобы тот заиграл своими бесчисленными гранями, – ведь новый рывок к вершинам карьеры был не за горами.
      Мать многим жертвовала ради того, чтобы Ив заняла достойное место в жизни. Дочь была ее единственным ребенком. Обнаружив однажды у девочки не по-детски зрелый талант, она решила больше не иметь детей. Теперь ее волновало только одно – будущее Ив, ее карьера. На карту было поставлено все.
      Отец Ив, скромный аптекарь в небольшом городке штата Иллинойс, хотел для дочери счастливой, нормальной жизни и мечтал видеть в своем доме еще детей. Но железная воля жены, не терпевшей по этому поводу никаких возражений, перевесила чашу весов – мать настояла на том, чтобы толкнуть девочку в пучину шоу-бизнеса. Вскоре последовал развод. Она с Ив перебралась в Голливуд, оставив отца в прошлом.
      Ив часто не хватало отца, его мягкой, спокойной, ободряющей улыбки. Она тосковала по нему, когда шоу-машина уж слишком раскручивалась. На каком-то слабеющем уровне сознания она чувствовала, что жизнь с ним была бы мирной и счастливой, но в каком роде – этого она уже не могла себе представить.
      Но он был в прошлом. А в настоящем ее единственным компаньоном, другом и строгим наставником была мать. Ив жила тем, чтобы порадовать ее, сделать все, как надо, – только бы не заслужить отблеска гнева и неодобрения в материнских глазах, когда той казалось, что дочь не выкладывается на «все сто пятьдесят».
      Ив была воистину чудом, творением восьми лет упорной и непрерывной муштры, необходимой, чтобы выдержать конкуренцию в условиях самого жесткого бизнеса на свете. Ее талант, значительный сам по себе, накладывался на ее индивидуальность, которая исподволь корректировалась, – так, чтобы удержаться на плаву в Голливуде. Ей не требовалось никакой похвалы, лести, она и так отдавала работе все свои силы. Ив была звездой до мозга костей.
      Но под нарядной этикеткой таланта и удачливости скрывалась неопытная, еще не сформировавшаяся девчушка, не имеющая ни малейшего понятия о том, что творится в реальном мире, вне Голливуда, оторванная от обычных детей, лишенная их радостей и огорчений, – это обстоятельство совершенно не интересовало тех, кто эксплуатировал ее талант, в том числе и ее собственную мать. Наоборот, они только и думали о том, как бы развить этот талант так, чтобы он устремился к вершинам мастерства. Столько средств было вложено, столько денег поставлено на карту…
      Голливуд не позволял такой роскоши, как детство. Ив удавалось поиграть со своими сверстниками только во время рекламной кампании, под направленными на нее телекамерами. Но и тогда это были дети, специально отобранные по этому случаю.
      Довольно странно, но Ив никогда сама не сознавала этот островок одиночества внутри себя. С тех пор как она себя помнила, она только и делала то, чего ждали от нее взрослые, стараясь заслужить их одобрение. Ничего другого она не знала. Девочка не могла тосковать по безоблачному детству по той простой причине, что не имела никакого представления, что же это на самом деле. Она знала одно: работать – как можно больше работать, и мать поощряла ее в этом, заставляя делать все, что только возможно.
      Поэтому Ив даже не чувствовала своей обездоленности и одиночества – и поэтому же такой безупречной и выдержанной была ее игра. Не было ничего за маской, которую она надевала перед камерами – ни единого своего гвоздика, который мог бы вспороть ровную поверхность. Ив могла смеяться и плакать с ходу, бездумно, в любой момент, когда об этом просили, и остановиться так же внезапно, услышав слово «Стоп!». Ничто не колебало иллюзии, творимой перед камерой. Ив сама была порождением иллюзии.
      Сегодня она стояла на пороге долгой и успешной карьеры, удачи, вскормленной тяжким трудом и упорным талантом. Но был один нюанс, который мог испортить все дело. Она вырастала из своих детских ролей, наступал момент перемены имиджа, когда необходимо было браться за роли подростков. Это была критическая точка, миновать которую редко кому удавалось из актеров-детей. Ив не задумывалась над этой проблемой, мать же была занята ею постоянно.
      И сегодня у нее было что сообщить дочери.
