Герцогиня (№1) - Неукротимая герцогиня

Бланш лихорадочно отдирала заветный рукав, изо всех сил улыбаясь барону. Наконец, присоединив и свой трофей к разноцветному вороху, она горделиво выпрямилась, послала де Рибераку воздушный поцелуй и обернулась в сторону поверженной и принародно втоптанной в грязь задаваке в белых тряпках, демонстративно поправляя левой рукой (с которой так не хотел отрываться верхний рукав) затейливую прическу.

Но втоптанная в грязь задавака, казалось, и не заметила, что барон проехал мимо нее, и улыбалась направо и налево какой-то очень довольной улыбкой, от которой Бланш даже затошнило.

– Ну и нахалка! – прошипела Бланш сидящим рядом подругам. – Воспитанная дама хоть в обморок бы упала, а то и вовсе прямо с турнира в монастырь ушла, а этой бесстыднице и горя мало! Ну да пусть теперь посмотрит, как МОЙ де Риберак победит всех рыцарей и поднесет мне корону королевы турнира!

Она опять села и, расправляя юбки, продолжила:

– Я, правда, всегда знала, что он эту кривляку бросит, как поближе узнает. Ведь у нее ни рожи ни кожи, только спесь одна! А мужчинам нравится природное благородство манер и изысканное изящество, недаром моя бабка – плод любви государя Карла Пятого и моей прабабки, уж король-то дурнушку не выберет, хоть она там какая угодно графиня будет! – просвещала Бланш полностью с ней согласных подруг. – Да и Жанна только хорохорится на людях, наверняка на душе кошки скребут. Вон ее прилипала Рене как скисла! Та-то попроще.

Кроткая Рене и в самом деле испугалась такого баронского демарша и, чуть не плача, шептала Жанне:

– Господи, да что же он, чуть не в лицо тебе плюнул! Позор-то какой!

– Да успокойся ты, курочка боязливая! – решительно оборвала ее причитания Жанна и весьма довольным тоном добавила: – Все идет расчудесно! Бедняга де Риберак точно такой дурак, как я и думала. Видишь, как наши клуши зашевелились? Бланш на подушке как на сковородке, вертится! Скоро юбки на заду от волнения протрет. Вон какие гордые взгляды бросает – Агнесса Сорель[6] да и только!

Весть о небывалом инциденте сладким яблоком упала в души участников турнира. Каждый рыцарь сообразил, что хваленый сердцеед получил отпор и лелеял теперь надежду на благосклонность Жанны, выраженную в виде заветного кусочка шелка. Только правила выезда на ристалищное поле удерживали рыцарей от того, чтобы не кинуться всей толпой наперегонки к ложе графини де Монпеза.

Выехавшие вслед за де Рибераком рыцари чуть не галопом ринулись к центральной трибуне. Жанна величественным движением оторвала и вручила каждому рыцарю по рукаву; сопроводив свой жест напутствием:

– Я вручаю мой благородный рыцарь, с этим знаком расположения к вам и свое сердце! Сражайтесь доблестно во славу и защиту моей чести!

Рыцари отъехали с твердым намерением открутить де Рибераку шлем вместе с головой.

К великому изумлению соседней трибуны, других рукавов под оторванными (как у большинства красивых дам) у Жанны не оказалось. А на поле выехали еще несколько рыцарей.

– Тю-тю рукава-то! Нечего больше на копья вешать! – злорадствовали юные дамы, готовясь одарить избранников.

Но Жанна внезапно исчезла и через минуту сидела в кресле уже в новом платье.

По накалу страстей подобного турнира никто припомнить не мог. Большая часть зрителей не отрываясь смотрела, как рыцари потоком текут к ложе графини и Жанна безжалостно отдирает рукава с платья, исчезает и опять появляется – уже в новом.

Все без исключения рыцари, питавшие хоть крохотную надежду на успех, получили по драгоценному для них куску ткани. Де Риберак, как загнанный волк в кольце флажков, оказался окруженным со всех сторон рукавами Жанны, реющими на копьях соперников.

