В отличие от Хазарии, жившей лишь за счет транзитной торговли, Русский каганат был сильным ремесленным центром. Это известно и по письменным источникам, и по археологическим материалам. Широко было развито гончарное производство, обеспечивавшее потребности всего юга Восточной Ев – ропы – более десятка гончарных мастерских, ювелирное дело, «торговой маркой» которого были так называемые салтовские зеркала с индоиранскими восьми – и семиконечными звездами на тыльной стороне.

На салтовских памятниках обнаруживают и зеркала с шестиконечными звездами. Ранее данные находки служили аргументом в пользу хазарского (то есть иудейского) присутствия в регионе. Но Г. Е. Афанасьев показал, что шестиконечная звезда на сармато-аланском зеркале салтовской культуры – типичный индоевропейский солярный знак, а не могендавид[283], как считают некоторые ученые. Других признаков иудейского присутствия в Подонье не обнаружено.

Особо интересна железообработка. Если другая продукция салтовских ремесленников не представляла интереса для торговцев Арабского халифата (напротив, салтовцы подражали арабским, персидским и сирийским мастерам), то техникой железного дела русов жители халифата живо интересовались. Выше уже упоминалось уникальное свидетельство автора «Худуд аль-алам» о мечах русов, напоминающих по свойствам булат. О местном производстве в Подонье булата археологические данные пока отсутствуют, да и вряд ли появятся. Сабли и мечи находят в погребениях редко: это оружие было дорогим, и клали его только в богатые погребения, да и то не во все. В основном оно передавалось по наследству. Об этом говорит и известный сюжет из описания русов у географов школы Джайхани: русы оставляют сыновьям в наследство только меч.

На территории салтовской культуры были более распространены сабли. В оружейной коллекции, исследованной М. М. Толмачевой[284], только один меч. Но в арабском языке слово сайф, которое употребляют в этом случае средневековые географы и энциклопедисты, обозначает и саблю, и меч. При этом ученые халифата не сообщают о том, что оружие русов было обоюдоострым, что нужно ожидать при описании мечей. Меч вообще представляет собой более древнее и менее эффективное оружие, чем сабля. Показательно, что в Киевской Руси, где чаще использовались сначала так называемые каролингские мечи, перешли потом на саблю.

В этой связи не может не вспомниться непосредственно близкий к этой теме сюжет. Во введении в Повесть временных лет есть предание о полянах и хазарах, которое, казалось бы, может опровергнуть наш вывод:

«И напали на них… хазары, и сказали: „Платите нам дань“. Подумали поляне и дали помечу от дыма. И принесли их хазары к своему князю и старейшинам, и сказали им: „Вот добыли мы дань новую“… Спросили те: „Что же вам дали?“ Они же показали меч. И молвили старцы хазарские: „Не добра дань эта, княже: мы добыли ее саблями – оружием, острым лишь с одной стороны, их же оружие – меч – обоюдоостро; будут они собирать дань и с нас, и с других земель“. И все это сбылось»[285].

Но эта легенда не может поставить под сомнение выводы историков оружия и археологов, да и сам выбор истории. Скорее, все изложенное выше заставляет сомневаться в верности рассказа летописца. Сказание о хазарской дани представляет единое целое с сюжетами, превозносящими полян в сравнении с другими восточнославянскими племенами, и является абсолютно легендарным (не исключено, что и книжным). Собственно, в нем и подразумеваются не качественные преимущества меча перед саблей, а лишь количество заостренных сторон.

Теперь вернемся к русским саблям. Возможно, саблю клали в могилу умершего руса только тогда, когда он не оставлял сыновей или у него вообще не было наследников (судя по тому, что сабли редко находят в захоронениях).

Но и из исследованных на данный момент 9 салтовских клинков 5 демонстрируют очень высокий технологический уровень: использование высокоуглеродистой стали, вварка, сварка из двух полос, сложные виды термообработки. Подобные технологии применялись только в высокоразвитых центрах производства оружия с давними традициями. Такие операции требовали от мастера узкой специализации именно в оружейном деле. В лесостепном регионе среди кузнецов-универсалов начали выделяться особо квалифицированные ремесленники (в основном оружейники), которые использовали качественную сталь и передовые технологии[286]. Таким образом, в лесостепи происходило окончательное отделение кузнечного ремесла от других видов хозяйственной деятельности, что бывало, как правило, в раннеклассовых обществах[287]. Причем технологические признаки изделий лесостепного региона настолько устойчивы, что очевидно: кузнечная обработка здесь отличается единством и однородностью, возможной лишь в сфере одной этнокультурной традиции.

