Сипстрасси: Камни власти (№2) - Последний Меч Силы

— Что мы можем сделать, Кулейн? — прошептал Гвалчмай, глядя на неподвижное тело короля — короля, которому служил четверть века.

— Сначала мы должны защитить тело, затем найти Меч Силы.

— Он может быть где угодно, — сказал Прасамаккус.

— Хуже того, — заметил Откровение. — Он может быть чем угодно.

— Не понимаю, — сказал кантий. — Меч это меч.

— Его сотворили из Серебряного Сипстрасси, самого мощного источника силы, известного в древнем мире.

Его силой мы построили Врата, установили стоячие камни, проложили прямые дороги, которыми вы пользуетесь и сейчас. Благодаря ему мы оставили Древние Пути, протянувшиеся через многие области, соединяя места сосредоточения магии земли. По желанию Утера Меч мог стать камушком, или деревом, или копьем, или цветком.

— Так что же мы будем искать? — спросил Прасамаккус. — Можем ли мы отправить рыцарей Утера во все края на поиски цветка?

— Где бы он ни находился, Магия Меча даст о себе знать. Скажем, он — цветок. Тогда в том краю растения станут пышными, как никогда прежде, хлеба начнут созревать раньше, исчезнут болезни. Рыцари должны будут искать такие вот свидетельства.

— — Если он в Британии, — сказал Гвалчмай.

— Будь его найти легко, — резко оборвал Откровение, — Вотан быстро завладел бы им. Но подумай вот о чем: в распоряжении Утера был лишь миг, чтобы спрятать Меч. Вы оба знали короля, как никто другой. Куда, по-вашему, он отправил бы его?

Прасамаккус пожал плечами.

— Может, в Каледонские горы, где он впервые повстречал тебя и Лейту. Или в Пинрэ, где сокрушил войско Горойен. Или в Камулодунум.

— Все эти места Вотан обыщет в первую очередь, ведь история жизни короля хорошо известна. Утер не совершил бы такой ошибки, — сказал Откровение. — Христос сладчайший!

— Что такое? — спросил Гвалчмай.

— В Каледонах прячутся двое, кого Вотан не должен найти. А я не могу быть с ними, не могу исчезнуть отсюда. — Он поднялся на ноги, лицо его стало землистым, взгляд растерянным. Прасамаккус положил ладонь ему на плечо.

— Мальчик, про которого ты говорил?

Откровение кивнул.

— И теперь ты должен выбрать между… — Прасамаккус не договорил. Он понимал, как разрывается сердце Кулейна. Спасти отца или спасти сына? Или — с его точки зрения — предать одного ради спасения другого.

У него за спиной Гвалчмай зажег фонари и, вытащив один из своих мечей, принялся натачивать его на старом оселке. Откровение взял посох и закрыл глаза. Коричневое монашеское одеяние исчезло, сменилось черными с серебром доспехами Кулейна лак Ферага. Седой бороды как не бывало, а волосы почернели. Посох засеребрился. Кулейн разъял его на два коротких меча из сверкающего серебра.

— Значит, ты принял решение? — прошептал Прасамаккус.

— Принял, да простит меня Бог, — ответил Владыка Ланса.

Весна в Каледонских горах была прекрасна: склоны запестрели цветами, вздувшиеся потоки блестели под солнечными лучами, леса и рощи полнились птичьим пением. Никогда еще Кормак не был так счастлив. Олег с Рианнон нашли и привели в порядок старую хижину выше в горах, оставив Андуину и Кормака в уединении, необходимом юным влюбленным. По утрам Олег обычно присоединялся к Кормаку в его упражнениях, обучал его искусным приемам боя на мечах. Но чуть солнце достигало полудня, как Олег возвращался в собственную хижину. Рианнон Кормак почти не видел, но знал, что она несчастна. Она не поверила тому, что отец говорил ей про Вотана, и была убеждена, что он помешал ей стать королевой готов. Теперь она держалась особняком, бродила по верхним склонам в поисках внутреннего покоя.

Однако Кормак редко думал о Рианнон. Он был жив, окружен красотой и влюблен.

