Братья Бьюкенены (№2) - Провинциальная девчонка

«Не думай об этом. Пора спать. Расслабься, черт возьми», — твердила она себе.

Еще пятнадцать минут прошло, а у нее ни в одном глазу… Ужасно жарко, кожа горит, простыня повлажнела от пота, и Мишель так устала, что хотелось плакать.

Отчаявшись, она стала считать овец, но когда поняла, что все убыстряет счет, стремясь поскорее дойти до конца, бросила это бесполезное занятие. Все равно что жевать резинку. Мишель никогда не жевала резинку, потому что в бессознательной попытке перетереть ее зубами она принималась шевелить челюстями все быстрее и быстрее, что, разумеется, противоречило самому назначению жвачки.

Господи, о чем только способен думать человек, теряя разум от любви! Ей следовало бы специализироваться в психиатрии. Тогда, возможно, сообразила бы, почему лезет на стенку.

Телевизор! Вот он, выход. Она посмотрит телевизор. Правда, ночью там никогда нет хорошего. На одном из каналов наверняка идет «Телемагазин», Именно то, что нужно. Лучше снотворного.

Мишель отбросила простыню, схватила плед с изножья кровати и потащила через всю комнату. Дверь предательски скрипнула. Почему она раньше не замечала этого? Странно…

Бросив плед на кресло, она вышла в коридор, встала на колени и медленно закрыла дверь. Похоже, это нижняя петля скрипит!

Мишель, продолжая открывать и закрывать дверь, нагнулась, чтобы послушать.

Точно, нижняя.

Потом она решила проверить верхнюю. Встала, взялась за ручку и снова стала открывать и закрывать дверь. Похоже, и эта немного скрипит. Куда она подевала машинное масло? Можно все исправить прямо сейчас, если только вспомнить, где она в последний раз видела чертову банку с маслом. Погодите-ка минуту… гараж! Она там! Мишель поставила ее на полку в гараже.

— Не можешь заснуть?

Он перепугал ее чуть не до смерти!

Мишель подскочила, потянула на себя дверь и влепила створ кой себе по лбу.

— Ой, — прошептала она, отпуская ручку и пытаясь проверить, не идет ли кровь.

И только потом повернулась. И лишилась дара речи. Хоть убейте, лишилась, и все.

На пороге стоял Тео, небрежно прислонившись к косяку сложив руки на обнаженной груди и скрестив голые ноги. Волосы взъерошены, щеки небритые, и, судя по виду, он только сейчас проснулся. Успел натянуть «ливайсы», но не позаботился застегнуть молнию.

Совершенно неотразим.

Она уставилась в узкий треугольник между половинками молнии, но, тут же поняв, куда смотрит, вынудила себя отвести глаза. Воззрилась на грудь, сообразила, что сделала ошибку, и кончила тем, что принялась таращиться на его ноги. Какие у него ноги!

О черт, ей срочно нужна помощь. Теперь она заводится от его ног! Ей необходима терапия, интенсивная терапия, хотя бы для того, чтобы выяснить, каким образом некий мужчина способен свести ее с ума.

Но не просто некий мужчина. Она с самого начала знала, насколько опасно это притяжение. Во всем виновата чертова ограда. Не купи он чертову ограду для маленького Джона Патрика, она нашла бы в себе силы сопротивляться ему. Но сейчас слишком поздно.

Мишель тихо застонала. Пусть Тео здоровый жлоб, она все равно в него втрескалась.

Мишель громко сглотнула слюну. Он выглядит достаточно аппетитно, чтобы… нет, не стоит об этом.

И тут она взглянула ему в глаза. Как ей хотелось, чтобы он подхватил ее своими мускулистыми руками, зацеловал до бесчувствия и понес в постель. Хотелось, чтобы он сорвал с нее сорочку и ласкал каждую частичку тела. Может, это ей следовало бросить его на кровать, стащить «ливайсы» и ласкать каждую частичку тела? Она жаждала…

— Мишель, что ты здесь делаешь в половине третьего ночи. Какой удар ее фантазиям!

