В автомобиле, когда они возвращались из здания суда, Делла Стрит сказала Мейсону:
      — Шеф, ты определенно озадачил этого эксперта.
      — Конечно, — сказал Мейсон, — перед нами все еще стоит проблема передаточной надписи на чеке. Обрати внимание, Делла: это, черт возьми, самое весомое обвинение, потому что совершенно очевидно, во-первых, что Джозефина Кемптон скорее всего единственный человек на земле, кому эта подделка могла принести выгоду.
      — Почему ты сказал «скорее всего»? — спросила Делла Стрит. — Она и есть единственный человек, который мог получить выгоду от этой подделки.
      Мейсон покачал головой:
      — Есть еще один человек, который мог получить от этого выгоду.
      — Боюсь, что я не совсем понимаю. И потом, что ты скажешь по поводу ее кровавого отпечатка пальца на чеке?
      — Если она лжет, — сказал Мейсон, — то у нее, конечно, вполне могла быть кровь на руках после убийства Эддикса. А если она говорит правду, то кто-то оттиснул ее палец на чеке, пока она была без сознания.
      — А кровь?
      — Ей могли капнуть кровь на палец, а может быть, кровь была от гориллы с порезанной ступней, той самой, что так дружелюбно относилась к ней.
      — Но каким образом можно доказать, что там произошло на самом деле?
      — Нам нужно кое-что предпринять для расследования этой фазы дела, Делла, — сказал Мейсон. — Я сейчас остановлюсь вот здесь, на бензоколонке. Ты позвонишь в Стоунхендж и узнаешь, там ли брат Эддикса. Как я понял, он прилетел на самолете из Австралии и занимается делами, которые Бенджамин Эддикс не завершил.
      — И если он там?.. — спросила она.
      — Скажи ему, что я хочу с ним встретиться по важному вопросу, — ответил Мейсон.
      — Но, шеф, не лучше ли выяснить все вопросы с его поверенным? Он не…
      — Поверенные не представляют его интересов, — сказал Мейсон, — поверенные представляют банк, являющийся исполнителем завещания. Я не собираюсь обсуждать с ним вопросы, связанные с наследством. Я хочу побеседовать с ним совершенно по другому поводу. Мне нужна его помощь для того, чтобы обнаружить кое-какие ключи к разгадке тайны.
      — А полиция не посмотрит на это косо?
      — Возможно. — Мейсон остановился у бензоколонки и сказал служащему: — Налейте полный бак, а мы пока позвоним.
      Делла Стрит зашла в телефонную будку на станции, набрала номер и мгновение спустя подбежала к машине:
      — Он говорит, что готов встретиться в любое время, шеф, и что ему очень хочется поговорить с тобой. По-моему, его зовут Герман Барнуэлл. Что ему передать — когда тебе будет удобно?
      — Прямо сейчас, — сказал Мейсон, — передай, что мы едем к нему.
      Делла Стрит вернулась в телефонную будку и вскоре вышла из нее.
      — Он определенно очень хочет с тобой встретиться, шеф. Он сказал, что в Австралии много читал о тебе.
      — Отлично, — сказал ей Мейсон. — Мы с ним побеседуем, и, возможно, нам удастся кое-что разузнать.
      Служащий станции кончил заправлять машину и принялся наводить блеск на ветровом стекле.
      Мейсон уплатил за бензин, выехал с заправочной станции и помчался по шоссе, лавируя в плотном полуденном потоке машин.
      Делла Стрит, давно привыкшая к манере Мейсона водить машину, откинулась назад на сиденье и повернула зеркало заднего вида в свою сторону, чтобы следить, не появятся ли патрульные машины.
      Мейсон влезал во все щели, какие только открывались в плотном потоке машин. И едва они выехали на бульвар, где движение было не таким оживленным, как он прибавил газу.
      — В это время они обычно и ловят лихачей, — предупредила Делла Стрит.
      — Я знаю, — коротко ответил Мейсон, — но я напал на горячий след. И не могу ждать, пока он остынет.
      — Какой след? — спросила она. — Или у тебя есть от меня какие-то секреты?
      — Когда я приехал к Бенджамину Эддиксу на следующий день после стычки с гориллой, — сказал Мейсон, — он был очень возбужден и сильно нервничал. Одна сторона лица у него была скрыта под повязкой.