Наконец, последний участник турнира отъехал от центральной трибуны.

Камеристки в шатре, обессилено свесив руки, сидели в блаженной тишине. Им не верилось, что вся суматоха позади и не надо торопиться, как загнанным, снимать с Жанны одно платье, быстро натягивать другое, приметывать к сброшенному платью новые рукава, опять раздевать, одевать, пришивать…

– У меня всю ночь перед глазами иголка с ниткой плясать будет! – пожаловалась Аньес. – Я и сейчас-то глаза закрою – и все по новой вижу. Надо же! С госпожой Жанной не соскучишься, не то что с госпожой Изабеллой!

По сути, турнир еще и не начинался, а у зрителей сложилось впечатление, что самая главная схватка уже состоялась. Как бы то ни было, но его все-таки следовало начать, и по отработанному веками ритуалу на поле опять выехали герольды. Не жалея глоток они объявили, что сегодня состоится первая часть, турнира – рыцари будут сражаться один на один. Победитель выберет королеву турнира, а завтра участники будут сражаться отряд на отряд и королева турнира вручит приз победителю.

Затем вперед выдвинулся мессир д'Онэ, восседавший на солидном тяжеловозе. За знание всех тонкостей поединков и большой боевой опыт последние десять лет его всегда выбирали ристалищным королем – то есть распорядителем турнира.

Почти не напрягая горла, он принялся читать текст присяги:

– Слушайте меня, высокородные сеньоры, бароны, рыцари и оруженосцы, кои прибыли на сей турнир! Да будет, вам угодно поднять правую десницу к небесам и всем вместе поклясться, что ни один из вас на этом турнире не будет разить противника в желудок или ниже пояса. Ежели случится с чьей-то головы шлему слететь, то никто из вас того рыцаря не тронет, пока сей шлем надет не будет, а ежели станете действовать иначе, то лишитесь оружия своего и боевого коня своего и будете при помощи глашатаев изгнаны со всех турниров, кои еще состояться имеют быть. Итак, поклянитесь в том святой верой и вашей честью!

Звучные, на старинный манер произносимые слова были слышны во всех уголках поля.

Рыцари подняли правые руки и дружно прокричали:

– Святой верой клянемся!

Глашатаи вызвали на ратное поле первую пару: рыцаря-зачинщика барона де Риберака и шевалье дю Пиллона, бросившего ему вызов. Турнир начался.

В этот день де Рибераку пришлось несладко. Отшлифованные тысячами турниров правила старались соединить две несовместимые задачи: дать возможность бойцам продемонстрировать все их умение и предотвратить убийство. Ведь если противники настроены друг против друга серьезно, то никакие правила не защитят слабейшего.

А слабейшим все чаще оказывался де Риберак. Да, по умению, силе и ловкости он превосходил почти каждого соперника, но ведь вызовы следовали один за другим, и рыцарская гордость не позволяла их не принять. В центральной ложе, опять в белом платье, сидела и насмешливо улыбалась Жанна, вызывая даже у юнцов, обычно далеко стороной обходивших щит матерого барона, дикое желание скрестить с ним копья, мечи, кинжалы – что угодно, лишь бы понравиться Прекрасной Даме.

Правда, союзников у де Риберака было побольше, чем у Жанны: все юные и не очень юные дамы страстно поддерживали его, но барону от этого легче не становилось… Вот если бы турнир превратился в сельский праздник с состязанием парней на палках, тогда бы дамы, не стесненные строгим воспитанием, предрассудками и условностями высшего общества, задали бы жару этой мерзкой пиявке. Уж они-то воздали бы ей по заслугам; наставили тумаков и шишек и проредили чересчур густую шевелюру, но, увы. Приходилось терпеть, стискивать в руках шарфики и бессильно смотреть, как гибнет под численным перевесом та-а-акой мужчина – воистину отрада женских сердец!

