Ключ от крепости

Ветер хлестанул брызгами по палубе, забрался в рукава, захлопал углами парусов. Шлюпка, подходившая к «Святому Павлу», подскакивала на водяных гребнях, как щепочка, да и корабль, тяжело вздыхая, все сильнее раскачивался от мощных шлепков волн, то обнажая обшивку на макушке очередного вала, то запахиваясь в пенное жабо.

Турок еле поднялся на борт, поддерживаемый матросами, и, приложив руки к груди, склонил голову перед, казалось, приросшим к палубе русским адмиралом. Не выдержал, подбежал к краю и опростался, вытерся халатом.

— Бывает, — добродушно успокоил Ушаков. — Волнушка разыгралась. Мутит. Прошу в каюту.

Гасан-эфенди, заплетаясь ногами, нырнул вниз. Ушаков степенно сошел за ним, пригласил садиться, выпить чаю. Гасан-эфенди с отвращением взглянул на угощение и стал торопливо излагать приветствия от имени Али-паши. Кадыр-бей, как всегда, вроде был безразличен к разговорам, прикрыл глаза. Ушаков знал эту его привычку скрывать интерес, придремывать, обдумывая сказанное.

— Хорошо, что Али-паша нам добрые слова шлет, но лучше было бы, чтобы он проявил внимание к просьбам нашим.

Гасан-эфенди закивал головой, с полным согласием глядя на адмиралов.

— Да-да! Верный слуга султана, Али-паша Тепелена, весь в заботах об оказании помощи доблестным союзникам.

— Каким?

— Что? — не расслышал Гасан-эфенди.

— Кому думает оказать помощь ваш паша? С кем хочет он союзничать? Неужели он думает, что мы не знаем о его переговорах с французами?

Гасан-эфенди укоризненно посмотрел на русского командующего.

— Мой господин чист и безупречен не только перед вами, султаном, но и перед аллахом, не совершив ни предательства, не допустив даже помыслов о сотрудничестве с богомерзкими врагами всемилостивейших наших правителей — султана и императора.

Ушаков задышал прерывисто, встал, подошел к Кадыр-бею, коснулся плеча того и вопросительно взглянул на турка. Кадыр-бей кивнул головой. Из шкатулки, что стояла на маленьком столике, растрепанными чайками полетели листки бумаги. Ушаков бросал их перед Гасаном-эфенди.

— А это что? Чья подпись? Кто писал? Или вы думаете, что мы не знаем подпись Али?

Посланник только раз бросил взор на письма и все понял. Да, это были письма самого Тепелены. Те письма, что слал он командиру гарнизона Шабо осенью и где безбожно льстил французскому генералу, обещая союз, провиант и расположение за то, чтобы солдаты Директории стойко обороняли крепость от русской эскадры. Гасан-эфенди понял, что попался, вознес руки в молении, придумывая, как лучше вывернуться, еще раз зыркнул на Ушакова и, склонившись в поклоне, запричитал:

— Знаменитый между князьями Мессийского народа, высокопочтенный между вельможами нации христианской, славнейший адмирал в Европе, знаменитый ревнователь к службе, превосходительный командующий наш. Не почти сии письма за истину, то просто прием обмана.

Ушаков не уразумел сразу, что Гасан обращался к нему, когда понял — махнул рукой, перебил:

— Хватит! Ждем сына паши с войском. Продовольствие ждем. И козни пусть бросит. Ведь в наших руках сила отменная. — Ушаков дал понять, что разговор окончен. Гасану-эфенди в туманную мокроту идти не хотелось, но и оставаться перед грозным Ушак-пашой было страшно. Он поднялся, закивал и двинулся к двери задом, бормоча слова прощания.

— Да не бойся! Иди нормально, а Али передай, веры больше не будет, если подведет.

— Славный и достопочтенный друг мой, — сбросил с себя сонливость Кадыр-бей, — должны вы знать, что Алипаша один из своевольнейших пашей в Османской империи, мало повинующихся Порте. И оная в отношении его твердости не проявляет, как с другими своевольниками. Они в Константинополе на свои предписания не надеются и вам отдают право решать с ними все дела и вести их твердой рукой.