      — Правая сторона?
      — Правая сторона. Та самая, где были царапины — большинство из них.
      — Ну и что? — спросила она.
      — Там, где у него не было повязки, — ответил Мейсон, — а она закрывала всю правую сторону и часть левой, он выглядел вполне ухоженным.
      — А почему бы и нет?
      Делла Стрит увидела, что Мейсон больше не собирается отвечать ни на какие вопросы — все его внимание было поглощено машиной, а на той скорости, с которой они ехали, для этого требовались все его способности.
      — Если мне удастся получить разрешение осмотреть дом, — коротко сказал ей Мейсон, — я хочу, чтобы ты держалась от меня подальше.
      — Что я должна делать?
      — Держаться от меня подальше.
      — И на каком же расстоянии?
      — На достаточном. И ни при каких обстоятельствах ты не должна пытаться встревать в непредвиденные ситуации, которые могут возникнуть.
      — Господи, да о чем ты говоришь?
      — Если мы обнаружим еще одну гориллу, — сказал Мейсон, — ты не должна пытаться мне помочь. Как бы ни складывались обстоятельства, я хочу, чтобы ты как можно быстрее убежала. Прыгай в машину, доезжай до ближайшего телефона и вызывай полицию.
      — Но, шеф, я не понимаю. Ты думаешь, что в доме спрятана горилла? Этого не может быть.
      — Гипноз — это такая штука, — сказал Мейсон, — о которой нам известно сравнительно мало. Предположим, что ты в состоянии загипнотизировать гориллу. Тогда встает проблема, каким образом управлять ее сознанием. Она будет совершать непредсказуемые поступки.
      — Шеф, ты меня разыгрываешь или пытаешься напугать. Ты же не поверишь, ты просто не мог поверить всей той ерунде, которую миссис Кемптон рассказывала о загипнотизированной горилле, убившей Бенджамина Эддикса.
      Мейсон усмехнулся.
      — Ты ведь не поверил, правда же?
      — Делла, — сказал Мейсон, — я думаю, что здесь-то и скрывается разгадка, которую мы все проглядели. Мне кажется, что если ты будешь со мной и у вас будет возможность убежать, то мы сможем узнать, в чем эта разгадка заключается. С другой стороны, если ты будешь находиться слишком близко от меня, мы можем вдруг обнаружить, что оба попали в ловушку. Так что, пожалуйста, держись поближе к двери и при первом же признаке опасности беги за полицией.
      — Опасности с чьей стороны?
      — Со стороны загипнотизированной гориллы.
      — А как же ты?
      Мейсон усмехнулся:
      — Смелость — лучшее противоядие от опасности, помнишь, Делла? Я уверен, что со мной все будет в порядке.
      — Мне все это не нравится, — сказала она нахмурившись.
      Мейсон свернул на Олив-стрит.
      — Ну, вот мы и приехали, Делла. Я вижу, произошли некоторые перемены.
      — Я бы сказала, что довольно заметные перемены, — сказала Делла Стрит. — Новый хозяин, похоже, гораздо более общителен, чем его покойный брат.
      Железные ворота были распахнуты настежь. Посыпанная гравием дорожка приветливо изгибалась в зелени газонов. Охранника не было.
      Мейсон напоследок еще раз предупредил Деллу:
      — Если Герман Барнуэлл предложит мне осмотреть дом в поисках ключей к разгадке, Делла, — а я почти уверен, что он постарается выказать готовность к сотрудничеству, — я хочу знать наверняка, что тебя с нами не будет. Стой у самого выхода и делай вид, что тебя интересуют картины, украшения интерьера — словом, все что угодно, только не убийство.
      — У меня уже мозги закипают от напряжения — так я стараюсь понять, зачем тебе это нужно, но я до сих пор…
      — Вот мы и приехали, — сказал Мейсон.
      Он остановил машину перед домом. Распахнулась дверь, и оттуда вышел встретить их коренастый, крепко сложенный мужчина. Его зубы сверкнули в быстрой улыбке. Говорил он с заметным австралийским акцентом.