— Твоя дверь не скрипит.

— Что? — удивился он.

Мишель пожала плечами и откинула с лица пряди волос.

— Я не слышала тебя, потому что твоя дверь открывается.

— Сколько ты здесь простоял?

— Достаточно долго, чтобы видеть, как ты играешь с дверью.

— Она скрипит.

— Да, я слышал. Дверь скрипит.

— Прости, Тео. Не хотела тебя будить, но поскольку ты проснулся…

— И?..

— Сыграем в карты?

Тео моргнул. Потом его лицо осветила медленная, беспечная улыбка, и голова у нее опять пошла кругом.

— Не желаю я играть в карты. А ты?

— Не очень.

— Тогда почему спрашиваешь?

Под его пронизывающим взглядом она все больше нервничала, только в хорошем смысле. Ощущение было точно таким, как прошлой ночью, когда он поцеловал ее, а это означало, что дело плохо, потому что она мечтала, чтобы этот поцелуй никогда не кончался, и что это, спрашивается, за бред? Она точно сходит с ума. Может, в самом деле обратиться к психиатру за консультацией?

— Пожалуйста, не смотри на меня так.

Она впилась пальцами ног в ковер. Желудок переворачивался. Сердце сжималось.

— Как именно?

— Не знаю, — пробормотала она. — Я не могу спать. Придумай, что делать, пока у меня глаза не начнут слипаться.

— Что ты предлагаешь?

— Кроме карт? — встрепенулась она.

— Угу.

— Можно сделать тебе сандвич.

— Нет, спасибо.

— Оладьи. Как насчет оладий?

Если мерить волнение по шкале от одного до десяти, ее уже перевалило за девять. Имеет ли он хоть малейшее понятие, как сильно она его хочет?

Только не думай об этом. Займись чем-нибудь.

— Я пеку чудесные оладьи.

— Я не голоден.

— То есть как это? Ты всегда голоден.

— Но не сейчас.

Я тону, крошка. Помоги же мне выплыть.

Мишель прикусила губу, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь.

— Телевизор! — выпалила она неожиданно с таким видом словно только что ответила на вопрос, стоящий миллион долларов, и ведущий протягивает ей чек.

— Что?

— Посмотрим телевизор?

— Нет.

Она почувствовала себя так, словно он выхватил у нее спасательный круг.

— Тогда придумай что-нибудь ты, — вздохнула она.

— Такое, что можно делать вместе? Пока у тебя не начнут слипаться глаза?

— Да.

— Я хочу лечь в постель.

Мишель даже не пыталась скрыть разочарование. Что ж, придется снова считать проклятых вонючих овец.

— Ладно. В таком случае спокойной ночи.

Но он и не подумал вернуться к себе. Оттолкнувшись от косяка с грацией большого, ленивого, откормленного кота, он двумя длинными прыжками перекрыл расстояние между ними, почти наступая ей на пятки, и открыл дверь ее спальни. От него слегка пахло лосьоном после бритья, мылом «Дайал» и мужчиной, и она нашла смесь ароматов невероятно возбуждающей. Ах, кого она дурачит! Да чихни он сейчас, она и то загорелась бы.

Тео взял ее за руку, но не сжал. Мишель могла бы без труда отстраниться… если бы хотела. Только она не хотела. Наоборот, судорожно в него вцепилась.

Только тогда он затащил ее в комнату. Закрыл дверь, притиснул к ней Мишель и оперся руками по обе стороны ее лица, вжимаясь в ее бедра своими.

Дерево холодило ей спину, его разгоряченная кожа опаляла живот.

— Господи, как же ты хорошо пахнешь, — прошептал Тео, зарывшись лицом в ее волосы.

— А мне казалось, ты хочешь спать.

— Я никогда этого не утверждал.

Он поцеловал ее шею у самого плеча.

— Не правда… утверждал….

— Нет, — запротестовал он, целуя на этот раз восхитительно чувствительное местечко под ее ухом и доводя этим до безумия.

