Начало Руси на закате Российской империи

Главным апологетом норманнской теории с 30-х по 70-е гг. XIX в. было официальное лицо русской исторической науки – М. П. Погодин. В духе немецкой философии он отождествлял государство и монархию, поэтому все усилия ученого были направлены на доказательство скандинавского происхождения Рюриковой династии. В числе главных аргументов значилось и gentis Suenorum Бертинских анналов, титул же хакана Погодин вслед за Шлецером заменяет на «скандинавское имя Гакон», в скандинавских источниках, кстати, не встречающееся. Восточные известия Погодин не комментирует.

Большинство же единомышленников М. П. Погодина были немцами. Наиболее заметным среди них являлся А. Куник, прибывший в Россию из Пруссии в 1839 г. Он принял всю аргументацию предшественников, в том числе и о сообщении Бертинских анналов.

Наиболее видными оппонентами норманистов в 1850—1870-е гг. были С. Гедеонов и Д. И. Иловайский. Их основной идеей, по традиции «патриотического» направления, было доказательство славянской этнической принадлежности господствующего слоя Руси (то есть государство также отождествлялось с социальной верхушкой).

Гедеонов утверждал вслед за «школой Венелина», что варяги – это балтийские славяне. Однако племя русь он локализовал в Поднепровье, опираясь на арабо-персидские источники. Тюркский титул хакана был для него одним из главных аргументов существования государства в Южной Руси начала IX в.: «Русский каганат в 839—871 гг. вернее призвания варягов, договоров Олега, Игоря, Святослава, летописи Нестора»[4]. Sueoni Гедеонов объясняет как случайно попавших в Киев шведов. Но тот же титул хакана заставляет видного антинорманиста утверждать зависимое положение Киевской Руси начала IX в. от Хазарии (киевский хакан – «второстепенный наместник хазар»). Так, опровергая зависимость восточных славян от скандинавов, Гедеонов, исходя из корпуса сведений о Русском каганате, легко «отдает» Киев хазарам.

Стройнее и историчнее выглядит концепция монополиста в авторстве гимназических учебников истории Д. И. Иловайского. Он сосредоточился на доказательстве славянского происхождения и южной локализации племени русь (русов он производит от роксолан, считая последних славянами). Знаток летописания, Иловайский установил, что Сказание о призвании варягов является позднейшей вставкой в Повесть временных лет. На основании этого открытия ученый сделал вывод о непринципиальности «варяжского вопроса» и обратился к поиску русов на юге Восточной Европы.

Ему немало помогли в этом новые переводы арабо-персидских географов, сделанные в 1869 и 1870 гг., соответственно, Д. А. Хвольсоном и А. Я. Гаркави, содержавшие сведения о локализации русов в VIII – IX вв. В ходе интерпретации круга источников о Русском каганате Иловайский впервые привлек практически все письменные данные, на которые опирается большинство ученых и сейчас, увязав воедино информацию Бертинских анналов, восточных авторов, Чтений патриарха Фотия и сочинений Константина Багрянородного, Повести временных лет и «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона. В очередном ответе М. П. Погодину «Еще о норманизме» Иловайский отмечает всю важность интерпретации этого круга источников: «Если допустить, что в 839г. в южной России существовал народ Русь, управляемый хаканами, то норманнская теория должна быть упразднена»[5].

Автор «Разысканий о начале Руси» утверждал, что на территории между Доном и Днепром в начале IX в. существовало независимое государство под названием «Русский каганат», бывшее основным врагом Хазарии. Используя восточные источники и «Об управлении империей» Константина Багрянородного, Иловайский установил, что хазарская крепость Саркел была построена именно против Русского каганата. Центром этого государства, по мнению Иловайского, был Киев. Но концепция ученого держалась на недоказанном тезисе о тождестве роксолан и одного из восточнославянских племен, что в тех же 1870-х гг. было опровергнуто В. Ф. Миллером, доказавшим ираноязычность сармато-алан. Ослабляло позиции Иловайского и отрицание этнонима «русь» на Балтийском побережье и других регионах Европы. Этим, а также признанием норманнства варягов он отрицал и усилия своих предшественников-антинорманистов, посвятивших труды именно южному берегу Балтики как родине варягов и руси.

