Рецензирование было для меня необходимостью, усладой, но только для меня. Наверняка есть люди, страдающие честно, они приходят в неистовство и не могут удержаться, чтобы не стукнуть кулаком по столу и заорать так, что стены задрожат. И против этого ничего не возразишь. Но большинство, подавляющее большинство, не неистовствует, а язвит, острит, дерзит, снисходит. Язвят в случае порицания; в случае восхваления фамильярничают; и вот что еще раздражает меня в тех студенческих рецензиях: попытка набиться в друзья. Нет ничего труднее восхваления. Уже сами слова очень скоро становятся общими, так что ими можно похвалить вещи совершенно разные, даже противоположные. Когда критик избегает хвалебных слов, это не обязательно свидетельствует о недоброжелательстве, критиканстве; похвала, серьезная похвала, в действительности может быть выражена почти всегда только косвенно, например именами, привлекаемыми для сравнения, в особенности же уровнем критического разбора. Непосредственная похвала малоубедительна, и как бы пылко ни восклицать: "Прекрасное стихотворение!" этим ничего не скажешь о нем, и задаешься вопросом: где взял он меч, чтоб званьем рыцаря наречь? - и как раз тогда, когда кто-то хвалит, не можешь освободиться от впечатления широковещательной самоуверенности. Но главное, когда я спустя много лет наталкиваюсь на свои собственные рецензии, я замечаю, что почти без исключения всегда хвалил самого себя, хвалил то, что отвечало моим собственным устремлениям и освящало их успехом, - вот что я (нередко ловкой подтасовкой) подчеркивал словами похвалы...
      Трудно быть рецензентом.
      Есть много знатоков, превосходных знатоков, но мало людей, полных чувства жизни, и, может быть, только им одним по плечу был бы драгоценный дар критики. Не потому, что они сами делают то же самое лучше, - это ребяческое требование. Критика - способность сама по себе. Но те, кто полон чувства жизни, независимо от того, где обрели они эту полноту, не нуждаются в том, чтобы в порядке самозащиты утверждать себя при виде всего в их время созданного.
      Критика мастерства, мне кажется, чаще всего пустая отговорка. Есть очень мало людей, чье недовольство действительно вызывает степень искусности. Это видно хотя бы из того, что, когда содержание произведения приятно, безобидно, а то даже и лестно, те же люди по отношению к тому же автору не испытывают потребности пускаться в обсуждение мастерства. Произведение, содержание которого им приятно, они всегда называют лучшим, гораздо лучшим.
      Чтобы суметь сказать неприятное, надо быть совершенным мастером - дабы они не имели никакой лазейки для своего гнева.
      Критика искусности.
      Кто-то говорит мне, что я совершил злую несправедливость по отношению к своему соседу, я отвечаю: сударь, да вы щербаты! - а если у него нет щербины, то, чтобы избежать неприятного разговора, нахожу незастегнутую пуговицу на его брюках. Сударь, говорю я, да у вас не застегнута пуговица на брюках. А когда он застегнет пуговицу? Тогда я говорю: сударь, мне кажется, от вас воняет табаком, а я не выношу этого, мне дурно. И если он однажды снова приходит и от него не воняет больше табаком, ибо, возможно, от него вообще не воняло, и он опять начинает говорить о моей несправедливости? Тогда я говорю: сударь, вы все время твердите одно и то же, это скучно, это уже надоело...
      Похвала и порицание.
      С похвалой ошибочной или даже кажущейся нам глупой спорить не обязательно; ее можно пропустить мимо ушей, что мы и делаем. Пропустить же мимо ушей порицание, потому что оно ошибочно или даже кажется нам глупым, не так просто, в этом всегда есть что-то подозрительное. Порицание прилипает.
      В иных случаях следовало бы сказать: то, к чему стремится имярек, я считаю чистым безумием, тем не менее он свое стремление осуществляет на высоком уровне. Вместо этого говорят: имярек не в состоянии написать настоящую вещь. Настоящая вещь - это вещь, какую критик считает достойной стремления. Рецензии подобного образца - а их немало - не вредны, но неплодотворны.
      Актер играет Ромео, и рецензентка, пристрастие которой к своему полу очевидно, пишет о нем в газете. Она могла бы написать: "С Ромео господина Штерненхагеля я не ощутила никакого контакта". Против этого нельзя было бы возразить. Но она пишет не так, а безлично, безоговорочно: "У Ромео, напротив (напротив!), отсутствует всякое мужское обаяние".