Мишель задохнулась, когда его зубы осторожно сомкнулись на мочке уха.

— Нет? — прошептала она.

— Я сказал, что хочу лечь. А ты ответила… — Его ладони нежно сжали ее лицо. Несколько долгих секунд он смотрел ей в глаза, прежде чем сказать:

— «Ладно».

Вот теперь она точно знает, что пропала! Он завладел ее ртом в долгом, пылком, страстном поцелуе, сразу сказавшем, как сильно он ее хочет. Губы Мишель раскрылись, и наслаждение молнией пронзило ее до самых кончиков ног, когда их языки сплелись. Она обняла его за талию и начала гладить и ласкать, ощущая твердость его мускулов, а когда стала тереться о его бедра, почувствовала, как он дрожит. Поцелуй все продолжался и продолжался, пока она не вцепилась в его плечи, сотрясаясь от желания. До чего же непристойно и немного пугающе все, что он заставляет ее испытывать сейчас, потому что никогда прежде она не знала такой страсти, такого отчаянного стремления держать и не разжимать объятий. О, как она его любила!

Когда он наконец поднял голову, оба тяжело дышали. Заметив блеск слез в ее глазах, он замер.

— Мишель… хочешь, чтобы я ушел?

Она лихорадочно замотала головой:

— Если ты уйдешь, я умру.

— А вот этого мы не можем допустить, — проворчал он.

Она подергала за его джинсы, безуспешно стараясь стащить их с бедер.

— Потише, милая. У нас впереди вся ночь.

В том-то и беда, что ей необходимо больше, чем всего одна ночь! Ей нужна целая вечность, но она сознавала, что это невозможно, и поэтому решила брать то, что он предлагал, и навсегда сохранить и лелеять в памяти те минуты, что они провели вместе. Она будет любить его, как ни одна женщина на земле: своим телом, сердцем и душой, так, чтобы, когда они расстанутся, он не сумел ее забыть.

Они слились в очередном горячем поцелуе, лаская друг друга языками, но так и не утолили жажды.

Тео отстранился, отступил и стащил джинсы.

Мишель потеряла дар речи. Он был прекрасен. И невероятно возбужден. Она не могла отвести взгляда от этого великолепно вылепленного тела. Его кожа отливала злотом в лунном свете. Она потянулась к бретелькам сорочки, но он отвел ее руки.

— Позволь мне. — И, медленно подняв сорочку над ее головой, отбросил на пол. — Я так мечтал о тебе, — прошептал он. — Но ты куда лучше, чем в моих фантазиях. И когда прижимаешься ко мне… в реальности все просто сравнить нельзя.

— Скажи, что мы делали в твоих фантазиях, и я расскажу тебе мои.

— Нет. Я лучше покажу.

Волосы на его груди щекотали ее соски. Ей так это понравилось, что она потерлась об него. Восставшая плоть прижалась к ней, и Мишель подвинулась так, чтобы их бедра соединились. До чего же это прекрасно — быть в его объятиях.

— В одной из моих фантазий я делаю вот что.

Он подхватил ее и понес к кровати, уложил, развел бедра и встал между ними на колени. Потом снова стал целовать, долго, мучительно, пока она не заметалась по простыне.

И только тогда он лег на бок и коснулся ее живота.

— И еще вот это.

Его пальцы принялись обводить ее пупок, скользнули ниже. Она затаила дыхание.

— Не надо…

— Тебе не нравится?

Он творит настоящее волшебство!

— Нравится… но если ты не остановишься, я…

Продолжать она не смогла. Он сводил ее с ума, дразня, пощипывая, поглаживая, готовя к своему вторжению. Голова его медленно клонилась все ниже… губы прижались к душистой ложбинке между грудями.

— В моей любимой фантазии ты любила это больше всего. Он поцеловал каждую грудь, облизывая соски до тех пор, пока она не выгнула спину. Ее ногти вонзились в его плечи. Она старалась заставить его поднять голову, чтобы лишить рассудка своими губами и языком, но Тео не поддавался, объяснив, что в этой фантазии она кончает первой.

