менного угля из Германии в 10 тысяч тонн" и об ожидаемом при
      бытии "новых грузов угля" (КГ, 27 августа 1918, No 178).
      "Наблюдается революционизирование масс и в cfptanax наших
      недавних союзников -- Англии и Франции; -- писала газета, -
      положение Италии очень близко напоминает положение ее ста
      рого противника -- Австрии, положение в Испании ухудшает
      ся с каждым днем; та же картина общей усталости наблюдается
      и в нейтральных странах" (Рост революционного движения на
      Западе- там же).
      АИГН, 784/7. Информационный листок, No 3. 22 августа 1918, с.
      2, статья "Политическое положение".
      "Поражение Германии имело и отрицательные последствия для
      советской России, -- пишут авторы биографии Чичерина. -- Оно
      537
      покончило с разделением капиталистического мира на две воюющие коалиции. Теперь Антанта могла бросить против страны Советов все свои силы" (Горохов и др Чичерин -- дипломат ленинской школы, с. 100-101).
      АИГН, 784/7. Информационный листок, No 3, 22 августа 1918,
      с. 1, статья "На русских фронтах. Минирование мостов".
      ДВП, т. 1, 1959, с. 437-453, 692-703; Rauch. History of Soviet
      Russia, p. 99. В советском полпредстве по этому поводу впервые со
      дня установления дипломатических отношений между Германией
      и РСФСР состоялся торжественный обед.
      "Мы идем в бой только тогда и постольку, поскольку мы действи
      тельно уверены, что мы можем победить [...] -- указал Каменев.
      -- Мы подписываем этот договор в надежде, что не замедлит
      прийти на помощь международный пролетариат и в союзе с ним
      мы выроем действительную могилу империализму всех стран"
      (Пятый созыв ВЦИК, с. 104-107).
      Хаффнер. Революция в Германии, с. 39-45.
      Самой серьезной публикацией по этому вопросу следует считать
      статью Б Орлова "Миф о Фани Каплан". Слухи о том, что
      покушавшаяся на Ленина женщина (Ф. Каплан) не была расстре
      ляна, а вплоть до 1953 года находилась в тюрьме, очевидно,
      намеренно распространялись заинтересованными в этом советски
      ми руководителями. А. Балабанова, приехавшая из Стокгольма и
      посетившая Ленина вскоре после покушения, вспоминала, что "по
      совету врачей и из предосторожности" Ленин "находился в сек
      ретном месте". Когда ее привезли к нему, "физически он еще не
      оправился от покушения" и "о своем здоровье он говорил очень
      неохотно". На вопрос о судьбе покушавшейся Ленин ответил, что
      это будет зависеть "от Центрального комитета". Сказал он это
      таким тоном, что Балабанова более не поднимала вопроса о Кап
      лан. "Мне стало ясно, что решение будет приниматься другими
      инстанциями и что Ленин сам настроен против казни", -- писала
      Балабанова. Прощаясь, Крупская обняла ее и, по воспоминаниям
      Балабановой, "со слезами сказала": "Как это страшно -- казнить
      революционерку в революционной стране". "Ни из слов Ленина,
      ни из высказываний других людей нельзя было заключить, что
      казнь состоялась" (МИСИ, кол. Балабановой, п. 219). Но если
      можно поверить в легенду о том, что Ленину не сообщали о
      расстреле Каплан из нежелания его беспокоить, невозможно пред
      положить, что об этом не знала и Крупская. Наконец, Ленин не
      мог не поинтересоваться решением ЦК по поводу покушавшейся.
      И очевидно, что расстрелянная еще до выздоровления Ленина по
      приказу Свердлова Каплан была убита именно для того, чтобы
      свалить на нее покушение, истинными организаторами которого
      были совсем другие люди.
      538
      $1 Цит. по кн. Свердлова. Я. М. Свердлов, с. 377.
