Видимо, баронесса давно смирилась с положением вещей, поэтому она без тени огорчения объяснила:

– Ах, моя дорогая, я, как последняя дура, честно рожала своим супругам законных детей. Но они не задерживались на этом свете, как и мои мужья. После четвертого ребёнка я, к сожалению, навсегда потеряла способность плодить потомство. Но при здравой голове и без этого можно прекрасно закрепить свое положение. В следующем браке буду умней и неццопущу прежних ошибок. Но Бог с ними, с этими приземленными проблемами! Я рада, что с тобой уже можно разговаривать как со взрослой женщиной. Почему ты одна? В таком цветущем возрасте просто опасно для здоровья не иметь кавалера!

– Мой прекрасный рыцарь со сладкой земли Кипра отбыл к родным берегам, и сердце пока не подобрало ему замены! – рассмеялась Жанна. – Да сейчас как-то и не до этого.

– Да. Столько утрат!.. – в тон вздохнула баронесса, ковыряя ложечкой крем. – Страшно подумать, совсем недавно и герцог, и Антуанетта Меньле были живы, и госпожа де Фуа… Как резко все изменилось… А теперь к бедной девочке сватаются все кто ни попадя, а по полям Бретани маршируют убийцы, хоть и непрямые, ее отца.

Баронесса промокнула губы и, легко взглянув на Жанну, спросила:

– Герцогиня Анна уже решила, женой какого государя Европы она будет? – Да, она уже написала о своем согласии Максимилиану Австрийскому! – беззаботно открыла политическую тайну Жанна. – Но это пока секрет!

– О чем ты говоришь! – слегка, обиделась баронесса. – Я все прекрасно понимаю. Это хороший выбор. Помимо массы военных и политических достоинств, которыми он обладает, Максимилиан к тому же удивительно красив и застенчив. Интересное сочетание, правда? Став его женой, малютка Анна, дай Бог, в скором времени сделается императрицей Священной Римской империи и мачехой королевы Франции.

Завершая завтрак, Жанна спросила:

– Надеюсь, вы погостите у нас подольше, госпожа Беатриса?

– О нет, я птица перелетная! – засмеялась баронесса. – Если ты меня приютишь, то сегодня я переночую у тебя, а завтра в путь! Ты, я вижу, торопишься? Езжай, не думай, что со мной делать и как развлекать! Я с удовольствием загляну в несколько лавок, а потом буду с наслаждением отдыхать от бесконечной дорожной тряски последних недель. Что поделать, душа рвется путешествовать, а тело стенает и ноет!

Масляно-желтая луна, как ей и положено, заливала ночным светом пустые улицы и погруженные в сон дома Ренна. Серебрила листву и траву, придавая ночному пейзажу какое-то оцепенение.

Группка прекрасно одетых молодых людей, в количестве четырех человек, стояла у спящего темного Аквитанского отеля и о чем-то тихо совещалась.

Эта компания состояла из молодых придворных, имевших знатных родителей и солидный гонор, но пока не успевших приобрести ни громких титулов, ни собственных земель. Довольно унылая в последнее время атмосфера герцогского двора заносчивую молодежь не устраивала, и она веселилась по ночам самостоятельно, в меру своих сил и фантазий.

К Аквитанскому отелю компанию привело несколько необычное пари. Жан, тот самый, что скромно выдал кансону Раймбаута Вакейрасского за свою, решил красиво отомстить надменной Жанне за позор и поспорил с друзьями на приличную сумму, что проникнет к ней в спальню. (Для чего – нетрудно догадаться!)

Надо сказать, замысел этот зрел в голове Жана давно, и он заблаговременно принял кое-какие меры, чтобы беспрепятственно попасть в охраняемый отель. Поэтому, вместо того чтобы карабкаться на стену ограды, рискуя в любой момент получить стрелу из арбалета (как с радостной надеждой ждали друзья, желавшие вволю повеселиться), Жан спокойно и открыто подошел к калитке, которая гостеприимно отворилась рукой щедро подкупленного накануне Шарло, который сегодня стоял в карауле.

Жан уже бывал пару раз в Аквитанском отеле на изредка даваемых Жанной пирах и знал расположение комнат. На цыпочках он крался по лестнице на второй этаж, вздрагивая от каждого шороха.

Шевалье прекрасно помнил неясный и сбивчивый рассказ маркиза де Портелу, как-то проболтавшегося о том, что видел здесь собственными глазами призрак Черной Дамы, страшной, как сама смерть.

