История Горбуна (№3) - Странствия Лагардера

Впрочем, она тут же отбросила свое импровизированное оружие и подбежала к Авроре: та лишилась чувств.

Мадемуазель де Невер, без кровинки в лице, опустилась на пол в своем белом подвенечном платье. Флор стала тормошить ее, но все было тщетно — потрясение оказалось слишком сильным.

Антонио Лаго, впрыгнув в комнату, прежде всего втянул за собой лестницу, а потом принялся искать нюхательные соли или какое-нибудь лекарство, чтобы привести Аврору в сознание. Ничего! Он не нашел ни одного пузырька, и ему нельзя было спуститься вниз к сестре, потому что они и так потеряли много времени.

— Тем хуже, — сказал он, — нам надо торопиться, иначе будет поздно… Она очнется на свежем воздухе.

— А где тот, кто поднимался первым? — спросила донья Крус.

— Внизу… нем и недвижим.

— Мертв?

— Кто знает? — отвечал молодой человек с полным хладнокровием. — Я сжал ему глотку довольно сильно, а падение могло довершить дело. Но я не уверен, что он мертв, поэтому нам не следует мешкать.

— Надо было убить его! — воскликнула безжалостная цыганка.

— Нет! Если бы я заколол его, сообщники могли бы заподозрить мою сестру и расправиться с ней… а я буду далеко и не смогу ее защитить.

— Да, вы правы. Молю Бога, чтобы с ней не случилось несчастья из-за того, что она так великодушно помогла нам!

Аврора долго не приходила в себя. Антонио, стоя у окна, тревожно вглядывался в темноту, вслушиваясь в безмолвие ночи. Пока все благоприятствовало бегству.

Наконец мадемуазель де Невер открыла глаза. Но когда она попыталась встать, ноги у нее подогнулись, и она упала на руки донье Крус.

Баск вновь выбросил лестницу в окно.

— Вы сможете спуститься без моей помощи? — спросил он цыганку.

— Конечно! Но… как же быть с ней?

— Я беру все на себя… Не отставайте…

Взяв Аврору на руки, он перешагнул через подоконник и вскоре уже стоял внизу… Что до Флор, то бродячая жизнь с табором приучила ее ко всяким неожиданностям: ей не раз приходилось заниматься куда более трудными гимнастическими упражнениями. Она спрыгнула на траву сразу же вслед за своими спутниками.

Но здесь, вместо того чтобы следовать за Антонио, несшим мадемуазель де Невер, она нагнулась и принялась шарить руками по земле. Поиски ее длились долго, но оказались безрезультатными. Она не нашла того, что искала.

— Вы не так уж сильно сжали ему глотку, — шепнула Флор брату Хасинты, когда, запыхавшись, догнала его. — Пейроль исчез!

Если бы ночь не была такой темной, она увидела бы, как нахмурился баск.

— Значит, он поднимет тревогу! — сказал Антонио. — Если бы я встретил его сейчас, то заколол бы! Но у нас нет времени выслеживать этого негодяя… Нам надо исчезнуть прежде, чем он переполошит весь дом…

— Бежим! — воскликнула Флор.

— Возьмите меня под руку, — приказал брат Хасинты, — и не отставайте ни на шаг.

С Авророй на руках и с доньей Крус, цеплявшейся за него из опасения споткнуться в темноте, он быстро направился к старому колодцу.

— Ждите меня здесь, — сказал он цыганке. — Через минуту я вернусь за вами… Если же они появятся раньше, чем я поднимусь…

— Спасайте ее! — твердо ответила донья Крус. — Быстрее, не мешкайте. Если они схватят меня, я сумею вырваться из их когтей.

— Можно поступить иначе, — произнес Антонио, — но это опасно. Завидев их, прыгайте в колодец… Я постараюсь подхватить вас… Но знайте, что вы рискуете жизнью…

— Я готова рискнуть! — сказала бесстрашная цыганка. Антонио почтительно поцеловал ей руку, прежде чем начать спускаться. Ему нравилась эта решительная девушка.