      Ленин. Сочинения, т. 28, с. 82-84. Письмо к объединенному
      заседанию ВЦИК и Моссовета с представителями фабрично-за
      водских комитетов и профсоюзов, 3 октября 1918 г. Внешне пись
      мо Ленина звучало вполне революционно: "Международная рево
      люция приблизилась за неделю на такое расстояние, что с нею
      надо считаться как с событием дней ближайших, -- писал он
      Свердлову. -- Все умрем, чтобы помочь немецким рабочим. Вде
      сятеро больше усилий на добычу хлеба для нас и немецких
      рабочих, армия в три миллиона [...] для помощи международной
      рабочей революции [...] должна быть у нас [...] к весне". Но
      проблема как раз и была в том, что к весне -- значило дать
      германскому правительству передышку в полгода, чтобы то заду
      шило германскую революцию.
      Свердлов. Избранные произведения, т. 3, с. 28-29.
      Пятый созыв ВЦИК, с. 34, 243.
      "Судьбы как народа германского, так и Украины, Польши и
      Прибалтики, Финляндии не могут оправдать документа, который
      был написан в определенный момент политического развития, -
      сказал Троцкий, -- [...] близок тот час, когда Брест-Литовский
      договор будет пересмотрен теми силами, которые стремятся к
      власти. Этой силой в Германии является рабочий класс [...].
      Разумеется, мы не возьмем на себя инициативу тех или других
      азартных авантюристических шагов объявления войны Германии
      в союзе с Англией и Францией [...] не нужно быть пророком и
      фантастом, чтобы сказать: на другой день после того, как станет
      ясным, что германский рабочий класс протянул руку к власти, -
      на улицах Парижа будут воздвигнуты пролетарские баррикады
      [...] падение для Франции, Америки и Японии наступит более
      катастрофическое, чем для Австрии и Германии. Если будет
      сделана попытка наступать пролетариатом Германии [т. е. если в
      Германии начнется восстание], то для советской России основным
      долгом будет не знать границ в революционной борьбе. Револю
      ционная судьба борьбы германского народа будет нашей собствен
      ной судьбой. Что советская Россия чувствует себя только аванпо
      стом европейской и германско'й пролетарской революции -- это
      для нас всех ясно" (там же, с. 245-250).
      Там же, с. 250.
      Цит. по кн. Горохов и др. Чичерин -- дипломат ленинской школы,
      с. 97-98.
      Пятый созыв ВЦИК, с. 257, 266. Примерно то же самое говорил
      Чичерин в речи на Пятом съезде Советов в июле 1918 года:
      "Тактика проволочек оказалась возможной благодаря противоре
      чию интересов не только между обеими коалициями, но также и
      внутри каждой из них и даже внутри империалистического лагеря
      539
      каждой из воюющих стран. До сих пор бои на Западном фронте связывали силы обеих коалиций, так что ни одна из них не решалась открыто добиваться полного краха России" (МИСИ, кол. К. Каутского, К. 3 15, 160).
      Антибольшевистские силы в России, как и Ленин, были убеждены
      в скором массированном наступлении войск Антанты в глубь
      России для свержения большевиков. "Никогда мы не переживали
      с такой радостью тех известий, которые к нам приходят вот уже
      второй месяц; победа наших союзников резко изменяет картину,
      -- она открывает новые перспективы, она открывает близкую
      возможность возрождения нашей родины и перспективу близкого
      освобождения нашими усилиями, в тесном единении с нашими
      союзниками, от нашего внутреннего врага, от большевизма. -
      указывал один из кадетских ораторов на краевом съезде партии в
      Екатеринодаре. -- [...] Скоро союзники прийдут к нам в Россию,
      и придут нашими друзьями, придут к нам на помощь, придут,
      чтобы нас спасать. [...] Союзники хотят нам помочь, в этом нет у
      нас сомнений, -- продолжал другой". Одновременно делались
      усилия для организации русской (белой) армии. "Мы имеем [...]
      данные, что мобилизация в Сибири дает блестящие результаты
      [...] и что к ноябрю месяцу мы будем иметь сибирскую [...]
      500.000-ю армию, надлежащим образом вооруженную и постро
      енную", -- указывал третий оратор (АИГН, 18/2, л. 5, доклад
      В. А. Степанов, 16 октября; лл. 10 и 23, доклад Н. И. Астрова,
      16 октября).
      Fischer. The Soviets in World Affairs, v. 1, pp. 75-76.