— Ты счастлив? — спросила Андуина, когда они, раздевшись, сидели на берегу озера в лучах предвечернего солнца.

— Как же иначе? — ответил он, погладив ее по шее и наклоняясь, чтобы нежно поцеловать в губы. Ее рука обвила его шею, притягивая к себе, и он почувствовал прикосновение ее маленьких грудей. Его ладонь скользнула по ее бедру, и он заново поразился шелковистости ее тела. И отодвинулся от нее.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — ответил он со смехом. — Мне просто захотелось посмотреть на тебя.

— Скажи мне, что ты видишь?

— Что я могу сказать, госпожа моя?

— Можешь беспощадно льстить мне. Скажи, что я красива — самая красивая из всех женщин, когда-либо живших на земле.

— Ты самая красивая из всех, кого я видел в жизни.

Этого достаточно?

— И ты любишь меня только за красоту, господин мой? Или за то, что я принцесса?

— Я сын короля, — сказал Кормак. — Потому-то ты меня и любишь?

— Нет, — шепнула она. — Я люблю тебя за то, что ты именно такой, какой ты есть.

Они снова предались любви. На этот раз неторопливо, без нетерпеливой страсти. Наконец их объятия разомкнулись, и Кормак ласково поцеловал ее в лоб. Увидел слезы в ее глазах и опять притянул к себе.

— Что с тобой?

Она покачала головой и отвернулась от него.

— Скажи же… прошу тебя!

— Каждый раз, когда мы вот так вместе, я страшусь, что он окажется последним. И этот день неизбежно настанет.

— Нет! — воскликнул он. — Мы всегда будем вместе. Нас ничто не разлучит.

— Никогда?

— Пока звезды не попадают с небес, — пообещал он.

— Только до тех пор?

— Только до тех пор, госпожа моя. А тогда, может быть, мне понадобится кто-то помоложе!

Она улыбнулась, села и потянулась за своей одеждой.

Он подал ей платье, а потом взял свою одежду вместе с мечом, с которым не расставался после нападения на хижину.

— Дай мне свои глаза, Кормак, — попросила Андуина.

Он наклонился, подставляя закрытые глаза под ее ладонь. Сомкнулся мрак, но теперь он не испытывал страха.

— Бежим домой наперегонки! — воскликнула она, и он услышал ее удаляющиеся шаги. Ухмыльнувшись, он сделал шесть шагов к круглому валуну, нащупывая трещину, которая указывала на юг. И побежал прямо от нее, считая шаги. На тридцатом он почти остановился и осторожно продвинулся вперед к расщепленной молнией сосне — верхний сук указывал вниз на хижину и прямую тропу до поляны.

Добравшись туда, он услышал крик Андуины — звук, пронзивший его сердце, преисполнивший его ужасом.

— Андуина! — закричал он, и его муки эхом разнеслись по горам. Он, спотыкаясь, кинулся вперед с мечом в руке и заметил, что сбился с тропы, когда споткнулся об изогнутый корень. Он неуклюже упал, выронив меч, и его пальцы зашарили в траве, нащупывая рукоять.

Он заставлял себя успокоиться, сосредоточиться на звуках вокруг, а его пальцы шарили… шарили… Наконец он нашел меч и поднялся на ноги. Склон уходил вниз слева от него, а потому он медленно повернулся и начал спускаться, выставив перед собой левую руку. Потом земля у него под ногами выровнялась, в ноздри ударил запах древесного дыма, курящегося над трубой хижины.

— Андуина!

Тяжелое медленное движение где-то слева.

— Кто здесь?

Ответа не последовало, но звуки стали громче — к нему приближались торопливые шаги. Он выждал до последней секунды, потом его меч описал свистящую дугу. Лезвие впилось в нападавшего и высвободилось.

И новые звуки. Кормак услышал разъяренные голоса, шарканье ног. Ухватив меч обеими руками, он выставил его перед собой.

Внезапное движение слева — и жуткая боль в боку.

Он извернулся, нанес удар… и не задел нападавшего.