      – Послушай, дорогая, – начала мать, окинув взглядом свою работу. Грим был хорош. – Я хочу тебе кое-что сказать. Мне, наверно, не следовало бы делать это сейчас, так как новости могут тебя взволновать и испортить сцену. Сиди прямо, золотко, та-ак… Теперь все о'кей!
      Подавив зевок, Ив выпрямилась. В зеркало она видела глаза матери, смотревшей на нее.
      – В этом месяце, – продолжала мать, – ты на восемнадцатом месте по популярности в стране. Ты четвертая по значимости звезда в студии. На твоих фильмах заработали миллионы. Никогда дела не шли еще так хорошо. Но ты взрослеешь. Пора подниматься еще выше. Это означает – больше денег для нас. Но и больше ответственности.
      Она умолкла, чтобы пригладить непослушный локон блестящих черных волос, выбившийся из идеально сделанной прически.
      – Ирвинг и я, – начала она снова, – провернули для тебя неплохое дельце. Это очень выгодный контракт. Студия намерена позволить тебе сняться для «Олимпик пикчерз» в комедии с Томми Валентайном.
      Ив навострила уши. Томми Валентайн был знаменитостью, одним из самых любимых публикой актеров-детей. Он имел бешеный успех на Бродвее и также снимался в фильмах, играя множество ролей с большим блеском и живостью. Там он был стопроцентным янки, благополучным, с озорным чувством юмора и юношеской сентиментальностью. Томми стоял много выше Ив в киношной табели о рангах.
      – Но это будет необычная комедия, каких ты испробовала уже уйму, – продолжала мать. – Это романтическая история, где вы с Томми будете играть роль влюбленных. Мистер Доунат и владелец компании чертовски богаты. Они считают, что при небольшой улыбке фортуны фильм пройдет на «ура» и, может, за ним начнутся другие. Это грандиозно, Ив, только подумай, как это отразится на твоей карьере! Рекламная шумиха вокруг этой картины будет такая!..
      Ив ничего не ответила. Она просто внимательно слушала. Девочка знала, что Томми был более популярной звездой, чем она сама. Конечно, сняться вместе с ним в фильме означает вытащить для своего будущего самую лучшую карту.
      – Ну? – В голосе матери слышался оттенок нетерпения. – Ты довольна?
      Ив улыбнулась:
      – Конечно, мамочка. Я очень рада. Мать тоже улыбнулась:
      – Может быть, и не нужно было пока говорить об этом. Тебе хотели сделать сюрприз. Мистер Доунат хотел сам сообщить эту новость в полдень, сразу после съемки. Но я подумала, что было бы неплохо, если ты узнаешь об этом раньше и поймешь, как важно произвести на него нужное впечатление. Ты понимаешь?
      – Да, мама.
      – Умница, – похвалила ее мать. – Ты была сегодня на высоте и заслуживаешь самого лучшего. Эти люди знают, кого выбирать!
      Дочь посмотрела в зеркало, в глаза матери.
      – Сколько мне заплатят? – спросила она спокойно. Мать нахмурилась:
      – Ну… Оставь это Ирвингу и мне. Это не детское занятие – интересоваться деньгами.
      Девочка послушно кивнула. Все предыдущие годы ей и в голову не приходило спрашивать о материальной стороне дела, но в последнее время этот вопрос стал ее занимать, и Ив всегда прислушивалась, когда мать вела разговор о контрактах в ее присутствии.
      – Ну вот, – начала опять мать, – все самое важное уже сделано. Официальное подписание состоится на будущей неделе. Как только закончится съемка, у тебя будет частная встреча с мистером Доунатом. Нужно обязательно, чтобы он обратил внимание на твой энтузиазм, заинтересованность в этом деле и способность справиться с ним. Он уже видел тебя сегодня во время работы, но ему хотелось бы лично убедиться, что ты готова, хочешь и можешь сделать рывок на свои сто пятьдесят процентов. Сил у тебя хватит.
      – Хорошо, мама.
      Карл Доунат был главой студии. Под его руководством «Уорлдвайд пикчерз» выпускала красочные, мастерски сделанные музыкальные фильмы и ленты для семейного посещения. Он внимательно вникал в каждую деталь громоздкой машины кинопроизводства и был полезным другом каждому актеру, который ему приглянулся. Доунат уже давно находился под впечатлением от удивительного профессионализма Ив, как, впрочем, и все остальные в «Уорлдвайд пикчерз».
