О древних городищах на Дону, Осколе и Северском Донце было известно очень давно, да и сегодня в этих местах можно увидеть остатки каменных укреплений – валов и стен. Уже в XVII в. русские географы составили их описание. В знаменитой «Книге Большому Чертежу» ее авторы, дьяки Разрядного приказа Данилов и Лихачев, особо выделили самые выгодные места для расположения русских пограничных гарнизонов в верховьях Северского Донца. Почти на всех выбранных точках находились развалины средневековых укреплений. Некоторые из них не дожили до наших дней: они были уничтожены при строительстве застав в XVII в. Но большая часть все же сохранилась.

Исследование проблемы этнической и государственной принадлежности салтово-маяцкой культуры (СМК), а также ее территории и хронологии ведет свою историю с 1900 г., когда были открыты первые ее памятники: катакомбный могильник у села Верхнее Салтово на Северском Донце и Маяцкое городище у Дивногорского монастыря на Дону. Археологический материал свидетельствовал о существовавшей здесь высокоразвитой и своеобразной культуры. Определение этноса ее носителей позволило бы пролить свет на многие моменты истории раннесредневековой Восточной Европы и Древней Руси. Поэтому данная проблема сразу приобрела некоторый политический оттенок.

Один из первых исследователей СМК А. А. Спицын высказал предположение о связи Салтовского могильника с аланами. На основе письменных и вещественных источников он пытался доказать, что с половины I тысячелетия н. э. и вплоть до монгольского нашествия в бассейне Дона обитал ираноязычный народ, именовавшийся: сарматы, аланы, роксоланы, ясы[178]. То есть те, кто считается сейчас предками современных осетин. Бросающаяся в глаза близость Салтовского могильника к аланским памятникам Северного Кавказа привела к той же точке зрения выдающегося археолога первой половины ХХ столетия Ю. В. Готье[179].

Уже в начале ХХ в. было очевидно, что СМК является, воз – можно, самой высокоразвитой культурой Средневековья в Восточной Европе. В письменных же источниках аланы-ясы таковыми не назывались, да и не локализовались в VIII – Х вв. в большинстве случаев в Подонье. Поэтому практически сразу, вопреки археологическим данным, начались поиски одного из «народов-господ», принесших «цивилизацию» славянам Поднепровья. А история изучения СМК приобрела характерные черты увлекательного романа, где главное формально остается «за кадром», но великолепно читается подтекст.

Попытка шведских археологов Т. Арне и Арендта доказать скандинавскую принадлежность СМК не получила поддержки по причине слишком очевидного отсутствия каких-либо аналогий в материальной культуре СМК и Скандинавии. Найти не то что скандинавов или германцев, но и самое отдаленное скандинавское влияние оказалось просто невозможно.

Но «господствующий этнос» вскоре был обнаружен. Им были объявлены хазары. Почему именно они? Еще до революции в отечественной науке сформировался взгляд на Хазарское государство как на самое могущественное в Европе, в подчинении которого находились все народы, населявшие ее в VIII – IX вв. Уже Густав Эверс, российский историк первой половины XIX в., пытаясь опровергнуть норманнскую теорию происхождения Русского государства, противопоставил ей… хазарскую. В начале ХХ столетия украинский историк-националист М. С. Грушевский объявил Хазарию сильнейшим государством Восточной Европы в VIII – X вв., которое спасло славян от нашествий кочевников и таким образом помогло им освоить будущие земли Киевской Руси[180]. Опиралась эта гипотеза только на одно – на сообщения Повести временных лет о хазарской дани, которой были обложены поляне, северяне, вятичи, радимичи. О самих хазарах во времена Г. Эверса не было известно почти ничего, за исключением того, что оные были кочевниками, жили на Нижней Волге и в Приазовье, а кроме верховного правителя – хакана, у хазар был еще и царь (бек). Примерно такое предстваление можно было составить из известных тогда в России источников.

К началу XX в. знания о Хазарии расширились – благодаря переводу арабских сочинений и уникального хазарского документа, письма царя Хазарии Иосифа испанскому еврею Хасдаи ибн Шафруту. Из них следовало, кроме прочего, что хазарская знать исповедовала иудаизм. Этот факт повлек за собой, во-первых, включение Хазарского каганата в историю еврейства (то, что сами хазары евреями этнически не были, игнорировалось). Во-вторых – оживление интереса к хазарам на волне политических событий конца XIX – начала ХХ вв., в частности, остро стоявшего тогда «еврейского вопроса». Так Хазария в глазах многих ученых, особенно в еврейской историографии, поднялась на новую высоту, и зародилось «хазароведение».

Степной характер салтовской культуры и всплеск интереса к Хазарии побудил археологов Д. И. Самоквасова и Д. Я. Багалея в начале ХХ столетия выдвинуть гипотезу о хазарской принадлежности и подонских могильников, и близких им северокавказских памятников.

Но ни одна из этих точек зрения – хазарская или аланская – не была достаточно обоснована фактическим материалом. Слишком мало было известно о салтовской культуре.

