Вдоль тропы журчал прозрачный ручеек. Он так часто бывал алым от крови, что люди никогда не пили его воды, и даже мулы отворачивали от нее свои морды.

— Как по-вашему, сколько убийц поджидает нас тут? — спросил Лагардер.

— Пейроль оплатил услуги пятидесяти головорезов, — ответил баск. — Впрочем, может, их собралось и намного больше. Да прибавьте еще женщин и детей, которых легко купить за несколько мараведи[39].

Гнетущая тишина царила в сем мрачном уголке, но тишина эта готова была в любой миг извергнуть из себя смерть. Всадники ощущали ледяное дыхание пустыни, но не той унылой равнины, что простирается под холодным бескрайним небом, а угрюмого безлюдья, заполненного громадами скал. Источенные ветрами и дождями каменные гряды напоминали полуистлевшие скелеты великанов, в слепой надежде тянущих ввысь скрюченные руки.

Антонио Лаго резко остановился.

— Только что совсем рядом зарядили ружье, — прошептал он на ухо Лагардеру. — Игра начинается.

От входа в ущелье их отделяло не более ста пятидесяти шагов. Шевалье поднял шпагу.

— Вперед! — воскликнул он. — Не отставайте! Четверо всадников пришпорили коней и вихрем понеслись навстречу неведомой опасности.

Внезапно по ущелью заметалось эхо от выстрелов: их прозвучало не менее двадцати. Пуля сбила шляпу с головы Кокардаса, и сей замечательный предмет туалета, только что украшавший кудри гасконца, упал в ручей и закачался на воде, подобно кораблю с горделивой мачтой-пером…

— Клянусь Небом! — воскликнул разъяренный мэтр. — моя шляпа изменила мне, она решила приветствовать этих мерзавцев. Ну что же, тем хуже для нее, пускай достается разбойникам!

Ущелье Панкорбо, поглотившее на своем веку множество жертв, никак не могло насытиться.

Пули летели со всех сторон, рикошетом отскакивая от скал. Отраженная горным эхом ружейная канонада, гремевшая в узком каменном коридоре, напоминала залпы десятка артиллерийских орудий.

Наших приятелей поджидало несколько десятков стрелков.

Большинство из них целилось в Лагардера.

Обычно они со ста шагов попадали в апельсин, однако Анри, находившийся от них в каких-то пятнадцати шагах, казался неуязвимым: ничья пуля не достигла цели! Шевалье улыбался, ему нравилась музыка боя.

В горах темнеет быстро; ущелье давно уже погрузилось во мрак. Гигантские каменные стены, сжимавшие его с обеих сторон, черными громадами нависали над тропой. Она была такой узкой, что по ней с трудом могли продвигаться бок о бок два всадника, чьи лошади то и дело соприкасались крупами.

Первыми ехали Лагардер и Антонио Лаго. За ними по пятам следовали Кокардас и Паспуаль, причем гасконец на чем свет стоит ругал страну, именуемую Испанией, где путешественников загоняют в отвратительные каменные мешки.

— Дьявол их всех разрази! Да здесь же дышать нечем! — вдруг заорал он во всю силу своих легких. — Эти горы куда хуже, чем камера в Бастилии. Я чувствую себя «внучкой» господина Лоу[40], которая заперта в его портфеле. Эй, Паспуаль, ты согласен со мной, дружище?

Едва он задал свой риторический вопрос, как ущелье озарила яркая вспышка света, и по скалам, словно крупный град по черепичной крыше, вновь застучали пули.

Выстрелы, сопровождаемые сухими щелчками мушкетных затворов, раздавались со всех сторон.

Конь Лаго с простреленной грудью, коротко заржав, упал замертво.

Впереди им преграждала путь настоящая людская плотина: не меньше трех десятков бандитов готовились к бою.

— Спешиться! — скомандовал Лагардер. — Уберем с дороги эту нечисть!

Паспуаль подхватил под уздцы трех лошадей и, обнажив шпагу, отошел с ними в сторонку.

Шевалье, Кокардас и Лаго стали в ряд, и сражение началось…

Слышалось бряцание оружия, грохотали ружейные выстрелы, и всякий раз, когда шпага Лагардера устремлялась вперед, раздавался громкий стон: то прощался с жизнью кто-нибудь из бандитов.

Кокардас безмолвно работал клинком. Бой был не из легких, а место не из веселых, поэтому его обычная говорливость уступила место сосредоточенному молчанию.

Антонио Лаго дрался как истинный баск: он словно ящерица проскальзывал между ног врагов и кинжалом вспарывал им животы, откуда вываливались внутренности, обагряя землю потоками крови… Иногда его кинжал добирался до шеи, и голова врага вмиг отделялась от туловища и повисала на тонком лоскутке кожи…

Ручей Панкорбо вновь стал алым, а орлы на горных вершинах, хлопая крыльями, покидали свои гнезда и принимались кружить над узким ущельем, откуда доносились предсмертные хрипы.