      В циркулярной телеграмме, разосланной на следующий день за
      подписями Ленина, Свердлова и Чичерина всем советским и
      военным организациям, назывались две причины разрыва Герма
      нией дипломатических отношений -- участие советских диплома
      тов в революционном движении Германии и нежелание больше
      виков наказать убийц графа Мирбаха:
      "Обвиняя русское представительство в Германии в участии в революционном движении и обвиняя русское правительство в нежелании наказать убийц гр. Мирбаха, Германское правительство потребовало отъезда из Германии в 24 часа всех находящихся в Берлине русских официальных лиц и в недельный срок русских официальных лиц, находящихся в других местах Германии, впредь до получения от русского правительства гарантии в том, что оно прекратит революционную агитацию в Германии и впредь до наказания убийц и инициаторов убийства Мирбаха. Одновременно в такой же срок должны выехать германские официальные лица из России. Хотя нет признаков, заставляющих ожидать военного наступления на нас Германии, следует быть наготове, на случай всяких неожиданностей с ее стороны" (AT, T-71).
      540
      Русский голос. No 127, Киев, 5 ноября 1918.
      АИГН, 198/20, с. 2.
      Там же.
      Раух. История советской России, с. 102.
      541
      эпилог
      Грядущая "мировая революция", вдохновлявшая несколько поколений революционеров, сегодня воспринимается как затертое клише, не имеющее отношения к действительности, а не как практическая политическая программа. В разные исторические периоды лозунгу мировой революции приписывалась то всепобеждающая сила, гарантирующая торжество коммунизма на земном шаре, то очевидная наивность, с вытекающим отсюда неизбежным поражением. Шли годы, менялись правители, под властью коммунизма оказывались все новые и новые страны; "мировая революция" то наступала -- в Восточной Европе, на Кубе, в Никарагуа, -- приближаясь, к своей конечной цели, то -- реже -останавливалась и даже отступала (Чили, Гранада). Но не смолкали споры о том, считать ли сторонниками мировой революции Сталина, Хрущева или Брежнева -- что к таковым относились Ленин и Троцкий сомнению, в целом, не подвергалось.
      Поражение коммунистических революций в Германии и Венгрии в 1919 году не только укрепляет власть и влияние Ленина, чья политика брестской передышки в новых условиях представляется разумным тактическим ходом, но и приводит к переориентировке всей теории мировой революции. Ее главный инициатор в советском правительстве -- Троцкий -- предлагает в связи с поражениями на Западе начать экспансию на Восток с целью организации коммунистических революций во всем юго-восточном регионе, включая Индию. Эти планы, однако, не встречают достаточной поддержки в ЦК; и проект Троцкого о перенаправлении главного удара на Восток на время забывают. Тем не менее в 1920 году советское правительство при полной поддержке Ленина делает еще одну, последнюю (до 1939 года) попытку наступления в западном направлении: войну с Польшей оно ведет как войну революционную. Но и здесь, видимо, приходится различать цели "интернацио
      542
      налистов" и цели Ленина. Ленин рассматривает войну с Польшей не с точки зрения мировой революции, а с точки зрения конкуренции с Германией. По крайней мере, сначала он стремится отрезать Германию от Данцига, а затем заключает мир, по которому уступает территории, граничащие с Восточной Пруссией (и так создает буферное пространство, лишая советскую Россию и Германию общей границы). Для сторонников мировой революции такая территориальная уступка означала невозможность наступления непосредственно на Германию с целью экспорта революции. Ленина, наоборот, отсутствие общей границы страховало от непосредственного военного столкновения двух государств. Революция в Германии, как и прежде, не входила в его планы.
      С начала 1918 до марта 1921 года советская Россия жила под системой так называемого военного коммунизма. Система эта в экономическом смысле означала фактическую отмену рынка, торговли, конкуренции и денег (которые были настолько обесценены, что купить на них ничего было нельзя). Наиболее трагичными для населения следует считать введение продразверстки (т. е. насильственной конфискации у крестьянства всего имеющегося продовольствия) и хлебной монополии (запрет крестьянам продавать хлеб кому-либо, кроме государства, запрет горожанам покупать продукты на рынке у частных лиц). Инструментами проведения этой политики стали организованные в деревне комитеты бедноты, заменившие собою сельские Советы, отказавшиеся вводить в деревне военный коммунизм; продовольственные отряды, состоявшие из оголодавших рабочих-горожан и военнослужащих, посылаемых в деревню для грабежа крестьянства; и заградительные отряды, занимавшиеся ловлей "мешочников", т. е. частных лиц, отправлявшихся самочинно в деревню для обмена товаров первой необходимости на продукты питания и везших эти продукты обратно голодному семейству (или даже вполне по-капиталистически обменивавших затем эти продуктысно-ва на товары, но на запрещенном, а следовательно "черном"
      543
      рынке в городе, и получавших при этом существенную прибыль).