Старый дом, казалось, вздыхал во сне. Где-то в темноте шуршало, шелестело, поскрипывало… Жану казалось, что кто – то следует за ним по пятам, но обернуться было невыносимо страшно.

Ах, как пригодился бы в этот момент Абдулла, чье появление навсегда отучило бы шевалье навещать спальни ничего не подозревающих дам, но нубиец был уже далеко… Поэтому Жан беспрепятственно добрался до заветных дверей. Они не были заперты.

На трясущихся ногах ночной обольститель прокрался в покои Жанны и в изнеможении замер, прислонившись к стене. Первое время он не видел и не слышал ничего, полностью занятый биением своего испуганного сердца.

В комнате было темно. Роскошные плотные портьеры не пропускали ни единого лунного лучика. Терпко пахло какими-то восточными благовониями, не то сандалом, не то жасмином. Половину совсем не маленькой комнаты занимала огромная кровать с пышным балдахином. Из-под опущенных занавесок балдахина слышалось легкое посвистывание, и даже, пардон, похрапывание.

Постепенно Жан успокоился и обрел способность снова двигаться и соображать. Давно желанная цель безмятежно храпела в пяти шагах от него. Надо было действовать. Первым делом Жан осторожно запер дверь, благо ключ беспечно торчал в замочной скважине. Затем обеспечил себя доказательством пребывания в столь интимной обстановке: глаза его немного привыкли к темноте и стали кое-что различать, поэтому, где с помощью зрения, где на ощупь, он нашел и нагло похитил из разложенных предметов женского туалета одну подвязку.

Пора было приступать к главной части операции. Сдерживая растущее волнение, Жан полностью разделся и, раздвинув занавески балдахина, медленно забрался на вместительное ложе. Занавески сомкнулись за его голыми пятками.

Кровать была не менее полутора туазов в ширину. Жан медленно пополз на четвереньках к середине кровати, где лежала она. Подобравшись вплотную, он осторожно стянул со спящей дамы одеяло и рухнул на обнаженную добычу, одной рукой зажимая ей рот, а другой обезвреживая руки.

Главной задачей шевалье было занять такое положение, при котором малейшее движение жертвы только усугубило бы близость.

– Не волнуйтесь, прелестная Жанна, это всего лишь я! – произнес он заранее придуманную на досуге фразу. – Прошу вас, постарайтесь расслабиться, чтобы получить такое же удовольствие, какое получу сейчас я от обладания вашим пре… 0й!

Объект нежных чувств Жана очень быстро пришел в себя и сильно укусил зажимающую рот ладонь, одновременно рывком высвобождая руки. Жан понял, что его карьера насильника стремительно завершается.

Но вместо того чтобы сбросить наглеца с себя и вызвать слуг, бывшая жертва неожиданно обхватила хилый торс шевалье крепким объятьем, превращая теперь его самого в добычу.

– Ты еще совсем невоспитанный кавалер, малыш! – промурлыкала баронесса де Шатонуар, которой Жанна, повинуясь долгу гостеприимства, выделила лучшую комнату для отдыха – свою спальню. – Разве можно так набрасываться на даму?! – продолжала она, очень довольная подвернувшимся развлечением. – Если ты будешь себя хорошо вести и покажешь, на что ты способен в поединке с дамой, я тебя, может быть, прощу. Сейчас мы с тобой неплохо повеселимся – Начинай!

Задним умом, который, как известно, крепок, шевалье Жан горько пожалел, что собственной рукой запер дверь. Развеселой компании пришлось очень долго томиться в ожидании у Аквитанското отеля.

Сначала они развлекали себя плоскими шуточками о забавах Жана и Жанны. Затем – грязной руганью на этот же счет. Потом, утомившись, просто тупо ждали.

Ночь прошла впустую – без драк, вина и девиц. Уже почти на рассвете наспех одетый Жан на трясущихся от слабости ногах проковылял через калитку отеля, являя собой живой ключ к разгадке тайны, почему же так недолго жили мужья баронессы.

«Корень лопуха – первейшее средство от выпадения волос!» С этим мудрым изречением мессира Марчелло, как с девизом, Жаккетта отправилась в экспедицию за город.