      — Мистер Мейсон, как я полагаю. Очень рад вас видеть. Когда вы позвонили мне, я едва поверил в такую удачу. Я читал много статей о ваших расследованиях. А это мисс Делла Стрит, ваша секретарша? Для меня, конечно, большая честь, что вы посетили меня здесь. Ну разумеется, вы понимаете, я прибыл совсем недавно. У меня еще не было возможности как следует здесь осмотреться. Дом нуждается в основательной уборке. Я еще не успел даже нанять слуг. Собственно говоря, предварительные переговоры с агентствами по найму показали, что это будет весьма не просто.
      — А как вы справляетесь с гориллами? — спросил Мейсон.
      Герман Барнуэлл широко взмахнул рукой:
      — Их больше нет. Я продал все — оборудование, клетки, стадо — все скопом — зоопарку. Когда об этой сделке сообщат в прессе, я надеюсь добиться большего успеха в решении проблемы прислуги. Но входите же и скажите, что я могу для вас сделать, если это в моих силах. Я в самом деле очень рад вас видеть здесь. — Он широко распахнул дверь и сказал: — Проходите прямо через холл в большую гостиную, если вы ничего не имеете против. Боюсь, мне придется самому заняться напитками. Вам шотландского с содовой? Или вы предпочитаете коктейль?
      — Шотландский с содовой вполне меня устроит, — сказал Мейсон, — но мы, к сожалению, спешим. Я полагаю, вы не очень занятой человек и…
      — Нет, нет, нисколько, мистер Мейсон. У меня уже было предварительное совещание с мистером Хардвиком — поверенным, ответственным за исполнение завещания, и я уже проверил несколько счетов вместе с мистером Херши, пытаясь что-нибудь понять в довольно запутанных деловых операциях моего брата. Разумеется, все это большей частью в руках банка, но банку нужно знать мои намерения в этой связи. Возможно, вас заинтересует тот факт, мистер Мейсон, что я отдал распоряжение банку ни при каких обстоятельствах не опротестовывать те пункты завещания, по которым Джозефина Кемптон должна получить часть наследства.
      — Конечно, — заметил Мейсон, — ее обвиняют в убийстве, и если она…
      — Она не убивала его, — спокойно произнес Герман Барнуэлл. — Я знаю, что она не убивала.
      — Вы знаете?
      — Да.
      — Могу я спросить, откуда вам это известно?
      — Для меня достаточно того, — сказал Герман Барнуэлл, — что миссис Кемптон не убивала моего брата. Мой брат пытался скрыться от своего прошлого. Не имеет смысла темнить, мистер Мейсон. Вы слишком проницательны, чтобы вас могли обмануть дешевые уловки. Мы с братом не испытывали друг к другу особенной приязни. Я даже не буду пытаться изображать это — ну, может быть, перед широкой публикой — да, но перед вами — нет. Бенджамин был в крайней степени эгоистичен. Мы вместе жили какое-то время в Австралии. У нас был общий бизнес, связанный с шахтами. Возникли сложности с законом. Один человек, вставший нам поперек дороги, погиб. Он был убит. Я не хочу сказать, что именно Бенджамин убил этого человека. Хотя некоторые обстоятельства указывали на это. Полиция расследовала дело кое-как. Они считали, что это я совершил убийство. Меня судили и признали виновным. Однако вскоре открылись новые обстоятельства, свидетельствовавшие в мою пользу, и я был оправдан. Бенджамин, однако, бесследно исчез. К его счастью, у него никогда не брали отпечатков пальцев, и он мог ускользнуть от всех.
      — И вы не знали, где он? — спросил Мейсон.
      — Я считал его погибшим. Бенджамин был очень хитер. У него была небольшая яхта. Он вышел в море на этой яхте, когда надвигался шторм. Через два дня была обнаружена плавающая вверх килем яхта. Никаких следов Бенджамина на ней не обнаружили. Естественно, все решили, что он погиб.
      Мейсон нахмурился.
      — То есть он убежал и оставил вас одного разбираться с обвинением в убийстве?
      — Не совсем так. Полицейские неправильно истолковали имеющиеся показания. Мой брат бежал.
      — У меня есть основания полагать, — сказал Мейсон, — что у вашего брата могла быть горилла, которую он не держал в клетке.
      — Что?