Не меньше десяти бандитов уже погибли, однако остальные продолжали сражаться с прежней ожесточенностью. Пейроль знал, кому следует платить: отряд состоял из отборных головорезов. Несколько женщин непрерывно перезаряжали ружья. Если отдать мушкет было некому, то они, не смущаясь, стреляли сами.

Ночь окончательно вступила в свои права, и темнота стала непроницаемой. Удары давно уже наносились наугад.

— Ах, чертово отродье! — раздался вдруг рев Кокардаса. — Он попал мне в плечо! Так получай же, висельник, отправляйся прямиком в ад!

Какой-то нищий своим посохом пребольно ударил его в левое плечо, и разъяренный гасконец пронзил его шпагой.

У четырех храбрецов было очень немного шансов выбраться живыми из этой переделки.

Лагардер по-прежнему был вооружен тонкой и гибкой придворной шпагой регента, которая успела уже пометить не один лоб. Сейчас она сломалась о голову какого-то оборванца, успев наградить того куском превосходной стали, навеки застрявшей у бандита между глаз. Обломок, оставшийся в руках шевалье, был короток и бесполезен, поэтому Анри с силой швырнул его в своих противников, и эфес шпаги регента угодил в глаз одному из разбойников.

Теперь Лагардер был безоружен.

— О, — прошептал он, — как бы я хотел встретиться здесь, но только при свете дня, с Гонзага и Пейролем!

Внезапно ночной мрак слегка рассеялся: на огромном камне появилась девушка, которая держала в руках высоко воздетый факел.

В неверном свете пламени бандиты, коих осталось человек пятнадцать, разглядели, что у шевалье в руках нет больше шпаги, и радостно завопили.

Из тех, кого нанял Пейроль, уцелели немногие, а прочие были всего лишь жалкими трусливыми нищими; Анри решил за несколько минут обратить их в бегство и наклонился, чтобы поднять чей-то брошенный и разряженный мушкет — им можно было драться как палицей. И в этот миг над его головой взвился тяжелый посох: казалось, роковой удар был неотвратим…

Однако рука, сжимавшая страшное орудие, упала на землю отсеченная по самое плечо острым как бритва кинжалом Антонио Лаго: он не сумел вырвать из когтей Гонзага Аврору де Невер, но теперь спас жизнь ее покровителю и жениху.

Анри был не требователен в выборе оружия: шпага, кинжал или простая палка — лишь бы продолжать бой. Кивком поблагодарив юного баска, он взмахнул мушкетом, и на врагов обрушился град ударов.

Лагардер разил без промаха, приклад его ружья крушил черепа бродяг.

Кругом по-прежнему царил кромешный мрак, и лишь слабый свет факела разливался над полем битвы.

Девушка все так же стояла, прижавшись спиной к скале и высоко подняв руку, сжимавшую факел. Трепещущие блики обрамляли ее лицо сверкающим ореолом. У нее была смуглая кожа и черные волосы, как у цыганок из Эстремадуры[41]… Она словно обратилась в камень и очень напоминала тех красавиц рабынь, которые служили живыми светильниками во дворцах вельмож во времена мавританского владычества.

Контрабандист по имени Педро повстречал ее нынче утром в горах. За Педро шла толпа нищих, которых он нанял за одну-две монетки, в зависимости от возраста и силы каждого.

— Я тоже пойду с тобой, — сказала девушка контрабандисту. — Но денег мне не надо… Я хочу посмотреть, как прольется кровь.

— Дело твое, можешь рисковать жизнью, если тебе это нравится, — ответил Педро. — Но нам больше не нужны женщины. Если хочешь, мы поручим тебе издалека следить за этими чужаками. Ты согласна?

— Нет… Я пойду с тобой.

До самой последней минуты никто, даже она сама, не знал, что же станет делать девушка во время сражения.

Но как только вечерний сумрак залил ущелье, красавица побежала в ближайшее селение за факелом. Ей вовсе не хотелось, чтобы ночная тьма скрыла от нее подробности схватки.

У входа в расселину собралось около тридцати бандитов, и девушка знала, что это еще не все наемники, а только часть их, хотя и большая. (Читатель, как мы надеемся, помнит, что Пейроль сговорился с пятьюдесятью разбойниками.)

Когда же вдали показались те, кого поджидал этот многочисленный отряд, она с удивлением обнаружила, что их всего-навсего четверо. Во главе маленькой кавалькады ехал очень красивый кавалер с открытым и благородным лицом. И тут девушка поняла, что речь шла не о честной борьбе, а об убийстве.

Сердце ее тревожно забилось. Она крепко сжимала факел, желая, чтобы его свет помог четверке храбрецов.

