Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Братья Бьюкенены (№2) - Провинциальная девчонка

ModernLib.Net / Остросюжетные любовные романы / Гарвуд Джулия / Провинциальная девчонка - Чтение (стр. 2)
Автор: Гарвуд Джулия
Жанр: Остросюжетные любовные романы
Серия: Братья Бьюкенены

 

 


Затем Джон, щедрее остальных наделенный способностью анализировать, решил, что риск слишком велик и никакая прибыль не стоит той опасности, которой они подвергаются: даже самые продуманные планы могут провалиться из-за неучтенной случайности. Поэтому их преступления постепенно становились все более утонченными, типичными для «белых воротничков». Свое образование друзья использовали, чтобы заводить связи.

Первая настоящая удача пришла из Интернета. Используя свои лэптопы последних моделей, они приобрели под вымышленными именами ничего не стоящие акции, наводнили чаты фальшивыми данными и слухами, а потом, когда цена акций взлетела до небес, поспешно их сбыли, прежде чем работники Комиссии по ценным бумагам и биржам спохватились и проверили, что происходит. Доход от их небольшого предприятия составил свыше пяти тысяч процентов.

Каждый украденный или полученный вымогательством доллар переводился на счет «Соуин-клуба» на Каймановых островах. Ко времени окончания колледжа и получения должностей в Новом Орлеане они накопили больше четырех миллионов. Но это только подогрело их аппетиты.

Как-то во время одной из встреч Камерон заявил, что, если бы ими занялся психиатр, наверняка объявил бы их социопатами. Джон с ним не согласился. Социопат не учитывает ничьих потребностей или желаний. Они же, наоборот, были преданы клубу и договору, предусматривающему необходимость делать все возможное для получения желаемого. Их целью было награбить восемьдесят миллионов долларов к сорокалетию самого старшего. И когда Камерон праздновал тридцатый день рождения, половина суммы была уже собрана.

Ничто не могло их остановить. За эти годы связь между друзьями только окрепла, и каждый был готов на все, абсолютно на все, чтобы защитить остальных. Главным вкладом в общее дело были их таланты. Камерон, Даллас и Престон признавали, что Джон был мозговым центром и без него они никогда не достигли бы таких высот. И не могли позволить себе потерять его, поэтому были крайне встревожены его душевным и умственным состоянием.

Джон попал в беду, но они не знали, как ему помочь. Поэтому просто слушали, как он изливает свои горести. При этом неизбежно возникала тема его любимой жены. и Джон излагал им самые последние ужасающие подробности ее агонии. Остальные годами не виделись с Кэтрин из-за болезни последней. Так решила она сама. Хотела, чтобы они запомнили ее прежней, а не теперешней.

Троица разумеется, посылала ей подарки и открытки. Джон был им как брат, и хотя они искренне сочувствовали Кэтрин, все же куда больше их беспокоило его состояние. По общему мнению, с ней все равно было покончено. А вот с ним… Кроме того, они видели то, чего не видел Джон: бедняга семимильными шагами мчится навстречу собственной гибели. Мало того, почти не может сосредоточиться на работе — опасная тенденция, если учесть род его занятий, — а также слишком много пьет.

Вот и сейчас набрался до чертиков. Престон пригласил его и остальных в свой новый пентхаус, чтобы отпраздновать успех последнего предприятия. Они сидели за обеденным столом на обитых плюшем стульях и любовались панорамным видом на Миссисипи. Время близилось к полуночи, и в густо-чернильной тьме сверкала россыпь огоньков. Каждые несколько минут воздух прорезал тоскливый рев сирены. Этот скорбный звук настроил Джона на меланхолический лад.

— Сколь' лет наш' дружбе? — пробормотал он, глотая слова. — Кто н'будь помнит?

— Почти миллион лет, — ответил Камерон, потянувшись за бутылкой виски.

— Довольно долгий срок, парни, как по-вашему? — смешливо фыркнула Даллас.