      – Хорошо, – сказала мать. – Вернемся к работе. После этой сцены тебе дадут что-нибудь поесть.
      Мельком взглянув на себя в зеркало, Ив встала, чтобы идти на съемочную площадку. Новости, сообщенные матерью, стали как-то блекнуть в его голове – она уже сосредоточилась на следующем эпизоде, который ей предстояло отыграть.
      Она только надеялась, что приступы голода, от которых просто подгибались колени, не заставят желудок заурчать во время сцены.
      Режиссер никогда не простит испорченного дубля.
      В шесть часов вечера съемки были закончены.
      Ив скользнула со съемочной площадки в грим-уборную, где мать торопливо помогла ей снять костюм и надеть хорошенькое платьице, которое самым выгодным образом демонстрировало ее стройные юные ноги и красивые плечи. Голубой цвет был ей к лицу, делая похожей на аккуратную школьницу, живые глаза горели ярче на матово-бледном лице.
      Девочка устала, она просто падала с ног. Кроме того, она была голодна. Тарелка супа, обещанная в одиннадцать тридцать, появилась только в час дня. Но у нее и так обычно не было ленча. Шоколадное мороженое с фруктами, о котором она мечтала утром, теперь изгладилось из памяти совершенно.
      Она чувствовала себя обессиленной – так, что трудно было сосредоточиться на чем-либо вообще. Ив только что завершила работу взрослого актера-профессионала Голливуда – с шести утра до шести вечера на съемочной площадке. Она была выжата до капли.
      Но благодаря ее блестящей игре четыре трудные сцены, намеченные на сегодня, были отсняты. Режиссер доволен, продюсер облегченно вздохнул, мама ею гордится.
      Теперь было пора отправляться на встречу с мистером Доунатом. Когда она закончится, Ив наконец отвезут домой. И наконец накормят.
      Покидая уборную, Ив зевнула.
      Мать остановила ее, тронув за плечо.
      – Никаких зевков, – сказала она. – Мистер Доунат требует от своих звезд полной отдачи. Ты должна быть сегодня на предельной высоте. Ты понимаешь меня, Ив?
      Девочка кивнула головой, подавив второй зевок.
      Этель Зонненбаум (это была фамилия матери по мужу и настоящая фамилия Ив) повела дочь по студийным «улицам», заполненным декорациями с домами, телефонными будками, гидрантами. Здесь были даже макеты гор. Вдоль «улиц» прогуливались актеры, от массовки до звезд, некоторые дружески улыбались.
      Пройдя несколько «кварталов», они оказались перед административным зданием. Когда они вошли в лифт, мать взяла руку Ив и крепко ее сжала.
      Верхний этаж был отведен под офис мистера Доуната. Они миновали несколько комнат, в которых сидели сотрудники. Все они приветливо улыбались Ив. Их ждали.
      Когда они приблизились к последней двери, мать поймала руку дочери и отвела ее в сторону.
      – Помни о том, что я тебе говорила, – торопливо заговорила она. – Будь на высоте. Ты уже не ребенок, ты – звезда, профессионал. На тебя можно положиться. Мне с Ирвингом понадобилось немало сил, чтобы уговорить мистера Доуната дать тебе шанс. Теперь он хочет сам убедиться, что ты готова сделать все, что необходимо, чтобы помочь его студии. Ты меня понимаешь?
      Ив кивнула головой, пряча чудовищную усталость за взглядом широких, внимательных глаз.
      – Будь славной, обаятельной, – продолжала мать. – И делай все, о чем бы он тебя ни попросил.
      Ив опять кивнула, выражение ее лица определить было невозможно.
      В конце концов дверь распахнулась. На пороге стоял Карл Доунат. Это был высокий, седовласый, начинающий лысеть импозантный мужчина лет под пятьдесят.
      – Ив! – воскликнул он, протягивая к девочке руки. – Моя самая яркая звездочка! Входи, дорогая. Я тебя уже заждался.
      Этель незаметно оправила платье дочери, и Ив услышала ее тихий шепот у самого уха:
      – Не забудь – это твоя карьера.