      Святое право каждого рецензента - выражать свои ощущения. Наше же право - признавать их только как его ощущения, что, впрочем, отнюдь не является утешением! В определенные моменты, не в моменты самоуверенности, а в моменты, полные мужества или отчаяния, жаждешь подчиниться безоговорочному критерию.
      Критика со стороны творческих людей? Люди творческие особенно пристрастны, но их суждение имеет драгоценное преимущество: мы знаем характер их особой пристрастности, выраженный в их творчестве, и, главное, их суждение всегда имеет в себе нечто братское. Оно никогда не гонит нас в болото уверенности в нашей собственной правоте, что так легко удается рецензенту.
      Гёте говорил: не надо отвечать, - он не говорил: не надо прислушиваться. Может быть, это необходимо - две или три недели исходить гневом, - хотя бы только для того, чтобы узнать, как обстоит дело с нашей зрелостью суждений. Критика, которая помогает, исходит от четырех или пяти человек; среди них - наши ближние и совсем чужие, незнакомые, даже не подозревающие о том, как они поддержали нас. С критикой творческих людей, я считаю, сходна критика умных, нелитературных женщин - личная, решительная, сестринская. Такая критика помогает, она помогает не терять время, она стимулирует самокритику, ту единственную, что применима для дальнейшей работы.
      Cafe Odeon
      Один уважаемый друг мне пишет:
      "Я не могу не сказать, что считаю насильственное обнажение ран бедствием, которое ты, как и столь многие другие, очевидно, почитаешь своим долгом".
      Я же считаю настоящим бедствием перевязывание ран, еще полных гноя - а они полны гноя, - забвение вещей, которые не выяснены, не поняты, не преодолены и потому не ушли в прошлое.
      Но столь ли многие на моей стороне?
      Кампен, июль 1949
      Письма:
      Два друга, люди с литературным и театральным опытом, пишут мне на этот остров свое мнение о новой пьесе ("Граф Эдерланд"), над которой я еще работаю. Один считает ее, во всяком случае, лучше прежних, хотя у него находятся и пожелания; другой - несомненно, слабее прежних. Кто прав? Оба пишут умно, дельно, толково. Поощрение к продолжению, поощрение к отказу. За кем же мне последовать? Оба обладают мудростью оракула, по существу дающего всегда один и тот же совет, единственно возможный, окутанный приветливой темью:
      "Решай сам".
      ...Во Франкфурте ждут Томаса Манна, как я могу понять из газет, с сильной ненавистью...
      (Этот случай, мне кажется, несет в себе нечто трагически-гротескное: немец, современник, светский человек, которому посчастливилось сохранить уважение мира к немецкому языку, возвращается в Германию, но лишь немногие смотрят ему в лицо, другие уставились на его ноги, ждут, чтобы он споткнулся. Что они при этом выиграют? Эмиграция оказалась плодотворной; для тех, кто предписал эту эмиграцию, это невыносимо, и вполне понятна их жгучая потребность выявить ошибки этого человека. Кто станет отрицать, что их у него нет? В том числе и ошибки известные, которые он сам холил, холил без тени иронии, например навязываясь в друзья к старому Гёте, - кто стал бы его в этом упрекать, если бы Томас Манн в остальном не писал и не говорил такие неприятные вещи? Для многих его соотечественников, даже если они едва знают его творчество, он стал чем-то непостижимым; они мучительно жаждут мирового уважения, он его имеет, однако побрататься с ним без того, чтобы не согласиться кое с чем из сказанного им к их неудовольствию, они не могут - и вот большинство удовлетворяется теперь попыткой соскрести с него мировое уважение, словно они могут от этого выиграть.
      Разговор о честности
      Если бы честность заключалась в том, чтобы просто все говорить, было бы очень легко быть честным, но это было бы никчемно, неживотворно, всеразрушающе, добродетель за счет других. Но где начинается ложь? Я бы сказал: там, где мы делаем вид, будто у нас нет секретов.
      Быть честным: быть одиноким.