      — Именно так — горилла, о которой знали только двое или трое.
      — Но… Боже мой, мистер Мейсон, где же, по вашему, он мог держать такую гориллу?
      — Я как раз хотел бы, чтобы вы помогли мне это выяснить.
      Глаза Германа Барнуэлла сузились.
      — Боюсь, что я не улавливаю вашу мысль, мистер Мейсон. Даже сама идея мне кажется абсурдной.
      — Я не уверен, что и сам улавливаю свою мысль, — сказал Мейсон, — но мне желательно, если можно, немного осмотреться здесь. Естественно, я хотел бы, чтобы вы меня сопровождали. Я вообще сомневаюсь, обыскивала ли полиция все помещения.
      — Ну конечно же, — сказал Герман Барнуэлл, — посидите, пожалуйста, пока я приготовлю напитки. Вы знаете, мистер Мейсон, у меня тоже было такое неприятное чувство, что полиция все свое внимание посвятила вещам и так слишком очевидным. Мне даже кажется… Однако мне не хотелось бы говорить о том, что я не могу доказать, и я не хотел бы пугать вашу секретаршу. Вам виски с содовой? И вам, мисс Стрит, я полагаю, тоже?
      — И мне тоже, — сказала она. — Если вы не возражаете, я пока выйду в холл. Мне очень хочется хорошенько осмотреть ту греческую вазу, в которой были найдены вещи.
      — Чувствуйте себя как дома, — сердечно предложил Герман Барнуэлл, — не стесняйтесь.
      Он вышел из комнаты, и через несколько мгновений появился Мортимер Херши.
      — Добрый день, мистер Мейсон. Я только что вернулся из суда. Я совершенно не ожидая застать вас здесь.
      Подойдя к адвокату, он пожал ему руку, потом повернулся к Делле:
      — Здравствуйте, мисс Стрит.
      Мейсон махнул рукой.
      — Делла решила взглянуть на каменную вазу в холле.
      — Ну, это же совершенно естественно, — сказал со смехом Херши, — я ее прекрасно понимаю. Вы и в самом деле продемонстрировали выдающиеся дедуктивные способности, мистер Мейсон. И таким образом случайно спровоцировали довольно занимательную цепь событий.
      — Я надеюсь, — сказал Мейсон, — что смогу сделать кое-что по тому же методу и сегодня. Я уже сказал мистеру Барнуэллу, что хотел бы удостовериться, нет ли здесь гориллы, которую держали не в клетке.
      — Я полагаю, об этом нечего и думать, мистер Мейсон, — рассмеялся Херши. — Все животные, за единственным исключением той обезьянки…
      Комнату прорезал отчаянный крик ужаса Деллы Стрит:
      — Шеф! Сзади!
      Мейсон обернулся.
      Делла Стрит вбежала в комнату.
      — Что там было? — спросил Мейсон.
      — Позади вас! — воскликнула она. — Я лишь мельком видела сквозь дверь — ужасная оскалившаяся горилла…
      Эхо выстрела разнеслось по дому. Потом прозвучал второй и третий выстрелы, затем наступила тишина.
      Где-то с грохотом упал стул.
      — Назад! — закричал Мейсон секретарше. — Назад! Делай, что я говорил говорил! Выполняй инструкции!
      Какое-то время Делла Стрит с изумлением смотрела на него, словно не понимая, о чем идет речь.
      Неожиданно из двери, ведущей в кухню, показалась огромная горилла — с вытаращенными глазами и застывшим оскалом, напоминавшим ухмылку.
      — Боже мой! — воскликнул Херши и бросился бежать, оглядываясь через плечо.
      Оскалившаяся горилла неуклюже ковыляла в сторону Мейсона. Пальцы громадной волосатой руки опирались на пол. В другой руке она держала сверкающий кухонный нож.
      — Помогите! Помогите! — закричал Херши и бросился к двери, но, споткнувшись о стул, растянулся на полу. Он схватил Мейсона за полу пиджака, чтобы подняться, продолжая кричать: — Бегите! Помогите! Пустите меня!
      Громадная горилла устремилась прямиком к Мейсону.
      Херши выхватил револьвер. Пытаясь подняться, он три раза выстрелил, стоя на коленях.