У стены хижины Андуина очнулась и обнаружила, что ее крепко держит какой-то бородач. Она посмотрела вокруг и увидела Кормака, слепого, одного в кольце вооруженных воинов.

— Нет! — вскрикнула она, закрыла глаза и возвратила Кормаку его дар.

Зрение вернулось к Кормаку в тот миг, когда второй воин бесшумно прыгнул вперед. Он ухмылялся. Кормак отбил удар и располосовал горло викинга. Остальные семеро ринулись на него скопом, и у Кормака не осталось никакой надежды, но, падая, он продолжал рубить и колоть. Меч пронзил ему спину, другой нанес глубокую рану в грудь.

Андуина вскрикнула и прикоснулась к груди того, кто ее держал. Его туника заполыхала огнем, пламя взвилось к его лицу. Взревев от боли, он отпустил ее и начал бить ладонями по бороде, уже загоревшейся.

Она упала, вскочила и кинулась к тем, кто окружал Кормака. Ее пальцы извергали белое пламя. Викинг двинулся на нее, занося меч, но огненные языки оторвались от ее рук и окутали его. Второй воин метнул ей в грудь нож. Она пошатнулась, споткнулась, но побрела вперед, стараясь добраться до Кормака. Еще один воин зашел ей в спину, ударил мечом, и острие вышло наружу из ее груди. Изо рта у нее хлынула кровь, и она упала на землю.

Кормак попытался подползти к ней, но меч погрузился ему под лопатку, и тьма сомкнулась вокруг него.

Со склона донесся бешеный крик Олега Хаммерханда. Викинги обернулись, а он уже вбежал на поляну с двумя мечами в руках.

— Я тебя вижу, Маггрин! — загремел Олег.

— Я тебя вижу, изменник, — прошипел чернобородый воин.

— Не убивайте его! — закричала Рианнон из дверей хижины.

Олег и Маггрин ринулись друг на друга, их мечи скрестились, рассыпая искры. Олег повернулся на пятке и всадил свой второй меч в живот противника, точно кинжал. Маггрин упал, и остальные четверо бросились на Олега все вместе. Он прыгнул им навстречу, отбивая и нанося удары в свирепом безумии, которому они не могли противостоять. Один за другим они пали под ударами неотразимых мечей воина с холодными глазами.

Последний уцелевший обратился в бегство, но Олег метнул ему вслед меч. Рукоять ударила его по затылку, он упал и не успел подняться, когда Хаммерханд нагнулся над ним, и его голова слетела с плеч.

Олег стоял посреди поляны, его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, и священное безумие покидало его.

Наконец он обернулся к Рианнон.

— Предательница! — сказал он. — Чтобы покрыть меня позором, хуже этого ты ничего сделать не могла.

Они поставили под угрозу свои жизни, чтобы спасти твою, и лишились их. Убирайся долой с моих глаз! Уходи!

— Ты не понимаешь! — закричала она. — Я не хотела, чтобы так случилось. Я просто хотела выбраться отсюда!

— Ты призвала их сюда. Это дело твоих рук. А теперь уходи! Если я увижу тебя еще, то убью голыми руками. УХОДИ!

— Отец, прошу тебя! — Она подбежала к нему. Его могучая ладонь хлестнула ее по лицу, сбив с ног.

— Я тебя не знаю! Ты умерла, — сказал он.

Рианнон кое-как встала на ноги, попятилась под его ледяным взглядом и опрометью побежала вниз по склону.

Олег сначала подошел к Андуине и выдернул меч из ее спины.

— Ты никогда не узнаешь, госпожа, как глубоки мои скорбь и стыд. Да будут тебе дарованы покой и мир! — Он закрыл ей глаза и направился туда, где в растекающейся луже крови лежал Кормак.

— Ты хорошо бился, малый, — сказал он, опускаясь на колени. Кормак застонал. Олег подхватил его на руки и унес в хижину, где снял с него намокшую кровью одежду и осмотрел раны. Две в спине, одна в боку, одна в груди. Все глубокие, и одной из них хватило бы, чтобы убить человека. Но четыре? Ничто не могло спасти Кормака.

