XIII. ЛАГАРДЕР ВО ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ

Бывшие соседи Лагардера по Золотому дому ехали следом за ним, отставая примерно на полперехода. Если бы они слегка подстегнули своих лошадей, то без труда настигли бы его. Но людям Гонзага совсем не хотелось встречаться с шевалье: они предпочитали не расставаться с лаврами, которыми увенчал их Козлиный Дол.

Это было удивительное приключение — не поймешь даже, явь или сон! Пока повесы вспоминали только о колдуньях, они изрядно веселились, но едва им на память приходил Лагардер, как лица их тут же мрачнели.

Они понимали: ни им, ни Филиппу Мантуанскому никогда не одолеть этого человека — ведь он сметал все преграды, выскальзывал из любых ловушек. Не раз уже думали его враги, что шевалье попался или погиб, но он, как некое сверхъестественное существо, вновь исчезал, и никто не мог сказать как и куда.

— Будь он один, — говорил Монтобер, — можно было бы думать, что он продал душу дьяволу и может теперь делаться невидимкой. Но ведь с ним Кокардас и Паспуаль, а этим, и в особенности первому, не так-то просто незаметно сменить шкуру!

Таранн заметил:

— Но ведь мы и Кокардаса видели на виселице, на волосок от смерти, — а он живехонек и потешается над нами. С этой троицей, господа, нам еще не раз придется иметь дело!

— Их четверо, — ввернул Ориоль.

— Ну да, считая Шаверни.

— Нет, — возразил Ориоль, потирая ушибленное место, — это не Шаверни чуть было не размозжил мне ногу камнем из пращи.

— Мы тебя не понимаем.

— Ясно как день: у Лагардера появился новый оруженосец, не хуже остальных. Из его исчезнувшего горба что ни день рождаются новые герои. Поедем помедленней, господа, а не то, если мы, паче чаяния, догоним их, нам придется бежать до самого Мадрида, причем так быстро, что моя больная нога, боюсь, не выдержит.

— Да не каркай ты, — сказал Носе. — Нам и без твоих прорицаний не сладко.

— Верно, — отозвался Монтобер. — Что мы будем делать завтра, господа?

— То, что нам велит Гонзага, — еле слышно прошептал Таранн. — А он собирается вести нас окольным путем, не тем, которым ходят честные люди.

— Примерно то же говорил тебе когда-то Шаверни, — засмеялся Носе. — Да только и попугай умеет повторять правду!

Монтобер, весь погруженный в тягостные раздумья, вновь спросил:

— Так что мы завтра будем делать?

— Будем драться за Альберони против Франции, — вздохнул Ориоль. — Не такие заветы нам оставляли предки!

— Ты хотел сказать «вам», — перебил его Таранн. — Когда наши предки возвращались из крестовых походов, твои латали штаны.

Обиженный толстячок откупщик с неожиданной находчивостью возразил:

— Зато теперь мы с тобой равны. Значит, одни поднялись, а вот другие-то опустились!

Никто не ответил на этот выпад: в глубине души все признавали правоту Ориоля. Неважно, кто были их предки — благородные сеньоры или простолюдины: дела потомков обстояли одинаково плохо.

Итак, приятели замолчали: дворянину всегда тягостно думать, что он не прибавил славы своему роду, и в тысячу раз тягостнее ему мысль, что он запятнал ее.

Один только барон фон Бац не принимал участия в разговоре. Неразборчивому немцу было все равно, чем ему платят: французскими ли экю, испанскими ли дублонами!

Восхищение повес своим покровителем Гонзага давно и бесследно испарилось: теперь они благодаря ему получали не синенькие акции, а раны и синяки. Представься удобный случай уйти от него — и от всей банды, пожалуй, останутся лишь Пейроль с фон Бацем.

Немец не участвовал ни в разговорах о предках (его собственный род оставил по себе в одной из саксонских долин весьма недобрую память), ни в рассуждениях о фамильной чести. Он ехал шагах в двадцати впереди всех. Остальные мало-помалу вновь разговорились.

— Хотите хороший совет? — сказал Ориоль.

— Давай, — ответил Таранн. — Сегодня ты почему-то рассуждаешь на удивление разумно. Поскольку это с тобой впервые, мы тебя, так и быть, послушаем.