В 1860-х гг. набирало силу и принципиально иное направление в отечественной исторической науке – «государственная» школа, заимствовавшая в качестве методологической основы теорию государства Гегеля и концепцию политогенеза на Руси Эверса. Но если создатель схемы «семья – род – государство» понимал важность вопроса о происхождении господствующего слоя Киевской Руси, то «государственники» отрицали его значение вовсе, абсолютизируя мысль о том, что государство развивается благодаря причинам внутреннего характера. С. М. Соловьев использует материалы о Русском каганате для констатации тождества варягов, русов и скандинавов, подчеркивая, что нет ни одного явления в русской истории, которое нельзя было бы объяснить без решения вопроса этнической природы русов. Каганат Соловьев не отождествлял с государством, ибо в его периодизации отечественной истории до второй половины XII в. «господствовали родовые междукняжеские отношения»[6].

В целом к концу третьей четверти XIX в. перевес был на стороне антинорманистов, хотя оставались большие лакуны как методологического и общеисторического характера, так и в области интерпретации источников. События же конца века сдвинули общественный интерес ближе к социальным и политическим процессам современности, и дискуссия о начале Руси затихла, переместившись на страницы специальных источниковедческих исследований.

В востоковедческих комментариях к арабо-персидским известиям о русах и славянах преобладали норманистские объяснения, поскольку большинство востоковедов были выходцами из Германии и шли в интерпретации «от концепции к источнику».

В 1870—1890-е гг. источниковедческий интерес к византийским источникам, их внимательное изучение и сопоставление с восточными известиями привело к установлению существования в VIII – IX вв. причерноморских («тмутороканских») русов как исторического факта. Доказать скандинавское происхождение Тмутороканской Руси было весьма проблематично. Так появилась версия о Русском каганате в Причерноморье и острове русов в Крыму, где русы объявлялись родственными готам. Историки, не признавшие «готскую» теорию, предлагали еще менее обоснованные версии, не внесшие ни ясности, ни новых решений, которые могли бы использоваться впоследствии. Титул же хакана по традиции объясняли заимствованием от хазар либо зависимостью от них.

Итак, начавшийся процесс специализации и дробления в исторической науке выявил его главную тенденцию, сохранившуюся и ныне: обслуживать за счет познавательных средств одной дисциплины (будь то источниковедение, археология, нумизматика и т. д.) и круг вопросов, лишь косвенно примыкающих к ее основной проблематике, но без рассмотрения которого не обойтись. Комплексное, «на стыке наук» исследование было тогда еще невозможно по причине неразработанности методов и недостаточности источниковой базы (прежде всего археологической и лингвистической). Стремление же сделать глобальные выводы на узком материале приводило или к поверхностным, наиболее «очевидным» решениям, или к сомнению в возможности познания этих проблем.

Этим и объясняется наличие двух тенденций в разработке норманнской проблемы в целом и вопроса о Русском каганате в частности: норманизм в специальных исследованиях и тезис о «потере важности» проблемы происхождения племени русь в обобщающих работах, унаследованный от «государственной школы».

Данный тезис хорошо согласовался с обыденным пониманием фразы Ф. Энгельса «государство не может быть навязано извне» и потому был взят на вооружение официальной советской историографией, начало которой относится к 1930-м гг.

В первое же десятилетие после революции предмет истории был исключен идеологами «интернационализма» и «мировой революции» из преподавания, а история Древней Руси – из программ по обществознанию. Поэтому публикации по проблеме происхождения Руси были редки и большей частью продолжали традиции прошлых лет. Из них стоит отметить работу В. А. Пархоменко «У истоков русской государственности», в которой автор отстаивал южное происхождение русов, а Русский каганат связывал с государством восточных славян с центром в Киеве.