К 1920-м гг. ученые пришли к следующим результатам: 1) стало ясно, что бассейн Дона был заселен народами, создавшими единую культуру, и был поставлен вопрос о ее государственной и этнической принадлежности; и 2) по находкам дирхемов СМК была датирована VIII – IX вв. Причем до 1930-х гг. СМК на всей территории от верховьев Северского Донца до Нижнего Дона воспринималась как единая, этнически цельная.

Новый этап в интерпретации памятников СМК связан с именем ленинградского археолога и функционера от науки М. И. Артамонова. Под его руководством проводились обширные раскопки памятников салтовской культуры. В 1930-х гг. М. И. Артамонов со своей экспедицией изучал остатки двух крепостей у станицы Цимлянская на Нижнем Дону (сейчас там Цимлянское водохранилище). Одну из них, стоявшую на левом берегу реки, археолог сумел отождествить с развалина – ми хазарского города Саркел. Этот город был давно известен ученым по русским летописям, в которых назывался Белой Вежей (буквальный перевод тюркского Саркел). Именно его захватил в 965 г. киевский князь Святослав Игоревич. Раскопки Саркела были продолжены в 1949—1951 гг., когда было решено соединить Дон и Волгу каналом и создать водохранилище – «Цимлянское море». Так М. И. Артамонов возглавил первую новостроечную экспедицию – Волго-Донскую. Саркел находился почти в центре будущего моря. Сейчас его развалины скрыты под пятнадцатью метрами воды, как и остатки другой крепости, находившейся на противоположном берегу Дона, – Правобережного Цимлянского городища.

Волго-Донская экспедиция была одной из крупнейших в истории отечественной археологии. Ученым удалось добыть массу уникального материала о ремеслах, торговли, религии, военном деле жителей этих двух крепостей. Медики и антропологи исследовали тысячи скелетов из городских могильников, восстановив облик людей той эпохи и изучив их болезни. Антропологическая коллекция, собранная в экспедиции, стала одной из самых крупных в России.

Добытые материалы были положены М. И. Артамоновым в археологический «фундамент» хазароведения. Краеугольным камнем для этого стало сходство между культурой людей, живших в достоверно хазарском Саркеле, и тех, кто оставил поселения и городища на Среднем Дону и Северском Донце.

Артамонов исследовал проблемы развития СМК, социально-экономического строя ее носителей и еще в 1940 г. поста – вил вопрос о разделении СМК на различные варианты. В один из них автор включил район между средним течением Дона и Северским Донцом (памятники у сел Салтовское, Ютановка, Покровка, хутора Зливки). Именно эту группу Артамонов объединил под понятием «салтово-маяцкая культура». Другую группу, в которую входили кочевые стоянки и захоронения, он выделял под названием «поселения хазарской эпохи на Нижнем Дону»[181]. Эту градацию археолог сохранил и в своей обобщающей работе «История хазар», вышедшей в свет в 1962 г., где он на основании своих представлений о размерах Хазарского каганата и его определяющей роли в истории Восточной Европы того периода включил СМК в Хазарию.

Но все же М. И. Артамонов не объявлял салтовскую культуру государственной для Хазарского каганата. Считая, что каждая археологическая культура принадлежит особому древнему этносу, ученый лишь отметил, что к СМК тяготеют (по разным признакам) болгарская культура Дуная и Среднего Поволжья, культура болгаро-хазарского населения Таманского и Керченского полуострова и культура хазарского времени в Дагестане. Объединять эти варианты он не стал. То есть археологические памятники достоверно хазарских районов – Дагестана и Нижней Волги – ученый не считал салтово-маяцкими.

Артамонов объединил все же в СМК разноэтничные захоронения – в грунтовых ямах с брахикранным (круглоголовым) типом черепов и катакомбные с долихокранным (длинноголовым) типом черепов. Было очевидно взаимопроникновение этих вариантов, то есть, например, в одном могильнике встречались погребения, совершенные и по тому, и по другому обряду. Те, кто хоронил умерших в катакомбах – просторных ямах с ответвлением (дромосом), были определены археологами как аланы. К тому времени уже были неплохо изучены памятники Центрального Предкавказья, связанные, по мнению ученых, с аланами. Известен был и антропологический тип кавказских могильников, как оказалось, очень близкий к сериям черепов из Салтовского. Круглоголовое население было весьма похоже на жителей Волжской и Дунайской Болгарии и поэтому названо праболгарским. Ни те, ни другие даже не были родственны хазарам.

Отнести же СМК к Хазарскому каганату ученого заставили следующие обстоятельства. Во-первых, М. И. Артамонов был фактически последним археологом, хорошо знавшим и старавшимся в полной мере использовать «классические» письменные источники при интерпретации археологических данных. Однако пользовался он при этом традиционными трактовками восточных известий, не исследуя их самостоятельно. Источники действительно не сообщали о самостоятельном и сильном племенном образовании алан в Подонье, а данные «Пределов мира» о локализации «внутренних булгар» еще не были введены в научный оборот в СССР (вышедший в Великобритании перевод В. Ф. Минорского не был доступен). Во-вторых, именно этим ученым была открыта Левобережная Цимлянская крепость и точно отождествлена с хазарским Саркелом письменных известий. Археологические и антропологические материалы Саркела однозначно говорили в пользу его единства с СМК. Третьим объединяющим СМК и Хазарию моментом для М. И. Артамонова был вывод об ассимиляции алан тюрками – праболгарами. Основанием для этой мысли послужила работа тюрколога А. М. Щербака, прочитавшего по-тюркски надписи, которые были обнаружены на керамике и крепостных стенах салтовских городищ[182].