      С легкой улыбкой она чуть подтолкнула дочь вперед и отступила перед закрывающейся дверью. Эта встреча была конфиденциальной.
      – Ив, – сказал мистер Доунат в кабинете. – Как ты сегодня восхитительна! Иди сюда и садись со мной рядом, на кушетку.
      Ив сделала то, о чем ее просили. Она ощущала запах дорогих сигар и изысканного одеколона. Карл Доунат был обаятельным мужчиной. К своим звездам он относился по-отечески, особенно к детям. Тяжелые времена сделали публику сентиментальной, и ей хотелось как можно больше в фильмах иллюзий за свои с трудом заработанные деньги. Дети давали хороший кассовый сбор.
      – Как у тебя дела, дорогая? – спросил он. – Работа идет?
      – Да, мистер Доунат, – ответила Ив, изобразив на лице очаровательную улыбку.
      – Надеюсь, они не очень тебя замучили? Занятия идут хорошо?
      – Да, сэр.
      – Совсем замечательно! Знаешь, Ив, ты – самая яркая звезда на моем небосклоне. – Он положил руку ей на бедро, которое казалось крошечным под его большой рукой. – Если с тобой будут обращаться недостаточно хорошо, иди прямо ко мне. Прямо к папочке. Поняла?
      Она кивнула.
      – У меня для тебя приятный сюрприз, – сказал мистер Доунат. – У студии есть новые радужные планы, которые касаются твоей карьеры. Планы, в результате осуществления которых твоя звезда взойдет необычайно высоко… Я надеюсь, никто не испортил эффекта? Я хотел сам сказать тебе об этом.
      Теперь обе его руки возлежали на ее бедрах, поглаживая и похлопывая их.
      «Не чувствуй ничего!» – улыбаясь лучистой детской улыбкой, Ив уже была готова ко всему, что бы ни случилось. Ни одна из сцен, сыгранных ею перед камерами, по важности не могла сравниться с тем, что происходило здесь. Фраза ее матери: «Это твоя карьера!» – все еще звучала у нее в ушах.
      Эти слова лежали в основании правил игры, установленных Этель Зонненбаум, самой сутью ее поучений. Нельзя останавливаться ни перед какой жертвой, если речь идет о Карьере, считала она.
      – Ты знаешь, что я хочу только счастья для тебя? – бормотал глава студии. – Все фильмы в мире и все миллионы сборов – дерьмо, если мое маленькое солнышко не будет счастливо… Ты знаешь это, правда?
      – Да, сэр.
      – Вот и хорошо. Хорошо.
      Теперь его руки теребили ее юбку. Крупные пальцы медленно ползли по ее бедрам. Ив слышала тяжелое дыхание у самого уха, ощущала улыбку над своими волосами.
      «Не чувствовать ничего. Ты – не здесь. Ты где-то еще», – приказала она себе.
      И ей это удалось. Когда руки Доуната добрались до талии, Ив словно сбросила с себя кожу и перенеслась туда, где нет ощущений, эмоций, страха, боли. Это было то самое место, которое она научилась посещать во время бесчисленных съемок или общения с публикой, когда ее усталость, голод были на грани выносимого. Эта способность к полной отрешенности от себя давала ей возможность быть в хорошей форме все эти годы, когда детство и отрочество были принесены в жертву карьере. Способность эта держала Ив и сейчас.
      – Ну, ну, моя девочка, – бормотал Карл Доунат, прижимаясь толстыми губами к ее маленькому уху. Стон клокотал в его горле, и он еще теснее прижал Ив к себе. – Вот и хорошо, вот и хорошо… Папочкина девочка…

3

       12 сентября 1930 года
      За четырнадцать сотен миль от Голливуда, где Ив Синклер тяжким трудом вершила свою карьеру, полдюжины мужчин потели под жгучими лучами солнца Оклахомы. Вместе они старались противостоять страшной тяжести бурового снаряда, тянувшего вниз.
      Это были нефтяники. Нужно было заменить измельчавшее скалы на дне скважины буровое долото, которое затупилось от долгой работы под землей. Оно было прикреплено к тяжелой оснастке, тащившей его вниз по шахтному стволу, вес которой усиливал силу каждого нового удара бура.