Зная, что это не поможет, Олег тем не менее нашел иглу с ниткой и зашил раны. Когда их края были плотно стянуты, он укрыл Кормака одеялом и разжег огонь.

Едва тепло наполнило хижину, Олег зажег свечи и вернулся к Кормаку. Его пульс еле бился, лицо посерело, под глазами лиловые полукружья — ничего хорошего это не сулило.

— Ты потерял слишком много крови, Кормак, — прошептал Олег. — Твое сердце изнемогает, а я ничем не могу помочь! Не поддавайся, малый! Каждый день будет прибавлять тебе сил. — Голова Кормака скатилась на плечо, дыхание заклокотало в горле. Олег не раз слышал такое клокотание. — Не вздумай умереть, шлюхино отродье!

Дыхание оборвалось, но Олег с силой нажал ладонью на грудь юноши.

— Дыши, будь ты проклят!

Что-то обожгло ладонь Олега, и он отдернул руку.

Камешек на цепочке, обвивающей шею Кормака, сиял, как расплавленное золото, и легкие раненого с хрипом втянули воздух.

— Слава всем богам, сущим и былым! — сказал Олег. Он вновь положил ладонь на камешек и уставился на рану в груди Кормака. — Можешь ты ее исцелить? — прошептал он, но ничего не произошло. — Ну, хотя бы поддерживай в нем жизнь, — попросил он.

Потом встал и прошел в глубину хижины за заступом. Земля еще хранила зимнюю жесткость, но Олег должен был хоть это сделать для Андуины, Жизнеподательницы, Принцессы из Рэции.

10

Ночные часы тянулись и тянулись. Гвалчмай задремал на стуле у ложа, прислонив затылок к стене.

Прасамаккус и Кулейн сидели молча. Бригант вспоминал свою первую встречу с Владыкой Ланса высоко в Каледонских горах, когда вампиры в темных плащах жаждали их крови, а юный принц спасся через врата в страну Пинрэ. Мальчик Туро — каким он был тогда — стал мужчиной Утером в свирепой войне против Царицы-Ведьмы. Они с Лейтой поженились там, и она принесла ему в дар Меч Кунобелина. Юная пара в блеске всех сил молодости, в уверенности, что до смерти — целая вечность. Теперь через какие-то двадцать шесть лет Кровавый король лежит неподвижно, Гьен Авур, красавицы Лейты, нет в живых, а королевств?, которое Утер спас, ждет гибель от страшного врага. В ушах Прасамаккуса зазвучали слова друидов:

» Ибо таковы труды человеческие, что написаны они по воздуху в тумане, и ветры истории уносят их без следа «.

Кулейн размышлял не о прошлом, а о настоящем.

Почему они не уничтожили тело короля, когда завладели , его душой? Пусть Молек — воплощение зла, но он человек огромного ума. Весть о смерти Утера посеяла бы ужас в королевстве, и ему было бы легче осуществить свой план высадки. Кулейн искал и искал разгадку.

Колдуны Вотана явились убить короля и завладеть Мечом. Но Меч исчез, а потому они взяли душу Утера.

Быть может, они полагали — и не без основания, — что тело умрет.

Кулейн выбросил эту загадку из головы. В чем бы ни заключалась причина, но они допустили ошибку, и Владыка Ланса готов был молиться, чтобы она обошлась им очень дорого. Хотя он этого не знал, она обошлась допустившему ее колдуну не просто дорого — его труп свисал с зубца одной из башен в Рэции с содранной кожей.

А вороны уже выклевали его глаза.