Традиции дореволюционной историографии унаследовали и ученые-эмигранты первого и второго поколения. Существенное влияние на них также оказала и концепция евразийства, широко распространившаяся в эмигрантской среде с 1920-х гг. Большинство придерживалось норманистских позиций, внося лишь небольшие коррективы. Значительно умаляло ценность эмигрантских работ и слабое знакомство этих историков с новейшими достижениями археологии в СССР.

Оригинальная версия о русах и их хакане, предложенная Г. В. Вернадским, тоже базируется на норманизме и евразийском преувеличении роли степных этносов (авар, булгар, хазар). Однако ученый, используя разнообразные письменные источники и данные лингвистики, впервые попытался реконструировать краткую историю «первого Русского каганата», датировав его существование 737—839 гг. Очевидной для него была необходимость разделить славян и русов (на это указывали аутентичные восточные источники). Происхождение этнонима «рус, рос» Вернадский связывает с североиранскими племенами сармато-алан и Северным Причерноморьем и Подоньем, причем при доказательстве этого предположения он использует известные ему исследования российских и советских археологов.

Но связать Русский каганат с сармато-аланами Вернадскому не позволяли не опровергнутые до сих пор аргументы норманистов («свеоны» Бертинских анналов, именослов договоров с Византией, «русские» названия Днепровских порогов у Константина Багрянородного, дополненные археологическими изысканиями Т. Арне): «не может быть сомнения, что в IX в. под именем «русские»… чаще всего подразумевались скандинавы»[7]. Пытаясь найти компромисс между иранским «рос» и норманнской теорией, Вернадский «приводит» шведов в середине VIII в.[8] на Дон, находя подтверждение в «Великой Свитьод» скандинавских саг. Согласно Вернадскому, в Подонье скандинавы подчиняют зависимое от Хазарии русаланское население, заимствуя этноним, и образуют Русский каганат, вассальный Хазарии (так автор объясняет титул «хакан»). В начале IX в. каганат завоевывает независимость и начинает борьбу за господство в регионе с хазарами. Как и Д. И. Иловайский, Г. В. Вернадский связывает воедино данные Константина Багрянородного о постройке хазарами Саркела против западного врага и сообщение Бертинских анналов о посольстве в Византию русов, чей правитель называется «хакан». Гибель Русского каганата датируется ученым 839 г. (нашествие венгров, союзников хазар). Версия Вернадского несомненно являлась шагом вперед по сравнению с историографией прошлого, ибо определяла Русский каганат как государственное образование, непосредственно предшествующее Киевской Руси и связанное с ней. Норманизм же Вернадского объяснялся недоступностью для него археологических материалов по степи и лесостепи Восточной Европы, которые очевидно доказывают отсутствие на этой территории скандинавской материальной культуры.

Исследования эмигрантских историков оказали влияние на работы славистов и медиевистов зарубежья, в основном США и Западной Германии. В СССР они либо остались незамеченными, либо получили резко негативные отзывы, как труды Г. В. Вернадского, когда вместе с евразийской теорией автора отвергалась научная ценность всех его разысканий.

Иллюзия победы

Иначе развивалась историческая наука в Советском Союзе. В 1930-е гг. возрастающая внешнеполитическая угроза, соединение в гитлеровской Германии идеологии антикоммунизма с русофобией заставила руководство СССР не только «восстановить права» исторической науки, но и обратиться к норманнской проблеме на официальном уровне. За основу был взят упомянутый тезис о невозможности привнесения государственности извне, дополненный автохтонистской теорией лингвиста Н. Я. Марра, так понравившейся И. В. Сталину.