      О писательстве
      Много лет тому назад я в качестве архитектора побывал на одной из тех фабрик, где делаются наши знаменитые часы; никогда ни одна фабрика не производила на меня столь удручающего впечатления, но ни в каком разговоре мне не удалось так рассказать именно об этом переживании, одном из сильнейших, чтобы оно передалось и слушателю. Высказанное всегда оказывается незначительным или нереальным, вернее, реальным лишь для самого пережившего, неизреченным, как всякое личное переживание, или точнее: всякое переживание, по существу, остается неизреченным, пока мы надеемся, что сможем выразить его реальным примером, который поразил нас. Выразить может лишь пример, который мне так же далек, как и слушателю, а именно - придуманный. Обрисовать может, по существу, только сочиненное, претворенное, преображенное, воплощенное - вот почему художническая неудача всегда связана с чувством удушающего одиночества.
      ДНЕВНИК 1966-1971
      1966
      Опросный лист
      1. Вы уверены, что Вас действительно интересует сохранение рода человеческого, если Вас и всех Ваших знакомых не будет на свете?
      2. Почему? Можно кратко.
      3. Сколько Ваших детей не родилось по Вашей воле?
      4. С кем бы Вы предпочли никогда не встретиться?
      5. Совершили Вы несправедливость по отношению к кому-нибудь, кто может и не знать об этом, и ненавидите Вы из-за этого себя или того человека?
      6. Приятна была бы Вам абсолютная память?
      7. Назовите политика, чья смерть вследствие болезни, аварии и т. п. могла бы Вас исполнить надежды? Или Вы никого не считаете незаменимым?
      8. Кого из тех, кто умер, Вы хотели бы снова увидеть?
      9. Кого, напротив, нет?
      10. Хотели бы Вы принадлежать к другой нации (культуре); к какой?
      11. До какого возраста Вы хотели бы дожить?
      12. Будь у Вас власть повелеть то, что Вам кажется сегодня правильным, сделали бы Вы это против воли большинства? Да или нет?
      13. Почему нет, если это кажется Вам правильным?
      14. Вам легче ненавидеть коллектив или определенного человека и ненавидите Вы предпочтительнее в одиночку или в коллективе?
      15. Когда Вы перестали считать, что становитесь умнее, или Вы все еще так считаете? Указать возраст.
      16. Действует на Вас самокритика?
      17. За что, по Вашему мнению, на Вас сердятся и за что Вы сами на себя сердитесь, и, если не за одно и то же, за что Вы скорее попросите прощения?
      18. Если Вы вдруг представите себе, что не родились на свет, вызовет ли это у Вас беспокойство?
      19. Думая о ком-нибудь из умерших, что бы Вы хотели: чтобы умерший что-нибудь сказал Вам или же Вы сами хотели бы ему что-то сказать?
      20. Любите Вы кого-нибудь?
      21. А из чего Вы это заключаете?
      22. Если предположить, что Вы никогда не погубили ни одного человека, как Вы объясняете себе, почему этого не случилось?
      23. Чего Вам не хватает для счастья?
      24. За что Вы испытываете благодарность?
      25. Предпочитаете Вы умереть или еще некоторое время существовать в виде здорового животного? Какого именно?
      Статистика
      Средняя продолжительность жизни во времена Христова рождения составляла лишь 22 года, во времена Мартина Лютера - уже 33,5, около 1900 года - 49,2, а сейчас - 67,7. Увеличение продолжительности жизни приводит к перегруппировке возрастных групп. Около 1900 года молодежь (до двадцатилетнего возраста) составляла 46% населения, в 1925-36%, в 1950 лишь 31%, а в 1975 году должна, по расчетам, составить только 28%. Соответственно возрастают группы пожилых людей (старше шестидесяти лет): около 1900 года они составляли только 7% населения, около 1975 года их будет уже 20%.
      Берцона
      В деревне, расположенной в нескольких километрах от границы, живет 82 человека, говорящих по-итальянски; ресторана нет, нет даже бара, так как она лежит не у дороги в долину, а в стороне. Каждый гость из города сразу восклицает: какой воздух! Затем робковато: и какая тишина! Обрывы-террасы с обычными стенами сухой кладки, каштаны, дичающее фиговое дерево, густые заросли ежевики, два больших ореховых дерева, чертополох и т. д. Надо остерегаться змей. Альфред Андерш *, живущий здесь уже несколько лет, обратил мое внимание на небольшой участок - старый запущенный крестьянский дом с толстыми стенами и башнеобразным хлевом, который теперь называется студией, все крыто гранитом. В середине долины (Вал Онзероне) глубокое, с буйной растительностью ущелье, в которое мы еще не спускались; его склоны покрыты лесом, скалисты и с годами стали, наверное, скучными. Зимой мне здесь нравится больше. Местные жители прежде промышляли плетением из соломки, пока на миланском рынке вдруг не появились японские корзины, шляпы и сумки; с тех пор долина нищает.