      Для экономики государства и благосостояния населения военный коммунизм был катастрофой. Но он приближал "отсталую" Россию еще на один шаг к коммунизму. И поскольку вопрос о мировой революции уже стоял на повестке дня, а до победоносного переворота в Германии оставалось, по мнению большевиков, не более нескольких месяцев, об экономике России можно было не беспокоиться: союз русского серпа и германского молота должен был разрешить все экономические проблемы. Однако реальность оказалась не столь радужной. Революция в Германии захлебнулась, а политика военного коммунизма привела не только к многочисленным крестьянским восстаниям, но и к резкому недовольству в самом Петрограде, равно как и к восстанию в Кронштадте. Совокупность этих причин заставила большевиков пойти на второй за их недолгую историю серьезный компромисс -- отказаться от военного коммунизма и вернуться к рыночной, точнее к смешанной рыноч-но-государственной, экономике. Эта новая советская политика стала называться НЭПом.
      Как и Брестский мир, НЭП был очередной "передышкой", только не на внешнем, а на внутреннем фронте. Ленинские слова о том, что НЭП вводится всерьез и надолго вряд ли следует понимать буквально. В 1921 году Ленин и сам не мог знать, на какое время он вводит НЭП. Не знали этого и остальные партийные функционеры. НЭП вводился как мера временная -- до победы очередного раунда мировой революции. И, разумеется, никто не понимал, когда именно эта победа придет. Пропагандистские заверения большевиков о том, что революция в Германии вспыхнет со дня на день, были только словами, хотя даже наискептиче-ски настроенные коммунисты вряд ли считали, что ждать придется дольше нескольких лет*. Тем не менее и эту пере
      *) Долгосрочные планы и выводы (если речь не шла об утопической теории) вообще противоречили самой природе революционности. Революционеры всегда мыслили в коротких сроках. Вот что указал Зиновьев в
      544
      дышку принять готовы были далеко не все; и НЭП, как в свое время Брест, привел к образованию пусть не столь серьезной, как в 1918, но все-таки оппозиции (разумеется -- левой).
      Сам Ленин в победоносную революцию в Германии после 1921 года скорее всего уже не верил. И то, что в публичные речах он утверждал обратное, ничего не доказывает. Как и в 1919-м, после провала ноябрьской революции в Германии, он занялся "консолидацией" собственной власти. Какие 1919-м, он ну жен был в 1921-м большевистской партии и советской системе. Во всем, что касалось внутренних дел, он продолжал оставаться незаменимым. К концу 1922 года он ликвидировал внешние фронты, образовал Союз Советских Социалистических Республик, заключил мирные договоры практически со всеми соседними странами, был окончательно признан главою советского государства, практиком и теоретиком мирового коммунистического движения. Можно с уверенностью сказать, что к тому моменту, когда в конце 1922 года Ленина постиг удар, завершивший его политическую карьеру, Ленин выполнил намеченную на жизнь программу и добился своей заветной цели. Очередной провал коммунистического мятежа в Германии в 1923 году еще раз доказал, что мировая революция в том виде, в каком ее представляли в семнадцатом, уже никогда не придет. Соответственно, необходимо было пересматривать и теорию мировой революции. В противовес ей был выдвинут лозунг социализма в отдельной стране.
      Как неоднократно случалось в советской истории, обе теории стали знаменем враждующих в борьбе за власть группировок; и это в конце концов стоило жизни проигравшей стороне. По той же причине абсолютно всеми две теории рассматривались как прямо противоположные, и никто
      речи на Четырнадцатом партийном съезде: "Если бы нас спросили в тот наш момент, когда мы начинали нашу революцию, сколько времени требует наша партия на то, чтобы завершить свою программу, едва ли кто-либо стал тогда говорить о десятилетиях. Если бы нам тогда дали пять лет, мы считали бы, что срок этот весьма значителен и достаточен вполне" (XIV съезд, с. 99-100).