Эту упрощенную логическую схему необходимо было, однако, подтвердить конкретным историческим материалом об образовании государства у восточных славян. Согласно идеологическим установкам 1930—1840-х гг., эта задача сводилась к доказательству, во-первых, автохтонности славян в Восточной Европе, во-вторых – славянской этнической принадлежности племени «русь». И на пути антинорманистов вновь встали данные источников, четко разделяющие славян и русов. Все попытки доказать изначальное тождество руси и восточных славян, опираясь на говорящие о противном источники, успеха не имели, хотя и продолжаются до сих пор.

Антинорманизм 1930—1950-х гг. был крайне уязвим и в методологическом, и в источниковедческом отношении, ибо норманнская концепция отвергалась за счет теоретических представлений, без рассмотрения конкретной аргументации его приверженцев. Иными словами, если ученый думает, что русы – это не славяне, то он уже не прав.

Ярким примером в этом отношении является выдающийся историк и археолог, академик Б. А. Рыбаков, за последние 50 лет не изменивший точку зрения на происхождение Руси и многие годы бывший олицетворением официального антинорманизма. С 1940-х гг. этот ученый отождествляет русов и славян и утверждает, что древний объем Руси – это лесостепь Среднего Поднепровья. Рыбаков, разбирая уже в 1980-е гг. проблему локализации Русского каганата, блестяще опроверг концепцию северного расположения этого государства и народа «русь». Однако даже детальное изучение источников (в том числе персидского анонимного сочинения «Пределы мира», весьма точно локализующего Русский каганат не на се – вере, но и не в Среднем Поднепровье) не помогает Рыбакову расстаться со своим мнением, как, впрочем, и имевшиеся уже в распоряжении ученого данные археологии, не фиксирующие в Среднем Поднепровье VIII – начала IX вв. славянской культуры, позволяющей говорить о государстве.

Другие историки – «марксисты», не находя возможности доказать тождество славян и русов, вернулись к положению «государственной школы» о непринципиальности проблемы этнического происхождения руси при изучении политогенеза восточных славян. Русский каганат был вновь отождествлен с Киевской Русью, а русы восточных источников – с господствующим слоем Древнерусского государства. Такая позиция характерна в основном для авторов обобщающих трудов по истории Киевской Руси, не занимавшихся вплотную происхождением Руси и не использовавших огромный материал, накопленный почти за столетие специальными историческими дисциплинами.

Победа иллюзии

Возврат норманизма был неизбежен, что и произошло в 1960-е гг. после пересмотра ряда теоретических положений. Имевшиеся к тому времени данные археологии, лингвистики, письменных источников не укладывались в рамки концепции автохтонности и этнической однородности. Новое наступление норманнской теории пошло оттуда, где она оставалась непобедимой еще в конце XIX в., – из недр специальных исторических дисциплин и источниковедения. Причем этот процесс был напрямую связан с начавшимся дроблением исторической науки и сопутствующей гиперболизацией роли вспомогательных исторических дисциплин.

И норманисты быстро вернули свои позиции, не выдвинув ни одного нового аргумента: столетие назад опровергнутые доводы З. Байера и Г. Миллера воспринимались на «подготовленной» автохтонистами почве как откровение, тем более если они исходили из монографий «специалистов» – востоковедов, скандинавистов, археологов, этнографов.