Арабский энциклопедист Бируни в главе «О железе» своего Минералогического трактата сообщает:

«Из шабуркана мечи румийцев, русов и ас-сакалиба»[288].

То есть византийцев, русов и славян. Шабуркан в данном случае, как поясняет выдающийся исследователь русской металлургии Б. А. Колчин, это сырцовая сталь, полученная непосредственно в сыродутном горне[289]. Сообщение Бируни полностью подтверждается данными археологии (см. главу 1 этой части).

В Донецко-Оксольском междуречье существовал крупный центр черной металлургии. Объем добычи железа был очень велик, и это естественно: в этом районе отличная сырьевая база, где болотные руды добываются в промышленных масштабах начиная с XV в. и по сей день (в 1990 г. в одном Приосколье насчитывалось 80 металлургических пунктов[290]). Причем здесь проявляются любопытные различия между лесостепным и степным вариантами СМК, и не только в типе сыродутного горна. Металлообработка достигла высокого уровня и у русов, и у жителей степи. На всей территории «СМК в узком смысле» употребляются пакетные заготовки. Но если для лесостепи пакетная сварка – главный технологический прием, то в степи с использованием этой прогрессивной технологии изготовлено лишь 17 процентов изделий; лесостепь представлена 263 качественными поковками 11 различных категорий, а степь – 136 изделиями 26 категорий[291]. Причем степное Подонье значительно беднее оружием: сабель здесь нет, боевые топоры также не характерны, а находки предметов вооружения степняков сводятся к наконечникам копий и стрел[292]. Среди них много широколезвийных наконечников низкого качества. Все это говорит об участии в походах степных воинов в основном в качестве пешего войска.

Типы железоплавилен степи и лесостепи тоже различны. Первый тип, лесостепной, известен только у североиранского населения салтовской культуры, то есть у русов. Интересно, что точно такой горн был обнаружен на одном из городищ пеньковской культуры V – начала VIII в., отождествленной со славянами – антами. Раньше мы уже отмечали, что антская культура неоднородна. На ее територии существовали явно неславянские поселения, например, Пастырское городище в Среднем Поднепровье. Их этническая принадлежность до сих пор представляет загадку для ученых. С одной стороны – сармат-Аландские традиции пастрыских гончаров, с другой – юртообразные жилища, которые традиционно связывают с болгарами. Придерживаясь «хазарского» взгляда на салтовцев, некоторые ученые смотрят на гончаров Пастырского городища и других подобных поселений как на хазар-оккупантов, контролировавших потоки дани со славян. Но этот горн, найденный на пеньковском городище Оскольское – III (Белгородская область), говорит как раз не о хазарах. Напомним, что технология строительства горнов для того уровня развития общества была одним из этноопределяющих признаков. Находка типично салтовского лесостепного горна на более древнем поселении, чем, как думают многие, салтовская культура, может свидетельствовать о двух явлениях. Либо русы Подонья заимствовали этот тип горна у славян-пеньковцев, либо начало салтовской культуры надо отодвинуть на два века вглубь и признать, что «пастырская культура» – это предки салтовцев, североиранские племена. Первое решение невозможно по той причине, что другие известные пеньковские горны, достоверно славянские и связанные с общеславянской металлургической традицией, на него совершенно не похожи[293]. Потому запомним второе предположение: «пастырские» гончары и металлурги – предки салтовских русов.

Но вернемся к обработке железа в Подонье VIII – начала IX в. Несмотря на приведенные различия, ученые считают возможным объединить Донецко-Донской регион в единый металлургический центр[294], ибо очевидна вторичность праболгарских мастеров по сравнению с ремесленниками-русами (существенно отличается качество сварочных работ – высокое в лесостепи и в основном грубое в степном регионе). Такой единый центр ремесла с передачей опыта был возможен только в пределах одногого сударства.