— Да права-то отдают, а мне бы лучше сухарей побольше да войско для осады. Я ведь здесь не хозяин, а гость. А меня все кулаком заставляют стучать. А мне кулак-то для боя нужен. Собираю всю эскадру воедино, албанцев сколько можно на остров высаживаю. Пушки на остров свожу, две батареи на носу Шабо поставил. Но мало сего. Ведь послан я с кораблями воевать против флота неприятельского, а не крепостей. Сейчас же надо крепость взять. А где главный удар нанести? — Походил, пососал трубку и остановился перед картой, где вокруг острова была обозначена цепь русских и турецких кораблей. Блокада объявлена. Но как сломить осажденных? — Думаю, прежде Видо брать надо, — задумчиво сказал он и обернулся к Кадыр-бею. Тот не понял, взглянул на переводчика. Но и переводчик не понял, вопросительно согнулся к Ушакову.

— Предлагаю пройти мимо острова Видо. Там ключ от крепости... Найдем...

Несколько раз на флагмане и адмиральском катере прошел мимо каменистого задиристого Видо. Глаз подзорной трубы скользил по его скалистым бухтам, ощупывал выступы, скакал по вершинам. Морской служитель держал карту перед Ушаковым, а тот сверял все пометки, уточнял изгибы бухточек, отмечал места, где чернели темнотой жерл батареи. Нанес четыре, потом в глубине за кустарниками обнаружил пятую. Нет, французы не сидели на острове без дела. С октября рыли траншеи, окружали рвами батареи, прорывали каналы. Маслиновые деревья, поваленные на склонах, ежом выставили впереди себя сучья, сквозь которые прорываться было бы нелегко. У двух бухт, куда Ушаков замыслил высаживать десант, подозрительными казались торчащие концы каких-то жердей. Ночью послал на шлюпке гардемаринов с матросами разведать, не перегородили ли? Шлюпка скользнула в темноту. На палубе зажгли мощные фонари для ориентира. Через два часа гардемарин докладывал:

— Бухта перегорожена сетями и бонами из остатков корабельных мачт и стеньг, связанных друг с дружкой цепями и канатами. Немного в стороне бон не было, но зато в песок зарыли заостренные пали. Одна из них, скрытая в воде, ударила шлюпку. Два матроса упали в воду, сломали весло. Задумали они тут хитроумную заманку, чтобы шлюпки десантные на них напоролись и дальше не прошли.

— Молодец! — наклонился над картой Ушаков. — Мы сие тоже пометим.

К началу февраля он знал Видо не хуже, чем Ахтияр и все крымское побережье. Оступиться не мог, не имел права. Должен был действовать тут четко и безоплошно. Предстоял штурм, и он донимал, что, не взяв Видо, не покорит Корфу.

Накануне

Французские подзорные трубы были постоянно нацелены на русские корабли. Дорого бы заплатили главный комиссар Дюбуа и дивизионный генерал Шабо, чтобы узнать, о чем совещается со своими и турецкими капитанами адмирал Ушаков. Все могло быть. Он мог наконец понять, что крепости Корфу неприступны, и снять бессмысленную осаду. Он мог бы повести и какой-то торг с ними о почетном завершении операции. В гарнизоне же все больше чувствовалась тревога и неуверенность. Ушаков ведь мог, конечно, решиться и на штурм. Но, черт побери, наверное, и чудаку понятно, что крепости флотом не берутся. А Видо и мощные крепостные батареи расстреляют приблизившиеся к суше корабли. Правда, в этом французские командиры убеждали себя без прежней уверенности. О чем же думает этот упрямый русский адмирал?

Ушаков же давно все продумал. Сегодня он отдавал приказ.

На корабль прибыли все капитаны. Первым появился Пустошкин, быстро проследовал в адмиральскую каюту. Зашел, протянул руки.

— Ну, Федор Федорович, здравствуй. Все верно и точно! Вчера со своим капитаном разбирал твои предписания. Места сомнениям нету. Все выверено. В бой пора.

— Не спеши, Павел Васильевич. Я вот вчера проехал по батареям, а там зарядов — кот наплакал. Если будем три дня возиться, они и выдохнутся. Французы их — голыми руками бери.

— Ну, Федор Федорович, мы быстрее управимся. А голыми руками им батареи ни в жисть не взять, там один Кикин полк расшибет.

— Да, славный воин. Вчера показал, где подкопы делает, где фугас заложил. Они там шуму натворят, а нам надо Видо брать в это время. Назначаю тебя командиром авангардии.

Ушаков еще раз задумчиво посмотрел на карту и приказал дежурному офицеру приглашать капитанов в каюту.