Согнувшись и прижав к себе драгоценную ношу, он двинулся вниз, осторожно ставя ноги в углубления каменной кладки и цепляясь свободной рукой за выступы.

В одной из стенок находилось отверстие, в которое мог бы с трудом протиснуться один человек. Поэтому юноше пришлось приложить отчаянные усилия, чтобы заползти туда вместе с Авророй. Оказавшись в подземелье, он бережно положил Аврору на влажный пол. Девушка дрожала всем телом.

— Не бойтесь ничего, прошу вас, — прошептал он.

— Я не боюсь, — пролепетала она. — Мне просто очень холодно.

— Дело почти сделано… Еще несколько минут… Сейчас я пойду за вашей подругой.

Он поднялся наверх и, подхватив донью Крус, уже сидевшую на краю колодца, вновь стал с теми же предосторожностями спускаться ко входу в подземелье.

Но прежде чем они успели исчезнуть в таинственной глубине колодца, луна в третий раз осветила ярким светом сад.

Пейроль, очнувшись, сумел отползти от стены и укрылся возле тех самых кустов, где скрывался его враг. Здесь он свалился без сил, полумертвый, изнемогающий от боли в горле и от ушибов, но — в полном сознании.

Он слышал все, что говорили Антонио и цыганка, и понял, что беглецы собираются спастись подземным ходом.

Но где этот ход? Куда они спустятся? Он ничего не знал, потому что ничего не мог увидеть.

И вот луна выдала их тайну… Он сумел разглядеть колодец и отчетливо увидел лицо Флор…

Однако, она заслоняла от него фигуру своего спасителя… Кто был этот человек?

Ветер разогнал облака, и весь сад был теперь как на ладони перед фактотумом принца Гонзага.

«Где они прошли, там и мы пройдем, — думал он. — Только одному человеку под силу задержать нас в этой мышеловке… Гонзага может спать спокойно, имея такого верного слугу, как я! Но ему придется дорого заплатить мне за эту услугу…»

Понимая, что здесь больше делать нечего, он снова пополз по мокрой траве. При каждом движении его пронзала боль и жалобный стон вырывался из груди…

Однако он видел теперь заветную дверь, до которой уже не чаял добраться. Он страдал от холода, зубы у него стучали, и его била дрожь, но он продолжал ползти… Больше всего его страшила мысль, что он потеряет сознание… Этого нельзя было допустить! Если он свалится без чувств, Гонзага со своей свитой так и будут спать, не ведая, что «живой выкуп» — как он именовал мадемуазель де Невер — ускользнул от него.

Дверь была совсем близко… Еще немного! Сейчас он схватится за ручку и откроет ее, чего бы это ему ни стоило!

От радости он переоценил свои силы и, приподнявшись излишне резко, рухнул на землю без чувств.

VIII. ПУТЕШЕСТВИЕ ПОД ЗЕМЛЕЙ

Хасинта, сидя в общем зале, прислушивалась к тому, что происходит в саду, и молилась про себя.

Несколько раз она даже опускалась на колени, молитвенно сложив руки и подняв к небесам прекрасное одухотворенное лицо.

При взгляде на нее никто бы не подумал, что всего два часа назад эта женщина пила наравне с парижскими развратниками и, обнажив грудь, пела дикую баскскую песню.

Ибо ей пришлось сыграть роль в этой гнусной комедии, предназначенной для негодяев. Хозяйка постоялого двора, которую в Байонне уважали все от мала до велика, будь то знатный вельможа или нищий оборванец, честный торговец или бандит, сегодня вечером вела себя, как девка из притона! Для этого ей потребовалось все ее мужество, потому что за свою отвагу она могла бы дорого заплатить — возможно, даже самой жизнью, лишь бы уберечься от позора…

Теперь она вновь была Хасинтой-басконкой — нежной и гордой, стыдливой, бесстрашной и набожной, как все женщины ее страны. И она была счастлива, оттого что совершила доброе дело. Но тревога не покидала ее.