— Гонзага послал нас искать Лагардера к французской границе…

— Интересная новость, ничего не скажешь!

— Но граница-то длинная, а принц не сказал, где именно нам надо искать — на западе или на востоке.

— Он сказал, что встретится с нами в Фонтарабии.

— Да, если только нам не придется ехать за Лагардером в другую сторону. Мы можем сделать вид, что пошли по ложному следу. Вы меня поняли?

Монтобер наморщил лоб и задумался.

— Ava! — сообразил он наконец. — И это избавит нас от необходимости сражаться против Франции? Ты это хотел сказать, Ориоль?

— Зачем ты спрашиваешь — ты ведь и так все понял. Ваше мнение, господа?

— У тебя сегодня что ни слово, то золото, — сказал Носе. — Может, нашего Ориоля подменили?

— Я берегу честь и штаны своих высокородных друзей. А то потом придется латать и то, и другое.

— Слушай, ты сегодня погибнешь под бременем собственного остроумия! — воскликнул Таранн. — Нивель далеко, и вынужденное воздержание благотворно действует на твои умственные способности. Ну а теперь перестань задираться и расскажи нам, как это сделать.

— Все очень просто… Только подъезжайте ко мне поближе, чтобы не услышал фон Бац.

И пока барон, не замечая ничего вокруг, насвистывал какую-то песенку, толстячок откупщик шепотом изложил свой план.

Молодые дворяне, привыкшие подтрунивать над недалеким и трусливым Ориолем, так и ахнули. Финансист дал им сто очков вперед, отыскав способ не порывать решительно с Гонзага, но и не идти с оружием в руках против своей родины и избежать таким образом окончательного падения.

— Твою руку! — сказал Носе, подъехав к Ориолю. — Мы сделали много низостей, но благодаря тебе не совершим хотя бы этой.

Вскоре пятеро всадников добрались до деревни Тафалья. Там все еще спали; много труда стоило французам достучаться, чтобы их пустили на постоялый двор.

— Давайте вздремнем часок-другой, раз время есть, — предложил Монтобер. — Нам теперь, может быть, долго не придется спать.

— А мы не етем ф Памплону? — спросил барон.

— Едем, но торопиться некуда: Лагардера там нет, Гонзага будет только завтра.

Приятели поставили лошадей в стоила и кое-как расположились к верхней комнате; один лишь Монтобер пожелал остаться в общей зале. Четверть часа спустя фон Бац заливисто храпел, а все прочие старательно притворялись спящими.

Так прошло около часа. Вдруг в дверь отчаянно забарабанили кулаком. Носе бросился открывать. На пороге явился Монтобер и закричал:

— Подъем!

Все тут же вскочили, не исключая и барона, который, зевая, спросил:

— Ф шом тело? Я фител сон, путто мы опьять с теми тамами… колыми, шорт потери!

— Какими еще «тамами»?! Я только что говорил с самим Лагардером!

— Лакартером?

— Лагардером! Он постучал в окошко. Я отворил. Их было четверо, и, увидев меня, они не удивились. Он сказал: «Передайте своим друзьям, что мы могли бы всех вас убить во сне, но у меня нет ни времени, ни охоты: ведь Гонзага с вами нет! А коли он сам захочет поговорить со мной, то пускай ищет меня через двое суток около Сарагосы».

— Шор потери! Та это сам тьяфол!

— Что же, господа, — продолжал Монтобер, — наш долг ясен: его надо догнать во что бы то ни стало — так, впрочем, приказал нам и принц. Но Гонзага должен знать, куда мы направились, ведь Лагардер может увлечь нас и еще дальше.

— Я поеду к нему и все скажу, — вызвался Ориоль.

— Нет, ты не годишься. Ты ранен; по дороге могут встретиться опасности, которые тебе не по плечу.

Ориоль для виду продолжал настаивать.

— Нет и еще раз нет! — топнул ногой Монтобер. — Здесь нужен смельчак, на которого можно положиться, — вот хоть фон Бац. Если принц так ничего о нас и не узнает, он решит, пожалуй, что мы его предали.

Тщеславный от природы, немец при этих словах чрезвычайно заважничал. Его можно было заманить куда угодно — стоило только восхититься его храбростью и силой.

— Итет, — сказал фон Бац. — А сон токляшу в Памплон, ф ошитании принца.