Шум быстро затих. Все понимали, что адмирал сегодня скажет им самое главное. Его славные капитаны, турецкие союзники, греческие вожаки, командиры батарей и штурмовых групп замерли. Адмирал как бы отделился от всех, встал и четко зачитал:

— При первом удобном ветре от севера или северо-запада, не упуская ни одного часу, по согласному положению намерен я всем флотом атаковать остров Видо; расположение кораблей и фрегатов, кому где при оной атаке находиться должно, означено на планах, данных господам командующим...

Все командиры склонились над планами, вырисовывалась картина, как пойдет в бой «Казанская богородица» к первой батарее и ударит по ней всеми своими орудиями, как поддержит ее турецкий «Херим капитан» и «Св. Николай», как должны они потопить малые суда в бухтах, разбить укрепления, сбить неприятеля и тоже стать на якоря в предназначенных им местах. И дальше предписано было каждому место и действие: стрелять по батареям во все потребные места, стать на якоря, очистить места для десанта и по приказу гребным судам везти на высадку солдат.

— Не все вдруг! Не все суда посылайте. Пусть не теснятся, не попадают под ядра. А вашему десанту, господа Скипор и Боасель, побольше лестниц и досок тащить, перебрасывать их и мостки творить через рвы для атаки.

По десятку раз проводили пальцами капитаны по адмиральской карте, сверяли со своей, изучали диспозицию, вымеряли расстояния от батареи к батарее, которые Ушаков знал до метра.

— Ну вот, теперь все вам ведомо. Прошу сказать слово. Можем мы завтра штурмовать или еще пережидать будем?

Стало тихо. Вроде было и ясно, что штурм завтра, но прямой вопрос командующего заставил еще раз всех задуматься. Все ли готово? Все ли понятно? Все ли исполнят свой долг до конца? Надежны ли союзники? Было тихо и тревожно. Встал капитан-лейтенант Шостак.

— Мы предлагали французам: дабы не было ненужного кровопролития, крепость сдать. Они в гордыне и в надежде на вызволение отвергли сии человеколюбивые предложения. За сие наказание получить должны. Все в плане разработано до мельчайших подробиц. Сейчас нам самим команды привести в порядок, сообразный предписанию, надо. К утру к бою готовы будем и мы. Веди нас к победе, славный адмирал наш, Федор Федорович!

Все задвигались, поддержали в голос: «Правильно!», «Добро!», «Все готовы!», «Ждем сигнала!» Сказали и его капитаны, и греческие командиры. Турки молчали. Поглядывали на Кадыр-бея. Тот вздохнул и готов был начать, но вскочил Шеремет-бей и развел руками:

— Я не знаю, как достопочтенный адмирал думает взять саму крепость Корфу. Пусть даже, истратив боевой запас, он возьмет Видо. Но как взять бастионы и башни, как вскарабкаться на стены? Наши матросы еще не научились летать, чтобы вспорхнуть на стены с кораблей. А с суши вряд ли можно с нашими силами штурмовать неприступные стены. Надо продолжать осаду, пока не придут наши союзники — англичане. Мы в Турции знаем, что камень деревом не прошибешь!

Ушаков помрачнел, этого препятствия он не ожидал и перевел взор на Кадыр-бея: «Клялся ведь, что будет вместе в самых тяжких боях». Турецкий адмирал отвел взор, посмотрел на Шеремет-бея и вдруг, словно решившись на что-то важное, с необычной для себя легкостью встал и сказал:

— Предприятие сие кровавое и опасное. Однако мы знаем, что удача всегда сопутствует нашему доблестному другу, адмиралу Ушак-паше. Отдадимся же без оглядки под его командование. И да сбудется воля аллаха!

Турецкие капитаны склонили головы в согласии. Шеремет-бей смотрел в сторону.

Ушаков вышел из-за стола, оперся на спинку стула, его торжественный голос наполнил каюту:

— Мои боевые други, адмиралы, капитаны, доблестные союзники, командиры греческих ополченцев. Настал час! Завтра корабли и войска штурмуют бастионы крепости. Предстоит беспримерная морская операция. Флотом своим мы обязаны взять крепость приморскую. Войне сухопутной помочь всем должны.