      Сопя от напряжения, мужчины пытались засунуть долото и так и эдак, поругиваясь, когда бур качало и швыряло из стороны в сторону, пока в конце концов оно не было пригнано и не встало на место.
      Наблюдая за ними с удобной и безопасной позиции, Джулиан Флагг снял кепку и вытер ею брови. В отличие от простых работяг он носил рубашку, несмотря на жару. Он был тощим и бледным и совершенно не собирался подставлять свою кожу под озверевшее оклахомское солнце, которое ненавидел почти так же, как ненавидел работать.
      Джулиан Флагг ухитрился получить должность наблюдателя сегодня благодаря прорабу, любимчиком которого он стал, – постоянно стараясь угодить, польстить, подлизаться множеством мелких услуг и одолжений в течение четырех лет работы. Джулиан смотрел на других рабочих и был ужасно доволен тем, что он – не с ними. Трудяги частенько роптали, так как боялись иметь дело с тяжелым оборудованием: раньше не один человек был серьезно ранен частями бура.
      Они, конечно, понимал, что им чертовски повезло и они нашли работу. Наступили тяжелые времена, и тысячи нефтяников по всему Западу были безработными. Хотя скважины по-прежнему давали прибыль, их владельцы вели себя так, словно они оказывали невероятную услугу людям, нанимая их на работу. А предлагали им низкие заработки и отказывали в пособиях при увольнении. Долгие часы мужчинам приходилось гнуть спину в отвратительных условиях за самую низкую в нефтяном деле зарплату. В результате они старались увиливать от исполнения обязанностей, делать минимально мало и всячески избегать опасности. Но работу, подобную сегодняшней, нельзя было послать к черту. И вот, прилагая огромные физические усилия, они вынуждены были рисковать. И оттого они роптали. Лишь один не произносил ни звука. Именно на него смотрел Джулиан Флагг.
      Его имя было Джозеф Найт. Молодому человеку было девятнадцать лет, но выглядел он значительно старше. Может, благодаря крепким мускулам и загорелой коже, которые сейчас были хорошо видны – он работал без рубашки. Его развитые мышцы груди, мощная спина и плечи, сильные руки делали его похожим на двадцатипятилетнего. Было что-то целеустремленное в его квадратной челюсти и спокойных, темных глазах.
      Его физическое превосходство над другими мужчинами было очевидно. Напрягаясь, он не издавал ни звука, его мускулы словно перекатывались под слоем пыли и грязи, покрывавшим кожу, как и у других рабочих. В нем чувствовался лидер. Он был сильнее других и принимал на себя основную тяжесть работы, явно щадя остальных. Мужчины видели эту добровольную жертвенность и старались трудиться как можно лучше.
      Найт был прирожденным лидером. Это и было одной из причин, почему Джулиан Флагг его ненавидел.
      Найт пришел сюда шесть месяцев назад и был принят на работу чернорабочим. У него не было никакого опыта в нефтяном деле, кроме его сильных рук, и никаких рекомендаций. За шесть месяцев он проявил не только сильную волю к работе и способность быстро схватывать то, чему его учили, но и задатки лидера. Его артель всегда выполняла работу быстрее и лучше, чем чья-либо другая. Он был спокойным молодым человеком, который не стремился к лидерству осознанно, и эта искренность и серьезность затрагивала какие-то струны в душах людей, и, когда он был вместе с ними, они старались трудиться лучше.
      Эти качества Найта были замечены прорабом и оценены по достоинству. В числе рабочих не было людей из профсоюза. В их полях вообще не было профсоюза. В сущности, компания так свирепо боролась против их лидеров в течение пяти лет, что казалось, здесь эта организация больше немыслима вообще. У людей были причины для недовольства – они знали, что компания получает миллионную прибыль, тогда как они сами не имеют ничего. И они нуждались в человеке, подобном Джозефу, – человеке, который мог подать им пример надежности и преданности работе.
      Уже одно это могло привлечь внимание прораба в первые несколько недель после приезда Найта на скважину. Но было и кое-что еще. После первого месяца работы Найт внес предложение, касающееся того, как лучше составить распорядок дня на буровой и организовать управление участком работы. Прорабу идея понравилась, он рассказал о ней хозяину, мистеру Лоури. Через неделю предложение было внедрено в жизнь.