— Что с ними? — спрашивала она себя. — Добрались ли они до подземелья, не помешало ли им что-нибудь? Эти бедные девушки могут до полусмерти испугаться подземелья… Ведь я и сама никогда не пользуюсь этой дорогой, когда мне нужно попасть в горы.

Из соседней комнаты доносились звучный храп и пьяная икота. От запаха вина и пота басконку начинало тошнить.

— Во всяком случае, от этих уже нет никакого толка, и их можно не опасаться, — промолвила она. — Нажрались, как свиньи, и валяются в собственной блевотине, а птички тем временем упорхнули! Господь простит мне грехи на моем смертном одре за то, что я сделала для них.

Подобно всем женщинам своего народа, она была пылкой и нетерпеливой, а уж любопытство присуще слабому полу повсеместно. С трудом удерживая себя в зале, она томилась и вертелась, словно на горячих углях, и, наконец не выдержав, вскочила и стала на цыпочках подниматься по лестнице на второй этаж.

Комната Авроры и доньи Крус была пуста. В подсвечнике догорала свеча, отбрасывая неяркие блики на бедную обстановку.

Прекрасная трактирщица подошла к окну. Из сада не доносилось ни единого звука.

— Слава тебе, Господи! — сказала она. — Пока все идет хорошо… Они уже в подземелье…

Она подумала было забрать с собой веревочную лестницу, но вовремя спохватилась: утром ее могли бы обвинить, что она сама открыла пленницам дверь. Пусть все остается, как было: тогда подозрение падет на неизвестного сообщника, который сумел передать девушкам все необходимое для побега. Она же останется совершенно ни при чем и, если посмеют ее обвинить, сможет разыграть оскорбленную невинность…

Итак, она затушила свечу, и без того почти погасшую, и спустилась вниз, не помня себя от радости.

Но прежде чем уйти в общую комнату, чтобы там дождаться рассвета, она решила еще раз взглянуть на парижан, которых ей удалось споить, хотя, возможно, они опьянели бы и без помощи снотворного, подмешанного в их вино.

В зале царил хаос… Гости лежали там, где их сморил сон… Она едва не наступила на чью-то руку. Все были мертвецки пьяны.

Все? Нет, одного недоставало! Хасинта вздрогнула, обнаружив это… Кто же это был? И куда он делся?

Басконка еще раз лихорадочно пересчитала спящих… Может быть, кто-то свалился под стол? Она нагнулась и отвернула скатерть, но никого не обнаружила… Затем стала переворачивать тех, кто спал, уткнувшись носом в пол… Ужасная тревога овладела ее душой, и она со страхом поняла, что все планы рушатся… Слишком рано она позволила себе успокоиться!

Басконка нигде не увидела сухощавой фигуры Пейроля — человека, которого она хорошо знала и опасалась больше всех, даже больше, чем самого принца Гонзага… Всех прочих не ставила ни во что, считая их простыми подручными.

Между тем действие снотворного вот-вот должно было кончиться. Близился рассвет… Скоро спящие проснутся.

Куда делся этот Пейроль?

Она побежала на кухню, затем внимательно обследовала общую комнату, осмотрев все углы… Никого не было. Дверь, выходившая на улицу, была все так же закрыта на засов — отсюда никто не мог выйти…

Внезапно она услышала удары, доносившиеся из кухни, — кто-то стучал в дверь, выходившую в сад… сначала слабо, а затем все сильнее и сильнее. Кто же мог там быть, кроме Пейроля?

«Значит, он в саду! — подумала она. — Но тогда он все видел и все слышал… Почему же он не открывает, а стучит? Не может? Неужели ранен?»

Она стояла неподвижно, не отрывая взгляда от двери.

«Если он ранен, — пронеслось в ее голове, — значит, он дрался, дрался с моим братом! Неужели он убил Антонио? А потом обратил свою шпагу против двух беззащитных девочек? А я ничего не знала! Какая же драма разыгралась там?»

Удары зазвучали с удвоенной силой. Она скрипнула зубами и сжала кулаки, а затем в руке ее блеснул каталонский кинжал.

