Если даже Людендорф и Гофман сознавались в невозможности для германской армии вести активные наступательные действия на Востоке, если становилось очевидно, что с новым правительством, каким бы оно ни было, разговаривать придется не с позиции военной силы, решение
      422
      следовало искать в области политической: на случай падения большевиков заблаговременно подстраховаться формированием правительства прогерманской ориентации. "Говоря конкретно, -- указывал Рицлер 4 июня, -- это означает, что мы должны протянуть нить к Оренбургу и Сибири над головой генерала Краснова", держать в боевой готовности "кавалерию, ориентировав ее на Москву, подготовить будущее правительство", с которым Германия могла бы пойти на соглашение; пересмотреть пункты Брестского договора, направленные против экономической гегемонии Германии над Россией; присоединить к России Украину, а возможно Эстонию и Латвию. "Помогать возрождению России, которая снова станет империалистической, -- заключал Рицлер, -- перспектива не из приятных, но такое развитие событий может оказаться неизбежным"15.
      Рицлер, таким образом, предлагал очевидное изменение германской восточной политики. По его мнению, для принятия этого важного решения у Германии оставалось не более 6-8 недель, до июля. За два дня до Рицлера аналогичное донесение направил Гертлингу граф Мирбах. Учитывая "все возрастающую неустойчивость положения большевиков", он рекомендовал подготовиться к "перегруппировке сил, которая, возможно, станет необходимой", и предлагал опереться на группу кадетов, "преимущественно правой ориентации", часто называемую "монархистами". Эти люди, по мнению Мирбаха, могли бы составить "ядро будущего нового порядка", а потому с ними стоило бы наладить связь и предоставить им необходимые денежные средства. 5 июня за перемену германской восточной политики высказался советник Траутман, предполагавший, однако, для Германии более пассивную роль. Он считал, что следует поддерживать большевиков "всеми возможными средствами" и так удерживать их "от ориентации в другом направлении", несмотря на препятствия, созданные немецкими же требованиями. Одновременно Траутман советовал считаться с возможностью падения большевиков, не разрывать отношения с другими политическими партиями и "обеспечить себе максимально безопасный переход"16.
      423
      И раньше не жаловавший идею сотрудничества с большевиками, Людендорф тоже предлагал изменить германскую политику в отношении большевиков. "Советское правительство, -- писал Людендорф Кюльману, -- насколько каждый может видеть, заняло по отношению к нам ту же позицию, что в начале переговоров в Бресте. Оно всячески затягивает все важные для нас решения и, насколько это возможно, действует против нас17. Нам нечего ожидать от этого правительства, хотя оно и существует по нашей милости. Для нас это постоянная опасность, которая уменьшится, только если оно безоговорочно признает нас высшей державой и покорится нам из страха перед Германией и из опасений за свое собственное существование".
      И поскольку было ясно, что Совнарком (отчасти по вине Германии) не станет надежным партнером, Людендорф предложил то же самое, что и прочие немецкие политические деятели: несмотря на наличие дипломатических отношений с советским правительством, поддерживать в то же время "отношения с другими движениями в России, чтобы не оказаться вдруг в полном одиночестве"; "установить контакты с монархистскими группами правого крыла и влиять на них так, чтобы монархистское движение, как только оно получит какое-то влияние", было подчинено интересам Германии.
      Переориентация германской восточной политики произошла. 13 июня Мирбах сообщил в Берлин, что к нему давно уже напрямую или через посредников обращаются разные политические деятели, прощупывавшие почву на предмет готовности германского правительства оказать помощь антисоветским силам в деле свержения большевиков при условии, однако, еще и пересмотра статей Брестского мира. Самым серьезным Мирбах считал блок правых организаций во главе с бывшим министром земледелия А. В. Кривошеиным. Через членов октябристской партии Кривошеий запросил Мирбаха, согласен ли тот установить контакты с членами организации Кривошеина, и, получив утвердительный ответ, поручил предпринять дальнейшие шаги двум членам ЦК кадетской партии -барону
      424
      Б. Э. Нольде, бывшему помощнику министра иностранных дел в кабинете Г. Е. Львова, и Леонтьеву, бывшему помощнику министра внутренних дел в том же кабинете18.