— Со старших классов, — поправил Престон, — когда мы основали «Соуин-клуб». И больше всего я боялся Джона. Он просто меня подавлял. Всегда был таким самоуверенным и надменным. А уж манеры! Куда там учителям!

— А что ты думал обо мне? — полюбопытствовал Камерой.

— Что ты слишком нервный. И всегда был… ну… постоянно на взводе… понимаешь, о чем я? Да ты и сейчас такой.

— Самый осторожный среди нас, — кивнула Даллас.

— Озабоченный, — добавил Престон. — Вечно чего-то опасался. Тогда как мы с Даллас всегда были более…

— Дерзкими, — вставила Даллас. — И я никогда бы не подружилась ни с кем из вас, не сведи нас Джон вместе.

— Я видел в вас то, чего не замечали вы, — объявил Джон. — Талант и алчность.

— Слушайте, слушайте, — пробормотал Камерой, шутливо отсалютовав стаканом.

— Кажется, мне было всего шестнадцать, когда мы основами «Соуин-клуб»… — протянула Даллас.

— И ты все еще была девственницей? — осведомился-Ну уж нет! Я лишилась девственности в девять!

— Да ну? — воскликнули остальные со смехом.

— Ладно, не в девять. Немного позже, какая разница!

— Господи, каким же мы были наглым маленьким дерьмом1 Воображали себя умнее всех со своим тайным клубом, — вздохнул Престон.

— А мы и были умными, — возразил Камерон. — И удачливыми. Неужели не понимаешь, до чего же мы глупо рисковали1

— И каждый раз, когда в голову взбредало напиться, созывали собрание клуба, — хмыкнула Даллас. — Повезло еще, что не превратились в алкоголиков!

— А кто сказал, что это не так? — снова засмеялся Камерон, Джон поднял свой стакан.

— За клуб, симпатичную сумму, которую мы только сейчас получили благодаря такой миленькой конфиденциальной информации Престона.

— Слушайте, слушайте, — откликнулся Камерон, чокаясь с остальными. — Однако я так и не возьму в толк, как тебе удалось получить эту самую информацию.

— А как по-твоему? — буркнул Престон. — Напоил ее, затрахал до бесчувствия, а когда она отключилась, залез в ее компьютер. И все за одну ночь.

— Так ты ее поимел? — взвыл Камерон.

— «Поимел»! Кто в наше время употребляет подобные термины? — возмутился Престон.

— Интересно, как это у тебя на нее встал? Я видела эту бабу. Настоящая свинья, — объявила Даллас.

— Эй, я всего лишь сделал то, что мне поручали. Думал только о восьмистах штуках, которые мы должны сделать, и…

— И что? — осведомился Камерон.

— А что по-твоему? Зажмурился, ясно тебе? Впрочем, на второй раз меня вряд ли хватит. Придется кому-нибудь из вас меня сменить, парни. Уж очень… тошно, — признался Престон ухмыляясь.

Камерон осушил стакан и взялся за бутылку.

— Сожалею, но надо потерпеть. Отбываешь повинность, пока дама сходит с ума по твоим бугрящимся мускулам и физиономии киношного красавчика.

— Зато через пять лет мы обеспечены на всю жизнь. Можем убираться, даже исчезнуть, если захотим, делать все, что в голову взбредет. Не забывай о нашей цели, — упрекнула Даллас.

Джон покачал головой:

— Вряд ли я выдержу еще пять лет. Со мной уж точно все кончено.

— Эй, держись, дружище! — всполошился Камерон. — Мы слишком много потеряем, если ты сейчас развалишься. Слышишь, Джон? Ты — мозг всей нашей компании. Мы же только…

Он не сразу смог подобрать нужное слово.

— Участники преступного сговора? — нашелся Престон.

— Именно, — подтвердила Даллас. — Но при этом все выполняем порученные нам роли. Не только у Джона есть мозги. Именно я нашла Монка, не помните?