Но глаза ее сверкали ярче тысячи кинжалов.

— Если те не проснутся, — прошептала она, — и если это действительно Пейроль…

Она подошла к двери и протянула руку, чтобы отворить ее…

То было уже третье преображение Хасинты: женщина, только что возносившая молитву Богу, приняла твердое решение и в эту минуту больше всего походила на Юдифь у палатки Олоферна: она готова была убить врага!

— Кто это так сильно стучит и не дает нам спать? — раздался вдруг чей-то голос за ее спиной. — И отчего вы держите в руках кинжал, красавица моя? Сразу видно, что к вам не так-то просто ворваться и вы умеете охранять покой ваших гостей!

Она стремительно обернулась с намерением нанести удар, но вовремя опомнилась.

К ней подходил, зевая и потягиваясь, Гонзага.

— Черт возьми! — продолжал он. — Я спал недурно… Эй, вы! Поднимайтесь! Петух уже пропел и пришел ломиться в нашу дверь.

Монтобер, Носе и Лавалад приподнялись, глядя на принца осоловелыми глазами. Барон фон Бац, Ориоль и Таранн продолжали храпеть.

В дверь снова начали стучать.

— А где же Пейроль? — спросил Гонзага.

— Дьявольщина! — воскликнул Монтобер. — Неужели ему удалось забраться в постель хозяйки? Шустрый малый! Разрешите мне разбудить его… Уж я постараюсь, чтобы он это запомнил!

Хасинта, вновь сунув за пояс кинжал, смерила мужчин презрительным взглядом.

— Возможно, именно он стучит в дверь, — сказала она. — Если так, то матрасом ему служила земля… Откройте и посмотрите! .

Гонзага толкнул дверь и увидел лежащего на пороге интенданта, бледного, ободранного и избитого… В руках он держал шпагу: это ее эфесом он так долго колотил в деревянную створку.

— Что все это значит? — спросил Гонзага, нахмурив брови.

— Это значит, что мадемуазель де Невер и донья Крус бежали, — с усилием произнес фактотум, — и вы, возможно, никогда их больше не увидите!

— Бежали? Ты бредишь, Пейроль? А ну, рассказывай все по порядку…

Но интендант вновь уткнулся лицом в порог, безгласный и неподвижный. Его поспешно внесли в дом, и Гонзага собственноручно влил ему в рот несколько капель вина. Все было тщетно!

Теперь все приспешники принца стояли на ногах, и никто не думал шутить. На опухших лицах все явственнее читалась тревога… Пейроль не подавал признаков жизни, а молодые дворяне недоуменно переглядывались: из слов интенданта было ясно только одно — девушкам каким-то образом удалось ускользнуть.

Филипп Мантуанский мрачно посмотрел на басконку. Но та ничем не выдала себя — ни один мускул не дрогнул на ее лице. Затем она заговорила уверенным тоном — и в ее звучном голосе не слышалось ни малейшего волнения:

— Можно ли верить этому дворянину? Он был немного навеселе… Надо бы посмотреть и убедиться. Когда я вечером поднялась в комнату молодых дам, они уже спали.

— Идем! — сказал сквозь зубы Гонзага. И, приставив палец к плечу басконки, добавил: — Ты и я, больше никто!

Когда они подошли к двери, Хасинта деликатно постучалась… Впрочем, она прекрасно знала, что ответа не будет.

Принц не скрывал своего нетерпения. Подождав несколько секунд, он настежь распахнул дверь и прорычал:

— Никого! Постель разобрана… но она пуста!

Хасинта и в самом деле позаботилась о том, чтобы развернуть одеяла и примять простыни.

— Еще теплая! — сказала она, засовывая туда руку.

Это была ложь… Никогда не лгала Хасинта-басконка до той ночи, но была уверена, что Господь простит ей грех.

Гонзага, задыхаясь от бешенства, проткнул шпагой матрас, а затем ринулся к окну.

— Веревочная лестница! — воскликнул он. — Значит, с ними был мужчина! Неужели Лагардер? Проклятье! Но если ты с нею еще не в Париже, то она станет моей!