Полуденный отдых ничего не решил и пальму первенства в этот раз получил шевалье де Лэгль, рыцарь Зеленого Орла. Он выбрал королевой конечно же Жанну.

Увенчанная старинной (по преданию, сделанной для турниров Черного Принца[7]) короной, королева турнира пригласила всех после пира на танцы и удалилась в сопровождении дам.

За ней потянулись остальные. Трибуны и лавки пустели, зрители расходились, обмениваясь впечатлениями.

Тетушку Аделаиду судьба, как на грех, опять свела с мессиром д'Онэ.

– Ах, дорогой господин д'Онэ! Современные турниры совсем не сравнить с прежними. Былого блеска уже нет. И молодые дамы ведут себя просто непристойно, никакого воспитания! – пожаловалась она, чтобы завязать приличный разговор.

– И не говорите, дорогая госпожа Аделаида! Где это видано?! Центральные трибуны заняты девицами, а судей запихнули на боковую. Это же курам на смех! Раньше было строго: судьям центральную, а бабское отродье пусть на боковых сидит, все равно ни черта не понимают! Из-за этого дурацкого места я проглядел, кто первым потерял стремя, когда копья де Риберака и дю Пиллона разом треснули! Проклятье всем юбкам сразу!

Вот вам и светская беседа…

Отмокая в чане с горячей водой, барон де Риберак обдумывал события последних часов. Монастырская выпускница и богатая невеста оказалась кладезем неожиданных сюрпризов и непредсказуемых гадостей. Получить в мужья красивого, умного и достаточно состоятельного рыцаря этой холеной деве мало. Обозвала провинциальным дворянчиком! Ну и гонор… Да любая другая голову бы потеряла от счастья, обрати он благосклонный взор в ее сторону даже без всяких намеков на супружеские узы! Надо же, почти всех участников турнира сумела натравить на него! Как котята кинулись за ее рукавами! Этой заносчивой гусыне надо преподать красивый урок, а для этого нужно, кровь из носу, победить завтра!

Пока барон так размышлял, сидя по шею в мыльной воде, часть прекрасных дам сумела привести в чувство своих ополоумевших от чар Жанны избранников и наставить их на путь истинный. Поэтому в отряд де Риберака записалось много хороших бойцов. Увидев это, барон окончательно вернул себе хорошее расположение духа и, отказавшись от ужина и танцев, пошел отсыпаться перед схваткой.

Глава VII

Второй день турнира начался без эксцессов. Мессир д'Онэ отвоевал все-таки нижнюю часть центральной трибуны для судей и теперь, довольно потирая руки, приговаривал:

– Уж сегодня-то мы посмотрим на этих голубчиков! Пальчиком незаметно не шевельнут! Ох и люблю я, когда отряд на отряд бьется! Ничего краше в жизни не видел!

Действительно, на такое зрелище стоило посмотреть: кавалькада рыцарей попарно выехала на поле. Там они разделились на два отряда и застыли в противоположных концах, ожидая сигнала.

Замерли зрители, напряженно вглядываясь в стройные ряды и узнавая своих любимцев. Замерли конные оруженосцы, держа наготове запасные копья и готовые тут же примчаться на зов господина. Замерли упакованные в сталь рыцари, готовясь к тому моменту, ради которого и стоит жить на этом свете. Замерли все.

И над этим оцепенением рыкнул бас мессира д'Онэ:

– Руби канаты!

Рассеченные полосатые змеи упали в пыль, и с тяжелым, как отдаленные раскаты грома, грохотом шеренги схлестнулись и разбились друг о друга.

Вот теперь барон де Риберак отыгрался за все свои вчерашние поражения. Он вышибал противников из седла копьем, палицей сминал их роскошные латы, превращая грозных кентавров в поверженных божьих коровок. Ни у зрителей, ни у судей, ни у самих сражающихся рыцарей не было и тени сомнения, кто сегодня победитель.