      Намерение
      Разумеется, после пяти лет пребывания за границей (в Риме) многое видишь отчетливее, хотя значительнее оно от этого не становится, если не ведет к новым взглядам, а этого пока не случалось. Отсюда и намерение впредь не высказываться о Швейцарии, по крайней мере публично.
      В самом деле: иностранцы, живущие в Швейцарии, относятся к ней лучше, чем наш брат. Они воздерживаются от всякой фундаментальной критики; наша же критика им скорее неприятна, они хотели бы быть в стороне от этого. Что, кроме швейцарской банковской тайны, их привлекает? Видимо, все же многое: ландшафты, центральное местоположение в Европе, чистота, стабильность валюты, в меньшей степени - порода людей (тут они при случае выдают себя набором уничижительных клише), но главным образом своего рода освобождение: здесь достаточно держать в порядке деньги и бумаги и не мечтать о каких-либо изменениях. Если их не беспокоит полиция, Швейцария для иностранца не тема. Они наслаждаются чувством комфорта, которое порождено отсутствием истории.
      Обещание не высказываться о Швейцарии, к сожалению, уже нарушено. ("Маленькая нация господ чувствует себя в опасности: звали рабочую силу, а явились люди".) Возможно, возвращение на родину было преждевременным.
      Цюрих
      Мать при смерти. Порой ей кажется, что мы вместе в России. Ей 90 лет. Многое ли изменилось в Одессе с 1901 года?
      Опросный лист
      1. Представляет ли еще для Вас брак проблему?
      2. Когда брак убеждает Вас больше как институт: на чужом или собственном примере?
      3. Что Вы чаще советовали другим:
      а) чтобы они разошлись?
      б) чтобы они не расходились?
      4. Известны Вам примирения, которые не оставили бы шрамов у одной из сторон или у обеих?
      5. Какие проблемы разрешает хороший брак?
      6. Сколько времени в среднем Вы живете вместе с партнером, пока не исчезает честность перед самим собой, то есть когда и про себя не решаетесь больше думать о том, что могло бы напугать партнера?
      7. Думая о разрыве, Вы ищете вину за собой или за партнером?
      8. Изобрели бы Вы сами брак?
      9. Срослись Вы с общими в Вашем нынешнем браке привычками? И если нет: считаете ли Вы, что Ваш партнер сросся с этими привычками, из чего Вы это заключаете?
      10. Когда брак Вас больше раздражает:
      а) в повседневности?
      б) в путешествии?
      в) наедине с собой?
      г) в большом обществе?
      д) с глазу на глаз?
      е) вечером?
      ж) утром?
      11. Вырабатывается ли в браке общий вкус (как можно предположить по меблировке супружеской квартиры) или каждый раз при покупке лампы, ковра, вазы и т. д. Вы тихо капитулируете?
      12. Если у Вас есть дети: чувствуете ли Вы себя виноватым перед детьми, когда доходит до разрыва, то есть считаете ли Вы, что дети имеют право на несчастливых родителей? И если да, то до какого возраста?
      13. Что побудило Вас на обещание вступить в брак:
      а) потребность в надежности?
      б) ребенок?
      в) общественная уязвимость внебрачных отношений, затруднения в гостиницах, надоедливые сплетни, проявления бестактности, сложности с властями или соседями и т. д.?
      г) обычаи?
      д) облегчение ведения домашнего хозяйства?
      е) уважение к семейному укладу?
      ж) знание по опыту, что внебрачная связь в равной степени ведет к привычке, изнурению, повседневности и т. д.?
      з) виды на наследство? и) надежда на чудо?
      к) мнение, что это чистая формальность?
      14. Хотели бы Вы что-нибудь добавить к гражданской или церковной формуле бракосочетания:
      а) как жена?
      б) как муж?
      (Просьба привести точную формулировку.)
      15. Если Вы вступали в брак несколько раз: в чем Ваши браки были схожи, в том, как они начинались или как кончались?
      16. Если Вы узнаете, что после разрыва Ваш партнер не перестает Вас обвинять, какой Вы делаете вывод: что Вас больше любили, чем Вы тогда полагали, или это просто приносит Вам облегчение?