— О, ради Бога, сейчас не время тешить оскорбленное эго, — пробормотал Престон. — И нет никакой нужды напоминать нам о том, как много ты сделала, Даллас. Все мы знаем, как усердно ты работаешь. Собственно говоря, в этом вся твоя жизнь. У тебя ничего нет, кроме этой работы да нашего клуба. Когда в последний раз ты брала выходной, чтобы отправиться по магазинам? По-моему, такого вообще не бывало. Каждый день я вижу тебя либо в черном костюме, либо в синем. А ленч носишь в пакете из оберточной бумаги и, бьюсь об заклад, опустошив его, складываешь и убираешь в карман, чтобы использовать на завтра. Вот признайся, ты хоть раз оплачивала столик в ресторане за всю компанию?

— Хочешь сказать, что я жмотина? — взвилась Даллас. Но прежде чем Престон успел ответить, вмешался Камерон:

— Эй, вы оба, заткнитесь. Какая разница, кто из вас умнее и кто трудится больше? Все мы одинаково в этом замешаны. А знаете, сколько лет получим, если на свет выплывут наши делишки?

— Никто ничего не узнает, — рассердился Джон, — поскольку понятия не имеет, где искать. Я об этом позаботился. Никаких следов, только компьютерные дискеты у меня дома, а к ним не имеет доступа ни один человек, кроме меня. Ни телефонных звонков, ни документов, ни единой бумажки. Даже если полиция или Комиссия по ценным бумагам и биржам нами заинтересуются, не найдут ни единой улики, то есть совершенно ничего, что могли бы нам предъявить. Мы чисты, как утренняя роса.

— Монк может навести на нас полицию. Камерон никогда не доверял курьеру, или «наемной рабочей силе», как называл его Джон. Но они нуждались в ком-то надежном, в том, кто мог бы осуществлять их идеи, а Монк вполне удовлетворял всем требованиям, то есть был таким же жадным и продажным, как они. К тому же, если он не выполнит их требований, может потерять все и навеки, а подобные вещи держат лучше стальных канатов.

— Он работает на нас достаточно долго, чтобы заслужить некую толику доверия, — вступился Престон. — А если донесет в полицию, ему придется куда хуже, чем нам.

— Верно, — пробормотал Джон. — Слушайте, мы, конечно, решили держаться, пока Камерону не стукнет сорок, но, говорю вам, я так долго не протяну. Иногда мне даже кажется, что я теряю… о, черт, не знаю. — Он встал, направился к окну и, заложив руки за спину, уставился на россыпь огней. — Я когда-нибудь рассказывал вам, как встретился с Кэтрин? В Центре современного искусства. Мы оба хотели купить одну и ту же картину, и во время оживленной перепалки я сам не заметил, как влюбился. Господи, между нами просто искры сыпались,.. было на что посмотреть. И даже годы спустя эти искры не погасли. Теперь она умирает, а я только и могу, что глазами хлопать! Черт возьми, неужели ничем нельзя ей помочь?

Камерон переглянулся с друзьями. Те дружно кивнули.

— Мы знаем, как ты любишь Кэтрин, — начал он.

— Только не изображай из нее святую, Джон. Она не совершенна, — заметила Даллас.

— Молодец, высказалась, — пробормотал Престон.

— Ничего, я понимаю. И знаю, что у Кэтрин, как и у всех, есть недостатки. У каждого имеются свои заморочки. Просто она боится вдруг остаться без какой-нибудь вещи, вот и покупает все в двух экземплярах. Например, два одинаковых телевизора стоят бок о бок на столе у ее кровати. Один работает день и ночь, но Кэтрин опасается, что он может сломаться, поэтому позаботилась о немедленной замене. И поступает точно так же, заказывая что-нибудь в магазине или по каталогу. Покупает две вещи, но что тут плохого? Никому от этого хуже не стало, а у нее так мало радостей в жизни. Она мирится с моим существованием, потому что любит меня. — Джон уныло склонил голову и шепотом закончил:

— В ней вся моя жизнь.

— И это мы знаем, — согласился Камерон. — Но нас больше волнуешь ты.

Джон круто развернулся. Его лицо, искаженное гневом, налилось краской.