В лучах слепящего полуденного солнца нежная, словно сошедшая с иконы дева вручала мужественному коленопреклоненному рыцарю в алом плаще золотой кубок. Эта идиллическая картинка так и просилась быть нарисованной в каком-нибудь рыцарском романе в обрамлении роскошной рамочки из затейливых узоров, диковинных зверей и прекрасных цветов.

Турнир завершился. Унесли покалеченных, помятых, перегревшихся в глухих панцирях. Оруженосцы бегали от шатра к шатру, ведя переговоры о выкупе коней, оружия и доспехов побежденных рыцарей.

Сами же рыцари, кто был в состоянии шевельнуть хоть какой-нибудь конечностью, собрались в громадном шатре с чанами воды и там, смывая боевую грязь и блаженно потягивая вино, обсуждали прошедший бой. Повседневные заботы, жены, дети, домочадцы, любимые женщины и собаки – все осталось там, за тонкими полотняными стенами. А здесь царила атмосфера настоящего мужского братства, где только удаль и честь имели цену.

«Вот так! – думал де Риберак, принимая поздравления с победой. – Я-то доказал, что являюсь рыцарем не на словах, а на деле. А вот вечером я, уважаемая королева турнира, устрою вам небольшой сюрприз. И посмотрим, выдержите ли вы испытание на звание первой дамы Аквитании, которую вы из себя упорно изображаете!»

Турнир закончился, но праздник между тем продолжался.

Подстой люд валом валил на свои любимые развлечения: бой на палках, поднятие булыжников, лазанье по гладко обтесанному столбу. А главным состязанием была стрельба из лука. На благодатной земле Гиени в дни Столетней войны осело много английских лучников, которые наградили свое многочисленное потомство не только светлыми, а часто и рыжими, волосами, но и пристрастием (да и умением) к этому нелегкому искусству. Быть может, пышности и благородной учтивости на этих состязаниях было и поменьше, зато веселья от души куда больше.

Пользуясь удачным моментом, чуть в сторонке актеры соорудили свои пестрые подмостки, веселя зрителей сочными, грубоватыми шутками и прибаутками. Франсуа-фокусник переоделся цыганом и, скаля все тридцать два зуба, передразнивал соревнующихся лучников, борцов и столболазов: с надменным видом долго целился в большую круглую мишень, но попадал почему-то в пышный (щедро подбитый паклей) зад Коломбины, напропалую кокетничающей с Турком. Или бессильно прыгал вокруг шеста, изображающего столб, а потом, воровато озираясь и прикладывая палец к губам, подтаскивал к нему лестницу.

Все его ужимки сопровождались гоготом толпы. Не смеялись только сами участники состязаний. Фокусник изрядно действовал им на нервы, ловко замечая и безжалостно копируя все их огрехи. Несколько парней сбились в небольшую компанию и в перерыве с помощью глазевшего на представление мальчишки вызвали Франсуа.

Очутившись в окружении могучих, с налитыми плечами, спинами и руками серьезных молодцов, фокусник ни на секунду не утратил ни нахальства, ни самоуверенности, хотя рядом с ними казался тощим и хилым подростком.

Ловким сальто он выскочил из круга и, оказавшись вне досягаемости увесистых кулаков, молча поманил парней за собой. Те чуть растерянно двинулись следом, недоверчиво глядя на выкрутасы акробата и готовые в любой момент кинуться за ним в погоню, если он попытается улизнуть.

Франсуа бесцеремонно распихал толпу у столба, с которого только что свалился очередной неудачник. И не успели зеваки и рта раскрыть, как он уже обхватил столб руками и ногами и быстро добрался до вершины. Отцепив заветный мешочек с медяками, фокусник помахал им над головой и, заткнув за пояс, съехал вниз.

Затем, опять же кривляясь, но не говоря ни слова, Франсуа добрался до стрелков и там остановился, озираясь в поисках лука. Пожилой лучник, с интересом смотревший на его подвиги, протянул фокуснику свой. Не целясь, Франсуа спустил тетиву, и свистящая стрела вонзилась в мишень – пусть не в яблочко, но все-таки ближе к центру, чем к краю.