«Лагардер сумеет сберечь ее», — подумала басконка.

В подземном коридоре Аврора де Невер тщетно пыталась подняться на ноги. Как ни радовалась она своему освобождению, силы не возвращались к ней.

Ее душа не выдержала страшных испытаний, она изнемогла под тяжестью отчаяния и страха, сменяемых краткими мгновениями радости и надежды. Слишком многое пришлось пережить за короткое время, и мужество покинуло ее.

Она впала в какое-то оцепенение, как физическое, так и моральное: так случается очень часто после жизненных потрясений, парализующих волю к сопротивлению. Рассудок ее был по-прежнему ясен, но одеревеневшее тело отказывалось подчиняться. Тщетно Флор пыталась растормошить ее — Аврора была не в состоянии стряхнуть с себя апатию.

Порой даже у сильных мужчин беспомощно опускаются руки перед кознями враждебной судьбы. Сколько раз отчаяние настигало Лагардера, и этот бесстрашный рыцарь с сердцем из стали, не уступающим по крепости клинку его шпаги, говорил себе, что все кончено и нет смысла продолжать борьбу… А ведь это был Лагардер!

Что ж удивительного, если невеста его поддалась столь понятной женской слабости?

Между тем девушки пустились в крайне опасное предприятие, и только от них самих зависел его успех. Флор поняла, что должна рассчитывать только на себя и на мужчину, ставшего их спутником. Отступать было уже некуда: им предстоял тяжелый путь, но зато впереди их ожидало спасение.

Баск зажег факел, и в его колеблющемся свете стал виден длинный коридор, чьи стены источали влагу. Несколько летучих мышей сорвались с потолка: сделав круг над огнем, они улетели в темноту, едва не задев своими крыльями волосы беглецов.

— Это похоже на могильный склеп, — прошептала бедная Аврора. — Долго ли нам придется идти?

— Примерно час, — ответил Антонио. — Но вам не стоит тревожиться… Если мы поторопимся, то факела нам хватит… Никто не видел, как мы спустились сюда; никто не увидит, как мы выйдем. В Байонне никто не знает об этом подземном ходе. Пойдемте же!

Мадемуазель де Невер, сделав над собой отчаянное усилие, уцепилась за руку доньи Крус, и обе девушки двинулись вслед за своим проводником.

Стены были влажными и скользкими; когда путники, чтобы не потерять равновесия, прикасались к ним, то тут же отдергивали руку, потому что исходивший от них холод проникал, казалось, до самого сердца.

Пройдя около ста метров, Аврора почувствовала, что изнемогает.

— Оставь меня! — шепнула она донье Крус. — Это конец… Я останусь здесь, чтобы умереть… По крайней мере, мои враги не увидят, как я страдаю… Я не доставлю им такой радости!

— Не говори так, дорогая Аврора! — вскричала цыганка, заливаясь слезами и осыпая поцелуями лицо подруги. — Ты должна быть мужественной, какой была всегда… Ты должна верить! Очень скоро ты увидишься с матерью и с ним…

— Анри! Когда ты встретишься с ним, скажи, что я умерла с его именем на устах и с любовью в сердце! И ты приведешь его сюда, чтобы он позаботился о последнем приюте для своей бедной Авроры! Поклянись мне в этом, Флор, и ступай! Ты должна его разыскать…

Баск отвернулся, чтобы смахнуть слезу: его честное гордое сердце разрывалось от жалости к этой юной прекрасной девушке в подвенечном платье. В эту минуту она и в самом деле напоминала девственную невесту Господню, обретшую покой в могиле.

— Благородная госпожа, — произнес он, обнажив голову и опускаясь на колени, словно перед святой. — Всевышний запрещает человеку отчаиваться, пока в жилах его течет хоть капля живой крови. Верьте — и Господь вас не оставит! Забудьте о своей слабости и положитесь на меня.

Она протянула руку этому преданному юноше, понимая, что он готов пожертвовать ради нее жизнью.