— Волнуйтесь за себя! Боитесь, что я оступлюсь и все вам изгажу?

— Такая мысль приходила нам в головы, — кивнул Камерон.

— Джон, мы не можем позволить тебе роскошь рехнуться и все провалить, — добавил Престон.

— Не тревожьтесь, не рехнусь.

— Ладно-ладно, — отмахнулась Даллас. — И вот что я предлагаю. Джон скажет нам, когда понадобится помощь. Договорились?

— По рукам, — буркнул Джон.

Приятели сочли за лучшее оставить скользкую тему и до конца вечера обсуждали следующий проект.

Они продолжали встречаться пятничными вечерами, по предпочитали обходить молчанием нарастающую депрессию Джона. Да и никто не знал, что с этим делать.

Прошло три месяца. Наконец Джон сорвался. Он больше не мог вынести страданий Кэтрин, и, кроме того, его финансовое положение было весьма шатким, что, разумеется, казалось ему совершенным абсурдом, если вспомнить о миллионах, лежавших на счету «Соуин-клуба». Миллионах, которых они не имели права коснуться еще пять лет. Он объяснил, что страховка покрывала только жалкую часть расходов на лечение Кэтрин и если его жена протянет еще немного, от ее трастового фонда не останется ни цента, и он окончательно разорится. Если, разумеется, приятели не позволят ему снять часть средств со счета клуба.

— Все вы знаете, как мне нужны деньги, — запротестовал Камерон, — с этим разводом и прочими расходами. Но если мы снимем деньги сейчас и не закроем сразу весь счет, значит, в бумагах останутся сведения, и Служба внутренних доходов…

— Знаю, — перебил Джон. — Это слишком рискованно. Мне не следовало об этом упоминать. Я что-нибудь придумаю.

В следующую пятницу во второй половине дня они встретились в своем любимом баре «У Дули». За окнами хлестал дождь, гремел гром, из динамиков несся голос Джимми Баффетта, певшего о Маргаритавилле, и в общем шуме Джон перегнулся через стол и прошептал вслух свое тайное желание.

Он хотел покончить с собой и изощренной пыткой, терзавшей его день и ночь.

Друзья были потрясены и возмущены, упрекали и журили его за столь крамольные и безумные мысли, но вскоре увидели, что их увещевания не помогают, наоборот, только усиливают его страдания и горе. Резкие слова сразу же сменились участливыми. Чем они могут помочь ему? Что ни говори, а выход всегда найдется.

Они продолжали беседовать, сгрудившись за столиком в углу бара, склонив друг к другу головы, пытаясь отыскать самое приемлемое решение в этой невыносимой ситуации. Позже, уже к полуночи, после долгих споров один из них набрался храбрости высказать то, что было на уме у остальных. Бедной женщине уже вынесен смертный приговор. Если кто-то и должен покинуть этот свет, так именно она, несчастная страдалица.

Если только…

Потом ни один из них так и не вспомнил, кто именно озвучил предложение убить Кэтрин.

Три пятницы подряд они обсуждали эту возможность, но как только дебаты закончились и вердикт вынесли, обратной дороги уже не было. Решение принято единогласно. Все так же отчетливо и ясно, так же очевидно, как высохшая кровь на белом ковре.

Они не считали себя монстрами, не признавали, что все их мотивы вызваны одной алчностью. Нет, они всего лишь интеллектуалы, добившиеся невероятного успеха, работавшие усердно и тяжко, ведущие игру по суровым правилам. Рисковые ребята, внушающие страх посторонним той властью, которую приобрели за последнее время. Их знали как крутых типов, у которых все схвачено, — репутация, которая крайне им льстила. Но несмотря на всю спесь и дерзость, ни у кого не хватало мужества назвать тот план, что они собирались осуществить, его настоящим именем — убийством, поэтому они предпочитали именовать его «событием».