Исследователи определили и форму кузнечного ремесла в этом государственном образовании – организованное, специализированное и высокотехнологичное военное ремесло (основными изделиями были предметы вооружения)[295]. Интересно, что наблюдаются прямые заимствования салтовского искусства соседними восточнославянскими племенами волынцевской, роменской и боршевской культур. Но уровень развития славянского ремесла был значительно ниже. Из пакетного металла изготовлено всего около 10 процентов поковок, в основном ножи. Нехарактерно для волынцевцев и употребление пакетного полуфабриката, то есть стремление сначала изготовить качественную сталь, а потом уже из нее – изделие. Такие технологические схемы развитого Средневековья, как трехслойный пакет, наварка, вварка, которые получили широкое распространение в Киевской Руси, у славян волынцевской культуры VIII – начала IX в. встречались лишь эпизодически (около 3 процентов продукции), в отличие от 22 процентов у салтовцев. Но контакты славянских и русских кузнецов были очень тесными. Во-первых, на славянских поселениях зафиксирован салтовский импорт готовых железных изделий и полуфабрикатов. Во-вторых, славяне, жившие на Верхнем Дону и Воронеже, обладали богатством – высокофосфористым железом, которого не было в русских районах. Этот металл славяне получали специально и для своих нужд, и для экспорта в салтовскую лесостепь[296]. И в результате таких длительных и плодотворных контактов у славянских культур – наследниц волынцевской высокие технологии применяются неизмеримо чаще: у боршевцев – вятичей они составляют 30 процентов, у роменцев – северян 26 процентов. Эти тесные связи наводят на мысль, что не только степи и лесостепь Дона входили в единое государство, но и славяне Поднепровья и Верхнего Дона. Однако это нуждается в дополнительных доказательствах, которые будут приведены чуть позже.

Более важным свидетельством существования самостоятельного сильного раннего государства в междуречье Донца и Дона являются находки на данной территории так называемых «варварских подражаний» куфическим дирхемам. Это серебряные монеты, очень похожие на арабские, но произведенные в Юго-Восточной Европе. Известны они уже очень давно, с XIX в. Один из первых исследователей этих «денег», германский ученый Э. Цамбаур, объявил эти монеты хазарскими. Он считал, что хазарские фальшивомонетчики сбывали подделки несведущим славянским купцам. Кроме того, он предположил, что варварские подражания были одно время денежной единицей Хазарского каганата.

Надо отметить, что в литературе развернулась довольно оживленная полемика о денежном обращении в Хазарском каганате. Данного вопроса касались великие нумизматы ХХ столетия: Р. Р. Фасмер, В. Л. Янин, В. В. Кропоткин. Причем и Фасмер, и Янин отрицали существование собственной монеты у хазар. Ведь все находки как самих дирхемов, так и подражаний им обнаружены на территории Европейской России, и ничто не указывает на чеканку монеты в политическом центре Хазарии (на Нижней Волге и в Дагестане). Однако при этом салтово-маяцкая культура чаще всего понималась в русле концепции М. И. Артамонова – С. А. Плетневой, то есть как хазарская. Так же поступил и А. А. Быков в своей в остальном очень убедительной статье, посвященной материалам Девицкого клада Коротоякского района Воронежской области[297].

Девицкий клад состоит из 299 монет – как целых, так и обломков (в Восточной Европе принято было разрезать, рубить деньги; отсюда русское резана и более позднее рубль). Самая поздняя арабская монета клада датируется 837/838 г. Более одной четверти дирхемов показались нумизмату «странными»: лицевые и обратные стороны не соответствовали друг другу, сообщались фантастические данные о несуществующих халифах, при которых они якобы были выпущены. Например, дата, указанная на одной из монет, – 108 г. хиджры (726/727 г.). Тогда правил халиф из династии Омейадов Химам. По идее, именно его имя и должно быть указано на дирхеме. Но там мы обнаруживаем аль-Махди, легендарного 12-го халифа в шиизме, по преданию, взятого живым на небо. Земным аналогом аль-Махди был Абу Муслим, один из лидеров шиитского движения, предательски убитый аббасидским халифом аль-Мансуром в 755 г. А внешний вид оборотной стороны монеты стал существовать только с 766 г. Однако с арабским языком и куфическим письмом «автор» монеты был знаком не по наслышке. Такое впечатление, что легенды дирхемов составлялись мастерами по памяти, без учета исторических обстоятельств.