Федор Федорович шагнул вперед, медленно оглядел сидящих и твердо закончил:

— Прошу именем Отечества нашего, императорской и султанской волей, для принесения многострадальным сим островам освобождения — явить завтра доблесть и мужество. Не жалеть живота своего, но понапрасну людей не губить. Не безрассудство надобно, а малокровный успех. Виктория принесет нам славу, чины и ордена и скорое возвращение домой. Завтра по установлении ветра подниму на «Святом Павле» флаг, сигнал для приготовления к бою, что будет означать: «Всей эскадре приготовиться к атаке острова Видо». Сигнал к общей атаке — два пушечных выстрела. С богом, друзья! И будет завтрашний день вратами к славе и доблести многих. До свидания в крепости!

Штурм. 18 февраля 1799 года

Все явственнее становилось — надобно предпринимать штурм крепости. Иначе вся операция закончится крахом. «...Ежли мы не успеем скоро взять Корфу, также должно худых последствий ожидать, — пишет 27 января с корабля „Св. Павел“ Ушаков Томаре. — Италия теперь в худом и сомнительном положении, ежли французы осилят неапольское владение, приблизятся к здешним краям к Бриндичам по тракту и когда застанут нас, атакующих Корфу при высадке с кораблей наших многих людей на берег, буде мы не обезопасить весь остров кругом от десанта, и буде они, как-нибудь прорвавшись к острову, в том или другом месте высадят десант на берег тысяч пять или шесть, то могут оные прорваться в крепость, и тогда взять ее будет не можно».

К середине февраля Ушаков сделал все возможное для штурма: собрал сколько мог турецких и албанских войск на Корфу, сберег имеющиеся заряды для артиллерии, провел необходимую разведку, отработал сигналы, взаимодействие кораблей, артиллерии, пехоты. Умельцы-плотники сбили лестницы, подготовили щиты и доски. Много дней изучались подступы к крепости, побережье острова Видо, готовились подкопы и минные взрывы. В крепости росла тревога: пугала неизвестность, ибо ни один корабль противника в феврале в Корфу не прорвался. Но о капитуляции там не думали. Ушаков принимает решение — штурм.

...15 и 16 февраля необычайно оживленно было на флагмане русской эскадры «Св. Павле». К его борту непрерывно приставали шлюпки с офицерами от каждого корабля. Не успевали они отъехать, как подъезжали другие со штурманами этих же кораблей.

Утром 17-го сам командующий эскадрой отбыл на остров, объехал батарею, совещался там «ввиду крепости» с командирами десантной команды капитаном Дмитриевым и Кикиным, артиллерийским капитаном Юхариным, приглашал вожака повстанцев графа Булгариса и предводителей албанских и турецких войск Ибрагима-паши и Али-паши. Вернувшись на корабль, до глубокой ночи разбирал он с офицерами маневр каждого корабля и отпустил их на заре с приказом капитанам кораблей, артиллерийским командирам, штурманам прибыть к 10 утра на флагман. Совет провел быстро, все было уже обсуждено, согласовали действия с Кадыр-беем и всеми турецкими кораблями.

Наступила тревожная ночь 18 февраля. Как записано было в шканечном журнале корабля «Св. Павел», в час ночи — «ветер тихий, временно с нахождением шквалов», в пять утра — «ветер тихий, небо облачно, изредка блестящие звезды». «Их расположение благоприятно для вас», — мог бы сказать Ушакову посланник Томара, любивший гадать. Но не на звезды надеялся Ушаков, не зыбкое их мерцание порождало уверенность адмирала. Он уверен был в русском моряке, в опытности своих командиров, в их боевом умении, в четком и продуманном до мелочей плане военных действий.

В шесть утра взошло солнце. Как обычно, его приветствовал пушечный выстрел, в 6 часов 15 минут затрепетали флаг и гюйс. На всей эскадре прошло заметное шевеление. В 6.30 сигнал повторился. Один за одним поднимали якоря русские и турецкие корабли. Сигнал и два пушечных выстрела вызвали канонаду с южной и северной батареи.

Да, так начался победоносный штурм Корфу, так началась одна из самых знаменитых баталий Российского флота. Вначале вперед выдвинулись фрегаты «Казанская Богородица», «Св. Николай» и «Григорий Великая Армении» в сопровождении турецких кораблей. 130 сигналов с адмиральского корабля были лаконичны и четки, их значение было расписано заранее.

...атаковать первую батарею острова Видо...

...сбить пушки и отогнать людей от пушек...

...атаковать вторую батарею... сбить пушки... отогнать людей от пушек...