Они и в самом деле были круты, учитывая, что «Дули» находился всего в сотне метров от участка Восьмого района новоорлеанского департамента полиции и преступление задумывалось в окружении детективов и полицейских. Пара агентов ФБР, прикрепленных к полицейскому департаменту, тоже иногда заходили в бар, заодно с начинающими поверенными, надеявшимися завести полезные связи в этом известном местечке. Полиция и судебные адвокаты считали бар своим персональным пристанищем, как, впрочем, изведенные работой и отсутствием денег интерны и лечащие врачи «Черити хоспитал» и Университета Лойолы. Правда, эти слои общества редко общались друг с другом. «Соуип-клуб» тоже держался в стороне. Его члены обычно сидели в углу.

Однако все знали, кто они, и до тех пор пока не начиналась серьезная пьянка, разговор постоянно прерывали коллеги и подхалимы.

О да, наглости и нахальства им не занимать, ибо прямо здесь, среди лучших полицейских Нового Орлеана, они спокойно толковали об эвтаназии.

Беседа никогда бы не зашла так далеко, не имей они к этому времени на примете нужного человечка. Монк и раньше убивал за деньги и без зазрения совести убьет еще раз. Даллас первой заметила его способности в этом направлении и воспользовалась своим влиянием, чтобы спасти Монка от правосудия. Монк понял, что оказался в долгу, который так или иначе следует выплатить. Поэтому и пообещал Даллас, что сделает все, все на свете при условии, что риск разоблачения достаточно невелик, а плата достаточно велика. Если отбросить сантименты, их киллер был прежде всего бизнесменом.

Для заключения устного договора они встретились в одном из предпочитаемых Монком притончиков, носивших простенькое название «Френки», убогой серой лачуге неподалеку от автострады №10, на другой стороне Митейри.

В баре воняло табаком, арахисовой кожурой, которую посетители бросали прямо на обшарпанные доски иола, и тухлой рыбой. Монк клялся, что тут подают лучших жареных креветок на всем Юге.

Он опоздал, но не счел нужным извиниться. Просто уселся, положил локти на стол и перед тем, как взять деньги, скрупулезно изложил свои требования. Монк был человеком образованным — одна из основных причин, по которой Даллас спасла его от смертельного укола <В некоторых американских штатах приговоренным к смерти делают укол с ядом.>.

Им был нужен умный, сообразительный исполнитель, а он идеально для этого подходил. Да и вид у Монка был соответствующий: лощеный и поразительно изысканный, учитывая, что он был, можно сказать, профессиональным преступником. Когда они с Даллас впервые ударили по рукам, он позволил себе похвастаться своей исключительно богатой биографией, включавшей поджог, шантаж, вымогательство и убийство. Полиция, разумеется, не знала о его «подвигах», хотя у них было достаточно улик, чтобы предъявить обвинение в убийстве, улик, намеренно скрытых от суда.

Во время первой встречи, в квартире Даллас, Монк произвел на них неизгладимое впечатление. Они ожидали увидеть громилу, а вместо этого перед ними предстал человек, почти ничем от них не отличавшийся и на взгляд постороннего казавшийся профессионалом высокого класса… пока ему не взглянули в глаза, холодные и безжизненные, как у угря. И если правда, что глаза — зеркало души, значит, Монк уже давно продал свою дьяволу.

Заказав пиво, он развалился на стуле и преспокойно потребовал двойную цену.

— Да вы шутите! — ахнул Престон. — Это вымогательство.

— Нет, убийство, — поправил Монк, — Больший риск означает большие деньги.

— Это не убийство, — возразил Камерон. — Тут случай особый.

— И что тут такого особенного? — хмыкнул Мопк. — Хотите вы, чтобы я убил жену Джона? Или я ошибаюсь?

— Нет, но…

— Но что, Камерон? Неприятна моя прямота? Если хотите, я могу употребить другой термин, но сути дела это не изменит, верно? — Монк пожал плечами и добавил:

— Я хочу больше денег.

— Мы уже сделали вас очень богатым человеком, — указал Джон.

— Совершенно верно.

— Слушай, болван, мы уже договорились о цене! — взорвался Престон, но тут же испуганно оглянулся — проверить, не слышит ли кто.