Он лишил ее всякой способности сопротивляться и только потом неторопливо спустился вниз, осыпая поцелуями живот, щекоча пупок кончиком языка, и, наконец, оказался между ее шелковистых бедер.

Мишель плавилась, как снег под солнцем, содрогаясь в блаженных судорогах, выкрикивая что-то несвязное, цепляясь за него.

Какой потрясающий любовник! Нежный, бескорыстный, умелый…

Но тут он принялся терзать ее. За несколько секунд довел до горячечного состояния, но, когда она уже балансировала на грани взрыва, остановился.

— Потерпи, милая. Я сейчас приду.

— Не останавливайся. Только не… Он зажал ей рот поцелуем.

— Должен же я защитить тебя.

И безжалостно оставил ее. Мишель закрыла глаза. Тело пылало, и все же ее, лишенную его тепла, бил озноб. Она зябко повела плечами и уже потянулась за одеялом, когда вернулся Тео и накрыл ее собой. Ей казалось, что его не было целую вечность.

— Итак, на чем мы остановились?

Его самообладание и сдержанность поражали ее… до тех пор, пока она не заметила крупных капель пота, выступивших у него на лбу. Только сейчас она увидела, как туманит страсть его глаза, как крепко сжаты его губы, и поняла, что ему приходится терпеть ради нее.

Его руки вновь принялись разжигать в ней страсть. Но на этот раз она сопротивлялась, стараясь держаться, пока он не потеряет контроль. Однако Тео оказался сильнее. Куда девались мягкость и нежность!.. Да она и не хотела этого. Уносимая волнами наслаждения, захлестнувшими ее, она крепко обняла его, когда он грубо раздвинул ей ноги, приподнял и погрузился в ее тепло.

Его голова упала ей на плечо. Он закрыл глаза в сладостной капитуляции и, испустив громкий, торжествующий стон, прижал ее тело к матрацу и вынудил лежать смирно.

— Я могу продлить удовольствие… с твоей помощью.

Мишель улыбнулась. Он просто лапочка! Продолжая улыбаться, она подалась вперед.

— Не нужно… о Господи, солнышко, чуть помедленнее…

Но она снова шевельнула бедрами, на этот раз резче, и, выгнувшись, забрала его в себя еще глубже.

И Тео сдался: слишком велико было растущее с каждой минутой желание. Отстранившись на миг, он вонзился в нее снова, снова, снова…

Ему хотелось сказать, как она прекрасна, как совершенна, но слова не шли с языка. Острота ощущений, сотрясавших его тело, лишала способности мыслить. Она не позволяла ему снизить ритм, и он еще больше любил ее за это.

Он снова вошел в нее одним финальным выпадом и с оглушительным криком кончил, пока она покорно льнула к нему. И почувствовал себя так, словно умер и родился вновь. Никогда до этой минуты он не испытывал столь поразительного оргазма. И никогда так не выкладывался. Предпочитал какой-то уголок души всегда держать на замке, но с Мишель это оказалось невозможным.

Несколько долгих минут они приходили в себя. Тео понимал, что давит на нее всем своим весом, но не смог найти силы чтобы отодвинуться.

А Мишель не смогла заставить себя перестать его ласкать, Ее пьянило ощущение гладкости кожи под кончиками пальцев. Такой сильный, такой мускулистый и так нежен с ней…

Ее пальцы скользили по его позвоночнику вниз и обратно, сердце билось у его груди, словно стремясь вырваться.

Мишель тихо засмеялась абсурдности своего предположения. И этот гортанный звук вызвал у него улыбку. Опершись на локти, он приподнял голову и взглянул в ее глаза.

— Что тут смешного?

— Столь пылкая страсть уж точно меня прикончит. Так и вижу газетные заголовки: «Секс убивает хирурга»!

— Ничего тут забавного не вижу, — нахмурился он.

Она обхватила его шею, приподнялась и поцеловала в губы.

— А я вижу.