      17. Что Вы обычно говорите, когда кто-нибудь из Ваших друзей снова разводится, и почему умалчивали об этом раньше?
      18. Можете Вы быть одинаково откровенным с каждым из супругов, если они сами не откровенны друг с другом?
      19. Если Ваш нынешний брак можно назвать счастливым, чем Вы это объясняете? (Можно кратко.)
      20. Если бы у Вас был выбор между браком, который можно назвать счастливым, и вдохновением, дарованием, призванием и т. д., которые могли бы поставить под угрозу супружеское счастье, что было бы для Вас важнее:
      а) как для жены?
      б) как для мужа?
      21. Почему?
      22. Можете Вы угадать, как ответит Ваш нынешний партнер на эту анкету? И если нет:
      23. Хотели бы Вы знать его ответы?
      24. Хотели бы Вы, напротив, чтобы партнер узнал, как Вы ответили на эту анкету?
      25. Считаете ли Вы отсутствие тайн заповедью брака или Вы думаете, что как раз тайна, которую супруги скрывают друг от друга, их связывает?
      "Пройдемся по романам и пьесам последнего времени. Они кишат психопатами, социально опасными типами, изысканнейшими мерзостями и хитроумнейшими подлостями. Действие разыгрывается в боящихся света помещениях, и богатейшая фантазия проявляется во всем, что отмечено гнусностью. Но когда нас пытаются убедить, что все это рождается глубоким возмущением, тревогой и как-то пекущейся о целом серьезностью, мы выражаем не всегда, но часто - обоснованные сомнения".
      "А ныне? Мы то и дело встречаем девиз Litterature engagee 1. Но при этом каждый, кто любит поэзию как поэзию, чувствует себя неловко. Она утрачивает свою свободу, она утрачивает истинный, убедительный, неподвластный веяниям времени язык, становится чересчур усердным адвокатом заданных гуманных, социальных, политических идей. И таким образом, мы видим в Litterature лишь вырождение той воли к всеобщности, которая воодушевляла поэтов прошлого".
      1 Ангажированная литература (фр.).
      "...этот захвативший весь западный мир легион поэтов, чья профессия копаться в мерзостях и подлостях..."
      "Если такие поэты утверждают, что клоака - это образ подлинного мира, что сутенеры, проститутки и пьяницы - это представители подлинного, неприкрашенного мира, то я спрашиваю: в каких кругах они вращаются?"
      "Вспомним простой и добротный фундамент, на котором построено здание всякой великой культуры".
      "Вернемся к Моцарту!"
      Эмиль Штайгер * (из речи по случаю присуждения литературной премии Цюриха, 17.12.1966)
      1967
      Текст для цоколя Розенхофского фонтана
      Здесь не покоится
      ни великий
      цюрихский
      мыслитель и
      государственный деятель
      или мятежник
      дальновидный
      планировщик
      свободы
      и т. д.
      1967
      никто
      современник
      патриот
      реформатор
      Швейцарии
      XX века
      основатель
      будущего
      что тем не менее наступит
      никакой знаменитый беженец
      не жил здесь или умер
      приблизительно здесь во славу
      нашего родного города.
      никакой еретик не был
      здесь сожжен, здесь не
      была достигнута никакая
      победа, никакая сага, восслав
      ляющая нас, не требует здесь
      памятника из камня, здесь
      вспомним наши сегодняшние
      деяния
      этот памятник свободен
      1967
      здесь не покоится
      никакой воин холодной
      войны
      этот камень, который
      на нем, воздвигнут
      во времена войны во
      ВЬЕТНАМЕ
      1967
      Допрос I
      А. Как ты относишься к насилию как средству политической борьбы? Есть люди, которые, как ты, носят очки и лично избегают драки, но применение насилия в политической борьбе одобряют.
      Б. Теоретически.
      А. Считаешь ли ты возможным общественные перемены без применения насилия или же ты осуждаешь применение насилия принципиально - как Толстой, которого ты сейчас читаешь?
      Б. Я демократ.
      А. Я вижу, что ты подчеркнул при чтении. Например: "Самые вредные люди повешены или сидят по каторгам, крепостям и тюрьмам... Казалось бы, чего же еще? А между тем распадение существующего строя жизни именно теперь и именно у нас в России все больше и больше приближается" 1.
      1 Толстой Л. Н. ПСС, 1956, т. 37, с. 214.
      Б. Написано в 1908 году.