      25 июня в письме Кюльману Мирбах подвел черту под большевистским периодом правления в России, указав, что "после двухмесячного внимательного наблюдения" уже не может "поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека, состояние которого может иной раз и улучшиться, но который обречен", -- писал Мирбах. Исходя из этого он предложил заполнить "образовавшуюся пустоту" новыми "правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые будут целиком и полностью состоять у нас на службе". Поскольку было очевидно, что никакое новое правительство не согласится на соблюдение Брестского договора, Мирбах предлагал существенное его смягчение, прежде всего присоединение к России Украины и Эстонии. 28 июня посол в последнем своем донесении из Москвы писал, что следит за переворотом, который готовит группа Кривошеина и который должен произойти буквально через несколько недель19.
      Взяв курс на разрыв с большевиками, германское и австро-венгерское командование приступило к проведению "оборонной пропаганды" -антибольшевисткой пропагандистской кампании во фронтовых и тыловых воинских частях. "Неприятель воюет не с оружием в руках, а бунтованием наших солдат, агитацией среди жителей" и "саботажем", -- указывалось в инструкции командования 34-й австро-венгерской пехотной дивизии от 19 июня. "Все офицеры обязаны следить за своими солдатами и стараться, чтобы к ним не проникали распространяемые здесь идеи социальной революции"20. Для обучения инструкторов по "оборонной пропаганде" устраивались специальные курсы, где готовились лекторы-офицеры, разъезжавшие затем по частям; в войсках распространялись антибольшевистские листовки и брошюры21.
      Большевики, указывала одна из таких брошюр, "выступают против всякой оппозиции и свирепым террором
      425
      подавляют всех, кто, по их мнению, принадлежит к буржуям". Большевистское понятие о свободе "заключается в беспощадном уничтожении всех течений и лиц, несогласных с их программой". В течение нескольких месяцев "своего царствования большевистское правительство показало себя совершенно неспособным правильно вести государственные дела и привело государство к полному развалу"; их власть удерживается теперь "только штыками", и по своей жестокости далеко опередила царское правительство. Действительная власть большевиков "ограничивается сравнительно небольшой частью России", и абсолютно все ее население видит спасение "в падении большевиков, которых правильно обвиняют в уничтожении государства"22.
      Изменение позиции Германии не осталось незамеченным в России. Уже с середины мая "правые" круги отмечали, что "немцы, которых большевики привели в Россию, мир с которыми составил единственную основу их существования, готовы сами свергнуть большевиков"23. Об антисоветской деятельности германского посольства были осведомлены дипломатические представители Антанты24. При столь обширной утечке информации не приходится удивляться, что об изменении настроения германского посольства знало советское правительство25. По приказу свыше или без такового в первых числах июня, как раз когда Мир-бах и Рицлер отсылали в Берлин свои предложения о необходимости изменения германской восточной политики, в ВЧК, возглавляемой левым коммунистом Дзержинским, был создан отдел по наблюдению "за возможной преступной деятельностью посольства". На должность заведующего этим отделом был назначен молодой человек 19-20 лет -будущий убийца германского посла левый эсер Яков Григорьевич Блюмкин.