— Да, я во всем полагаюсь на вас, — прошептала она. — Но это свыше моих сил… Я не могу двинуть даже пальцем…

— Разрешите, я понесу вас на руках, — робко промолвил он.

— Попробуйте… Но вам будет слишком тяжело, и вы все равно принуждены будете оставить меня…

— Ни за что! — вскричал он. — Ни за что я не брошу вас! И скоро вы окажетесь там, куда приказала отвести вас моя сестра и где вы будете в безопасности.

Он отдал факел донье Крус, которая решительно двинулась вперед, а сам бережно и благоговейно взял Аврору на руки.

Он нес ее, словно ребенка, а шел так легко, будто держал перышко.

Было нечто фантастическое и ирреальное в этой картине: темное подземелье, едва освещенное дрожащим пламенем факела, и хрупкая невеста в белоснежном платье, проплывающая, словно бы по воздуху, мимо замшелых стен.

Флор храбро возглавила маленький отряд: она легко переступала через камни, сорвавшиеся с потолка, и часто оборачивалась, чтобы предупредить о новом препятствии проводника или же подбодрить ласковым словом подругу.

А та все больше клонилась белокурой головой к плечу Антонио и наконец, побежденная усталостью, заснула глубоким сном.

Хотя ноша стала тяжелее, горец не замедлил шага. Напротив, он пошел даже быстрее, стараясь при этом избежать малейших толчков. На лице его появилась улыбка: он искренне радовался, что бедное дитя хоть немного отдохнет и успокоится.

Он готов был пойти на любые жертвы ради этого несчастного создания, о чьем существовании еще накануне не подозревал. То, что он никогда не стал бы делать за деньги, он совершал во имя преданности и по долгу чести.

Как и его сестра Хасинта, Антонио Лаго был истинным баском по крови и по духу. Это прекрасное племя, ведущее свой род от древних кантабрийцев, сохранило в неприкосновенности лучшие качества своих предков: пылкость, независимость, трудолюбие, искренность, упорство — а главное, доброту. Для них святы законы гостеприимства, и в их стране совершенно нет нищих. Ибо баск не способен пройти мимо человека, попавшего в беду.

Столкнувшись с чужим горем, Антонио Лаго ринулся на помощь, отдавшись этому благородному порыву телом и душой.

— Поспешим, пока она спит, — тихо сказал он донье Крус.

Та подчинилась, но через несколько метров споткнулась и едва устояла на ногах. Груда камней загромождала проход.

Лицо баска омрачилось. Для него самого препятствие было пустяковым, и он справился бы с этим за пару минут; однако сейчас дело осложнялось тем, что за ними могла быть погоня и что в любом случае придется опустить на землю девушку, так доверчиво уснувшую у него на руках.

И еще одно обстоятельство внушало тревогу: из-за этой непредвиденной задержки факела могло не хватить, так что какую-то часть пути пришлось бы проделать в темноте.

Впрочем, он не стал делиться своими опасениями с Флор: девушкам и так приходилось тяжело, поэтому не стоило пугать их еще больше.

Найдя место посуше, брат Хасинты уложил мадемуазель де Невер так бережно и осторожно, что она не проснулась.

Флор смотрела на него с восхищением и думала о том, что сам Лагардер не смог бы это сделать лучше.

Антонио Лаго тут же принялся за работу, с легкостью поднимая тяжелые обломки скал, перед которыми отступили бы многие силачи, и вскоре расчистил проход, вполне достаточный для Флор и для него самого.

Они снова пустились в путь, и через несколько минут подошли к развилке: коридор разделился на два рукава.

— Направо, — скомандовал проводник. — Выход уже близко…

— Сколько еще осталось идти? — спросила Флор.

— Примерно четверть часа, если не будет задержек…

Цыганка уже давно с тревогой прислушивалась к звукам, походившим на журчание воды… По мере того как они продвигались вперед, шум усиливался.

— Не волнуйтесь, — сказал баск. — Над нашими головами течет подземная река… Всего в двадцати туазах от места, где мы находимся, она устремляется к обрыву: вскоре вы ясно услышите рокот водопада.