...поднять всей эскадре марс-реи...

...идти всем своим курсом...

...атаковать третью батарею...

...встать на якоря и бить по батареям...

Видо кипел, как в котле. Русские корабли выстроились полукружьем, развернулись пушечными портами к берегу и опоясались вспышками. Ядра огненными стрелами проносились в ту и другую сторону... снесло земляное укрытие у второй батареи... перевернуло пушку на третьей... картечью скосило стрелков на вершине холма.

...Содрогнулся «Святой Николай», полетели щепки от грот-марса-рея... раскололась лодка с десантными орудиями... пошли на дно пушки, банники, пыжевики, пороховые картузы... отстегивая портупеи, сбрасывая подсумки, вырывались из водяного плева солдаты десанта.

Бой разгорался, но вот что-то в нем изменилось. Ушаков почувствовал, что вторая и третья батареи стреляют вразнобой и реже. Отдал сигнал:

— Эскадре вести десант между второй и третьей батареями...

Через несколько минут отдал второй:

— Эскадре вести десант между третьей и четвертой батареями...

Гребные суда заскользили к бухточкам и выступам острова. Флейтисты заиграли подбадривающую мелодию, под которую солдаты выскакивали прямо в воду, слегка приостанавливались, стреляли по верховым скалам, затем карабкались вверх. Одни бросали на рвы и канавы лестницы, другие подносили доски, образовывая легкие мосты, третьи расчищали завалы из колючих кустов, деревьев и камней припасенными заранее баграми. Все было продумано многоопытным адмиралом для штурма... Заминка, короткая атака — и французы выбиты со второй батареи. На третьей батарее поднят турецкий флаг. Затрепетал еще один флаг адмирала. Еще вчера в приказе Ушаков написал: «Вместо знамен иметь с собой флаги; флагов с собою иметь надлежит до десяти. Все батареи, которые овладены будут, поднимать на них флаги, оные означать будут нашу победу...»

Флаги вздымались то здесь, то там. Победа приближалась...

А у Мандукио и у Беницы тоже кипело. Ядра колотили стены крепости, и те покряхтывали от мощных и частых ударов, боясь рассыпаться. На Сальвадор — предмостное укрепление французов — надвинулись, пошли, побежали албанцы, турки, русские пехотинцы. Гигантский взрыв вспучился пузырем перед стенами, забросил комья земли внутрь бастиона. Лестницы вырастали деревянным частоколом у стены. Французские солдаты бежали по вырытым ходам в крепость. Форт пал. Войска союзников готовились к новому прыжку.

А у Видо все кончалось.

— ...всей эскадре умножить десант сколь наивозможно...

— ...послать пушки к десанту между четвертой и пятой батареями...

Шлюпки, десантные корабли, фелюги, опорожняясь и застывая в ожидании, лепились к берегу.

Французы были загнаны на середину острова и там, вырываясь от турок, бежали к русскому флагу. И было от чего. За голову француза турецкие командиры выдавали несколько золотых монет. Немало для горца из бедного селения, да и для регулярного солдата вполне прилично. Все деньги раздали им русские офицеры, да и солдаты выскребли карманы до остатка, спасая от усечения голов бывших врагов. Генерал Пиврон, что командовал уже сдавшимся гарнизоном, озирался на кровавое пиршество войны. Его самого только что вытащили из бочки, куда он спрятался от турецких ятаганов...

— ...Кейзер-флаг на первой батарее! Видо наш!

Ушаков кивнул и повернулся в другую сторону, там на «Богоявлении Господнем» было наверняка тяжко. Он сражался с «Леонадром» и фрегатом «Струне», не пускал подкрепление на Видо, бил по крепостным пушкам.

В крепости же не знали, откуда ждать основной десантный удар. Оттуда снизу, от батарей, или отсюда, из трюмов кораблей, что добивали Видо. Солдаты вели стрельбу на севере, на юге, здесь, у моря, и казалось, уже вся крепость в огне и опасности.

К вечеру стало тише. С кораблей на «Св. Павел» прибыли с донесениями посыльные, получили новые задания от Ушакова. С зарей предстояла атака...

Но она не состоялась. В восемь утра в заливе перед Видо показалась шлюпка под Андреевским флагом и флагом французского командующего. Адъютант вручил письмо Ушакову, подписанное Дюбуа и Шабо.