Надо заметить, что выгодное и почетное ремесло куафера таило в себе и опасные стороны. Жаккетта на собственном опыте поняла, откуда за мессирром Ламори тянулась слава колдуна: собирая травы, нужные для поддержания пышной шевелюры госпожи, она ловила косые взгляды прохожих. Жадаетта не обижалась. И правда, кто же с первого взгляда поймет, честная ли девица на хорошее дело или колдунья для лихих целей траву режет. Но старалась выбираться в места побезлюднее, подальше от недобрых глаз.

Сегодня же ей особенно хотелось прогуляться и подумать над новым происшествием, свалившимся на головы обитателей Аквитанского отеля.

Дело было так. Когда выжатый как лимон шевалье Жан вырвался на волю из цепких объятий темпераментной баронессы, он поспешил покинуть спящий сладким предутренним сном отель. Похищенную повязку мадам Беатрисы он повесил на факел у входа, резонно полагая, что таким сувениром хвалиться перед друзьями не стоит. (У придворных дам герцогини Анны лиловые повязки были не в почете. Так что выдать вещицу баронессы за Жаннину все равно бы не удалось.)

Утром одной из первых, захлопотала по хозяйству кухарка Филлшша. Она-то и обнаружила на вделанном в каменную ограду факеле эту лиловую штучку, чуть колышущуюся от легкого утреннего ветерка. Недолго думая Филлшша решила, что это чудо, ниспосланное Пресвятой Девой, бухнулась на колени и принялась горячо молиться.

В таком виде ее застал конюх Ришар, вставший пораньше, чтобы загодя накормить лошадей баронессы. Просвященный Аньес по части колдовства и проделок нечистой силы, он сделал прямо противоположный вывод и объявил находку кознями дьявола.

Утро разгоралось, разгорались и страсти.

Во двор спустилась Аньес, придирчиво осмотрела ленточку поклялась, что у госпожи Жанны такой сроду не было, и присоединилась к мнению Ришара. Филлиппа стояла на своем. Подошедшие лакей и посудомойка примкнули к ее лагерю.

Услышав шум, вышла на свежий воздух Жаккетта. Ни та ни другая версия ее не устроила, и она заняла пока нейтральную позицию. Решив, что дело серьезное, Аньес кинулась будить госпожу.

Жанна, услышав про происшествие, зевнула, сказала, что всыплет караульным, принимающим шлюх по ночам, повернулась на другой бок и снова уснула.

Мадам Беатриса вообще крепко спала, утомленная ночными забавами, не обращая внимания на переполох во дворе.

Ее камеристка не вытерпела и тоже спустилась посмотреть на чудо. Изучив взглядом подвязку, она испуганно созналась, что подобные есть у ее хозяйки. Но чтобы такая пикантная часть туалета солидной дамы оказалась в столь неподобающем месте в столь неподобающее время?! Быть такого не может!

Правда, у Аньес зародилось подозрение, уж не ведьмует ли мадам Беатриса по ночам… Но, вспомнив позорный провал с оборотнем, она промолчала. Молчал в тряпочку и Шарло, больше всех осведомленный о событиях этой ночи.

Поэтому собрание единогласно решило, что мадам Беатриса здесь ни при чем. Ее камеристка спорить не стала и пошла укладывать вещи. Она обнаружила пропажу одной подвязки, но благоразумно решила, что это не ее дело и лучше помолчать.

В общем гаме Жаккетта никак не могла определиться, чью же сторону принять, поэтому решила соединить два полезных дела и отправилась копать корни, благо госпожа Жанна с утра никуда не собиралась.

За раздумьями работа шла споро, и мешок быстро наполнялся. Набив его доверху, Жаккетта перекусила захваченной с кухни лепешкой, запила ее холодной водичкой из ручья, вышла на дорогу и отправилась в обратный путь.

Она шла, и думала. Если бы в карауле в эту ночь стоял не Шарло, а кто – нибудь другой, Жаккетта бы тоже поверила в чудо или проделку дьявола. Но к Шарло веры у нее не было, и она подозревала, что в этом деле он свою руку обязательно приложил. С другой стороны, Шарло страшной клятвой поклялся, что никаких женщин сегодня ночью не принимал, вот и думай, что же произошло!

Почти у самого Ренна Жаккетту нагнала небольшая процессия. Увидев копья, шиты, флажки, гербы и кресты, Жаккетта уважительно сошла на обочину. Мимо нее чинно проехали медленным шагом копейщики, неся на флажках копий, упертых в стремена, значки епископа Реннского. Его же герб был и на конных носилках, которые перемещали раскормленные нормандские тяжеловозы. Позади катился неуклюжий экипаж куда более скромного вида.