В центре покоя возник слепящий шар белого огня, и Прасамаккус наложил стрелу на тетиву своего лука. Кулейн протянул меч над ложем и прикоснулся острием к плечу Гвалчмая. Кантий мгновенно проснулся. Золотистым камушком Кулейн провел по мечу Гвалчмая и своему, а затем подошел к Прасамаккусу, высыпал стрелы из его колчана и прикоснулся камушком ко всем двадцати четырем наконечникам. Сияющий шар съежился, и по покою пополз серый туман. Кулейн выждал, потом поднял Сипстрасси и произнес одно Слово Силы. Его тело выбросило золотой свет, окутавший обоих воинов и неподвижную фигуру короля. Туман наполнил покой и… исчез. На дальней стене возникла черная тень, углубилась, расползлась, превратилась в устье пещеры. Оттуда подул холодный ветер, огоньки фонарей заметались, с шипением гасли. В открытые окна лились лунные лучи, и в их серебряном свете Гвалчмай увидел, как из пещеры появился зверь Бездны. Чешуйчатый, рогатый, с длинными кривыми клыками. Он шагнул в покой, но едва коснулся проведенной Кулейном магической черты, как молния пронизала его серое тело и пламя поглотило его.

Он упал в пещеру, шипя от боли.

В покой прыгнули три воина. Первый упал со стрелой в горле. Кулейн с Гвалчмаем метнулись к ним, и несколько секунд спустя оба уже лежали мертвые на полу.

Подняв мечи, два воина ждали новых врагов, но устье пещеры сузилось, стало тенью и исчезло.

Гвалчмай носком сапога перевернул на спину тело одного из убитых. Лицо его истлело, перед ними лежал разлагающийся труп. Старый кантий отпрянул.

— Мы дрались с мертвецами! — прошептал он.

— Таким способом Вотан заручается верностью.

Храбрейшие из его воинов неподвластны смерти… во всяком случае, так они верят.

— Ну, мы разделались с ними.

— Они вернутся, и мы не сможем удержать их. Надо увезти короля в безопасное место.

— Но где можно укрыться от чар Вотана? — спросил Прасамаккус.

— На Хрустальном Острове, — ответил Кулейн.

— Мы не сможем провезти тело короля через половину королевства, — возразил Гвалчмай. — А если и сможем, в Святилище его не примут. Он воин, а они чураются тех, кто проливает кровь.

— Его они примут, — негромко сказал Кулейн. — Отчасти это их долг.

— Ты бывал там?

Кулейн улыбнулся.

— Посох, который стал деревом; я воткнул в землю.

Но это иная история иных времен. Нигде земная магия не достигает такой силы, а символы более загадочны.

Вотан не может послать своих демонов на Хрустальный Остров. А если он отправится туда сам, то как простой человек, лишенный величия магии. И он не посмеет.

Гвалчмай встал и посмотрел на словно бы безжизненное тело Утера.

— Все это к делу не относится. Пронести его по стране мы не сможем.

— Я смогу. Я отправлюсь по Древним Путям лунгмей, путями духов.

— А Прасамаккус и я?

— Вы уже послужили своему королю и больше ничего прямо сделать для него не можете. Но скоро на вас нападет войско Вотана. Не мне указывать вам, но я посоветовал бы собрать под знамя Утера столько людей, сколько вы сможете. Скажите им, что король жив и вернется вести их в день Рагнарека.

— Что это за день? — спросил Прасамаккус.

— День величайшего отчаяния, — прошептал Кулейн, встал и отошел к западной стене. Там он преклонил колени, держа в руке Сипстрасси, и в воцарившейся почти полной тишине оба старых воина услышали шепоты глубокой реки, всплески волн у невидимых берегов.

Стена замерцала и раздвинулась.

— Поторопитесь! — сказал Кулейн.

Гвалчмай с Прасамаккусом подняли тяжелое тело Кровавого короля и вошли с ним в открывшийся вход.

Возникли ступеньки, ведущие в пещеру и к глубокой темной реке. У каменного причала покачивалась лодка.

С великой осторожностью они опустили короля на ее дно. Кулейн отвязал чалку и шагнул на корму.

Лодка заскользила по течению, и Кулейн обернулся.

— Скорей назад в башню. Если врата закроются, вам не прожить и часа.

Со всей быстротой, какую позволяла хромота Прасамаккуса, два старых друга поднимались по лестнице. Позади слышались жуткие нечленораздельные звуки, царапанье когтей по камню. Гвалчмай увидел, что врата перед ними замерцали. Ухватив Прасамаккуса за плечи, он швырнул его вперед, нырком последовал за ним и упал на четвереньки на ковер в покое Утера.