— И это правда! — бросил Монк, ничуть не тронутый этой вспышкой гнева. — Но вы не объяснили, что делать, так ведь? Вообразите мое удивление, когда я потолковал с Даллас и узнал детали.

— А что Даллас вам сказала? — поинтересовался Камерон.

— Всего лишь, что у вас проблема, которую вы хотите устранить. А теперь, узнав, в чем суть проблемы, я удваиваю цену. И считаю это вполне разумным. Нужно учитывать риск, просто огромный в данном случае.

За этим заявлением последовало гробовое молчание. Наконец Камерон выдавил:

— Сдаюсь. Откуда мы наскребем остаток денег?

— А вот это уже моя проблема, не ваша, — вмешался Джон. — Я даже готов набросить десять штук сверху, если согласитесь подождать, пока не зачитают завещание.

Монк задумчиво наклонил голову.

— Десять штук сверху. Что же, конечно, подожду. Я знаю, где вас найти. А теперь изложите подробности. Известно, кого вы хотите убить, так что остается объяснить, когда, где и сколько она должна страдать.

Потрясенный до глубины души, Джон откашлялся, проглотил полстакана пива и прошептал:

— О Господи, нет! Я не хочу, чтобы она страдала. Несчастная и без этого достаточно натерпелась.

— Она смертельно больна, — пояснил Камерон. Джон кивнул:

— И никакой надежды. Не могу вынести ее мучений. Постоянная, бесконечная боль. Я… —Душевное смятение его было так велико, что он не мог продолжать.

Камерон немедленно пришел на выручку другу:

— Джон окончательно извелся, а когда стал подумывать о самоубийстве, мы решили, что нужно что-то делать.

Монк, завидев официантку, знаком велел ему помолчать. Та поставила на стол наполненные стаканы и сказала, что вернется через минуту принять заказ на ужин.

Дождавшись ее ухода, Монк тихо сказал:

— Послушайте, Джон, я не знал, что ваша жена больна. Похоже, я показался вам слишком равнодушным. Прошу прощения. Мне очень жаль.

— Настолько, чтобы сбавить цену? — оживилась Даллас.

— Нет, так далеко я не заходил.

— Так вы беретесь или нет? — нетерпеливо спросил Джон.

— Заманчивое предложение. Согласитесь, что я, в общем, делаю доброе дело, не так ли?

Он подробно расспросил о состоянии Кэтрин и о том, кто живет в доме. Пока Джон отвечал, Монк подался вперед и подложил ладони на стол. Тщательный маникюр, кожа гладкая, ни следа мозолей. Он смотрел прямо вперед, казалось, погруженный в собственные мысли, словно заранее составляя план действий.

Джон начертил схему расположения комнат, описал систему сигнализации и условия работы прислуги и стал напряженно ожидать новых вопросов.

— Итак, вечерами горничная уходит домой. Как насчет домоправительницы?

— Роза… Роза Винчетти… так ее зовут. Она остается до десяти все дни, кроме понедельника, когда я обычно прихожу домой пораньше, чтобы она могла уйти к шести.

— Какие-то друзья или родственники, о которых я Должен побеспокоиться?

Джон покачал головой:

— Кэтрин разогнала всех друзей много лет назад. Она не любит гостей. Смущается… из-за своего состояния.

— А как насчет родственников?

— Есть дядя и парочка кузенов, но она почти порвала с ними все связи. Называет их белой швалью. Дядюшка звонит раз в месяц. Она старается быть вежливой, но уже через несколько минут кладет трубку. Долгие разговоры ее утомляют.

— А он когда-нибудь забегает без приглашения?

— Нет. Они не виделись несколько лет. О нем можно не беспокоиться.

— Значит, и не буду, — подхватил Монк.

— Я не хочу, чтобы она страдала… то есть когда вы… это возможно?

— Разумеется, — заверил Монк. — Я человек сострадательный и совсем не чудовище. Верите или нет, но я руководствуюсь строгими принципами и несгибаемой этикой.