      Так что сегодня Джозеф Найт был на пути к тому, чтобы быть названным лидером нефтяной артели; Не исключено, что еще через шесть месяцев он, возможно, сам станет прорабом.
      За четыре года работы здесь Джулиан Флагг, ловкий и нечестный рабочий, заискивая перед прорабом, научился увиливать почти от всей тяжелой работы. Он также доносил на тех, кто «сачковал» (хотя сам был непревзойденным мастером этого), и нашептывал своему шефу на ухо каждый слушок, который он успевал разнюхать о профсоюзе и его лидерах. Нередко рабочие, недовольные порядками на скважине, бывали биты или ранены по секретному доносу этого пройдохи.
      Мужчины, смекнув, в чем дело, стали остерегаться Флагга и обходить его стороной. Но он был очень близок к прорабу, который, в свою очередь, не забывал замолвить о нем словечко хозяину.
      И вот сегодня Флагг, настоящий «шакал» по призванию, смотрел на Джозефа Найта, по-юношески крепкого, спокойного, уверенного в собственных силах и правоте, что привлекало к нему многих людей, с ненавистью. В один прекрасный день Флагг сам был не прочь стать лидером. И теперь он глядел на юношу так, будто Найт украл у него эту честь.
      Как и все «шакалы», Флагг ненавидел людей, которые были морально выше. В Джозефе Найте он ненавидел то спокойное мужское начало, которое производило на людей сильное впечатление и побуждало их работать все лучше и лучше. По сравнению с ним, Флагг казался суетливым и жалким. В душе у Джулиана тлела злобная зависть.
      Но была еще одна причина его ненависти.
      Джозеф Найт по-мужски был притягателен и неотразим. Каждый уик-энд, когда ребята отправлялись в город спустить заработанные за неделю деньги на вино и женщин, Найта осаждали самые привлекательные дамочки, буквально сражаясь за право провести с ним ночь. И Джулиану Флаггу, прыщавому, малосимпатичному заморышу, чья подлая натура была просто написана на лице, не доставалось ничего, кроме потасканных шлюх.
      Больше всего выводило его из себя то обстоятельство, что вовсе не бронзовый, сильный торс и не красивое, смелое лицо Найта привлекали к нему женщин, а какие-то невидимые флюиды спокойной силы и честности. Его таинственное молчание, отрешенность, казалось, заставляли женщин просто бесноваться от желания.
      По этой причине, вкупе со всем остальным, Джулиан Флагг и ненавидел Джозефа Найта.
      Если так дело пойдет и дальше, Найт может стать боссом для Флагга. А уж этого Джулиан не смог бы перенести никогда!
      Но сегодня, глядя на работающих людей, Джулиан Флагг придумал, как вытащить этот гвоздь у себя из головы. И он был намерен хорошо поработать над замыслом.
      Летним вечером Деннинг Лаури, владелец компании, которой принадлежали нефтеносные участки (и два таких же в соседних странах), обедал со своей дочерью Бет, гостившей у него, – в пансионе, в Массачусетсе, где она училась, начались каникулы.
      Бет была его любимым и единственным ребенком. После смерти жены шесть лет тому назад Бет стала для отца светом в окошке. В семнадцать лет она была уже чинной и отшлифованной пансионной жизнью девицей, но до сих пор у нее сохранялись какие-то дерзкие, лисьи повадки, которые заставляли мистера Лаури еще сильнее любить дочь и позволяли ей без труда обводить его вокруг ее маленького пальчика.
      Теперь она была «настоящей молодой леди», как судачили о ней языки в округе. Она приходила в отчаяние от своего большого дома, по-оклахомски грубо обставленного, и молчаливых слуг. Большую часть времени она проводила в городе, делая покупки или нанося визиты друзьям, дочерям соседей – нефтяных бизнесменов или богатых владельцев ранчо, посещала вечеринки. Но она всегда обедала с отцом, зная его безумную любовь к себе. Она сидела напротив него и слушала его рассказ о событиях и новостях дня, изредка вставляя пару слов о своих делах. Это было частью того стратегического плана, который позволял ей получать от отца новое платье или лошадь именно тогда, когда ей это заблагорассудится, или обещание поездки по Европе, которое занимало ее мысли и которое нужно было выманить у него лестью и улыбкой.