Покончив со стрельбой из лука, фокусник кивнул в сторону громадных каменюк, которые тягали дюжие силачи (в основном молотобойцы, мясники и прочие уважаемые люди, постоянно имеющие дело с тяжестями). Он обнажил свой тощий торс и, проведя пальцем по выступающим ребрам, как по прутьям корзины, отрицательно покачал головой. Но в искуплении этого неумения Франсуа удивил всех каскадом акробатических прыжков, кувырков и хождением на руках.

Хмурые лица парней постепенно прояснились: фокусник и вправду имел право высмеивать неудачливых молодцов. Так уж и быть, учить уму-разуму его не придется.

А Франсуа вытащил выигранный мешочек и, позвенев медяками, впервые за все их знакомство открыл рот.

– Ну, ребята, где тут можно выпить хорошего винца? Угощаю! – сказал он.

И уже лучшими друзьями они направились к ближайшему кабачку. К предстоящему балу в замке Монпеза готовились особенно тщательно: он был не только послетурнирным, но и прощальным. Завтра гости разъедутся по домам, разнося по своим землям рассказы, сплетни и слухи о прошедшем празднике.

Мадам Изабелла понимала, что ситуация вышла из-под ее бдительного контроля, но что поделать – неожиданный роман с шевалье дю Пиллоном основательно выбил ее из колеи.

Теперь собственных проблем и переживаний хватало, чтобы еще следить и за Жанной, хотя и затевалось все ради ее замужества.

Совсем неожиданно графиня почувствовала себя не солидной вдовой со взрослой незамужней дочерью на руках, а молодой беспечной девицей, флиртующей направо и налево. И весь турнир, находясь в полном безразличии ко всему остальному миру, она напряженно глядела на поле, следя за черно-желто-красными цветами шевалье.

Это любовное приключение заставило ее по-новому взглянуть на отношения с Робером.

Действительно, этот мальчишка, который ничуть не старше, если не моложе, Жанны, вообразил себя незаменимым и в последнее время ведет себя с ней, своей благодетельницей, не как с трепетной возлюбленной, а как со старой, давно надоевшей женой. Наглый щенок! А если прибавить к этому все те мерзости с покойным графом, о которых тайком судачат на всех перекрестках и которые, как это ни печально, чистая правда…

Боже! Как она была слепа! А ведь сколько этот негодяй вытянул у нее денег, драгоценностей и прочих подарков?! Не – е-ет, определенно, дорогой Робер засиделся в пажах!

А за Жанну беспокоиться нечего. Как мило смотрелись они с бароном в момент награждения, да и дю Пиллон шепнул ей на ушко, что в ту ночь де Риберак, как и сам шевалье к ней, спешил в комнату Жанны, а он такой, милый, шевалье дю Пиллон, Арман, мой Арман!

Вечером сигнал рога возвестил начало бала. Гости направились в парадный зал, где их уже ждали хозяйки замка. Под торжественную музыку они важно шествовали парами по направлению к графиням. Ради последнего бала все постарались разодеться в пух и прах. Со дна дорожных сундуков доставались лучшие, надежно спрятанные наряды, надевавшиеся один – два раза в год.

По традиции бал открыли старинным каролем. Ведущим был ристалищный король мессир д'Онэ. Как и в турнирных схватках, в кароле дядюшка д'Онэ был большим спецом. Он затянул песню и повел танцоров по залу. «Открытый круг»[8] закручивался в спираль, вился змейкой… То под убыстряющуюся песню несся вперед, то топтался на месте под тянучий напев.

Да, господин д'Онэ заставил всех попотеть, и после такого кароля требовалось время, чтобы прийти в себя.