— Лучше береги силы, потому что у нас впереди еще целых девятьсот девяносто девять, а я не позволю тебе развалиться, прежде чем мы закончим.

— Что именно закончим? — поинтересовалась Мишель, делая вид, что не понимает.

Глаза его многозначительно блеснули, и Мишель даже облизнулась, предвкушая, что будет дальше.

— Претворять в жизнь мои фантазии.

— Целую тысячу? — хихикнула Мишель.

— О да, по меньшей мере тысячу.

— Ничего не скажешь, богатое у вас воображение, мистер Бьюкенен. Знаете, есть такие места, где вы можете получить квалифицированную помощь. Они называются клиниками сексуальной терапии.

— Ты и есть вся терапия, которая мне необходима, — ухмыльнулся он.

— Счастлива, что смогла исцелить вас.

— А ты, Мишель? Ты тоже фантазируешь?

— Да, — призналась она. — Только мои фантазии не столь затейливы. В основном одна и та же, и постоянно повторяется.

Он стал покусывать изгиб ее шеи.

— Расскажи….

— Что-то вроде вариации на тему того, что сейчас произошло-тихо пробормотала она. — Но в моих фантазиях…

Он снова поднял голову.

— Ну же, что именно?

— Это я подхватываю тебя и бросаю на постель. На этот раз засмеялся Тео.

— Я тяжелее тебя не меньше чем на двести фунтов, — явно преувеличил он.

— У хирургов необычайно сильные торс и руки: приходится распиливать ребра и кости, так что слабакам в этой профессии делать нечего, — шутливо заверила она.

— Ладно, согласен. Если желаешь поднять меня…

— Не хотелось бы получить смещение межпозвоночного диска, — с сожалением протянула она. — Я всего лишь рассказала, о чем мечтаю, чтобы ты усвоил…

— Что именно?

— Не воображай, что всегда будешь командовать.

— То есть?

— Теперь моя очередь довести тебя до безумия.

— А это мы еще посмотрим.

Он поцеловал ее, коротко и больно, а потом, вскочив, поднял па руки.

— Я весь горю, — объявил он.

— Опять?

Ее пальцы запутались в его растрепанных волосах, разглаживая мягкие пряди.

— Я не в этом смысле, но если будешь продолжать…

— Куда мы идем?

— Говорю же, невыносимо жарко. Пойдем, примем душ. Она была такой умиротворенной и сонной, что согласилась бы на любое его предложение.

— Я потру тебе спинку, а ты потрешь мою.

— Нет. Я потру тебя спереди, а ты можешь…

Мишель прикрыла ему рот рукой.

— Сообразила.

Десять минут спустя их кожа буквально скрипела от чистоты. Вода, правда, остыла, но это не охладило их страсти. Чувствуя себя бесшабашной и легкомысленной, она встала на носочки и прошептала очередную фантазию ему на ухо и при этом не стеснялась в деталях. А когда закончила, Тео смутно поразился тому, что еще способен держаться на ногах.

Она прижала его к кафелю и лишила рассудка пламенными влажными поцелуями, медленно прокладывая дорожку вниз по мокрой коже.

У него не осталось сил отнести ее обратно в постель. Между исступленными поцелуями они кое-как вытерли друг друга и измученные, повалились на кровать. Тео перевернулся на спину. Мишель приподнялась на локте, и обвела крохотный шрам оставшийся после операции, и, нагнувшись, нежно его поцеловала. Тео улыбнулся, не открывая глаз.

— Ты делаешь это со всеми своими пациентами?

— Целую их шрамы?

— Угу.

— Естественно. Приходится по долгу службы.

— Как это? — зевнул он.

— Это часть той клятвы, которую дают все врачи. Поцелуешь — и больному сразу становится легче.

Мишель натянула на себя простыню. Веки сами собой опускались. Она уже почти заснула, когда Тео подтолкнул ее.

— Мишель!

— Хм-м-м?

— Я нашел лучшую твою черту.

— Какую? — сонно пробормотала она.