За спиной у них была прежняя каменная стена, купающаяся в золотом свете солнца, которое поднималось над восточными холмами и лило лучи в открытые окна.

Викторин и двенадцать его спутников первые три дня ехали без происшествий, но соблюдали все предосторожности. Однако на четвертый, когда они по узкой тропе приближались к густому лесу. Викторин остановил коня.

Его второй помощник, Марк Бассик, молодой человек из хорошего римско-британского рода, подъехал к нему.

— Что-то не так, почтеннейший?

Над ними сияло солнце, тропа скрывалась в лесу над нависающими ветвями. Викторин глубоко вздохнул, испытывая страх. Внезапно он улыбнулся.

— Ты радовался жизни, Марк?

— Да, почтеннейший.

— И жил сполна?

— Думаю, да. Но почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, укрытая за этими деревьями, нас подстерегает смерть. И без славы, без надежды на победу. Только боль, и мрак, и конец радости.

Лицо молодого человека посуровело, серые глаза сузились.

— И что мы должны сделать, почтеннейший?

— Ты и остальные вольны, как поступить. Но я должен въехать в лес. Поговори с легионерами, объясни, что нас предали. Скажи, что каждый, кто захочет бежать, пусть спасается, не стыдясь. Это не трусость.

— Но тогда почему ты должен ехать вперед, почтеннейший?

— Потому что Вотан увидит все, и я хочу показать ему, что не устрашился его коварства, что я приветствую то, что меня ждет. Я хочу, чтобы он понял природу своих противников. Он завоевал Бельгику, Рэцию, Галлию, поставил римлян на колени. Но Британия не уподобится им.

Марк вернулся к легионерам, а их начальник продолжал смотреть на вход в свою гробницу. Викторин поднял круглый щит всадника с задней луки седла и надел его на левую руку. Затем захлестнул поводья своего боевого коня за переднюю луку, выхватил меч и, не оглянувшись, тронул каблуками бока коня. У него за спиной двенадцать легионеров взяли щиты, выхватили мечи и Последовали за ним.

На поляне за первыми рядами деревьев двести готов подняли мечи и луки.

— Ты говоришь, что король жив, — сказал Геминий Катон, сдвигая карты на столе и вставая, чтобы налить в кубок вина, разбавленного водой. — Но, надеюсь, ты простишь мое недоверие.

Гвалчмай пожал плечами и отвернулся от окна.

— Подтвердить это я могу лишь моим словом. Но его считают достойным уважения.

Катон улыбнулся и погладил черную, коротко подстриженную бороду, которая глянцевито блестела, точно смазанная жиром.

— Позволь мне перечислить известные обстоятельства. Высокий мужчина в христианском одеянии оглушил двух стражей и без помех проник в башню короля.

По твоим словам, это был Ланселот легенд. Он объявил, что в теле еще теплится жизнь, и с помощью колдовства увез его из башни.

— По сути все верно, — признал Гвалчмай.

— Но он же заклятый враг короля? Великий Предатель, так?

— Да.

— Так почему же ты поверил ему?

Гвалчмай покосился на Прасамаккуса, который молча сидел у стола. Хромой бригант откашлялся.

— Позволь со всем почтением заметить, полковник, что ты не был знаком с Владыкой Ланса. Забудь бесчисленные истории о его предательстве. Что он сделал?

Спал с женщиной. Кто из нас не был в этом повинен?

Он в одиночку спас Утера, когда изменники убили его отца. Он в одиночку проник в крепость Царицы-Ведьмы и убил Владыку Немертвых. Он не просто воин из сказаний. И в этом деле я твердо верю его слову.

Катон покачал головой.

— Но кроме того, ты веришь, что ему много тысяч лет, что он полубог, чьи владения скрылись под великим западным морем.

Прасамаккус не дал сорваться с языка гневной отповеди. Геминий Катон был не просто способным полководцем. Он преуспел в воинском искусстве, и войско его уважало, хотя и не любило. И, если не считать Викторина, только он мог успешно выступить против готов. Но с Другой стороны, он был чистокровным римлянином, плохо знал обычаи кельтов, предания о магии, легшие в основу их культуры. И Прасамаккус тщательно взвесил каждое слово своего ответа.