– Вот так танцевали мы в дни моей молодости. Как сейчас помню, в пятьдесят четвертом году я попал аккурат к королевскому двору, когда там давали представление «Пир Фазана». После него так и хотелось нашить на плащ белый крест и отправиться в поход на Святую Землю. Ну и танцы там были, скажу я вам! Я тогда стоптал свои новехонькие пулены, а ведь только перед пиром забрал их у башмачника! – Довольный дядюшка д'Онэ отирал зубчатым краем конста[9] пот со лба. – Ну а теперь пусть молодежь трудится, а мы, старики, отдохнем!

Заиграли приглашение к эстапми[10]. Барон де Риберак пригласил Жанну с Рене, и они образовали первую тройку. Этот танец был внове для большинства присутствующих, поэтому к ним присоединились только три тройки, в каждой из которых кавалер, высоко приподняв руки, вел двух дам.

Танцующие образовали большой квадрат, и при первых тактах танца две тройки, стоящие по диагонали, двинулись друг к другу. Дамы шли церемонными плавными шажками, изящно приподняв подолы юбок и волоча по полу тяжелые шлейфы, касаясь рук кавалера лишь кончиками тонких пальцев. Встретившись в центре, тройки обогнули друг друга и вернулись обратно на свои места. Теперь такой же маневр проделали другие. Первая фигура завершилась.

– Ах, как это прекрасно, Беатриса! – восторженно шепнула подруге мадам Изабелла. – Ты не находишь? Как ты думаешь, барон будет неплохим супругом для Жанны?

– Ас чего ты взяла, что будет? – спросила мадам Беатриса, поправляя головной убор.

– Но как, же, он ведь от нее не отходит! Сама не видишь?! – обиделась грубому вопросу графиня.

Баронесса де Шатонуар удивленно посмотрела на подругу и спросила:

– Милая моя, ты не заболела, часом? Уж не знаю, что у них произошло, но на турнире барон как-то забыл принять рукав от своей, как ты утверждаешь, невесты. А она на него чуть охоту не устроила. Да что с тобой, ты же рядом сидела? Кстати, я и не знала, что у тебя водятся такие прекрасные шелка. Я и в Париже таких не видела.

– Какие шелка? – машинально спросила мадам Изабелла, чувствуя, что пропустила что-то очень важное и все окружающие видят совсем иную картину бала, чем она.

– А те, что на рукава Жанне пошли. Двадцать восемь рукавов, если я не ошибаюсь… – любезно проинформировала ее мадам Беатриса.

Вот теперь мадам Изабелла припомнила кое-какие вчерашние события, которые она все-таки заметила краем глаза, хотя смотрела исключительно в сторону красавца дю Пиллона. Ей все стало ясно.

Мерзавец барон не поладил с этой негодницей, и на турнире вся округа наблюдала, как они выясняют отношения. А мерзавка Жанна, умом пошедшая, конечно, в мать, но характером в своего невыносимого папашу, кидала направо и налево, на любое захудалое копье рукава из ее, мадам Изабеллы, лучшего шелка! Сейчас выяснение отношений продолжается, иначе дочь так мило не улыбалась бы, и все это может завершиться громадным скандалом! Господи! Зачем ты придумал детей?!

– Дорогая, пойдем подкрепимся! – понимающе глядя на ее искаженное лицо, предложила мадам Беатриса.

Глава VIII

Бал шел своим чередом. Все с нетерпением ждали темноты, чтобы перейти к любимому развлечению.

Наконец за окнами окончательно стемнело, слуги внесли в зал пылающие факелы.

Со всех сторон раздались крики:

– Басданс с факелами! Басданс с факелами!

Кавалеры выхватывали у слуг факелы и приглашали дам, у которых от восторга горели глаза. Танец с факелами должен был вести рыцарь-победитель и королева турнира. Вот этого-то момента и ждал со вчерашнего поражения барон де Риберак.

Держа в одной руке факел, а в другой прохладную узкую ладонь Жанны, он встал во главе парной колонны.