Он стянул простыню и положил руку ей на грудь. Не будь она так измучена, наверняка попросила бы его объяснить, почему все мужчины так одержимы женскими грудями, но тут вдруг сообразила, к какому месту прижата его рука, и слезы брызнули из глаз. Ну как она может не любить этого человека?

Под его ладонью билось ее сердце.

Глава 28

На следующее утро Мишель проснулась только в четверть одиннадцатого. Потянулась, перевернулась на живот и обняла подушку, на которой прошлой ночью лежала голова Тео. И снова зажмурилась при мысли о том, что произошло. Но счастье длилось недолго. Вмешалась грубая реальность. Сейчас четверть одиннадцатого, а она должна была встретиться с друзьями у клиники в восемь. Мэри Энн непременно ее убьет.

Неужели до сих пор ждет в своей машине? Нет, конечно, пет. Она непременно подъехала бы к дому.

Двадцать минут спустя Мишель, одетая в шорты цвета хаки, голубую блузку без рукавов, длинные носки и одну теннисную туфлю, была готова к выходу. Сбежав по ступенькам, она остановилась в прачечной и прислонилась к стиральной машине, чтобы надеть вторую туфлю. Пришлось отправиться на поиски Тео. Он сидел в библиотеке в ее кожаном кресле и говорил по телефону. На краю стола примостился Ноэ. Завидев хозяйку, он улыбнулся.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — кивнула она и, усевшись на диван, принялась завязывать шнурки. Краем глаза она заметила, что Тео положил трубку, но ей почему-то было совестно на него смотреть: слишком жива была память о том, что они проделывали ночью.

Наверное, она стесняется, потому что Ноэ здесь.

— Хорошо спала? — спросил Тео.

— Да, но я должна быть в клинике уже несколько часов назад. Она никак не могла развязать узел на шнурке. И все потому, что слишком нервничает.

«Дыши ровнее, — велела она себе. — В конце концов, ты взрослый человек. И веди себя соответственно».

— Мэри Энн…

— Уже в клинике. Ноэ впустил ее и подругу. Они приезжали сюда около половины девятого. Искали тебя.

Мишель наконец сумела распутать узел и поспешно завязала шнурки. Она так смущалась, что не услышала шагов Тео. Но он неожиданно вырос перед ней. Шнурок на его левой туфле волочился по полу. Не успев сообразить, что делает, она снова нагнулась, старательно завязала бантик и встала.

Но Тео больше не позволил ей его игнорировать. Приподнял ей подбородок, чтобы заставить взглянуть на себя, нагнул голову и поцеловал ее. Похоже, ему было совершенно безразлично присутствие Ноэ. Он никак не хотел ее отпускать, и под напором настойчивых губ Мишель приоткрыла свои и вернула поцелуй.

Ноэ поднялся и бесшумно вышел. Тео обнял Мишель и прошептал:

— Хочешь подурачиться?

— По-моему, именно это мы и делали прошлой ночью. Кроме того, это была всего лишь разминка.

Мишель попыталась вывернуться из его объятий, но он лишь крепче сжал руки.

— Мишель, тебе стыдно из-за вчерашнего?

Она подняла глаза и увидела его встревоженное лицо.

— Я врач, Тео. Меня ничто не может смутить.

И с этими словами она припала к нему губами, вкладывая в поцелуй всю душу. Язык коснулся его языка раз, другой, и, отстранившись, она с удовлетворением заметила в его глазах знакомое выражение «я-хочу-сорвать-с-тебя-все-до-последней-питки».

— Мне нужно работать, — объявила она, ловко выскальзывая из его объятий.

— В общем-то уже нет. Мэри Энн и та другая женщина, Синди, кажется, приведут истории болезни в порядок куда быстрее, если ты не станешь вмешиваться. Мне приказано всячески тебя занимать.

— Она такого не говорила….

— Еще как говорила. Сказала, что ты слишком большая копуша и придира. Это ее слова, не мои. Кстати, звонил твой отец и передал, что Джон Поль вывез свою мебель и обещал починить все, что может.

— Вряд ли он сумел утащить в одиночку письменный стол или диван.