Действительно, через минуту послышалось глухое рычание, которое словно бы прокатывалось по скалам, постепенно переходя в грохот, который мог бы не на шутку испугать не только робких девушек, но и привычных к опасностям мужчин.

Аврора пошевелилась… Лицо ее вдруг исказилось, а с губ сорвалось какое-то невнятное восклицание. Казалось, что шум падающей воды пробудил в ней ужасные воспоминания.

— Скорее! Скорее! — воскликнул горец.

Он подхватил мадемуазель де Невер на руки, но она стала с неожиданной силой биться и извиваться, вся во власти кошмарного сновидения. Он пытался успокоить ее, убаюкивая как ребенка и обращаясь к ней с самыми ласковыми, нежными словами… Все было тщетно! Несмотря на всю его силу, она выскользнула из его крепких объятий и прижалась спиной к стене, глядя в пространство невидящими глазами и протянув руку не к тому месту, откуда исходил грохот, а туда, откуда они пришли… На лице ее застыло выражение ужаса.

— Там! Там! — вдруг вскрикнула она. — Я вижу их! Они бегут за нами, они уже близко! Их шпаги в крови! Кровь Анри! Они убьют и нас! Гонзага! Гонзага! Убийца Невера!

Донья Крус подумала с содроганием, что Аврора сошла с ума. Баск стоял, беспомощно опустив руки и не зная, как поступить.

Наконец он решился подступить к ней, чтобы унести с этого места даже против ее воли, но она пронзительно закричала, отбиваясь так, словно в нее вселился дьявол. В исступлении она не замечала даже, что бьется головой о скалы…

Было видно, что трогать ее нельзя, — в подобном состоянии это было бы для нее губительным.

Факел в руках цыганки уже стал дымиться и чадить. Положение становилось безвыходным.

Напрасно Флор пыталась заговорить с ней, чтобы успокоить. Аврора либо не слышала ее, либо воспринимала ее слова как угрозу, исходившую от ненавистных врагов.

Внезапно донью Крус осенило вдохновение.

Она подняла факел, осветив лицо Авроры, и пошла прямо на нее, пристально глядя ей в глаза.

На мгновение обе застыли неподвижно. Мадемуазель де Невер, белая, как привидение, стояла на цыпочках, вытянувшись во весь рост и раскинув в стороны сведенные судорогой руки. Она была в этот момент еще прекраснее, чем всегда, и ее фигура, четко выделявшаяся на влажной черной стене, выражала состояние религиозного экстаза.

Однако взор ее терял свою пронзительную остроту: она опустила руки и сделала шаг вперед, по-прежнему смотря на Флор.

— Иди! Я так хочу! — властно произнесла донья Флор.

Аврора подчинилась. В ее движениях было что-то неестественное, словно бы ею руководила какая-то неведомая сила. В пустых глазах не было никаких мыслей, и она, казалось, ничего не видела перед собой, хотя шла ровно, не сбиваясь с шага. Баск в ужасе перекрестился.

— Не прикасайтесь к ней, — сказала цыганка. — Но главное, молчите. Ни одного слова!

Поскольку крестное знамение не произвело никаких перемен в поведении Авроры, Антонио приободрился, уверившись, что адские силы здесь ни при чем. Он взял факел из рук Флор: пламя едва теплилось, и они оба прекрасно понимали, что в любую минуту огонь может погаснуть.

При других обстоятельствах это нисколько не встревожило бы проводника. Цель была близка, и он так хорошо знал дорогу, что мог бы найти выход с закрытыми глазами.

Но таинственная сила, толкавшая вперед Аврору помимо ее воли, пугала его своей непонятностью. Он был суеверен, как и все люди его племени. Что произойдет, если внезапно наступит темнота? Кто спасет несчастную девушку, если запрещено прикасаться к ней и даже говорить? Она неизбежно разобьет себе голову о скалы.

Антонио Лаго почувствовал, как лоб у него покрывается холодным потом. Никогда еще мужество его не подвергалось такому испытанию… Никогда еще он не ощущал себя таким беспомощным.