Заиграла музыка. Скользящими шагами танцующие двинулись по залу. Де Риберак закрутил первую фигуру и в задних парах раздался женский смех: теперь все следили, как дамы управляются со своими хвостами, – ведь высший шик танцевального искусства дамы состоял в том, чтобы на поворотах красиво раскинуть шлейф, не отрывая его от плит пола. Именно в этом танце проверялось, кто настоящая дама; а кто так себе, тщеславная выскочка.

Чутким ухом де Риберак уловил, как подкупленные им музыканты стали играть все быстрей, и в такт музыке ускорил шаг. Ведя танцоров очередным кругом по залу, он начал делать повороты, заворачивая колонну то вправо, то влево. Смех стих. Теперь дамам требовалось все умение, чтобы подчинить своим движениям непокорный шлейф. Несколько шлейфов оторвались от пола к великому стыду их хозяек.

Труднее всего, и это все знали, приходилось Жанне: ведь ее шлейф был самым длинным, и управлять шестью локтями тяжелой ткани было ничуть не легче, чем боевым, закованным в латы, но все-таки живым конем.

Вошедший в раж де Риберак начал закладывать такие виражи, что половина дам окончательно потеряла власть над своими взлетающими над полом хвостами. Но Жанна, как ни в чем не бывало, продолжала танец, с большим искусством управляя тяжелым шлейфом, и опять, как на турнире, насмешливо улыбалась. С каждым поворотом улыбка становилась все ехидней, и наконец она сказала:

– Не нервничайте так, дорогой барон. А то наш басданс с факелами превратится в галоп. И не старайтесь зря: мой шлейф от пола не оторвется. Ведите-ка нас во двор, а то уже скучно восьмой круг здесь топтаться.

Де Риберак уже понял, что испытание Жанна выдержала и дальше он действительно становится смешным, он вывел колонну во двор. Музыканты сбавили темп, и напряжение танцующих спало. Опять всем стало весело, и под дружный хохот огненная змейка долго кружила под звездным небом по дворикам и закоулкам замка.

Вместе с рассветом, по утренней бодрящей прохладе, фургон бродячих актеров покинул гостеприимный замок.

– Побродим по Пуату[11], а там, глядишь, и опять пойдем по Луаре колесить, – решила труппа.

Франсуа сидел на задке повозки в обнимку со своей лысой Нинеттой, а камеристки гурьбой шли рядом с медленно катящимся фургоном, провожая полюбившегося им балагура.

– Эх, красотки! – вздохнул Франсуа. – Кабы не мой шебутной характер, я бы остался в вашем благословенном краю. Попивал бы чудесные бордосские вина и любил бы вас на сеновале.

– Надорвался бы, дружок! – расхохотались девушки. – Обещался, обещался все свое умение показать, да так и не собрался! Знать, на ярмарке толстые тетки были слаще, чем мы? Хвастун ты, Франсуа!

– Но, но! Сударыни, только нерасположение к моей персоне всесильных звезд помешало мне проявить всю свою прыть! – отбивался фокусник. – Да и вы, прямо сказать, своим адским трудолюбием не располагали к любовным утехам: хорошо любить девицу, бездельничавшую весь день, тогда она способна достойно ответить на мой безудержный пыл!

– Да ладно, не заливай! Возьми-ка лучше свеженького! – Девушки совала Франсуа припасы на дорожку. – Все-таки ваше ремесло хоть и веселое, но уж больно ненадежное и опасное. Мало ли лихих людей на дорогах?

Сложив подарки из девичьих корзинок в объемистый холщовый мешок, Франсуа пристроил среди пожитков сонную Нинетту и спрыгнул с фургона.

– Ну все, – объявил он. – Будем целоваться, а то вам обратно пора. Боже мой, ну почему я не петух и у меня нет такой красивой стайки разноцветных курочек?

Девушки с визгом и хохотом колотили его по спине корзинками, вырываясь из цепких объятий. Не обойдя никого вниманием, Франсуа попрощался с каждой и напоследок дополнительно чмокнул Жаккетту в нос:

– Прощай, моя маленькая аквитаночка! Если мои зоркие глаза опять увидят твою сдобную фигурку, то я обязательно расскажу тебе секрет оживления Нинетты!