— Полководец, оставим историю Кулейна лак Ферага. Вотан попытался — и, может быть, успешно — предательски убить короля. Его следующий шаг — вторжение, а когда он высадится с войском, недостатка в союзниках у него не будет — едва они узнают, что Утер против них не выступит. Кулейн дал нам время подготовиться. Если мы пустим слух, что король жив и вернется, саксы, юты и англы призадумаются. Они слышали о могуществе Вотана, но они по опыту знают, чем оборачиваются попытки противостоять Кровавому королю.

Темные глаза Катона впивались в лицо Прасамаккуса. Молчание длилось несколько минут, потом полководец вернулся на свое место.

— Хорошо, начальник конюшен. Я согласен, что тактически лучше, чтобы Утер был жив, а не мертв. Я послежу, чтобы слухи распространились по всей стране. Но я не могу удалить ни одного рыцаря на поиски Меча.

Все начальники, чего-то стоящие, объезжают селения в поисках добровольцев, и все ополченцы возвращены в казармы. — Он подтянул к себе карты и указал на самую большую, заказанную Птолемеем сотни лет назад. — Вы оба изъездили страну вдоль и поперек. Легко догадаться, где именно Вотан высадится на юге, но у него не одно войско. На его месте я замыслил бы еще высадку, а возможно, и две. У нас слишком мало людей, чтобы оборонять всю страну. Так где, по-вашему, он нанесет удар?

Гвалчмай поглядел на карту страны, названной Альбионом.

— Морские Волки всегда предпочитали этот берег, — он ткнул пальцем в устье Хамбера, — у Петварии. Если Вотан сделает то же, он окажется ниже Эборакума и отрежет нас от юга.

Катон кивнул.

— А если бриганты и тринованты выступят в его поддержку, Британия окажется разделенной на три военных полосы: от Стены Адриана до Эборакума, от Эборакума до Петварии — или даже до Дуробриве, если они поднимутся по Уошу — а оттуда до Андериды или Дубриса. В лучшем случае нам удастся собрать еще десять тысяч воинов, так что общая численность нашего войска составит двадцать пять тысяч. По слухам, у Вотана воинов впятеро больше, не считая саксов, восставших на юге, и бригантов на севере. Чего бы я не дал, чтобы вернулся Викторин с надежными сведениями!

Он оторвал взгляд от карты.

— Гвалчмай, я хочу, чтобы ты поехал к Гаю Геминию в Дубрис…

— Я не могу, полководец, — сказал Гвалчмай.

— Почему?

— Я должен искать Меч.

— Сейчас не время гоняться за тенями, искать иллюзии.

— Может быть, — признал старый воин-кантий. — И все же я должен.

Катон откинулся и скрестил мускулистые руки на кожаном панцире.

— И где же ты думаешь его искать?

— В Камулодунуме. Мальчиком король любил тамошние холмы и леса. У него были там потайные места, куда он убегал и прятался от отца. Я знаю их все.

— А ты? — спросил Катон, оборачиваясь.

Прасамаккус улыбнулся.

— Я отправлюсь в Каледонские горы. Там он повстречал свою единственную любовь.

Катон усмехнулся и покачал головой.

— Вы, кельты, всегда оставались для меня тайной, но я научился никогда не спорить с британскими сновидцами. Желаю вам успеха в ваших поисках. А что вы сделаете, если найдете Меч?

Гвалчмай пожал плечами и посмотрел на Прасамаккуса. Светлые глаза бриганта посмотрели в темные глаза римлянина.

— Мы отвезем его на Хрустальный Остров, где покоится король.

— А потом?

— Не знаю, полководец.

Катон помолчал, задумавшись.

— Когда я был молод, — сказал он наконец, — наш легион квартировал в Аква-Сулис, и я часто ездил верхом по лесам в окрестностях Острова. Нам воспрещался доступ туда. По приказу короля. Но однажды — потому что это было запрещено — трое моих друзей и я отправились на лодке по озерам и причалили под самым высоким холмом. Видите ли, это было веселое дерзание, а мы были молоды. Мы разожгли костер, посидели, болтая и смеясь, а потом уснули. Мне приснилось, что ко мне пришел мой отец и мы поговорили о многих вещах.