      А. Так как ты считаешь себя демократом, то я полагаю, что насилие господствующего класса в царской России тебе кажется неприемлемым.
      Б. Да.
      А. Считал бы ты в подобных условиях оправданным применение насилия, то есть контрнасилие?
      Б. Толстой был против.
      А. Я спрашиваю тебя.
      Б. У нас нет таких условий. Можем ли мы вообще еще говорить о господствующих классах, как при Толстом, и, значит, о людях, которые, с точки зрения господствующих классов, опасны и подвергаются преследованию насилием, вызывающим контрнасилие? Сегодня у нас положение благополучное, по сравнению с царской Россией, по сравнению хотя бы с Испанией, или Португалией, или Грецией... Опасных, с точки зрения большинства, людей не вешают, едва ли сажают в тюрьмы, разве только они преступают законы; но не из-за их образа мыслей. Из-за образа мыслей человека могут ожидать неприятности, но не более того; осложнение карьеры, но не ссылка, не лишение прав. Возможно, человек потеряет место учителя; увольнение, но не запрет на профессию. Поношение в официальной печати и как следствие - осуждение за столом завсегдатаев кафе, но никак не приговор государственных органов. Свобода мнений гарантируется конституцией. Равно как и право на забастовки; рабочие могут предъявлять свои требования, с ними ведут переговоры, они не крепостные. И если кто-то вообще не хочет работать, он может бить баклуши; никакого принудительного труда. А если кто-то все же желает перемен, он может заявить об этом публично; его не примут в высшую школу, не возьмут на телевидение, возможно, телефон его будет прослушиваться, но он может сказать то, что хочет. У него даже не заберут паспорта. Повторяю: никакого лишения прав. Там, где государство выступает покровителем, такие люди, разумеется, неугодны; это неприятно, но это не насилие; с ними ничего не случается, когда они переходят улицу. Опасные, с точки зрения большинства, эти люди сохраняют даже право голоса; решает большинство. А перед законом все равны, бесправные и всесильные. Если кто-либо из этих людей надеется, что он станет судьей, он ошибается, но из-за этого его не арестуют, не подвергнут преследованиям и т. д., короче говоря: репрессии применяются вполне в рамках правового государства.
      А. Ты за правовое государство?
      Б. Я за правовое государство.
      А. Что ты под этим подразумеваешь?
      Б. Что никто не подвергается произволу и насилию тех, кто в данный момент более силен, право для всех, порядок, гарантирующий улаживание общественных конфликтов без актов насилия.
      А. Но ты говорил о репрессиях.
      Б. Бывает, разумеется, насилие без актов насилия, положение, которое может очень походить на правовое государство. В известной мере спокойное положение, когда во избежание насилия конфликты отрицаются и тем самым предотвращаются возможные столкновения. Акты насилия со стороны господствующего класса, которые бичует Толстой в своих брошюрах, не имеют места. Правовое государство гарантирует защиту от актов насилия. Поэтому я за правовое государство.
      А. Это ты уже говорил.
      Б. Это надо повторять и повторять.
      А. Что означают репрессии?
      Б. Они касаются не закона, то есть не правового государства как такового, а только пострадавших. Акт же насилия, увечье, причинение ущерба чужой собственности и т. д., напротив, нарушают закон. Поэтому полиция, охраняющая правовое государство, может вмешаться лишь при актах насилия, а не при репрессиях, что и создает впечатление, будто полиция защищает только господствующие классы. Это неверно. Она защищает всякого от актов насилия. Неправильное впечатление возникает лишь потому, что господствующие классы как раз и не применяют насилия. Для них достаточно права, которое гарантирует им господство, им не нужны никакие акты насилия.
      А. Почему ты читаешь именно Толстого?
      Б. Потому что именно он меня интересует.
      А. Вот тут ты подчеркнул: "А не могу и не хочу, во-первых, потому, что людям этим, не видящим всей своей преступности, необходимо обличение... Во-вторых, не могу и не хочу больше бороться потому, что (откровенно признаюсь в этом) надеюсь, что мое обличение этих людей вызовет желательное мне извержение меня тем или иным путем из того круга людей, среди которого я живу и в котором я не могу не чувствовать себя участником совершаемых вокруг меня преступлений" 1.
      1 Толстой Л. Н. ПСС, 1956, т. 37, с. 94.
      Б. Имеются в виду казни...
      А. Которых у нас нет.
      Б. ...и войны.