      545
      так и не удосужился в пылу политических страстей разобраться в них по существу и понять, что практической разницы между ними не существует. Что же собственно заключали в себе эти теории? Для понимания этого необходимо прежде всего ответить на вопрос, что скрывалось под лозунгом мировой революции.
      Коммунистические теоретики предполагали, что революция не обязательно победит сразу во всем мире, но хотя бы в Европе, и даже не во всей Европе, а по крайней мере, в группе стран. Последнее было необходимо для того, чтобы создать замкнутую коммунистическую систему, способную противостоять военному натиску капиталистических государств, которые, как считали коммунистические теоретики, поставят своей главной задачей подавление революции. Кроме оборонительных целей ("передышки"), преследовались еще и наступательные. Группа коммунистических стран, включающая прежде всего Германию, обладала бы сильной военной машиной, необходимой для постепенного захвата в коммунистическую орбиту все новых и новых территорий. Конечной целью этих захватов было, безусловно, установление коммунистической системы во всем мире. Соответственно, теория мировой революции, впервые выдвинутая Марксом и модернизованная Парву-сом, Люксембург и Троцким, была тем орудием, которым от капиталистического мира одной за другой откалывались бы страны, где не без помощи коммунистического материка (в 1918 году таким материком была Россия) организовывались и побеждали бы коммунистические революции.
      Пока одна за другой вспыхивали (и угасали) революции -- в Германии, Венгрии, Финляндии и Прибалтике,-- теория Троцкого ни у кого не вызывала сомнений. Но после поражения в Германии в 1923 году и введенного "всерьез и надолго" НЭПа, когда нужно было к тому же налаживать отношения с Западом для использования западного капитала в деле поднятия разоренной революцией и военным коммунизмом советской экономики, теория мировой революции, как официальная государственная, стала неудобна. К тому же 1924 год был еще и годом открытой борьбы за
      546
      власть после смерти Ленина; и оттеснить Троцкого было тяжело, не выдвинув предварительно формально противостоящей ему теории -- социализм в отдельной стране.
      Внешне эта теория казалась (и была) очень умеренной, особенно для капиталистического Запада. Советское руководство как бы не ставило отныне своей целью завершение мировой революции и ограничивалось строительством социализма в границах СССР. На самом же деле теория социализма в отдельной стране просто констатировала тот факт, что революционная волна в Европе и Азии временно спала и наступившую передышку следует использовать для строительства социализма в СССР, т. е. не в группе стран победившего коммунизма, противостоящих в экономическом и военном отношениях капиталистическому миру, а всего лишь в одном, достаточно большом государстве. Такая формулировка имела тем большее основание, что советское руководство все эти годы, начиная с 1917-го, очевидно переоценивало своих капиталистических противников, полагая, что им важнее всего расправиться с большевиками. Между тем у лидеров послевоенной Европы были совсем иные проблемы и планы, связанные прежде всего с восстановлением внутренней жизни, с постоянной борьбой за ликвидацию последствий мировой войны и за выполнение пунктов нелепого Версальского договора.
      Сознание того, что "капиталистическое окружение" не намерено, по крайней мере в ближайшем будущем, идти на СССР крестовым походом, было новым обстоятельством, требующим, в период отлива революционной волны, отказа от риторики времен мировой революции, хотя по существу никаких изменений в советской политике и в конечных целях советского руководства не производилось. В этом смысле теория социализма в отдельной стране была далека от оппортунизма ленинского Брестского мира. Брестский мир предопределял политику "передышки", от его подписания или неподписания зависели практические шаги советского правительства. Наоборот, теория "социализма в отдельной стране" лишь констатировала наступившее затишье в Европе и вынужденную передышку в дальней
      547
      ших попытках Советов экспортировать революцию. Тем не менее Троцкий считал принципиальное решение строить социализм в отдельной стране -Советском Союзе -- катастрофой. Уже понимая, что Запад не намерен подавлять коммунистическую систему СССР военным путем, Троцкий все-таки был против установки на одиночество. Почему?