      Горилла, уставившись на Мейсона, неуклонно двигалась вперед.
      Что-то невнятно бормоча от страха, Херши вскочил на ноги. Поднимаясь, он толкнул Мейсона, так что тот потерял равновесие.
      Горилла неистово взмахнула ножом.
      Мейсон шагнул в сторону, внезапно схватил волосатую лапу, державшую нож, и резко ее вывернул.
      Какое-то мгновение казалось, что от неожиданности у гориллы свело судорогой мускулы.
      Этого мгновения Мейсону оказалось вполне достаточно. Правым кулаком он с силой ударил в волосатый живет, а затем нанес страшный удар коленом.
      Револьвер снова выстрелил, и пуля, просвистев у самой головы Мейсона, впилась в стену.
      Огромная горилла медленно падала вперед, сложившись пополам, а затем грохнулась на пол с глухим ударом, от которого содрогнулась вся комната.
      Мейсон повернулся к Херши.
      Коммерческий директор поднял револьвер, прицелился прямо в Мейсона и нажал на курок.
      Раздался щелчок.
      Мейсон бросился вперед, но споткнулся о лапу гориллы.
      Херши пятился к холлу, торопливо засовывая патроны в откинутый барабан револьвера.
      В дверном проеме появилась Делла Стрит с каменной скульптурой в руках.
      Херши сделал еще один шаг назад.
      Делла с силой обрушила каменную скульптуру ему на голову.
      Колени у Херши подогнулись. Он выронил револьвер и упал лицом вперед.
      — Делла! — сердито воскликнул Мейсон. — Я же велел тебе сразу отправиться за помощью…
      — Ты что, думал, я тебя брошу? Нужно спешить, шеф. Побежали. Мы отправили его в нокаут и…
      Мейсон подобрал револьвер Херши, затем, подойдя к огромной горилле, нащупал что-то у нее на спине и неожиданно расстегнул длинную застежку-молнию.
      — Шеф! — вскрикнула Делла Стрит.
      Мейсон стащил оскалившуюся голову и снял шкуру гориллы, под которой оказалось обмякшее тело Германа Барнуэлла.
      — Ну что, — сказал Мейсон, — теперь, возможно, ты перестанешь спорить и, пока я их караулю, сбегаешь за полицией?

      Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк сидели в личном кабинете адвоката.
      Пол Дрейк с глазами, красными от недосыпания, но блестевшими от интереса, воскликнул:
      — Боже мой, Перри, это просто чудо, что тебя не убили.
      — Если бы я был во всем абсолютно уверен, — сказал Мейсон, — если бы я знал то, что знаю сейчас, я бы пошел к лейтенанту Трэггу и рассказал бы ему все. Думаю, что он, обыскав хорошенько дом, нашел бы шкуру гориллы.
      — Они, конечно, запланировали это уже давно, — сказал Дрейк.
      — Разумеется. Как сейчас выяснилось, Бенджамин Эддикс уличил обоих — и Херши и Натана Фэллона — в присвоении денег. Если уж говорить начистоту, благодаря Эддиксу у них была абсолютная свобода действий. Им были предоставлены все возможности. Эддикс пытался обмануть налоговое управление, манипулируя множеством счетов, переводя деньги в наличность, и Херши с Фэллоном отхватили на этом немалые суммы. Разумеется, серьезный недостаток махинаций, которыми занимался Бенджамин Эддикс, заключается в том, что невозможно вести по-настоящему точный учет операций. Ты и сам не знаешь наверняка, как обстоят твои дела. Ты все запутываешь, а поскольку записи не ведутся, ты дуришь не только правительство, но и самого себя.
      — Сколько они, по-вашему, успели присвоить?