— Ты расскажешь ему, что случилось и куда мы направились. Когда вернемся — никто, мол, не знает… Да и вернемся ли? Что ж, по коням! Смерть Лагардеру!

Они пожали руку барону, кинули несколько монет кланяющемуся хозяину постоялого двора и галопом поскакали в сторону Арагона; фон Бац же, преисполненный гордости, легкой рысью направился в Памплону.

Трюк Ориоля совершенно удался. Чести у этих людей уже почти не оставалось, но последние ее крохи они все же попытались сберечь.

Конечно, Филиппу Мантуанскому не понравится, что их не будет рядом с ним в испанской армии, но у них есть оправдание — собственный его приказ. Он ни в чем не сможет их упрекнуть.

Лагардер тем временем миновал Памплону и поспешил к аванпостам французской армии, стоявшей лагерем южнее Байонны.

Как бывший королевский рейтар, он сразу направился в расположение кавалерии. Ею командовал принц Конти, а всей армией — маршал де Бервик.

Вместе с обоими бретерами и с баском он явился на переднем крае. Часовой преградил дорогу этой странной группе разномастно одетых, но вооруженных шпагами и кинжалами людей.

— Кто здесь командует? — спросил шевалье.

— Маршал де Бервик.

— Проведите меня к нему — мне надобно его видеть.

— Пароль?

— Я не знаю пароля.

— Тогда пропустить вас нельзя — приказ есть приказ. Назад!

— Нет, приятель, — возразил Лагардер. — Только вперед!

Он пришпорил коня, и четверка, проехав мимо изумленного часового, направилась к самому высокому шатру, где, по всей видимости, и находился маршал.

Однако часовой, опомнившись, выстрелил, и лагерь немедленно ожил. Солдаты схватились за ружья, офицеры со шпагами в руках побежали арестовывать незваных гостей, столь дерзко нарушивших воинскую дисциплину.

Через несколько мгновений шевалье тесно окружили, так что его конь шагу не мог ступить, не затоптав кого-нибудь.

Лагардер отсалютовал офицерам шпагой:

— Благоволите отвести меня к маршалу, господа!

— Он не может вас принять — у него военный совет.

— Значит, я, черт возьми, пройду прямо на совет! Мне необходимо повидать маршала!

Впрочем, заслышав шум, де Бервик и сам вышел из шатра. Рядом с ним был принц Конти и все полковые командиры. Увидев посреди лагеря четверых незнакомцев, маршал нахмурился.

Лагардер спешился, отдал повод Кокардасу и, подойдя к командующему, вежливо поклонился.

— Прошу простить меня, господин маршал, — сказал он. — Я позволил себе нарушить ваш приказ, потому что очень спешил предложить вам свою шпагу и знание Испании. Мы все четверо готовы служить вам.

Он был весь в пыли. Маршал глядел на него недоверчиво.

— Кто вы такой, сударь? — сурово спросил он.

— Шевалье Анри де Лагардер, бывший королевский рейтар, бывший горбун из дворца Гонзага, бывший приговоренный к смерти, всегда готовый защищать Францию и справедливость!

По рядам офицеров прошел легкий шум: то переходило из уст в уста имя Лагардера. Все знали про события, что не так давно случились в Пале-Рояле и на кладбище Сен-Маглуар, ибо об этом несколько дней говорил весь Париж,

Сам принц Конти взял Анри под руку и подвел к маршалу.

Герцогу де Бервику было сорок девять лет. Он родился в Англии и являлся побочным сыном герцога Йоркского (впоследствии — Якова II). Маршал был честным и открытым человеком, умевшим прекрасно читать в чужих душах. Он любил смелых и отважных, потому что сам был отважен, и он доказал это в 1734 году при осаде одной упрямой крепости, когда бесстрашно приблизился к ее стенам и был убит пушечным ядром.

Итак, маршал еще раз взглянул на Лагардера. Имя это Бервик знал: регент много рассказывал ему о шевалье.

— Вы хотите полк, милостивый государь? — осведомился он.

Все полковники стояли рядом с ним: чтобы дать полк Лагардеру, кого-то надо было разжаловать. Однако никто из офицеров не выказал и тени неудовольствия.

— Благодарю вас, нет, господин маршал, — отказался Лагардер.