Ни один из присутствующих не посмел посмеяться над столь, мягко говоря, противоречивым заявлением. Наемный убийца, рассуждающий о морали и этике?! Настоящее безумие! Но все послушно кивнули. Похвастайся Монк, что может ходить по водам, они сделали бы вид, что верят и этому.

Закончив перечислять свои добродетели, Монк перешел к делу и признался Джону, что не терпит излишней жестокости и старается не причинять ненужной боли, но, хотя пообещал, что объекту не причинят страданий, все же в качестве предосторожности предложил Джону увеличить дозу болеутоляющего, которое жена принимала перед сном. Больше никаких изменений обычного режима не требовалось. Джону предписывалось включить сигнализацию, как обычно, перед отходом ко сиу, а потом подняться к себе и больше не выходить. Монк твердо, с уверенностью, которую сообщники нашли непристойно утешительной, гарантировал, что к утру Кэтрин будет мертва.

Он оказался человеком слова. Убил ее ночью. Как он вошел и вышел из дома при включенной сигнализации, осталось загадкой, но словно бы бесплотный Монк быстро и эффективно погрузил страдалицу в вечное забытье.

И чтобы доказать свое пребывание в доме, он положил розу на подушку рядом с ее лицом, предупредив предварительно Джона. Таким образом, он устранял всякое сомнение в том, кому обязан свободой муж и кто должен получить плату за труд.

Джон убрал розу перед тем, как позвать на помощь.

Он даже согласился на вскрытие, чтобы позднее не возникло никаких вопросов. Отчет патологоанатома гласил, что больная задохнулась, пытаясь проглотить целую горсть конфет. Комок глазированной шоколадом карамели размером с кулак был обнаружен в пищеводе. Правда, на шее темнели синяки, но предполагалось, что несчастная, задыхаясь, сжимала себе горло в безуспешной попытке устранить препятствие. Смерть посчитали случайной. Дело было официально закрыто, и тело отдали для похорон. Но оказалось, что эту гору жира пришлось бы нести восьмерым носильщикам, а гроб, как деликатно пояснил распорядитель, пришлось бы делать по специальному заказу. Смущенно отводя глаза и рассыпаясь в извинениях, он сказал вдовцу, что втиснуть покойницу в стандартный гроб красного дерева с атласной подбивкой будет просто невозможно. Он же и предложил решить проблему, кремировав тело, на что муж с готовностью согласился.

Похоронная церемония была короткой и немноголюдной. Присутствовали только несколько родственников Джона да близкие друзья. Камерон пришел, а вот Престон и Даллас отговорились занятостью. Зато, была домоправительница Кэтрин, и Джон, покидая церковь, слышал ее громкие завывания. Позже она встала перед ним в вестибюле, сжимая четки и злобно пялясь на него с выражением: гореть-тебе-в-аду-за-грехи.

Джон, не задумываясь, уволил едва не бьющуюся в истерике женщину.

Присутствовали также двое скорбящих родственников Кэтрин, но они держались позади ничтожно маленькой процессии, шагавшей к склепу. Джон несколько раз оглянулся на мужчину и женщину, отчетливо ощущая их упорные взгляды, но когда понял, что они действуют ему на нервы, повернулся к ним спиной и склонил голову.

Небеса рыдали по Кэтрин и пели ей заупокойную. Пока священник молился над ней, молнии прорезали низко нависшие тучи, гром гремел оглушительными раскатами, а ливень обрушивал сверху потоки воды. И так продолжалось до той минуты, когда урну с пеплом закрыли в склепе.

Кэтрин наконец упокоилась с миром, а мучения ее мужа закончились. Его друзья ожидали, что он будет скорбеть и одновременно радоваться, что жена больше не страдает. Что ни говори, а он любил ее всем сердцем, верно ведь?

Несмотря на то, что все советовали вдовцу немного отдохнуть, он на следующий же день вернулся к работе, утверждая, что должен чем-то заняться, дабы не мучиться тяжелыми мыслями.