Вопрос о Русском каганате был соответствующе освещен в 1965 г. знатоком восточных языков А. П. Новосельцевым в комментарии к известиям арабо-персидских источников о славянах и русах. Имея два «неопровержимых» факта: 1) очевидное из восточных географических сочинений различие восточных славян и русов и 2) хакан русов и «свеоны» в Бертинских анналах – востоковед делает противоречащий исследуемым источникам вывод о северном расположении Русского каганата и одного из трех «центров» русов – Арсании[9], что блестяще опроверг Б. А. Рыбаков[10] (к его мнению мы еще вернемся). К справедливой критике Рыбакова, основанной на том же материале, что и разыскания Новосельцева, можно добавить следующее: востоковед смешивает информацию различных традиций арабо-персидской литературы, знакомых с разными регионами Восточной Европы (соединяются они достаточно поздно и эклектично), поэтому наложение одних данных на другие недопустимо с источниковедческой точки зрения. Если же учитывать традиции географических школ Арабского халифата, русов придется располагать в весьма удаленных друг от друга районах Европы, что уже невозможно объяснить исходя из альтернативы «славянское Поднепровье – Скандинавия». Поэтому Новосельцев предпочитает игнорировать и результаты текстологического анализа, которым, казалось бы, должен следовать в рамках принятой им позитивистской методологии. Интересно, что позже Новосельцев согласится с киевской локализацией Русского кагана – та, ибо она не убийственна для неонорманизма: «Бертинские анналы – источник о появлении русов на славянском юге в 30-е гг. IX в.»[11].

Южная локализация первого зафиксированного источниками государства русов была так легко принята неонорманистами и по другой причине.

Развитие археологии в 1930—1960-е гг., многочисленные раскопки в Волго-Донском регионе открыли путь к исследованию истории Хазарского каганата и его роли в раннесредневековой Восточной Европе. Археологи отождествили Хазарский каганат с огромной территорией салтово-маяцкой культуры, распространявшейся от левобережья Днепра до низовий Волги и Дагестана. Высокий уровень экономического развития и социальной организации лесостепных племен, составлявших основу салтовской культуры, позволяли говорить о Хазарии как о самом сильном государстве Восточной Европы VIII – IX вв., а заметные следы влияния «салтовцев» на племена роменско-боршевской славянской культуры – о длительной зависимости славян Южной Руси от Хазарского каганата.

И параллельно с неонорманизмом под прикрытием того же тезиса о «невозможности привнесения государства извне» развивалась другая версия начала Руси – хазарская. Особую популярность она приобрела у археологов, изучавших степи Евразии, тюркологов и иранистов, хазароведов и историков украинской националистической школы. Причем при ее создании привлекался в качестве основного аргумента, помимо археологии салтово-маяцкой культуры, тот же круг источников о Русском каганате.

Квинтэссенция данной версии, основа которой сформулирована археологом М. И. Артамоновым в монографии «История хазар», вышедшей в 1962 г., состоит в следующем. Первоначально Русский каганат – государство, вассальное Хазарии (отсюда – заимствование титула хакана) и включавшее в себя «Русскую Землю» Повести временных лет в узком смысле по классическому определению, то есть славян Среднего Поднепровья. Лингвистическая основа «рус»/«рос» признавалась иранской, воспринятой славянами Поднепровья в VI-VII вв. или ранее[12]. В VII – начале VIII в., согласно последователям «неохазарской» теории, славянское Поднепровье было подчинено хазарами, высокая культура которых позволяла «диким» славянским племенам развиваться, а военная мощь Хазарского каганата охраняла их от степных кочевников. Принятие титула кагана главой славян свидетельствовало, в данной трактовке, об освобождении от хазар и связывалось со Сказанием о хазарской дани в Повести временных лет, где поляне в виде дани отдали хазарам меч, а хазарские старцы испугались этого дара.

Однако в таком виде эта версия не объясняла четкого разделения славян и русов у восточных авторов IX – X вв., что вызвало появление оригинальной концепции украинского археолога Д. Т. Березовца, впервые отождествившего русов арабо-персидских источников с носителями лесостепного, аланского варианта салтово-маяцкой культуры (аланы – североиранское племя, одни из предков современных осетин). Но привлекая при локализации русов данные о Русском каганате (Ибн Русте, Гардизи, «Худуд ала алам», Бертинские анналы), Березовец считает русов подчиненными хазарскому хакану сборщиками дани со славянских племен, оставляя за хазарами всю территорию салтовской культуры[13]. Однако выводы Березовца практически никто из ученых не поддержал. Это было связано с противоречием, содержащимся в его версии: источники ясно говорят о самостоятельном государстве русов, наравне с Хазарией и Сериром (Дагестан), с «хакан-е рус» во главе, а не о вассале Хазарского каганата. Допустить же существование в Подонье независимого государства или племенного объединения значило развенчать представление о могуществе иудейской Хазарии в Восточной Европе и значительно сократить ее предполагаемую территорию. Именно это было невозможно для направления, которое представлял Д. Т. Березовец.