— Значит, роту? Не желаете ли быть капитаном в полку господина де Риома? Впрочем, я понимаю, что этот чин не соответствует вашим способностям, о которых я слыхал от его королевского высочества.

Граф де Риом выступил вперед. Ему не терпелось заполучить такого капитана.

Сам Риом получил патент командира полка совсем недавно. Он не добивался чина — чин ему навязали, чтобы удалить от смертного одра герцогини Беррийской, дочери регента и любовницы Риома. В прежние времена от неугодных часто отделывались таким способом, и нередко немилость не унижала, а возвышала.

Лагардер ответил, что это предложение ему очень лестно, однако и его он принять не может.

— Вот как? — рассердился маршал. — Но чего же вам надо, если ни рота, ни полк вас не устраивают?

— Но у меня уже есть полк, — отвечал Лагардер. Все изумленно воззрились на него.

— И сколько же в нем человек? — спросил принц Конти.

— Трое, ваше высочество. Вот они…

Он указал на бретеров и баска. Кокардас так напыжился, что его камзол — и без того ветхий — чуть не лопнул. В этот миг гасконцу сам черт был не брат!

— Вы шутите, милостивый государь, — прервал Лагардера принц, обиженный этим, как он полагал, высокомерием. — Среди нас вы нашли бы себе новых друзей.

— Неужели вы хотите сказать, ваше высочество, что желание действовать самостоятельно будет стоить мне вашей благосклонности?

— Нет… но я нахожу несколько странным желание действовать с тремя людьми так, как если бы в вашем подчинении находился целый: полк.

— Вы не так меня поняли, принц. Я не подвергаю сомнению ничью храбрость и ничью опытность, а независимости прошу по чисто личным обстоятельствам, о которых все узнают позже. Мало того: я даже надеюсь, что тогда никто из вас меня уже не осудит.

Маршал молча слушал.

— Господин де Лагардер прав, — сказал он наконец. — Смиритесь, господа, с тем, что его не заполучит никто из вас. Он будет находиться при мне. Бывают исключительные обстоятельства, которые всем должно уважать. Я первый готов это сделать.

И герцог улыбнулся:

— Продолжим наш совет, господа, но — с участим нового полковника. Кстати, как же будет называться ваш полк?

— Признаюсь, господин маршал, я об этом не думал, — также с улыбкой отвечал Лагардер. — К чему имя? Мой полк и так всегда отличат — ведь он, я полагаю, будет впереди чаще прочих.

— Что-что? — воскликнули разом полковники. — Это уж слишком, господин шевалье! Так легко мы вам славы не отдадим!

— Славы хватит на всех, — заявил Лагардер. — И ран также! Не беспокойтесь, друзья мои, — я с вами поделюсь.

Все это было сказано, конечно же, в шутку. Никто не затаил зла на новоприбывшего, который к тому же, как выяснилось, вовсе не хотел забирать себе всей славы.

Маршал де Бервик смеялся от души. Он видел, что этот человек, командуя тремя шпагами, способен сделать больше, чем иной командир полка.

— Что ж, — подал он руку Лагардеру, — я стану крестным отцом вашего отряда. Займемся делами, господа!

XIV. АТАКА

Когда совет возобновился, Лагардер сказал:

— Мое мнение таково: Испания к войне не готова. Филипп V бездействует, Альберони занят интрижкой с королевой, а все нити власти находятся у низкого труса по имени Филипп Мантуанский!

При этих словах в его глазах сверкнула молния, а рука сжала эфес шпаги. Никто не отвечал ему.

Но вскоре шевалье справился с собой и со смехом продолжал:

— Не хотите ли, господа, завтра ужинать в Фонтарабии, а послезавтра — в Сан-Себастьяне?

— А вы не слишком торопитесь? — спросил Конти.

— Но, монсеньор, нам нужно сразу продвинуться как можно дальше! Передовые полки испанцев медленно приближаются к Стране Басков; мы их разобьем прежде, чем они успеют опомниться.

— А дальше?

— Ни на севере Арагона, ни в Каталонии нет ни единого солдата. Через неделю вся линия границы будет нашей.

— Совет окончен, — сказал маршал. — Благодарю вас, господа.

На другое утро французская армия подошла к Фонтарабии.