«Господин адмирал! Мы полагаем, что бесполезно подвергать опасности жизнь нескольких сотен храбрых русских, турецких и французских солдат за обладание Корфу. Вследствие этого мы предлагаем вам перемирие на срок, который вы найдете нужным для установления сдачи этой крепости. Мы предлагаем Вам сообщить нам Ваши намерения по этому поводу, чтобы прекратить пролитие крови. Если Вы желаете, мы намерены сделать, если Вы не предпочтете предъявить нам Ваши. Дивизионный генерал Главный комиссар Дюбуа, Главнокомандующий французскими силами Шабо».

Ушаков задержал посыльных, послал шлюпку за Кадыр-беем и положил сроку для капитуляции 24 часа.

20 февраля на корабле «Святой Павел» вице-адмирал Ушаков, капитан Кадыр-бей, главный комиссар исполнительной Директории французской Республики Дюбуа, дивизионный генерал Шабо подписали статьи о сдаче крепости.

Над крепостной башней были подняты русский и турецкий флаги.

За столом победителя

Ушаков попросил всех своих капитанов «помести по сусекам». Пригласил на прием Дюбуа и Шабо. Не хотелось в грязь лицом перед побежденными ударить. У него к ним во время осады были злость и вражда, а сейчас появилось какое-то добродушие и даже нежное чувство: сдались все-таки. Ставил себя на их место и говорил твердо: «Нет, я бы не сдался». Но почему? Ведь безнадежно губить людей бесчеловечно. Он военный и знает, что потери неизбежны. Его дело воевать. Но воевать разумно. Нет, он не сдался бы, потому что не допустил бы взятия Видо, сбил бы батареи у Мандукии и Святого Пантелеймона, не обозлил бы жителей налогами, притеснениями, грабежами. И дождался бы помощи извне.

Рассмеялся. Каков? Мыслит за французов. А они-то что сами думали? Вот и попытаем.

Французы прибыли точно вовремя. Дюбуа зашел первым и живо, обращаясь к Шостаку, который сразу переводил, прожурчал:

— Точность — вежливость королей, поскольку у нас королей нет, то наш генерал, — махнул в сторону Шабо, — считает точность обязательной для людей военных. Я с ним согласен.

Шабо хмуро взглянул на Дюбуа, кивнул Ушакову и добавил:

— Тем более это обязательное правило для побежденного.

— Ну, господа, — перебил их Ушаков, — давайте забудем о предыдущих ролях. Та пиеса завершилась. Сегодня встречаются коллеги, кои могут отвлечься от драматической постановки.

— Однако же, адмирал, разница в том, — перебил решительный Шабо, — что постановщиком этой пьесы были вы.

— Разница в другом, — строго добавил Ушаков, — погибло немало людей, которые могли остаться живыми.

— Не хотите ли вы сказать, — с вызовом спросил Дюбуа, — что нам не следовало сражаться, адмирал? Ведь мы же дали присягу.

— Нет, я хочу сказать, что вам следовало бы сдаться раньше. Ведь приезжал же Шостак — еще в октябре... А впрочем, давайте пообедаем.

Ушаков пригласил гостеприимным жестом за стол. Дюбуа не заставил себя ждать и, воссевши на стуле, приценивающе оглядывал закуски. Ушаков поднял бокал.

— Выпьем, господа, за ваших родных и близких, что ждут вашего возвращения и будут рады видеть вас живыми, ибо жребий войны коварен и мог выбросить любые кости каждому из нас.

Французы молча выпили.

— Недурное вино. Русское? — поинтересовался Дюбуа.

— Нет. У нас, пожалуй, нет хороших вин. А горячее вино пришло к нам из Пруссии. Эта прусская водка вещь тяжелая. Я бы вас медовухой угостил, но здесь меду не достанешь. А французские вина лучше этого?

— О! — закатил глаза Дюбуа. — Прелестнее могут быть только молодые блондинки из Гавра, — комиссар захохотал, довольный своей шуткой. — Хотя, — поднял он палец, — некоторые и уверяют, что старые вина лучше, а я думаю, что вино должно быть не старше женщины. Те, кто думает, что вино пятидесятилетнее лучше вина двадцатилетнего, ошибаются. Вино хорошо в том возрасте, когда хороша женщина, — тоном знатока продолжал Дюбуа. — Дальше оно становится безвкусным, выцветшим, без букета, дряблым, с густым осадком — так же, как и женщина.