Погожим безоблачным днем он ехал по Сент-Чарлз. Солнце грело плечи. Во влажном воздухе висел сладкий запах жимолости. Из динамиков рвалась его любимая «Мне так больно».

Джон припарковался в подземном гараже на обычном месте, поднялся на лифте в свой офис и открыл дверь, на которой висела табличка с его именем. Секретарь поспешила навстречу с выражениями соболезнования. Джон ответил, что жена любила такие чудесные летние дни, а она потом пересказала сотрудникам, что он произносил имя жены со слезами на глазах.

Шли дни, и Джон старался побороть депрессию. Но на работе казался рассеянным и отчужденным, занимавшимся повседневными делами механически, словно по обязанности. Правда, временами он вел себя неестественно жизнерадостно, чем еще больше шокировал подчиненных, относивших его выходки на счет не унявшейся скорби. Поэтому они старались оставлять его в покое, и не тревожить по пустякам. Джон был не из тех, кто изливает свои печали окружающим, и все знали, как он замкнут.

Зато они не знали, что Джон также ведет весьма активную жизнь.

Уже через две недели после «события» он избавился от всяких болезненных напоминаний о жене, включая мебель в стиле итальянского Ренессанса, которую обожала жена. Уволил всех преданных слуг и нанял экономку, никогда не видевшую Кэтрин. Велел перекрасить двухэтажный дом снизу доверху в яркие, бросающиеся в глаза тона и перепланировать сад. Добавил фонтан, который давно хотел установить, тот самый, с херувимом, у которого из ротика лилась вода. Он давно мечтал о таком, но когда показал Кэтрин картинку в каталоге, та объявила фонтан чересчур аляповатым.

Все было сделано, как пожелал Джон. Он выбрал современную мебель из-за изящных, не вычурных очертаний, чистых линий. Дизайнер по интерьерам лично руководила ее расстановкой.

Потом, когда последний грузовик отъехал от дома, хозяин и, о-такая-способная-и-красивая молодая дизайнерша окрестили новую, покрытую черным лаком кровать на свой лад. Прокувыркались всю ночь на дорогом матраце… в точности как он обещал ей год назад.

Глава 2

Тео Бьюкенен, похоже, никак не мог одолеть некий злобный угнездившийся в организме вирус. Он чувствовал, что температура угрожающе поднимается, потому что его трясло в ознобе, а все тело ныло. Но Тео отказывался признать, что болен. Глупости! Ему просто немного не по себе. Он вполне может одолеть легкое недомогание. Кроме того, худшее уже позади. Чертово колотье в боку стихло до тупой пульсации, и он был убежден, что это верный признак выздоровления. Если это та же пакость, что свалила большинство сотрудников в бостонском офисе, значит, пройдет за двадцать четыре часа, и завтра он будет как новенький. Беда только в том, что пульсация в боку не стихала вот уже два дня.

Он решил во всем обвинить братца Дилана. Тот врезал ему мячом, когда они играли в футбол на семейном сборище в Натан-Бей. Ну да, он потянул мышцу, и во всем виноват Дилан, только если плюнуть на боль, она рано или поздно уймется сама собой.

Черт, он чувствует себя стариком, а ведь ему и тридцати трех нет!

Вряд ли эта штука заразна, а у него слишком много дел, чтобы слечь в постель и хорошенько пропотеть. Он прилетел из Бостона в Новый Орлеан, чтобы выступить на юридическом симпозиуме по организованной преступности и получить признание, которого, как он считал, не добьется, если будет просто выполнять свою работу.

Тео сунул пистолет в кобуру. Чертова тяжесть только мешает, но от него требовали постоянно носить оружие, вернее, пока не прекратятся угрозы отомстить, которые Тео получал каждый день с тех пор, как сумел разоблачить и повязать целую банду преступников.

Он надел смокинг, вышел в ванную своего номера и наклонился к зеркальцу, чтобы повязать галстук. И мельком увидел свое лицо. Выглядел он полумертвым. Лоб покрыт крупными каплями пота.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23