В городе стоял лишь небольшой гарнизон, а местные жители, по всему судя, не были склонны помогать ему. Впрочем, прежде чем сдаться, в городе решили-таки выстрелить несколько раз из пушки. Над валом форта поднялся дымок, но ядра даже не долетели до французских позиций.

— Мы можем взять город, — сказал маршал де Бервик, обращаясь к Лагардеру. — Не отличится ли сегодня Королевский Лагардерский полк?

— Сегодня Королевский Лагардерский участвует в штурме не всем своим составом, — смеясь, ответил шевалье. — Сейчас мы с господином де Риомом откроем для вас ворота Фонтарабии. Мне очень жаль, что я не могу служить под его началом, и тем приятнее мне будет совершить с ним вместе нечто необычное.

Граф де Риом, хотя и был внучатым племянником маршала Лозена, выдвинулся исключительно благодаря своей связи с дочерью регента. Невзирая на знакомства при дворе, он всегда оставался на дружеской ноге с другими офицерами — как равными по званию, так и подчиненными. В армии его любили, и после изгнания из Парижа симпатия к нему не уменьшилась.

Слава двоюродного деда тоже бросала на него отблеск. Лагардер же, знавший только об интриге де Риома с герцогиней Беррийской, просто хотел воздать ему добром за проявленное вчера внимание.

Надо сказать, перед лицом врага граф был не менее смел, чем в алькове. Предложение шевалье понравилось ему именно своей необычностью.

— Охотно соглашаюсь, — сказал он. — Но командование приступом позвольте возложить на вас.

Эта выходка сильно позабавила маршала и его свиту, но не слишком удивила. В ту эпоху улыбок, пустых забав и мимолетных романов французская храбрость зачастую граничила с безумной бравадой. На войне было принято умирать с именем возлюбленной на устах. Прежде чем пробить сердце, пуля задевала приколотую к камзолу розу — подарок любимой. Товарищи убитого отсылали окрашенный кровью цветок в тот будуар, где он был подарен, чтобы прикосновение губ и горячие слезы оживили розу…

Таков был ребяческий, вычурный, причудливый и все же величественный героизм войны в кружевных манжетах, на которой гибли, улыбаясь и шутя.

Риом с Лагардером со шпагами в руках направились к городу, беззаботно болтая, как если бы они гуляли по саду Пале-Рояля. В двадцати шагах от стен вокруг них поднялось несколько фонтанчиков пыли от пуль. Французы даже не глянули в их сторону.

Лагардер поднял шпагу и крикнул офицеру, стоявшему возле ворот:

— Извольте передать господину губернатору, чтобы он выслал к нам парламентера. Мы будем ждать десять минут.

Он сел на камень и продолжал разговаривать с Риомом о разных пустяках.

Через десять минут явился испанский офицер.

Лагардер не бравировал перед ним; он выказал приличествующее случаю уважение к мундиру, но голос его был тверд, тон уверен и доводы убедительны.

— Благодарю, что вы явились, — сказал он, — и тем самым избавили нас от необходимости осаждать город. Вас двести человек, нас — две тысячи; у вас дурные пунша — наша артиллерия сейчас на марше и два часа спустя заставит вашу замолчать. Испанских войск в подмогу вам поблизости нет; все, что вы могли, вы для обороны сделали, так что честь ваша не пострадала. Вашему губернатору остается лишь открыть перед нами ворота.

— Ваши условия? — лаконично спросил испанец.

— Люди и город будут целы; гарнизон волен присоединиться к испанской армии, как только офицеры ваши получат свободу, то есть после того, как они окажут нам честь и отужинают с нами.

— Вы столь же тонкий дипломат, сколь отважный солдат, — заметил граф де Риом.

— Зачем устраивать бойню и громоздить груды развалин? — ответил ему Лагардер. — Город защищаться не в состоянии, а когда противник слишком слаб, он уже больше не враг.

— И даже может стать другом, — сказал испанец, пожимая руку Лагардеру. — Я уполномочен открыть вам ворота. Идемте.

Риом с Лагардером последовали за парламентером. Так два человека взяли Фонтарабию.

Овладеть Сан-Себастьяном оказалось труднее.

— Ну а сегодня Королевский Лагардерский вступит в бой? — спросил утром маршал де Бервик.