      — Херши признался, что более трехсот тысяч долларов. Но это, конечно, всем лишь небольшая часть того, на что они рассчитывали. Очевидно, они уже какое-то время поддерживали связь с Германом. Герман предложил им целое состояние, если они смогут устроить все так, чтобы Бенджамин был убран с дороги при обстоятельствах, позволяющих Герману наследовать его состояние. Если оценивать беспристрастно, то они все сделали довольно ловко. Они схватили Бенджамина Эддикса. Они растянули ему связки ноги. Они оцарапали ему лицо, а затем, связав, заткнули ему рот. Тогда на сцену вышел Герман Барнуэлл, загримировавшийся под Бенджамина Эддикса. Это было довольно легко сделать, потому что они были похожи друг на друга по сложению, комплекции, да и внешне — они ведь братья. Замысел состоял в том, что должен был появиться незаинтересованный свидетель, который не знает лично Бенджамина Эддикса. Повязка на лице и то, что Херши и Натан Фэллон называли Германа Барнуэлла Бенджамином Эддиксом, должно было помочь им действовать по разработанной схеме. Очевидно, они планировали использовать в качестве незаинтересованного свидетеля Джеймса Этну, но случилось так, что я купил дневники Элен Кэдмас, об этом стало известно благодаря публикациям в газетах, и таким образом я попал в самый центр событий. Они решили, что лучше использовать меня, а не Джеймса Этну. Они хотели представить все таким образом, что Бенджамин Эддикс якобы не доверяет Натану Фэллону, но полностью полагается на Мортимера Херши. Они, разумеется, давно подделывали подпись Бенджамина Эддикса. Затем все было подстроено так, что пока Херши и Фэллон готовили себе железные алиби, чтобы их не смогли обвинить в убийстве, Герман Барнуэлл, загримированный под Бенджамина, вызвал к себе домой Джозефину Кемптон. Под тем или иным предлогом он вышел на минуту и открыл клетки с парой безобидных горилл. Тем временем Бенджамина Эддикса накачали ликером до потери сознания. Герман напялил на себя тщательно подготовленную шкуру гориллы. Единственное, что никуда не годилось — застывшее выражение морды гориллы, из-за которого Джозефина Кемптон и подумала, что видит загипнотизированную гориллу. Они заманили миссис Кемптон наверх в комнату, она увидела громадную гориллу, увидела, как та пронзила бесчувственное тело Бенджамина Эддикса. Они рассчитали, что миссис Кемптон не в силах будет противостоять соблазну присвоить чек, тщательно подготовленный заранее, с откровенно поддельной подписью. Разумеется, передаточная надпись была подделана, и чек не был бы оплачен. Деньги вернулись бы на счет, и кто бы ни наследовал состояние, получил бы и их. То, что я доказал неправоту Бенджамина Эддикса, считавшего кольцо и часы похищенными, оказалось для них находкой. Они решили извлечь выгоду из этого, включив для пущей правдоподобности упоминание о случившемся в завещание. Но не все пошло им на пользу. Кое-что обернулось против них. Во-первых, когда я был там, Сидней Хардвик пришел встретиться со своим клиентом, а обманщик, выдававший себя за Бенджамина Эддикса, сказал, что он слишком плохо себя чувствует, чтобы встретиться с ним — встретиться со своим собственным поверенным, заметьте, хотя он только что принял меня, человека не просто постороннего, но имеющею противоположные интересы.
      — Следовательно, — сказал Дрейк, — Джозефина Кемптон рассказала правду.
      — Правду обо всем, кроме чека. Она пыталась скрыть это. Разумеется, Херши, Фэллон и Герман Барнуэлл знали, что она в их руках с того момента, как взяла чек. Его должны были или обнаружить при ней сразу, или в момент, когда она попыталась бы получить по нему наличные. Они рассчитывали, что ей удастся получить по чеку наличные. Она бы взяла деньги, а потом Герман Барнуэлл, проверяя дела, обнаружил бы подделку. По банковским записям установил бы, что двадцать пять тысяч долларов выплачены Джозефине Кемптон, и тут бы она попалась. Другими словами, если бы версия с гориллой, убившей Бенджамина Эддикса, прошла, то все было бы в порядке, это их вполне устраивало; но если бы что-нибудь прошло не так, то Джозефина Кемптон должна была выступить в роли убийцы. А в том случае, если бы ее не обвинили в убийстве, она, получив по чеку наличные, оказалась бы полностью в их власти.
      — Ну что ж, — сказал Дрейк, — схема была слишком уж причудливой, но если принять во внимание, сколь таинственный образ жизни вел Бенджамин Эддикс, его попытки экспериментов с психикой животных… а это как ты объяснишь, Перри?