      А. "И как ни странно утверждение о том, что все это делается для меня и что я участник этих страшных дел, я все-таки не могу не чувствовать, что есть несомненная зависимость между моей просторной комнатой, моим обедом, моей одеждой, моим досугом и теми страшными преступлениями, которые совершаются для устранения тех, кто желал бы отнять у меня то, чем я пользуюсь" 1.
      Б. Здесь заговорил граф.
      А. "Затем я и пишу это и буду всеми силами распространять то, что пишу, и в России и вне ее, чтобы одно из двух: или кончились эти нечеловеческие дела, или уничтожилась бы моя связь с этими делами, чтобы или посадили меня в тюрьму, где бы я ясно сознавал, что не для меня уже делаются все эти ужасы, или же, что было бы лучше всего (так хорошо, что я и не смею мечтать о таком счастье), надели на меня, так же как на тех двадцать или двенадцать крестьян, саван, колпак и так же столкнули с скамейки, чтобы я своей тяжестью затянул на своем старом горле намыленную петлю" 2. Почему ты это подчеркнул?
      Б. Мне это показалось очень смелым.
      А. Но в нашей стране, как ты сам сказал, нет преступлений подобного рода. Вот такая, например, фраза: "...есть несомненная зависимость между моей просторной комнатой, моим обедом, моей одеждой, моим досугом и теми страшными преступлениями..." - сегодня может относиться разве что к определенным событиям в третьем мире.
      Б. Да.
      А. Ты об этом думал?
      Б. Может быть, Толстой думал об этом.
      А. А вот другое место: "Насильническая революция отжила свое время. Все, что она могла дать людям, она уже дала им..." 3
      Б. Этого я не понял. Написано в 1905 году; если иметь в виду условия, которые Толстой только что описал, его утверждение мне непонятно.
      А. Когда я вижу, что именно ты подчеркнул, мне приходит в голову: во-первых, тебя явно занимает феномен насилия.
      Б. И контрнасилия.
      А. Толстой отвергает и то и другое.
      Б. А во-вторых?
      А. "Всякая революция начинается тогда, когда общество выросло из того мировоззрения, на котором основывались существующие формы общественной жизни, когда противоречие между жизнью, какая она есть, и той, какая должна и может быть, становится настолько ясным для большинства людей, что они чувствуют невозможность продолжения жизни в прежних условиях" 4.
      1 Там же, с. 95.
      2 Там же.
      3 Там же, т. 36, с. 240.
      4 Там же, с. 238.
      Б. Это хорошая фраза.
      А. Ты веришь в революцию?
      Б. Где?
      А. Вот другое место, которое ты подчеркнул: "Значение начинающейся в России и предстоящей всему миру революции не в установлении подоходных или иных налогов, не в отделении церкви от государства или присвоении государством общественных учреждений, не в организации выборов и мнимого участия народа во власти, не в учреждении республики самой демократической, даже социалистической, с всеобщей подачей голосов, а в действительной свободе" 1.
      Б. Что это значит?
      А. "Действительная же свобода достигается не баррикадами, не убийствами, не какими бы то ни было новыми насильническими учреждениями, а только прекращением повиновения людям" 2 .
      Б. Я не верю в анархию.
      А. В таком случае ты не согласился бы вот с этим местом, которое ты тоже подчеркнул: "Для избавления людей от тех страшных бедствий вооружений и войн, которые они терпят теперь и которые все увеличиваются и увеличиваются, нужны не конгрессы, не конференции, не трактаты и судилища, а уничтожение того орудия насилия, которое называется правительствами и от которых происходят величайшие бедствия людей" 3.
      1 Там же, с. 240.
      2 Там же.
      3 Там же, т. 90, с. 436-437.
      Б. Таких фраз у Толстого много, и эти я подчеркнул потому, что они мне открыли, какой я славный, какой законопослушный.
      А. И тем не менее ты мечтаешь о перемене.
      Б. Правовое государство, я считаю, не исключает, что право, служащее осуществлению его мер, подлежит изменению, если того потребует историческое развитие. Например, существующее право охраняет собственность. Тот, кто владеет большей, чем все другие, собственностью, не имеет больше права, но обладает властью благодаря праву. Почему именно сильные так любят это правовое государство? Необходимость в изменении права всегда в первую очередь диктуется интересами более слабых, а не тех, кому право дает возможность господствовать вроде бы без насилия, поскольку их власть узаконена собственностью.