      В экономическом плане коммунистическая система не была конкурентоспособной. Она могла существовать лишь вопреки всем правилам рыночной экономики и только благодаря тому, что насильственно подчинялась искусственным законам. Эти законы, как показал военный коммунизм, отметали рынок и конкуренцию. Коммунистическая революция никогда не ставила своей целью увеличение благосостояния народа или хотя бы рабочих. Она лишь обещала ликвидировать "капиталистическую эксплуатацию" и "перераспределить собственность" (т. е. провести всеобщую национализацию). Почему-то подразумевалось, что от этого рабочий станет жить лучше. Но прямой цели улучшить экономическое положение рабочего перед коммунистами не стояло.
      Вставшие перед большевиками проблемы замыкались в круг. Из-за поражения революции в Европе приходилось строить социализм в одной стране, плацдарм для мировой революции. Это значило, что с капиталистическим миром сосуществовать придется какое-то длительное время. Но сосуществовать в экономическом смысле означало конкурировать. А конкурировать с капиталистическим Западом трудно было с помощью неконкурентоспособной коммунистической системы. Поскольку речь шла лишь о передышке, во время которой предстояло создать собственную военную промышленность для ведения революционной войны, необходимо было поддерживать НЭП и получать помощь от капиталистических стран -- в виде концессий, займов, специалистов... Это, в свою очередь, предусматривало отход от военного коммунизма, отказ от риторики времен мировой революции, замену открытой подрывной деятельности тайной -- по линии Коминтерна: до тех пор, пока не позволят
      548
      обстоятельства, предстояло строить социализм в отдельной стране. Десять лет? Двадцать? Семьдесят? И все это время продолжать конкурировать с капиталистическим миром (который тоже, ведь, как оказалось -- и что исключала коммунистическая догма -- не стоит на месте, а потому до сих пор не догнан). Но тогда передышка и тактическое отступление, вызванные антикоммунистическими восстаниями недовольного народа, становились осознанной долгосрочной политикой; и социализм в отдельной стране мог оказаться не констатацией передышки, а конечной целью. Вот этого-то и боялся Троцкий.
      Стоящий перед советским руководством выбор был достаточно неприятен. Можно было либо оставаться слабой коммунистической державой и при схлынувшей революционной волне в Европе надеяться на милость капиталистических соседей (на что, конечно же, по мнению советского руководства, в долгосрочном плане рассчитывать не приходилось); либо стать сильной страной, опираясь на капиталистические реформы внутри СССР, на рыночную экономику, на капиталистическую же помощь из-за границы. Но это значило перестать быть страной коммунистической, по крайней мере в экономическом отношении. Получалось, что ни в том, ни в другом случае нельзя было построить социализма в отдельной стране, в Советском Союзе. И именно поэтому Троцкий выступил против этой теории и продолжал настаивать на мировой революции, которая, разумеется, не означала немедленного развязывания революционной войны, но подразумевала ставку, в первую очередь, на экспорт революции, а во вторую -- на строительство собственной сильной военно-промышленной базы, способной на военную интервенцию против стран "капиталистического окружения" (но ни в коем случае не наоборот). Однако в то время, как Троцкого интересовали теоретические выкладки, сторонников теории социализма в одной стране интересовал сам Троцкий. Наследниками Ленина с ним давно уже велась борьба, целью которой было отстранение Троцкого от власти-. Сам Троцкий, по крайней мере, до конца 1925 года не понимал, что с ним борются не
      549
      из-за реальных идеологических или политических расхождений. Кажется, в этом смысле он был удивительно наивен и не подозревал, что в большевистской партии существует такое примитивное явление, как борьба за власть. В 1925 году, затравленный своими коллегами, он добровольно покинул военный комиссариат, последнюю свою крепость, и по существу сдался на милость победителей -- Сталина, Зиновьева, Каменева и Бухарина, выступавших тогда против Троцкого единым блоком.