За раздернутыми шторками носилок были видны два монаха, ведущие беседу. Старший, упитанный не хуже своих лошадок, блистал лиловой роскошной сутаной и подбитой мехом мантией того же цвета. Его молодой прыщавый спутник был в обычном черном одеянии. Кланяясь епископскому поезду, Жаккетга, приоткрыв рот, смотрела на переливы лилового цвета епископских одежд. Потеснив все остальное, в голову ворвалась шальная мысль, что загадочная подвязка принадлежит именно этому лиловому патеру. Мысль ворвалась и прочно засела в мозгу. Но как столь деликатная вещь из гардероба епископа могла попасть во двор Аквитанского отеля, Жаккетта не смогла себе объяснить. Просто резко поверила и на том уперлась.

Когда Жаккетта вернулась домой, там по-прежнему царили разброд в умах и шатание по двору без дела.

Ну какая же тут работа, когда непонятно, кто из высших владык христианского мира почтил своим вниманием Аквитанский отель, Мать Божия или враг человеческий? Помимо этого философского вопроса возник и чисто практический: что же делать со злополучной находкой? Лиловая полоска ткани по-прежнему сиротливо висела на факеле. Снять ее оттуда смельчака ни из той, ни из другой партии не находилось. Проветрившаяся на природе Жаккетта предложила здравую идею.

– А давайте ее в собор отнесем? – сказала она Ришару и Филлиппе. – Коли это Пресвятая Дева потеряла, то в церкви ей самое место. А коли черт подсунул – тем более под святую защиту снести надо.

Мысленно же добавила: «Ну уж если епископ посеял, пусть сам решает, что с ней делать!»

– И верно, как это я сама не догадалась! – обрадовалась Филлиппа. – Сейчас бархатную подушку у Аньес спрошу. Ту, что госпожа под ноги кладет. На ней и понесем!

– И крестом сверху придавим, от греха подальше! Все-таки дьявольские козни! – добавил Ришар.

Филлиппа кинулась за подушкой, а Ришар принес из конюшни вилы и ими осторожно стал подцеплять подвязку, бормоча при этом «Аве Мария» в очень вольном переводе с латыни на французский:

– Радуйся Мария благородная… нет, благодатная! Ты, короче, между женами одна такая, и плод живота твоего… то есть Иисус Христос, тоже того, благославлен… Черт, зацепилась, прости, Господи! Что же там дальше?! Мария, Божия Матерь, молись за нас, грешных, и, значит, сейчас и в час, когда мы помрем! Амен!

Ришар подцепил подвязку на вилы, но Филлиппа где-то задержалась. Несчастный конюх застыл изваянием с поднятыми вверх вилами, боясь сделать что-нибудь неверное и этим навсегда погубить свою душу, став рабом Сатаны. Вцепившись в вилы так, что пальцы побелели, он, как заклинание, обреченно бормотал:

– Спаси, Господи, Царица Небесная, раба твоего Ришара, спаси, Господи, Царица Небесная раба твоего Ришара, спаси…

– Ну вылитый Георгий Змееборец! – восхитилась вернувшаяся с чердака Жаккетта и, пожалев друга, самоотверженно предложила: – Давай я подержу.

Ришар с облегчением сунул ей вилы и кинулся на поиски Филлиппы.

Наконец он, кухарка и Аньес появились, чуть не вырывая друг у друга подушку. Жаккетта скинула на нее подвязку, Ришар придавил, как припечатал, тяжелым крестом, и вся прислуга Аквитанского отеля торжественной процессией направилась с подушкой к собору.

Жанна, глядя из окна на то, что вытворяют ее слуги, покрутила пальцем у виска, но мешать не стала.

По пути к процессии присоединялись зеваки, дети и нищие, так что к собору подошла уже солидная толпа.

Только что вернувшийся с прогулки епископ самолично вышел навстречу, чтобы узнать причину крестного хода, и несколько растерянно принял от светящейся благочестием Филлиппы дамскую подвязку.

Когда довольные исходом дела простолюдины удалились, епископ приказал сжечь эту странную находку, а любопытствующим говорить, что подвязка исчезла.

Так и было сделано, но страсти еще долго не утихали. Те, кто верил в чудо, окончательно убедились в своей правоте.