— Да, — ответил шевалье, — если только вам будет благоугодно немедленно скомандовать наступление. Мы нагуляем аппетит перед обедом, а заодно добудем победу.

Кавалерия тут же двинулась вперед против основных испанских сил, а пехота с артиллерией стали приближаться к городу.

Анри и три его спутника ехали рядом с Конти. Лагардер непринужденно беседовал с принцем, а Кокардас тихонько говорил своему другу:

— Дьявол меня раздери, лысенький! У нашего мальчугана нет ни громких титулов, ни чинов, но он здесь важнее всех генералов, даже самого маршала, вот что я тебе скажу!

— Так и есть, — отвечал Паспуаль. — Я думаю, он-то и станет нынче дирижером всего концерта.

— Точно, дружок, и мы с тобой славно попляшем под его смычок! Только не спускай с малыша глаз во время боя.

Две армии разделяло теперь не более пятисот туазов. Горячие и нетерпеливые испанцы решились атаковать первыми. В их рядах раздался древний боевой клич:

— Со святым Иаковом — вперед, Испания!

И грянул бой. Кони сшиблись, шпаги зазвенели, рожки оглушительно загремели, ругательства, команды, предсмертные стоны слились воедино…

Атака первого испанского полка продолжалась недолго и была решительно отбита. Этот полк рассеялся, но за ним обнаружился большой резервный отряд. Рядом с его командиром находился Гонзага.

Они с Лагардером заметили друг друга — и из груди шевалье вырвался, заглушая топот копыт, крик угрозы и гнева:

— Я здесь!

Этот клич услышал не только Филипп Мантуанский. Наперерез между двумя армиями мчался во всю прыть всадник, поднявший над головой шпагу. Анри узнал его и в изумлении вскричал:

— Шаверни, это вы?

— Да, я! — подтвердил маленький маркиз. — Молодая герцогиня сейчас в Пенья дель Сид, в Арагоне. А Гонзага здесь — да вы сами его только что видели!

— Он не должен уйти! — воскликнул Лагардер. — Вперед!

Анри дал шпоры своему коню. Конь встал на дыбы, на мгновение застыл и ринулся вперед. Лагардер, с развевающимися на ветру волосами, с горящими глазами, с воздетой шпагой, мчался сквозь клубы дыма, пламени и пыли. Это мчалась сама смерть!

Это атаковал Королевский Лагардерский полк!

В том месте, где только что находился Филипп Мантуанский, строй испанцев был разбит и опрокинут. Конница их обратилась в бегство, и Лагардер с Шаверни видели только крупы лошадей и спины всадников. В спину они и разили врагов.

Но где же Гонзага?

Он бежал! Бежал вместе с солдатами!

Лагардер заметил принца, и вновь прозвучал знакомый боевой клич:

— Я здесь! Я здесь!

Его конь прыгнул в гущу беглецов и поскакал еще быстрее.

Шевалье теперь был всего лишь в нескольких шагах от негодяя: сейчас он его догонит, принудит обернуться, схватится с ним и убьет!

Но французы тем временем вошли в Сан-Себастьянскую цитадель, взяли в плен гарнизон и захватили на городском валу заряженные пушки. Артиллеристы Бервика навели их на бегущую испанскую кавалерию.

Откуда им было знать, что там же находится и Лагардер со своими друзьями?!

Земля от упавшего ядра осыпала Шаверни, двух бретеров и баска; лошади их, не слушаясь узды, обезумели и бросились вперед.

Когда всадники наконец остановились, они с ужасом обнаружили, что Лагардера рядом с ними нет. Конь его с разорванным брюхом лежал на земле в луже крови.

Шаверни, спутники Лагардера и все офицеры, включая и самого Бервика, целый час тщетно искали тело Анри.

Королевский Лагардерский остался без командира.

XV. БАШНЯ РУХНУЛА

Но Лагардер, как вы уже наверняка поняли, любезный читатель, не погиб. Падение наземь с седла лишь оглушило его.

Очнувшись, он быстро встал на ноги, проклиная судьбу, которая позволила Гонзага вновь ускользнуть от него. Ведь гнаться теперь за принцем было бессмысленно… Лагардер не знал, как долго он пролежал без чувств; он полагал, что Гонзага уже далеко, а Шаверни с товарищами воротились в лагерь.