…Трупы с тяжелым всплеском падали в ручей, устилали собой дорогу.

— Гляньте-ка, — воскликнул шевалье, — похоже, этих мерзавцев стало гораздо меньше! На коней, разметем оставшийся сброд!

Но этого не понадобилось: путь, как по мановению волшебной палочки, стал свободен.

Бандиты, лишившись своего предводителя и понимая, что продолжение боя только увеличит их потери, тихо и незаметно отступили в скалы.

— Негодяи так и не вернули мне мою шляпу, — возмущенно произнес Кокардас, — а в этих краях такое жаркое солнце…

— В Бургосе ты купишь себе другую, — со смехом ответил Лагардер.

— Не смейся, малыш! Ни одна шляпа не сравнится с той, что я лишился по милости этих мерзавцев. Она была почти что новая. Я никогда не расставался с ней, и даже в ту страшную ночь, когда убили герцога Неверского, она украшала мою голову. Эта шляпа была моей неотъемлемой частью.

В ущелье, помимо наших героев, осталась только девушка, по-прежнему крепок сжимавшая в руке факел. Теперь она спрыгнула с камня, служившего ей пьедесталом, и встала на обочине дороги.

Сражение длилось не меньше часа, и Лагардер понимал, что надо торопиться: он не любил терять время.

Однако, заметив цыганку, шевалье решил порасспросить ее кое о чем. Пустив лошадь в галоп, он стремительно поскакал по тропе. Проезжая мимо девушки, он наклонился, обхватил ее за талию, легко, словно перышко, поднял над землей и посадил к себе в седло.

Итак, Лагардер мог разговаривать с цыганкой, не теряя ни секунды драгоценного времени.

Глаза девушки вспыхнули от радости. Она одной рукой обвила шею шевалье и, восхищенно глядя на него, поудобнее устроилась в седле.

В другой же руке она продолжала сжимать факел. Ветер, свистящий в ушах всадников, трепал его длинный огненный шлейф, и мечущиеся блики играли на лицах пятерых людей и крупах трех лошадей. Лаго сидел за спиной Паспуаля, Лагардер вез с собой в седле юную цыганку.

Один лишь Кокардас ехал без спутников, и поэтому никто не мешал ему оплакивать дорогую его сердцу шляпу.

— Вы храбрец! — прошептала девушка на ухо Анри. — Если хотите, я стану вашей служанкой…

За свою полную приключений и треволнений жизнь шевалье научился отличать подлинные чувства от мнимых, а лицемеров от людей искренних. И сейчас сердце подсказывало ему, что девушка не была вражеской лазутчицей.

— Вы пришли в это ущелье давно? — спросил он.

— Утром. На рассвете контрабандисты объезжали Сьерру, вербуя себе подручных… Здесь их легко найти, стоит только показать туго набитый кошелек. Местные жители так бедны…

— Особенно женщины, — усмехнулся Лагардер. — Ведь вы тоже были вместе с ними.

Цыганка потупила взор.

— Я никогда не оскверняла рук деньгами убийц, — тихо ответила она. — Я пришла сюда сама. Внутренний голос нашептывал мне, что я могу оказаться полезной. Увидев, что вас так мало, а ваших врагов так много, я зажгла факел, чтобы вы могли видеть, откуда вам грозит опасность…

— Это правда? — с сомнением в голосе спросил Лагардер.

— Клянусь! — воскликнула она, подняв руку. Ее звонкий голос звучал так искренне, что последние сомнения покинули душу шевалье.

— Благодарю вас, дитя мое, — взволнованно произнес он. — Что я могу сделать для вас?

— Вы приехали из Франции? — спросила она.

— Да…

— Из Парижа?

— Да, я еду из Парижа. Но почему вы спрашиваете?

— Не слышали ли вы о молодой цыганке, вроде меня, бежавшей из Испании вслед за французским посланником? Она была моей подругой, я любила ее… Мы вместе танцевали бамболео на Пласа Санта в Мадриде… С тех пор как она уехала, мне очень грустно.

— Как ее звали?

— Цыгане звали ее Флор. Но я знаю, что она приняла крещение и получила новое имя — Мария де ла Санта-Крус.

От изумления шевалье едва не упал с коня. Неужели это юное создание может помочь ему в деле спасения Авроры и доньи Крус? Ведь, несмотря на все его усилия, обе девушка по-прежнему оставались узницами Гонзага.

— Донья Крус, или Флор, если вам так больше нравится, — справившись с волнением, сказал он, — проехала здесь чуть меньше трех часов тому назад.

— Не может быть! Я бы обязательно заметила ее. Я с раннего утра не покидала ущелья.

— Она была не одна, с ней в карете ехала и другая девушка.