Итак, главной идеей этих двух оппозиционных официальному антинорманизму направлений в советской историографии была зависимость славянских племен накануне образования Древнерусского государства от скандинавов-варягов либо от иудейской Хазарии.

Именно идеологическим фактором объясняется и возобновление поисков племени русь в Балтийской Славонии как реального, основанного на богатой источниковой базе противовеса норманно-хазарским изысканиям. Данная теория не получила достойного развития, однако вызвала широкий резонанс в 1970-е гг. после статей историков патриотического направления А. Г. Кузьмина, В. Б. Вилинбахова и Н. С. Трухачева. Русский каганат и остров русов локализовались авторами на острове Рюген в Балтийском море. И если А. Г. Кузьмин[14] изначально предполагал неславянское происхождение руси и возможность существования нескольких «Руссий» в разных регионах Европы и различной этнической принадлежности, связь между которыми предстояло выяснить, то Трухачев отождествлял русов, упоминавшихся как в восточных, так и в западных и византийских источниках, либо с ругами – балтийскими славянами, либо с Киевской Русью[15]. Новые разыскания о Балтийской Руси требовали дальнейших глубоких исследований и порождали больше вопросов, чем ответов. Само предположение о существовании нескольких этносов Средневековья под одним (или сходными) названием могло получить развитие только при комплексном применении данных, собранных различными науками. Это шло вразрез с основной тенденцией исторической науки начиная с 1960-х гг. к выделению из нее новых самостоятельных «наук», претендующих на собственные методы исследования, а также с процессом самоизоляции смежных гуманитарных наук, в первую очередь лингвистики. Потому оно не было использовано в разработках последующих лет.

В результате уже в начале 1980-х гг. норманно-хазарское видение истории Восточной Европы VIII – X вв. преобладало в историографии во многом и потому, что его противники, имея официальную поддержку, часто не утруждали себя доказательствами, не особенно обращали внимание на то, в каком направлении развиваются вспомогательные исторические дисциплины. Разыскания норманистов и хазароведов были некритично приняты за основу зарубежными медиевистами и славистами.

Современные ученые и русские древности

Когда вместе с ломкой социально-экономической структуры России и сменой политического курса в середине 1980-х гг. симпатии правящей верхушки, соответственно, перешли от славян к норманнам и хазарам, оказалось, что многие археологи, специалисты по нумизматике, эпиграфике прочно стоят на позициях норманско-хазарской версии, которая весьма быстро обрела очертания целостной концепции.

На сегодняшний день эти построения наиболее полно выражены в монографиях и статьях В. Я. Петрухина, сумевшего в 1998 г. защитить докторскую диссертацию, основанную на много раз опровергнутых аргументах основоположника норманизма З. Байера. Петрухин при поддержке скандинависта Е. А. Мельниковой и визинтиниста М. В. Бибикова возвращается к неестественной скандинавской этимологии корня «рус» – rops – типа ropskarl со значением «гребец», «участник походов на гребных судах»[16].