Летучая мышь, сорвавшись с потолка, задела крылом слабый язычок пламени. Факел погас. Баск вздрогнул…

Чья-то рука с силой сжала ему плечо, мягкие волосы скользнули по его щеке, и кто-то, почти коснувшись губами уха, прошептал:

— Молчите! Она видит!

Он упал бы на колени, если бы донья Крус не поддержала его.

Теперь оба они продвигались вперед на ощупь. А вела их Аврора, — вела, не испытывая ни малейших колебаний!

Вскоре они почувствовали дуновение ветерка, освежившего разгоряченные лица, а затем, примерно через двадцать шагов, показался луч света — сначала смутный и еле заметный, а потом все более яркий. Вот он уже целиком осветил мадемуазель де Невер, уверенно шедшую ему навстречу.

— Спасены! — воскликнул баск.

Цыганка поспешно прикрыла ему рот ладонью, но было поздно. Аврора пошатнулась, замерла на месте, а затем тяжко рухнула на землю. Флор устремилась к ней…

— Что вы наделали! — укоризненно бросила она. — Только я должна была разбудить ее. Ей теперь будет очень плохо, и она долго не придет в себя…

Но, увидев расстроенное лицо бедного юноши, Флор сжалилась над ним и заговорила о другом.

— Есть ли здесь какое-нибудь жилье поблизости? — спросила она. — Идите туда скорей и принесите вина, на худой конец просто воды. И постарайтесь раздобыть для нее лошадь. Идти она не сможет…

Антонио Лаго безнадежно махнул рукой.

— Если мы не можем сразу двинуться в путь, — сказал он, — то лучше переждать здесь до вечера… Уже рассвело, и в долине невозможно спрятаться от преследователей. Нас обязательно заметят. Оставайтесь пока здесь, а я пойду за водой и принесу чего-нибудь поесть…

— Только возвращайтесь быстрее! Это надежное место?

— Да, если, конечно, никто не пошел следом за нами по подземному ходу. Но это невозможно… Никто не видел, как мы вошли туда.

— В таком случае, мы останемся здесь… Когда вы придете?

— Самое большое через полчаса… Придется переждать, хотя я предпочел бы поскорее уйти отсюда… Но ничего не поделаешь!

С этими словами баск исчез, и Флор, слишком занятая подругой, даже не обратила внимания, каким образом это произошло.

IX. ПОВТОРНОЕ ПЛЕНЕНИЕ

Глаза мадемуазель де Невер были по-прежнему широко открыты. Однако она лежала без движения, словно заледенев. Если бы грудь ее не вздымалась, она походила бы на мертвую.

Цыганка встала перед ней на колени и вновь устремила свой взор в ее глаза, как сделала это в подземелье, усыпляя ее.

Нашептывая какие-то странные слова, она стала легко водить пальцами по лбу и вискам подруги, на несколько секунд задерживаясь на ее веках, а затем положила руки на грудь. Некогда ей уже доводилось — при других обстоятельствах — помогать старой колдунье с горы Баладрон, и она знала, какими словами нужно вызывать, а какими прогонять сон.

Теперь ее задача осложнялась из-за неловкого вмешательства баска. Глубокая складка прорезала лоб доньи Крус.

— Проснись! — сказала она вдруг. — Я так хочу!

Веки на мраморном лице вздрогнули, Аврора, зевнув, села и с изумлением осмотрелась. Было видно, что она не вполне понимает, как оказалась здесь.

— Где мы? — недоуменно спросила она. Флор бросилась ей на шею.

— Спасены! — воскликнула она. — Мы спасены, дорогая Аврора! Это надежное место, и мы здесь в безопасности! Никто нас не потревожит…

— Я чувствую большую слабость, — прошептала девушка. — Кто же привел нас сюда?

— Антонио Лаго, брат Хасинты…

— Да, да… Теперь я припоминаю…

Она провела рукой по лбу, будто желая отогнать какую-то неприятную мысль.

— А где же он теперь? — спросила она.