      Следует отметить, что сотрудники германского посольства давно уже жили в предчувствии неприятных и непредвиденных происшествий. 4 июня Рицлер в поразительном по своей прозорливости послании в Берлин в самых черных красках описывал будущее:
      426
      "Никто не в состоянии предсказать, как они [большевики ] встретят свой конец, а их агония может продлиться еще несколько недель. Может быть, они попытаются бежать в Нижний или в Екатеринбург. Может быть, они собираются в отчаянии упиться собственной кровью, а может, они предложат нам убраться, чтобы разорвать Брестский договор (который они называют "передышкой") -- их компромисс с типичным империализмом, спасши, таким образом, в свой смертный миг свое революционное сознание. Поступки этих людей абсолютно непредсказуемы, особенно в состоянии отчаяния. Кроме того, они снова уверовали, что все более обнажающаяся "военная диктатура" в Германии вызывает огромное сопротивление, особенно в результате дальнейшего продвижения на восток, и что это должно привести к революции. Это недавно написал Сокольников, основываясь, очевидно, на сообщениях Иоффе"26.
      Заведшая большевиков в тупик брестская политика требовала радикальных решений. Охвативший советскую систему летом 1918 года кризис грозил погубить саму революцию. Раскол внутри большевистской партии и оппозиция советского актива политике Ленина толкали большевиков в пропасть. Вывести революцию из застоя, разрубить затянутый узел советско-германских отношений, сплотить расколотую большевистскую партию -- не могло уже, казалось, ничто. Агония и отчаяние большевистского режима достигли своей высшей точки. Ее можно определить с точностью до дня -- 6 июля 1918 года -- когда приехавшие с мандатом Дзержинского и И. К. Ксенофонтова в особняк германского посольства чекисты потребовали встречи с послом Германии Мирбахом по чрезвычайно важному делу. Менее чем через сутки после этого тяжелейший в русской революции кризис отошел в прошлое.
      427
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Решение послать Иоффе в Германию было принято на заседании
      ЦК 7 апреля (Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП(б), с. 244).
      Иоффе считался одним из лучших советских дипломатов и экс
      пертом по Германии.
      До войны Мирбах много лет был советником германского посоль
      ства в Петербурге, а после Октябрьского переворота, когда заклю
      чено было советско-германское перемирие, стоял во главе комис
      сии по восстановлению экономических отношений и обмену граж
      данских пленных. Последнее оставалось важнейшей частью его
      дипломатической миссии вплоть до убийства: возможно скорее
      вернуть на родину немецких военнопленных и гражданских ин
      тернированных, а также отправка в Германию репатриантов из
      многочисленных в России немецких поселений (АИГН, 198/19).
      В январе 1918 года Мирбах прибыл в Петроград именно "как
      председатель комиссии по регулированию вопроса о военноплен
      ных, убитых и т. п." (АИГН, 51/32).
      Советское правительство дало понять Германии, что оно не наме
      рено попустительствовать нарушениям германской стороной ус
      ловий Брест-Литовского мира: Чичерин передал по радио МИДу
      Германии ноту протеста. В ней обращалось внимание на то, что
      "в южной полосе Российской республики происходит дальнейшее
      продвижение к северу германских войск и связанных с ними
      украинских отрядов". В ноте говорилось, что "ввиду этих обстоя
      тельств советское правительство сочло себя вынужденным моби
      лизовать необходимые силы для обеспечения свободы и независи
      мости Российской республики, угрожаемой ныне в тех пределах,
      которые определены были Брест-Литовским договором".
      Документы германского посла в Москве Мирбаха, с. 123-124;
      Горохов и др. Чичерин -- дипломат ленинской школы, с. 87.
      Голинков. Крушение антисоветского подполья в СССР, с. 183.
      Таково, по крайней мере, было мнение Мартова, который указы
      вал, что это "всем известно" (АИГН, 51/32).
      "Москва, священный город, символ царской власти, святыня пра
      вославной церкви, -- писал Мирбах, -- в руках у большевиков
      стала символом самого вопиющего нарушения вкуса и стиля,
      вызванного русской революцией. Тот, кто знал столицу в дни ее
      славы, с трудом узнает ее сейчас. Во всех районах города, а
      особенно в центральном торговом квартале, стены домов испещ
      рены дырками от пуль -- свидетельство боев, которые велись
      здесь. Замечательная гостиница Метрополь превращена артилле
      428
      римским огнем в груду развалин, и даже Кремль жестоко пострадал. Сильно повреждены отдельные ворота.