В статье А. А. Быков убедительно доказывает, что 86 монет этого клада сохранили следы местного производства. Раннее эта серия считалась «варварскими подражаниями» дирхемам, однако по содержанию серебра и его качеству эти монеты превосходят аббасидские «оригиналы»! Средний вес настоящего дирхема – 2,89 г. Эти монеты весили примерно столько же, а некоторые превышали 3 г. Проба серебра тоже не уступала аббасидской. Ясно, что такие монеты сделал не фальшивомонетчик. Задача преступника – создать монету, в точности напоминающую настоящую, но по сути более дешевую. А дирхемы Девицкого клада так заметно отличались от подлинных, что невольно напрашивается вывод: это делалось специально.

Итак, в легенде девицких дирхемов имеются намеренные искажения, а также знак на оборотной стороне. Этот знак имеет прямые аналогии в так называемой «донской» рунической письменности, которой пользовались салтовцы. Причем из 86 монет 76 принадлежат трем парам штемпелей, что свидетельствует о близости центра их производства к Девицкому кладу.

Последние монеты из имеющихся в кладе выпущены в 837/838 гг. Подобные «подражания» найдены также в небольшом кладе Правобережного Цимлянского городища, также датируемом первой третью IX в. Причем здесь они – самая поздняя группа монет.

А. А. Быков на основании этих фактов сделал вывод о собственном монетном обращении в Хазарии[298]. Но даже американский исследователь Т. Нунэн заметил: картографирование находок «варварских подражаний» отчетливо свидетельствует, что территориально они не связаны с собственно хазарскими землями[299]. Правда, понимал Нунэн под хазарской территорией и лесостепь салтовцев. Действительно, в 1970-е гг. еще не были известны памятники лесостепного варианта СМК севернее границы степи и лесостепи.

Но странно, что тот же аргумент приводит уже сейчас В. В. Седов, утверждая, что большинство монетных кладов, в том числе и с «подражаниями», найдены в землях волынцевской культуры[300]. Интересно, что В. В. Седов именно на основа – нии нумизматических данных в два раза расширяет на восток территорию волынцевской культуры, связывая ее с Русским каганатом письменных источников.

Территория же распространения волынцевских памятников выглядит куда более скромно: основная территория – Подесенье с бассейном Сулы, Псла и Ворсклы. Реально же эти клады картографируются на территории лесостепного варианта салтовской культуры и славянских поселений в районе Тихой Сосны и Девицы, где прослеживается огромное влияние носителей лесостепного варианта. То есть согласно В. В. Седову, славяне волынцевской культуры создали монетный двор в месте, находящемся вдали от основной территории и отрезанном от нее вражескими (В. В. Седов считает СМК культурой Хазарии) поселениями. Очевидно, чтобы монетный двор захватили и разрушили в первую очередь. Конечно, такое развитие событий нереально. Кроме того, славяне не имели высоких технологий, необходимых для организации производства дирхемов. Более того, они не испытывали необходимости в собственной монете, так же как и Хазарский каганат. Славяне жили натуральным хозяйством, Хазария – транзитной торговлей. Собственная же денежная единица нужна только в обществе с производящей экономикой, развитым ремесленным производством. Таким образом, на землях степного и лесостепного вариантов салтовской культуры, которые связываются с Русским каганатом, существовало собственное монетное обращение, что свидетельствует о наличии или по крайней мере последнем этапе становления государственности. Кстати, веком позже такие «подражания», а реально собственные монеты, появятся в Волжской Булгарии.

Очевидно, что данные археологии и нумизматики не только подтверждают существование на территории лесостепного и степного вариантов салтовской культуры самостоятельного торгового государства, через которое шла особая магистраль, но и вносят любопытные дополнения в локализацию Русского каганата: кроме основной его части, покрывающей эти два варианта, можно определить и периферию – восточнославянские племена левобережья Среднего Днепра.

Кроме того, можно с уверенностью предположить, что в 830-е гг. на рассматриваемых землях произошла какая-то катастрофа. Во второй период по классификации Р. Р. Фасмера из обращения дирхема выпадает территория СМК и указанных выше славянских племен[301], замирает торговый путь по «реке Рус». Также археологически прослеживается резкое сокращение антропоморфных, зооморфных и солярных амулетов. В огне погибают многие поселения лесостепного варианта, в том числе и ремесленные центры.

Одним из основных признаков государственности в Средневековье, несомненно, может считаться и единая система письма. Рунические надписи встречаются по всей территории юга Восточной Европы. Особенно изобилует ими Подонье и Прикубанье.