Больше всего он говорил о том, как сожалеет, что мы никогда не были близки после смерти моей матери. Сон был прекрасный: мы обнялись, он пожелал мне счастья, сказал, что гордится мной. Утром я проснулся полный свежих сил. Нас окружал туман, мы поплыли туда, где были привязаны наши лошади, и вернулись в Аква-Сулис. И нам пришлось худо: мы вернулись без мечей. Ни один из нас не помнил, чтобы мы их снимали, и ни один не заметил, что их При нас не было.

— Остров — заколдованное место, — прошептал Прасамаккус. — А когда умер твой отец?

— Думаю, ты знаешь ответ, Прасамаккус. У меня есть сын, и мы с ним не близки. — Он улыбнулся. — Надеюсь, когда-нибудь он сплавает на Остров.

Прасамаккус поклонился и вышел из комнаты вместе с Гвалчмаем.

— Мы не можем взяться за это дело одни, — сказал Гвалчмай, когда они спустились на залитый солнцем двор. — Слишком много мест для поисков.

— Я знаю, мой друг. Но Катон прав. Ему против Вотана нужны все его молодые люди. Обойтись он может только без таких дряхлых стариков, как мы с тобой.

Прасамаккус остановился как вкопанный.

— Вот и решение, Гвал. Старики! Помнишь день, когда Утер расколол небеса и появился из тумана во главе Девятого легиона?

— Конечно. Кто способен забыть такое?

— Легатом Пропавшего Легиона был Северин Альбин. Теперь он живет на вилле в Калькарии, и до нее отсюда меньше полдня пути.

— Так ему же за шестьдесят! — возразил кантий.

— А сколько тебе? — оборвал его Прасамаккус.

— Ну, зачем всаживать кинжал в сердце? — заметил Гвалчмай. — Он же богатый римлянин и, уж наверное, разжирел и всем доволен.

— Сомневаюсь. И во всяком случае, он, конечно, знает, где найти тех из Девятого, кто еще жив. Они же служили в собственном легионе Утера, и их к нему привязывают узы покрепче кровных. Он вывел их из Юдоли Мертвых.

— Тому уже больше четверти века. Они наверняка почти все поумирали.

— Так не все же! Может, еще живы десятеро, может быть, сотня. Мы должны их разыскать.

Северин Альбин в каждом дюйме все еще выглядел тем римским полководцем, каким был каких-то пять лет назад. Спина у него была прямой, как копье, темные глаза сохраняли орлиную зоркость. Для него последние двадцать пять лет прошли как сновидение: ведь он вместе со всеми легионерами Девятого провел в аду Пустоты века и века, до того как юный принц Утер Пендрагон спас их и вернул в обезумевший мир. Могущество Рима, достигшее вершины, когда Северин и его легионеры погрузились в Туман, теперь превратилось в тень, а варвары правили там, где некогда законы Рима утверждались легионами, чья железная дисциплина делала поражение немыслимым. Честь обязывала Северина служить Утеру, и он безупречно исполнял свой долг, обучая воинов местных племен по имперскому образцу, сражаясь в одной войне за другой во имя земли, которая для него ничего не значила. Теперь он удалился на покой в свою виллу и читал творения былого времени, которые — во всяком случае, ему — напоминали о вчерашнем дне, поглотившем его жену, детей и все, что он знал и любил. Человек, выброшенный из своего времени, Северин Альбин почти вкушал тихую безмятежность, пока сидел в своем саду и читал Плутарха.

К нему подошел Нико, его приближенный раб, еврей с Греческих островов.

— Господин, два человека у ворот хотели бы поговорить с тобой.

— Скажи, чтобы пришли завтра. Нынче у меня нет настроения заниматься делами.

— Это не купцы из города, господин. Они назвались твоими друзьями.

Северин свернул пергамент и положил его на мраморную скамью возле себя.