      Деннинг Лаури был доволен, глядя, как дочь слоняется бесцельно по округу и флиртует с местными кавалерами. Замуж он намеревался выдать ее в одну из лучших семей штата. Во имя этого он работал всю жизнь. Хотя его последняя жена была из приличного рода, сам Лаури был сыном бедного техасского фермера и тяжело пробивался наверх.
      Ему было совсем не просто накопить достаточно средств и обзавестись собственностью, которые поставили бы его вровень с крупнейшими нефтяными кланами страны. Ему пришлось играть краплеными картами. Он вышиб из седла не одного соперника и приобрел не один участок земли путем запугивания и сомнительных сделок.
      Последние семнадцать лет – длину жизни юной Бет – он трудился над тем, чтобы упрочить свое положение в экономике страны и политической жизни, навязывая свои услуги всякому, кто был хоть кем-то. У него было в запасе немало влиятельных политиков, чем-либо обязанных ему или другим нефтяным воротилам. И он боролся, как только мог, чтобы не допустить у себя профсоюзов.
      С годами влиятельные люди нефтяного бизнеса признали в нем грубого, но полезного союзника. Хотя они смотрели на него свысока, смеялись над его вульгарными манерами и делали вид, что не одобряют его деловых операций, они знали, что его аферы служат их собственным интересам в той же мере, как и его. Он делал грязную работу, в плодах которой они нуждались, но не хотели пачкать ею руки.
      В сейфе под полом спальни своего дома Деннинг Лаури хранил секретный денежный фонд, используемый для подкупа политиков, взяток и найма агентов, чтобы разваливать профсоюзы. Фонд постоянно содержал сорок тысяч долларов, взятых из его собственных нелегальных доходов и тайных организаций нефтяных бизнесменов, использовавших Лаури в качестве коммивояжера. Делом его рук было исчезновение ряда профсоюзов за последние два года, а многие другие были так обескровлены, что их члены всерьез опасались за свои жизни.
      Деннинг Лаури ненавидел профсоюзы больше, чем что-либо на свете. Это была кучка смутьянов, хотевшая ограничить свободу торговли и задушить стремительный взлет нефтяного бизнеса, не дав ему исчерпать и части своих возможностей. Они были злом, бороться с которым нужно было любым оружием, какое оказывалось под рукой.
      Действительно, в данный момент профсоюз активно пытался настроить против мистера Лаури его собственных людей. Ходили упорные слухи о тайных собраниях, и усиливающийся ропот недовольства указывал на то, что так оно могло быть на самом деле.
      Лаури сделал все, чтобы быть хозяином положения. Во-первых, он сделал своих людей такими счастливыми, какими подобные люди имеют право быть. Он дал им по приличному домишку, где спать, оплачиваемые обед, завтрак и ужин, приготовленные умелым поваром, и регулярные премии для посещения городских шлюх. Во-вторых, он создал сложную сеть платных агентов, которые своевременно доносили ему, что думали его люди, о чем говорили друг другу наедине в своих домишках и барах. Некоторые шлюхи были у него на довольствии. Он получал от них бесценную информацию, так как рабочему вдали от дома и семьи (как большинству среди этих буянов и работяг) некому, кроме любимой шлюхи, раскрыть свою душу.
      Благодаря бдительности мистера Лаури, профсоюз был изгнан в округ Уилл, хотя он и продолжал свою подрывную деятельность, мутя воду среди рабочих в других частях штата. Лаури гордился тем, что в его округе была одержана полная и окончательная победа над этой организацией, и частенько говаривал, что так оно и будет, пока он жив. Нефтяные воротилы округа отдавали должное его бдительности, равно как и его безжалостности в этих делах.
      Таким образом, Деннинг Лаури стал вхож в круги хозяев нефтяного бизнеса. Со временем, благодаря годам напряженнейшего труда, он сможет выдать дочь замуж в одно из лучших семейств округа. Дети Бет получат все, чего сам он, будучи ребенком, был лишен. Бет станет одной из самых влиятельных и богатых леди штата. Очень может быть, что среди внуков Лаури будут члены правительства, сенаторы, конгрессмены.