Ушаков несколько опешил от таких глубоких познаний комиссара, перевел глаза на Шабо и спросил:

— Скажите, генерал, сколько вы еще могли продержаться? И если не секрет, в чем увидели основную опасность для себя?

— Какой тут секрет. Вы сами все это знаете. Во-первых, ваша морская блокада. Она была непроницаема, и это породило в гарнизоне неуверенность и даже страх. Во-вторых, вы правильно поняли, что Видо — наша главная защита. Взяв его, вы могли свободно расстрелять нас артиллерией морских кораблей. И третье — суша. Вы создали там ад для нас. Повстанцы, албанцы, батареи. Вы великий флотоводец и стратег, адмирал. За ваше здоровье!

— Я охотно присоединяюсь к словам генерала и сделал бы это еще с большим удовольствием, если бы в роли победителей были мы. Но судьба была благосклонна к вам, адмирал! За вас это шампанское. — Дюбуа опорожнил бокал и хитро сверкнул глазами: — Но вот в деле шампанского Франция непобедима. Вы знаете, что еще римские императоры ценили лозу и вина из наших земель. Потом божьи слуги — епископы, прелаты и монахи продолжили виноделие, и им за это спасибо. Особо отличился монах Периньон, которому мы обязаны вот этими пузырьками. В 1670 году он не так закупорил бутылки, и мы имеем с тех пор «шипучее». Он же открыл то, что из разных лоз можно добывать разное по вкусу вино. Периньон ослеп, но до конца дней своих был хранителем подвалов братства Святого Петра. Секреты свои он передал своему помощнику — монаху Рюинару. И сия фирма, хотя и была потрепана в дни революции, существует и по сей день. Не хотели бы вы, адмирал, стать виноделом? — И, видя, что Ушаков недоуменно пожал плечами, разочарованно закончил:

— А жаль, мы бы с вами организовали великолепную компанию по сбыту вин в Америке и России.

Федор Федорович развел руками:

— Торговец из меня плохой. Я до конца дней своих флотом буду заниматься, — и засмеялся, — вот монахом разве на склоне лет, может, и заделаюсь. Птиц послушаю в саду. Я ведь не слышал птиц-то с детства, считай.

Когда Шостак перевел ответ, уже Шабо посмотрел на него с удивлением. Этот русский адмирал был ему все более и более симпатичен. Он, наверное, и сам не предполагает, сколь блестящую победу он одержал.

— Адмирал учел, по-видимому, наш горький урок при осаде Гибралтара вместе с испанцами еще в 1779 и 1783 годах. Он бывал там.

— Да, я бывал и слышал пушки Гибралтара. Вначале хотел даже сделать плавучие батареи, как это пытался адмирал Морено, но опыт был их, как вы помните, печален: они сгорели и потонули на виду англичан. Поэтому роль плавучих батарей отвел кораблям.

Шабо принял как должное это знание русского флотоводца. Но все-таки он поражался, что этот бывалый моряк отверг укоренившуюся теорию о том, что флот с моря может лишь блокировать приморские крепости. Он и сам был до сих пор в плену узких известных всем морским и сухопутным командирам взглядов.

— А вы знаете, адмирал, что республиканский флот и гвардейцы не раз штурмовали крепости. Но им редко удавалось справиться с ними. Вы знаете о блокаде крепости Кальяри на Сардинии?

— Да, я знаю, что она окончилась неудачно в 1793 году, хотя там высадили на остров такой же десант, как и мы.

— Не такой, а больше. Всего пять тысяч человек. Флот-то наш действовал там хорошо, но подкачали марсельские волонтеры, они запаниковали и потребовали отправить их во Францию. Да вдобавок шторм, и чуть все не накормили рыб.

— Что же произошло? — поинтересовался Ушаков. Ему действительно были интересны уроки побед и поражений флота. Да он и знал, что предстоит еще не раз штурмовать приморские крепости.

— Я не был там. Но говорят, что время года было неудачное. Февраль.

Ушаков усмехнулся, и Шабо понял, что это неубедительно.

— Ну еще отсутствовало согласование между адмиралом Трюге и сухопутными командирами. Дисциплина в войсках и экипажах была ужасна. Все разболтались. Был период до революции, когда наши офицеры были чересчур образованны, были чересчур пропитаны ходячими теориями, для них солдат ничего не значил. Сейчас же, к сожалению, наоборот, офицер не знает ни теории, ни тактики.