      — Он убил человека в Австралии, — сказал Мейсон, — нам нужно еще многое проверить, но, похоже, история, рассказанная мне Германом, в целом правдива. Бенджамин Эддикс, или Барнуэлл, пытался изучить свою психику. Он, похоже, считал, что действовал под гипнозом. На этом пункте он, вероятно, действительно немного рехнулся.
      — Как ты вышел на все это? — спросил Дрейк.
      — Честно говоря, Пол, — сказал Мейсон, — я должен был бы раскусить все гораздо раньше.
      — Каким образом?
      — Я приехал, чтобы встретиться с Бенджамином Эддиксом, — сказал Мейсон. — И я встретился с человеком, которого мне представили как Бенджамина Эддикса. Мне не удалось как следует рассмотреть его лицо. Он носил темные очки, и я не видел его глаз. Повязка закрывала почти все его лицо. На самом деле я, разумеется, разговаривал с Германом, а не с Бенджамином. Герман какое-то время уже находился здесь, оставив в Австралии сообщника, который должен был отвечать на телеграммы Хардвика. Все это было частью тщательно подготовленной ловушки. Герман был достаточно хорошим актером, чтобы немного изменить свой голос, а поскольку раньше я никогда не встречался с Бенджамином, шанс разоблачения был очень невелик — может быть, один из миллиона. Но на одном они прокололись.
      — На чем?
      Мейсон улыбнулся:
      — Все это происходило вечером во вторник. Горилла, по их легенде, напала на Бенджамина накануне. Я видел щеку человека, с которым разговаривал, — она была гладко выбрита. В суде представили фотографию лица Бенджамина. Я внимательно изучил фотографию и увидел, что царапины были глубокими и болезненными. Мне сразу стало не по себе, когда я увидел эту фотографию. Я знал, что тут что-то не так, но не мог понять что. Все дело было, конечно, в выбритой щеке, которую я видел у края повязки. То, что ссадины были слишком болезненными, чтобы бриться, доказывалось неопровержимо — тем фактом, что он и не брился. И все же у человека, с которым я встретился, была чисто выбрита щека спустя более тридцати четырех часов после того, как, по их утверждению, было оцарапано лицо. Ошибиться было невозможно. Повязка, конечно, закрывала кожу, но во время разговора повязка слегка двигается, и если щека под ней небрита, то щетина будет хорошо заметна.
      — А теперь что? — спросила Делла Стрит.
      — К счастью, — сказал Мейсон, — мы можем доказать, что собственноручно написанное завещание — это подделка. Херши просто умирает от нетерпения выдать всех сообщников и стать свидетелем обвинения. В силу вступает другое завещание, подготовленное Хардвиком. Разумеется, в этом завещании есть пункт, о котором Хардвик не хотел нам говорить, в соответствии с ним большая часть состояния остается Элен Кэдмас. Хардвик настаивал, чтобы Бенджамин Эддикс составил новое завещание, поскольку считал Элен Кэдмас мертвой. Бенджамин, однако, на самом деле не собирался менять завещание, так как знал, что Элен Кэдмас жива и здорова и ему нужно обеспечить ее на тот случай, если с ним что-нибудь случится. Таким образом, сложилась довольно странная ситуация. Юрист настаивал на том, что его клиент должен изменить завещание, поскольку главный наследник мертв, а клиент, знавший правду, затягивал дело и водил юриста за нос. В конце концов, когда Хардвик упомянул, что он настаивал на составлении Бенджамином нового завещания в связи с возникшими определенными осложнениями, я должен был начать догадываться, какая сложилась ситуация.
      — Но женитьба на Элен Кэдмас действительно была незаконной? — спросил Дрейк.
      — Да, если его первая жена еще жива, но я почему-то думаю, что это не так. Херши говорит, что никто ничего о ней не слышал уже восемнадцать месяцев. До того она обычно брала деньги с Эддикса примерно раз в четыре или пять месяцев.
      — А почему они на вас напали? — спросил Дрейк.
      — По одной простой причине — я вызывал у них подозрение. Они знали, что Джозефина Кемптон рассказала мне историю с убийством. У них возникло опасение, что я начал обо всем догадываться. К тому времени как Суд объявил перерыв до следующего дня, я начал осознавать значение того факта, что щека у человека, с которым я разговаривал, была выбрита.