Но Артамонов, дотошный и опытный исследователь, заметил и другое. На Северском Донце некоторые поселения салтовцев располагались там, где раньше жили славянские племена пеньковской культуры, известные византийцам VI – VII вв. как анты. Само название «анты» не славянское, а иранское[183]. Среди пеньковских древностей особенно выделяется Пастырское городище в бассейне притока Днепра – реки Тясмин. Это было поселение ремесленников – гончаров, причем не славян, а потомков кочевых сармато-аланских племен. Очевидная связь культуры Пастырского городища Поднепровья и СМК привела археолога к осторожной догадке об ираноязычном народе «рус», имевшем отношение к СМК[184]. Однако развивать эту мысль Артамонов не стал, ибо она противоречила его весьма стройной и аргументированной концепции.

Иной подход к разделению памятников СМК и определению ее государственной принадлежности применил археолог И. И. Ляпушкин, работавший в Волго-Донской экспедиции вместе с Артамоновым. Он более точно формулирует проблему очевидной неоднородности СМК, полагая, что существуют две самостоятельные культуры: салтовская (катакомбы, долихокранный антроплогический тип, прямоугольные полуземлянки) и зливкинская (ямные погребения, брахикраны с монголоидной примесью, округлые жилища – юрты). Кроме того, Ляпушкин, достаточно квалифицированно использовав восточные источники, в том числе и знаменитую еврейско-хазарскую переписку, впервые убедительно доказал, что «область междуречья Дона и Донца… в состав Хазарии в ее узком значении никогда не входила»[185]. Однако если методика разделения СМК на салтовскую и зливкинскую группы получила продолжение и поддержку у всех исследователей, то главный его вывод о самостоятельности племен СМК по отношению к Хазарии был просто проигнорирован. Возможно, и потому что И. И. Ляпушкин не провел убедительного отождествления данной области с известным по источникам самостоятельным племенным союзом. А может быть, и по другой причине. С. А. Плетнева, «столп» современного хазароведения, в книге, изданной «Центром развития иудаики на русском языке», пишет: «Недоговоренной остается в работе И. И. ЛЯ-ПУШКИНА только концепция о Хазарском каганате. От этого создается впечатление, что ни хазар, ни такого государства как бы совсем не было (подчеркнуто мною. – Е.Г.)»[186]. То есть, по мнению Плетневой, если салтовская культура не входила в состав Хазарии, то и Хазарии не существовало. Но это не совсем так. Просто если хазар не было в Подонье, то размеры первого иудейского государства Восточной Европы надо резко сократить …

Другой исследователь археологии СМК, Н. Я. Мерперт еще в 1949 г. в кандидатской диссертации обратил внимание на отсутствие этнического и культурного единства у населения Донецко-Донского междуречья[187]. Н. Я. Мерперт провел разделение СМК фактически по тому же принципу, что и И. И. Ляпушкин, но более последовательно методологически и с более яркой этнической окраской. По этой причине в одну группу попали памятники разных географических зон, но объединенные общностью погребального обряда и антропологической характеристикой. Этому археологу принадлежит и мысль о связи салтовского варианта с сарматской культурой I – IV вв. в Причерноморье и с керамикой культуры полей погребений, оставленной североиранскими племенами[188]. Эта догадка потом подтвердилась антропологическим материалом.

В методологическом (а не в историографическом, к сожалению) плане концепция Н. Я. Мерперта оказалась очень перспективной. Именно в этом направлении шел археолог Д. Т. Березовец, предложивший в 1970 г. версию об этнической принадлежности салтовцев, кардинально отличающуюся от предшественников. Березовец впервые высказал мысль об отождествлении сармато-алан СМК с русами арабо-персидских источников[189]. Но дальнейшего развития его тезис не получил, более того, его восприняли как ересь и специалисты по истории Древней Руси, и исследователи СМК.

Новое поколение археологов, исследующих салтовскую культуру (1960—1990 гг.), достигло больших успехов на собственно археологическом поприще. Количество открытых памятников увеличилось почти в тысячу раз. Но, к сожалению, археологи этого поколения все меньше используют комплексный метод исследования и потому приходят к крайне противоречивым выводам. Очень ценный материал был собран и опубликован за эти годы С. А. Плетневой, ученицей М. И. Артамонова. В методике дифференцирования памятников СМК она считает себя последовательницей И. И. Ляпушкина, но использует его предложения весьма специфически. В группах-культурах Ляпушкина она видит лишь территориальные варианты, а в целом придерживается концепции М. И. Артамонова о хазарской государственной принадлежности культуры.