— Но откуда вы взяли, что здесь появлялась какая-то карета? — удивленно спросила цыганка.

Лагардер решил, что дикарка плохо понимает его или что-то путает.

— Напрягите вашу память, дитя мое, — вновь обратился он к девушке. — Карету должны были сопровождать восемь французских дворян. Один из них как раз и отдал приказ убить меня.

— Кажется, теперь я понимаю, — ответила цыганка, поразмыслив немного. — Они устроили вам ловушку здесь, а сами отправились другой дорогой, на Памплону и Сарагосу.

Ее проницательность приятно удивила Лагардера.

— Возможно, ты и права, — признал он. — Это еще одна хитрость Гонзага и Пейроля. Они дорого мне за нее заплатят.

— Гонзага! — тотчас же воскликнула цыганка. — Именно так звали французского посланника, который увез Флор в Париж… Так, значит, он ваш враг?

— И притом смертельный! — помрачнев, ответил Лагардер.

— А она?

— Донья Крус? Это лучшая подруга мадемуазель де Невер, моей невесты… Сегодня вечером я хотел быть в Бургосе, чтобы вырвать их обеих из лап Гонзага.

Голос шевалье дрожал. Филипп Мантуанский вновь ускользнул от него, увезя с собой девушек. Где же они теперь, как ему отыскать их?

«До сих пор, — думал шевалье, — я следовал за ними по пятам, знал каждый их шаг. Настичь их было только вопросом времени. Но теперь мы пересекли границу Франции, и я не знаю намерений подлого похитителя!..»

Терзаемый ужасными предчувствиями, Лагардер опустил голову; он ехал молча, пытаясь заглушить скорбь и сосредоточиться: ему предстояло решить, что делать дальше и как спасти Аврору. Цыганка безмолвно наблюдала за ним.

— Если Флор в Испании, — неожиданно проговорила она, — а вы уверяете, что это так, то я обязательно найду ее! Конечно, вы вправе прогнать меня, для вас я всего лишь цыганка, случайно встреченная на дороге… да к тому же сначала вы приняли меня за врага… Но если вы доверитесь мне и разрешите повсюду следовать за вами, то я обещаю вскорости вернуть вам вашу невесту…

И, словно исчерпав все свои силы в этом порыве чувств, она умолкла, нахохлившись в седле. Цыганка, затаив дыхание, ждала ответа. Ее преданность Флор была так трогательна, что Лагардер не смог отказать девушке в ее просьбе.

— Твои слова звучат горячо и искренне, и я принимаю это предложение, — ответил он. — Твоя помощь будет неоценима, не могу же я всегда полагаться только на свою шпагу.

— Ваша шпага! — воскликнула юная цыганка, резко обернувшись. — Один из контрабандистов подобрал то, что от нее осталось, и бежал… Вы не хотите знать, куда он отправился?

Анри саркастически усмехнулся:

— Черт побери, ну разумеется, он понес продавать ее! Ему заплатили, чтобы он убил меня; доказательством моей гибели станет обломок шпаги, показанный принцу Гонзага. Жаль… Этот клинок принадлежал регенту Франции! Ну да ничего, скоро у меня будет новый! — И он расхохотался. — Луис-резчик умеет не только вытачивать эфесы[42], — гордо произнес Лагардер, — но и ковать клинки!

На следующий день к Пейролю явился контрабандист, с головы до ног покрытый дорожной пылью.

Когда интендант принца принял его, бандит вынул из-под плаща и положил на стол небольшой блестящий предмет.

— Узнаете? — спросил он.

Перед интендантом лежал обломок шпаги Филиппа Орлеанского! Радость Пейроля была столь велика, что он даже не сумел скрыть ее. Наконец-то жизнь Лагардера сломалась так же, как сия некогда грозная шпага!

— Где вам удалось раздобыть этот эфес? — спросил он контрабандиста.

— Он выпал из его руки, — ответил тот.

— Этот человек мертв?

— Вы приказали мне убить его и в доказательство принести его шпагу… Она перед вами!

— А прочие?

— Прочие спят мертвым сном в ущелье Панкорбо. Из тех пятерых, с кем вы говорили в гостинице «Прекрасная трактирщица», в живых остался только я. Воды ручья покраснели от крови… Я разделил опасность с моими товарищами, но мне не с кем делить ваше золото.

Пейроль вручил контрабандисту условленную сумму.

— Благодарю вас, — произнес наемник, распихивая деньги по карманам. — Может быть, вы хотите отправить на тот свет еще кого-нибудь?

Интендант промолчал.

Гонзага и его приспешники расположились в соседней комнате; Пейроль вошел к ним и бросил на стол обломок шпаги:

— Господа, свершилось! Шевалье Анри де Лагардер дал себя убить! Перед вами эфес шпаги Филиппа Орлеанского, регента Франции!