      В этой борьбе Троцкий не мог победить хотя бы уже потому, что не вел ее "по-большевистски". Понадобился разрыв Сталина с Зиновьевым и Каменевым и блок Зиновьева с Троцким, чтобы последний начал бороться хотя бы с помощью своего достаточно бойкого пера. Однако никакой левой оппозиции Троцкого в то время еще не существовало, и все попытки, в том числе и самого Троцкого, представить дело так, будто левая оппозиция оформилась еще в 1923 году, при жизни Ленина, следует считать фальсификацией. В 1923 году в партии действительно возникла оппозиционная группа, только Троцкий к ней не имел никого отношения. Левая оппозиция Троцкого в действительном смысле этого слова появилась в декабре 1925 года, после блока Зиновьева с Троцким.
      Однако наступивший 1926 год был не лучшим годом оппозиционеров. Признаваться партии в том, что речь идет о борьбе за власть между Сталиным-Бухариным, с одной стороны, и Троцким-Зиновьевым, -- с другой, было достаточно невыгодно: оппозиционеров это привело бы к непременному поражению, так как партийный аппарат в этом случае, конечно же, поддержал бы руководство уже стоящее у власти, а не свергнутых конкурентов. Для серьезной политической борьбы необходима была платформа; для платформы -- очевидные разногласия. Разногласия эти нужно было сформулировать как в вопросах внутренней политики, так и в вопросах политики внешней. Во внутренней политике разногласия было сформулировать просто: критика НЭПа слева и призыв, по существу, к возврату военного коммунизма.
      550Сложнее было с разногласиями внешнеполитическими. Первоначально оппозиция пыталась формулировать их по вопросу о генеральной стачке в Англии. Однако эта тема откровенно не интересовала партийные низы. А распространенный оппозицией в июле 1926 года документ о генеральной стачке в Англии, написанный ужасным языком и подписанный Зиновьевым, Троцким, Каменевым, Пятаковым и Крупской, в целом, следует считать крайне неудачным. Неясно, к чему бы привели поиски расхождений во внешнеполитической программе, если бы не начавшаяся в Китае революция. Для формирования левой оппозиции этого было больше чем достаточно. Подвергая правительство критике слева, оппозиция утверждала, что Сталин с Бухариным ведут в Китае оппортунистическую политику, обрекая китайскую революцию на поражение. В тактическом отношении оппозиция заняла, по существу, беспроигрышную позицию: в случае поражения революции в Китае она могла утверждать, что в этом виновата оппортунистическая политика Сталина-Бухарина; в случае победы -что победа одержана благодаря бдительной критике со стороны оппозиции и тому, что правительство последовало указаниям оппозиционеров.
      Левая оппозиция по вопросу о китайской революции несколько походила на левую оппозицию против Брестского мира. Очевидно и то, что сталинско-бухаринская политика в отношении китайской революции во многом повторяла ленинскую политику "брестской передышки". Но если Ленин боялся как таковой победы коммунистической революции в Германии и уготовленной для него в этом случае второстепенной роли, Сталин, судя по всему, опасался совсем другого. Он понимал, что коммунистическая революция в Китае приведет к гражданской войне и распаду слабого китайского государства. В эту гражданскую войну неизбежно вмешается Япония и без труда одержит в Китае победу. Советская же интервенция в Китай приведет лишь к советско-японскому конфликту. А к столкновению с Японией Советский Союз в 1927 году готов не был. По этим причинам до тех пор, пока между Чан Кайши и китай
      551
      ской компартией существовал блок, Сталин не считал нужным начинать коммунистический переворот в Китае, на чем так настаивала оппозиция.
      Япония всегда занимала особое место во внешней политике советского государства. Достаточно указать на то, что японская интервенция на Дальнем Востоке времен гражданской войны, в отличие в американской, английской и французской, была реальной и длительной. Дальневосточная республика, просуществовавшая до 1922 года, была создана как буфер против неизбежной японской оккупации Дальнего Востока. И именно Япония, а не Европа, была основным внешнеполитическим противником СССР в двадцатые и тридцатые годы. Ради противостояния Японии были восстановлены в начале тридцатых годов советско-американские отношения. Для более быстрого отражения вероятной японской агрессии (а не на случай войны с Германией, как пишут историки) в 1937 году началось создание мощной промышленной базы на Урале, Дальнем Востоке, в Сибири, Казахстане и Средней Азии.