Возникла эта идея из давнего аргумента норманистов о том, что финноязычные народы называют Швецию Ruotsi, Rootsi. Но еще в XVIII столетии противники шведского миссионерства у диких славян заметили, что Древнюю Русь, а потом Россию эстонцы и финны почему-то именуют Венелайнен, Венея, Венемаа, а в шведском языке (как и в других германских) слова «Руотси» нет. В XIX в. добросовестные ученые норманского направления сами отказались от сомнительной этимологии, ибо выяснилось, что «Руотси» финно-угры называли еще и Ливонию, а значит это слово «Страна скал». Поэтому современные скандинавоманы и придумали «гребцов»…

Петрухин полностью отождествляет скандинавов, варягов и русов, пытаясь при этом объединить большинство классических источников по проблеме. Совершенно «неподходящие» письменные памятники, к примеру, свидетельство сирийской хроники Псевдозахарии с локализацией росов в Северном Причерноморье в VI в., автор объявляет недостоверными. Восточную Европу в соответствии с норманно-хазарской концепцией Петрухин видит поделенной между двумя «империями» – Хазарским каганатом на юге и Норманнским (Русским) на севере, причем в начале IX в. все восточные славяне оказываются в зависимости от хазар (поляне, северяне, вятичи, радимичи) или варягов – скандинавов (кривичи, словене)[17].

Русский каганат восточных источников и Бертинских анналов исследователь рассматривает в альтернативе «скандинавы – Киев» и локализует в районе Ладоги, ибо в Киеве начала IX в. нет монетных кладов и «скандинавских» археологических комлексов. При аргументации разделении Восточно-Европейской равнины на сферы норманнского и хазарского влияния В. Я. Петрухин широко использует археологический материал самой развитой в Восточной Европе культуры – салтово-маяцкой, трактуя ее как государственную для Хазарского каганата. Титул хакана у русов-норманнов ученый муж понимает как свидетельство не территориального соседства с хазарами, а «политического» («русь претендовала на роль, равную хазарам»).

Эта интерпретация предыстории Киевской Руси на данном этапе принимается почти всеми источниковедами и археологами, несмотря на то что логика Петрухина и уровень его аргументации не поднимается выше норманистов XVIII в., а археологические и письменные источники, данные смежных дисциплин и лингвистики трактуются крайне произвольно. Не смущают неонорманистов и новейшие данные антропологии – науки, которую трудно упрекнуть в гипотетичности. В настоящее время скандинавскими признаются лишь три краниологические серии: из курганов Шестовицы (вторая половина Х в.), Старой Ладоги (не ранее XI в.) и Куреванихи-2 (XII – XIII вв.)[18], а так называемые «скандинавские комплексы» были характерны для всего циркумбалтийского региона.

В знаменитых дружинных могильниках Гнездово и Тимерево, инвентарь которых норманисты до сих пор трактуют как скандинавский, после смены погребального обряда на ингумацию (трупоположение), нет ни одной близкой к скандинавским к раниологической серии.

Но неонорманисты игнорируют не только современные объективные исследования, но и наследие историографии прошлого, накопленное за три века дискуссии о происхождении племени русь.

С альтернативной и относительно новой версией выступил лишь археолог, автор одной из основных концепций этногенеза славян, В. В. Седов, всегда занимавший компромиссную позицию в спорах о начале Руси. В 1998 г. он посвятил отдельную статью проблеме Русского каганата, а годом позже включил результаты исследования в монографию «Древнерусская народность».

Декларируя антинорманистские взгляды, В. В. Седов отождествляет Русский каганат с территорией, принадлежавшей славянам волынцевской археологической культуры конца VII – VIII вв., распространявшейся от Левобережья Днепра до бассейна Среднего Дона и Верхней Оки.

Работа Седова стала первой попыткой локализации Русского каганата как самостоятельного сильногого сударства на основе комплексного использования данных археологии, нумизматики, лингвистики и аутентичных письменных источников. Автор верно отмечает один из главных просчетов своих предшественников и оппонентов: информация о русах, содержащаяся в арабо-персидских и византийских источниках IX – XII вв., обычно рассматривается суммарно, без выделения исторических периодов. Хотя этнокультурная карта Восточной Европы начала IX в. очень отличалась от следующих столетий.