Сам он тоже собрался направиться туда же, но вдруг его поразила внезапная мысль.

Маркиз сказал ему: «Аврора де Невер в Арагоне, в Пенья дель Сид».

Объяснить что-либо подробнее у Шаверни не было времени, но и этого оказалось довольно. Анри целую неделю искал ее в тех местах и неплохо изучил местность.

Мимо него пробежала, задрав голову, лошадь без седока, и Лагардер схватил ее под уздцы и прыгнул в седло. Он не думал больше об армии: она побеждала и уже не нуждалась в нем. Не подумал он и о том, чтобы встретиться с Шаверни и своими людьми, — а ведь он мог бы взять их с собой!

Он желал теперь только одного — поскорее добраться до Пенья дель Сид и спасти Аврору.

Он собирался убить если не Гонзага, то Пейроля, спрятать невесту в надежном месте и — вновь занять свое место в строю.

Долго Лагардер не размышлял. Никто не видел, как он, припав к шее лошади, во весь опор проскакал, скрывшись за стеной густого кустарника, в сторону Наварры.

Затем он переплыл Эбро, добрался до Сарагосы…

Путь был долгим. Анри рассчитал: если его ничто не остановит и не вынудит замедлить скачку, он доберется до цели около полуночи.

Никогда еще он не ощущал себя таким сильным. Крестьяне, видевшие, как он несется на черном взмыленном коне, шарахались, чтобы он не утащил их за собой в преисподнюю: только сам дьявол, думали они, может скакать с такой скоростью!

Он не должен был забывать и о том, что находился на вражеской территории, — неприятельские патрули на дорогах приходилось объезжать или же прорываться через них. Лагардер встретил несколько таких разъездов — и несколько раз ему пришлось перемахивать через рвы и изгороди и переплывать реки…

Дважды за ним гнались, но догнать не смогли. Однако шевалье с тревогой чувствовал, что лошадь его ослабела и начала шататься. Бог знает, когда он доберется до Пенья дель Сид пешком?

Наконец благородное животное рухнуло на дорогу, вытянув шею; из ноздрей его потекла кровавая пена. Это был конец. Анри разнуздал коня, перерезал ему жилы, чтобы тот не мучился, и в последний раз погладил морду своего бесценного помощника.

Стало темнеть — быстро, как всегда темнеет на юге. Лагардер стремительно шагал вперед. От мысли, что он вновь увидит Аврору и прижмет ее к сердцу, грудь его вздымалась и дыхание учащалось.

Но его отделяло от невесты еще немало препятствий. Первое возникло уже через несколько шагов.

На повороте он увидел, что впереди него в ту же сторону едут шагом четверо верховых. Они весело болтали, смеялись и, по всей видимости, никуда не торопились. Дорога шла в узком ущелье — незаметно обогнать всадников не было никакой возможности.

Лагардер с досады хлопнул себя по колену. Что это за люди? Может ли он один, пеший, сразиться с ними?

Он замедлил шаг и, стараясь ступать как можно тише, пошел следом за всадниками на таком расстоянии, чтобы уловить отдельные слова из их разговора.

Ночью голоса разносятся далеко, дальше, чем днем, а верховые ни от кого не таились и беседовали громко. Вскоре Лагардеру все стало ясно: один из путников назвал своего соседа Монтобером.

Да, это были они, повесы из банды Гонзага, те самые, что полагали, будто Лагардер в Гипускоа, и потому разыскивали его в противоположной стороне — в Каталонии.

По иронии судьбы шевалье повстречался с ними как раз в ту минуту, когда ему невыносимо хотелось послать их ко всем чертям.

«Но как же случилось, — думал шевалье, — что они так отстали от Гонзага? Почему они не с ним, не в испанской армии?»

Он не находил убедительного ответа на эти вопросы.

«К тому же их стало меньше, — продолжал размышлять Лагардер. — Позавчера с ними был пятый. Неужто они сбросили свои оковы и расстались с хозяином? Нет, не может быть! Однако мне нужно знать, куда они едут».

Но для этого необходимо было подобраться к всадникам поближе и подслушать их разговор. Задача эта представлялась нелегкой.

Дорога шла среди отвесных скал, поросших очень густым лесом. Для любого другого это было бы неодолимое препятствие, но шевалье никак не мог позволить, чтобы четыре человека задержали его.