– Пресвятая Дева гуляла с придворными дамами по облачному саду и уронила со своей божественной ножки подвязочку. – рассказывала при каждом удобном случае Филлиппа. – Она и попади к нам в отель. А когда мы ее в собор отнесли, Дева Мария ее обратно на небо забрала!

Сторонники версии козней дьявола остались при своем мнении. Для них исчезновение подвязки из собора было самым убедительным доказательством того, что ленточка побывала в лапах Сатаны.

Жаккетта же убедилась, что епископ прибрал свою вещицу. «Небось обрадовался, что нашлась!» – довольно думала она.

Баронесса уехала.

Через несколько дней пришло известие о сдаче Нанта королевским войскам. Вскоре на всех углах шептались, что перед этим событием Алена д'Альбрэ посетила некая загадочная дама. После ее визита он во всеуслышанье объявил, что раз герцогиня Анна предпочла сделаться супругой Максимилиана Австрийското, то он, Ален д'Альбрэ, покидает Лигу, и дело покойного герцога пусть защищает официальный жених. А ему, Алену д'Альбрэ, с королем делить нечего!

Таким образом, второй по значению город Бретани попал в руки Карла VIII.

На душе у Жанны было мерзко и гадко: по всем описаниям загадочная дама очень походила на мадам де Шатонуар.

«Вот дура! – запоздало злилась на себя Жанна. – Размякла, разболталась как последняя простофиля! Подруга матушки, видите ли! И ведь за руку не схватишь. Ах, милочка! Ах дорогуша! Да я на твоем месте! Да тебя обобрали! Ну о чем ты говоришь, будто я сама не понимаю! Ведьма двурушная!!!»

Падение Нанта серьезно осложнило положение Бретонского герцогства: под контролем короля оказались водные ворота Бретани. Ее окно в широкий мир.

Горечь от предательства Алена д'Альбрэ немного скрасило появление австрийского гонца с важной бумагой.

Дело было в том, что, когда герцогиня Анна отправляла австрийскому императору письмо со своим согласием стать его женой, все заинтересованные и незаинтересованные стороны знали: пока идет война, Анна с Максимилианом встретиться не смогут; Бретань это обстоятельство очень огорчало, Францию радовало.

Но хитроумный Максимилиан Австрийский не собирался откладывать такое важное дело в долгий ящик и решил жениться по доверенности. Эту-то доверенность и привез гонец.

Надо было оформить бракосочетание. Как и положено при любой свадьбе, епископ Реннский торжественно обвенчал Анну Бретонскую с Максимилианом Австрийским, чью роль играл посол с доверенностью наперевес. Но этого было мало. Для того чтобы брак был официально заключен, нужно было соблюсти правило брачной ночи.

Среди молодых фрейлин никто толком не знал, как это делается, а важные сановники и статс-дамы, организовавшие церемонию, не снисходили до каких-либо объяснений.

В покоях герцогини строились разные догадки и предположения на тему, как же далеко может зайти посол, реализуя законные права своего господина.

Юную Анну Бретонскую это тоже тревожило: ведь и ей никто не удосужился объяснить, почему обязательно нужна брачная ночь. Для взрослых, серьезных людей она была лишь символом герцогства, живым олицетворением куска суши. «Так надо для блага Бретани!» – эти слова были клеймом, хлыстом и уздой для маленькой девочки, отказывая ей в праве быть просто ребенком.

По торжественности обстановки и количеству народа это мероприятие мало напоминало ночное свидание молодоженов, скорее уж официальный обеденный прием. В пышно убранной комнате празднично одетую невесту уложили в постель, у изголовья которой почетным караулом выстроились ее приближенные дамы. Остальные свидетели стояли поодаль.

Жанна, стоя в середине шеренги, во все глаза смотрела, что же будет дальше: положит ли посол бумагу на постель или же сам займет место рядом с невестой. Но все оказалось куда интересней, чем она предполагала. Чтобы наглядно продемонстрировать воссоединение молодоженов на брачном ложе, фон Нольхеян обнажил свою правую ногу и на несколько секунд сунул ее под покрывало.

Фрейлины стояли с каменными лицами.

Исполнив таким образом супружеский долг, посол надел чулок, обулся, почтительно попрощался с герцогиней Анной и торжественно (как на параде) вышел.

За ним потянулись и остальные.

Как только спальня герцогини опустела и Анна Бретонская и ее дамы остались одни, раздался дружный женский смех.

Но как бы то ни было, а герцогиня Анна стала теперь замужней женщиной.