Чуть попозже начали отъезжать гости благородных кровей.

Первым покинувшим почти родной для себя кров был экс-паж Робер.

За годы пребывания под теплым крылышком семейства де Монпеза он обзавелся солидными пожитками, и теперь слуги укрепляли на задке и крыше экипажа многочисленные сундуки и дорожные мешки.

Сама графиня, неприступная в холодном величии, с материнской заботой в голосе напутствовала отставного любовника:

– Дорогой Робер! Увы… но годы твоей юности позади, и тебя теперь ждет путь взрослого мужчины. Я, как о родном ребенке, заботилась о тебе, но дети улетают из родительских гнезд. Разумно распоряжайся отцовской землей, так как ее мало, и будь дворянином в любой ситуации. Удачи тебе…

Робер с кислой миной слушал напутствия графини и думал, что этот мир мерзок, несправедлив и жесток, А он-то отдал этой старой козе свои лучшие годы!

Гости и слуги из всех щелей смотрели на такое диво, и многие непосвященные искренне недоумевали, почему это красавчика, цепко державшегося за графинин подол, выкидывают в большой мир.

А дело было так.

Во время бала мадам Изабелла, разъяренная новостями баронессы, не успокоилась и после принятия большой дозы подогретого вина с пряностями. Распирающий душу гнев требовал какого-то иного выхода, и тут на глаза графине попался Робер.

Топчась у закрытых дверей спальни в ту ночь, паж умудрился простудиться и на несколько дней слег в постель, ни сном ни духом не ведая, какие тучи над ним сгустились.

К балу он малость оклемался, облачился в свое лучшее ми-парти[12] и выполз на люди с твердым намерением потребовать у графини объяснений по поводу этого неслыханного инцидента, но сначала хорошенько ее проучить, оказывая внимание хорошеньким девушкам, и тем самым вознаградить себя за тяжкий постельный труд.

Увидев, как разноцветные коленки Робера глубоко утонули в пышной юбке молоденькой девушки из окружения Бланш де Нешатель, с которой он уединился в укромной нище, графиня взбеленилась, как хороший андалузский бык.

Она встала позади увлекшейся парочки, чуть не пуская пар из раздутых ноздрей. Если бы глупый паж имел глаза на спине, он бы понял, что судьба его решена окончательно и бесповоротно.

Когда же он все-таки обернулся, мадам Изабелла ласково поздравила его с выздоровлением и сообщила, что огорчена его решением завтра уехать домой, но понимает его чувства, раз он хочет получить шпоры, как и подобает мужчине, и стыдится в таком возрасте оставаться пажом.

Ужас и остолбенение от своих великих планов, появившиеся на лице Робера, немного порадовали графиню, но бурю гнева не потушили, и она отправилась дальше, горя желанием кого-нибудь покусать.

Гостей от увечий спас шевалье дю Пиллон, очень вовремя ее разыскавший.

Он увлек графиню обратно в освободившуюся нишу, из которой девица отправилась танцевать басданс с факелами, а паж топиться в пруду, и там основательно ее обезвредил.

Так что каждый в конце концов нашел занятие по душе: большинство гостей топтало камни двора в колеблющемся свете факелов графиня и дю Пиллон страстно целовались, полускрытые портьерой, а Робер плюхался в липкой жидкой грязи, поскольку перед турниром из пруда спустили всю воду, так как мадам баронесса на прогулке, по ее словам, уронила в него свою рубиновую шпильку…

К обеду разъехались все гости. Осталась только баронесса, каждую ночь принимавшая куафера[13] графини и потому решившая погостить в замке подольше.

Объяснения с дочерью мадам Изабелла отложила на завтра: руки Жанны попросили несколько вполне достойных людей, и обсуждение этого важного дела требовало свежей головы.

Глава IX

Повинуясь строгому приказу сверху, с утра пораньше в каморку к Жаккетте пришла внушительная госпожа Шевро, жена управляющего.