— Ему помог какой-то парень по имени Арти. Итак, ничто тебя больше не смущает?

— Ничто, — солгала она.

— Тогда почему ты покраснела, когда я поцеловал тебя? Подумаешь, всего лишь пожелал доброго утра!

Вместо ответа она отправилась на кухню, но Тео неумолимо шел по пятам.

— Я думала о Ноэ. Не хотела его конфузить.

Мысль о сконфуженном Ноэ показалась Тео совершенным абсурдом. Ноэ услышал его хохот и заглянул в дверь.

— Что за веселье?

— Так… просто… — пробормотала Мишель, протискиваясь мимо него. Открыла холодильник, чтобы вынуть банку диетической колы, и замерла. Еще вчера вечером полки были почти пусты, а сейчас просто ломились от продуктов и напитков. Она нашла колу в самой глубине, схватила банку и закрыла дверцу, но туг же снова открыла, боясь, что все это ей привиделось. Но увидела упаковки настоящего сливочного масла и сразу поняла, кто все это устроил.

— Ноэ просто не умеет конфузиться, верно? — спросил Тео друга.

— Конфузиться? Это насчет чего?

— Секс. Ты ведь знаешь, что такое секс?

— Еще бы! Как-то читал об этом в книжке. Думаю как-нибудь попробовать на деле.

Оба откровенно наслаждались, подтрунивая над ней. Мишель присела на стол и только тогда заметила на тумбе трехслойный шоколадный торт. Ноэ схватил полотенце и поднял крышку на большом железном котелке. Пряный запах гамбо наполнил комнату.

— Когда это вы успели его сварить? — удивился он. — Какой аромат!

Мишель никак не могла вспомнить, что наказывал отец. Насчет чего соврать? Что она сделала: сварила гамбо или испекла торт? Но тут Ноэ спросил, не хочет ли она кусочек домашнего хлеба. У раковины лежал французский батон, завернутый в вощеную бумагу.

— К гамбо была приложена открытка?

— Не видел, — покачал головой Ноэ.

— Значит, это я его состряпала, — улыбаясь, солгала она. Тео вынул из холодильника молоко и поставил на стол.

— Вижу, ты всю ночь трудилась не покладая рук. И торт тоже пекла?

Чувствуя себя последней идиоткой, она спросила:

— К торту была приложена открытка?

— Нет.

— Значит, полагаю, и это тоже я.

— Ну а хлеб?

— Открытки не было? — осведомилась Мишель, стараясь сохранять серьезный вид.

— Не заметил.

— Обожаю печь хлеб среди ночи.

Тео выложил на стол коробку «Фростид флейкс», коробку отрубей с изюмом и несколько плиток мюсли и предложил Мишель выбирать. Потом достал ей ложку.

— Значит, та леди, прокравшаяся сквозь заднюю дверь с батоном в руках, не морочила мне голову, когда утверждала, это ты испекла его в ее доме прошлой ночью и забыла захватить домой?

Мишель уже было все равно. Где, черт возьми, эти дурацкие открытки? Неужели отец решил сменить тактику и забыл сказать ей? И что теперь она должна говорить? Если признаться во всем, отец посчитает, что она подрывает основы дела, целью которого было удержать Тео в Боуэне.

Нет, она не подведет отца, не позволит обвинить себя в предательстве.

— Все верно, — объявила Мишель. — Как только ты заснул, я спустилась вниз, сварила гамбо, испекла торт, а потом села в машину и отправилась к…

Она осеклась. Тео не назвал имя женщины, принесшей хлеб, а сама она не могла вспомнить, кому поручил задание отец.

— …подруге, — ловко вывернулась она, — испекла пару батонов.

— И не забудь бакалейный магазин.

— Что? О да, я остановилась по пути у магазина.

Тео оседлал стул, заложил руки за спину и строго спросил:

— Значит, ты стоишь на своем?

— Да, — заулыбалась Мишель, — если, разумеется, ты не нашел пару открыток с надписью «Добро пожаловать в Боуэн». В этом случае придется изменить показания.

— Передай Джейку мою благодарность.

— За что это? — с невинным видом спросила она.

— Эй, Майк, хочешь гамбо? — окликнул Ноэ, шаря по ящикам в поисках половника.

— На завтрак? Обойдусь мюсли.

— А ты, Тео?

— Еще бы! А знаешь, что здорово идет с гамбо? Картофельные чипсы.

— Извините, нет у меня никаких чипсов. Они все равно вредны. Слишком много натрия.

— А в гамбо его не хватает, так что равновесие соблюдено, — возразил Ноэ.

— Но у тебя есть чипсы. Два огромных пакета. Настоящие, не то что эта картонная низкокалорийная дрянь. Забыла, что купила их в бакалее прошлой ночью?

— Кажется, да.

— А знаешь, что здорово идет с гамбо и чипсами? — в свою очередь заявил Ноэ.

— Что именно? — заинтересовался Тео.

— Холодное пиво.

— Я — за.

Тео встал и направился к холодильнику. Мишель покачала головой:

— Гамбо, картофельные чипсы и пиво в половине одиннадцатого утра?

— Уже одиннадцать, и мы на ногах с самого рассвета. И не хмурься, солнышко. Позволь нам развратить тебя. Присоединяйся.

— Она что, фанатик здорового питания? — удивился Ноэ.

— Похоже, что так. Ее кредо: «Если это вкусно, поскорее выплюни».

— Когда вам, мальчики, произведут множественное шунтирование, вспомните этот наш разговор.

— Я говорил с доктором Робинсоном, — сообщил Ноэ. Он уже успел найти половник и разливал гамбо по тарелкам. Тео в это время открывал пакет с чипсами.

— И?.. — Мишель ждала продолжения.

Ноэ поставил тарелки на стол, схватил две ложки и уселся.

— Он сумел вспомнить только двоих, доставивших ему немало неприятностей, и сейчас я проверяю обоих. Одним был пожилой тип по имени Джордж Эверетт. Вы его знаете, Майк?

— Никогда не слышала.

— Эверетт отказался оплатить счет, потому что Робинсон не вылечил его от несварения желудка. У Эверетта были проблемы с алкоголем, в которых он тоже винил доктора. Утверждал, что не напивался бы каждую ночь, не будь боль такой нестерпимой. Так или иначе, Робинсон представил счет в инкассирующее агентство, а Зверетту это пришлось не по вкусу. Он полез в бутылку, позвонил доктору и стал угрожать.

— А кто другой?

— Он назвался Джоном Томпсоном, но сомневаюсь, что это его настоящее имя. Он был у доктора всего раз, за день-другой до того, как Робинсон закрыл лавочку и отослал Майк истории болезни. Томпсон — наркоман из Нового Орлеана. Добрался до Боуэна, видимо, в надежде, что здешние врачи окажутся более сговорчивыми. Так или иначе, он пожаловался Робинсону на жуткую боль в спине и попросил выписать болеутоляющее. Потребовал какое-то сильнодействующее средство, причем знал, что именно просить. Когда Робинсон отказался, наркоман взбесился и принялся ему угрожать.

— Он пожаловался на Томпсона в полицию?

Прежде чем ответить, Ноэ глотнул пива.

— Следовало бы, но он уже уезжал и не хотел лишних проблем. Во всяком случае, именно так он мне сказал.

— Бьюсь об заклад, Томпсон попытал счастья у других врачей в Сент-Клере, — заметила Мишель.

— Я так и подумал, — кивнул Ноэ ухмыляясь. — И успел все проверить. Обожаю вытаскивать докторов из постели с утра пораньше. Даже если ваше предположение верно, Томпсон воспользовался другим именем. Никто ничего о нем не помнит.

— Иными словами, тупик.

— Думаю, вам пора закрыть эту тему, — решила Мишель. — И перестаньте волноваться. Я приведу в порядок клинику, поставлю на окна и двери запоры понадежнее и начну принимать пациентов. Предлагаю и вам заняться своими делами.