      На улицах жизнь бьет ключом, но впечатление, что они населены исключительно пролетариатом. Хорошо одетых людей почти не видно - словно все представители бывшего правящего класса и буржуазии разом исчезли с лица земли. Может быть, это отчасти объясняется фактом, что большинство из них пытается внешне приспособиться к нынешнему виду улиц, чтобы не разжигать страсти к наживе и непредсказуемых эксцессов со стороны нового правящего класса. Православные священники, раньше составлявшие значительную часть прохожих, тоже исчезли из виду. В магазинах почти ничего не купишь, разве что пыльные остатки былой роскоши, да и то по неслыханным ценам. Главным лейтмотивом всей картины является нежелание работать и праздношатание. Так как заводы все еще не работают, а земля все еще не возделывается - по крайней мере, так мне показалось во время моего путешествия - Россия, похоже, движется к еще более страшной катастрофе, чем та, которая уже вызвана революцией.
      С безопасностью дело обстоит довольно скверно, но днем можно свободно всюду ходить без провожатых. Однако выходить вечером неразумно, да и днем тоже то и дело слышны оружейные выстрелы и постоянно происходят какие-то более или менее серьезные столкновения.
      Бывший класс имущих впал в состояние глубочайшего беспокойства: довольно одного приказа правительства, чтобы лишить их всего имущества. Почти на всех дворцах и больших особняках висят зловещие приказы о реквизиции, по которым хозяин, часто в считанные часы, оказывается на улице.
      Отчаяние представителей старого правящего класса беспредельно, но они не в состоянии собрать достаточно сил, чтобы положить конец тому организованному грабежу, которому подвергаются. Желание внести какой-то порядок распространяется вплоть до низших слоев, а ощущение собственного бессилия заставляет их надеяться, что спасение придет от Германии. Те же самые круги, которые раньше громче всех возводили на нас напраслину, теперь видят в нас если не ангелов, то по меньшей мере полицейскую силу. (...]
      Власть большевиков в Москве обеспечивается в основном латышскими батальонами, а также большим числом автомобилей, реквизированных правительством, которые постоянно кружат по городу и могут в случае необходимости доставить войска туда, где возникают беспорядки. Предсказать, куда все это приведет, невозможно. В настоящий момент можно лишь предположить, что ситуация в основном не изменится". Ирошников. Председатель СНК, с. 216-217.
      429
      9 Замечание кайзера на полях: "Он не сможет провести это в жизнь, так же как условия Брестского мира. У него нет ни правительственного, ни исполнительного аппарата. С ним все кончено".
      Поскольку все ранее выделенные германскому посольству в Мос
      кве фонды были уже израсходованы, 11 июня статс-секретарь
      министерства финансов Редерн известил Кюльмана о выделении
      в распоряжение германского посольства в Москве фонда в 40
      миллионов марок, исходя из того, что посольству потребуется
      минимум три миллиона марок в месяц. Эти деньги, однако, так и
      не дошли до Москвы. 29 июня Бусше телеграфировал в Москву,
      чтобы выяснить, как доставить деньги. Первый ответ пришел от
      Рицлера 10 июля, уже после убийства германского посла Мирба
      ха. Рицлер просил, чтобы июльскую порцию в 3 млн. марок
      перевели на счет центральной комиссии Немецкого банка. Второй
      ответ отправлен Гельферихом 30 июля. Он просит, чтобы эквива
      лентная сумма в рублях была предоставлена в его распоряжение
      генеральными консулами в Петрограде и Москве. Но Гельферих
      пробыл в Москве всего 10 дней и вряд ли успел распорядиться
      деньгами.
      Удивительно, что в это критическое время немецкая восточная
      политика исходила не из потребностей момента, а велась с даль
      ним прицелом: гарантировать в послевоенной Европе ведущее для
      Германии положение на русском экономическом рынке. Этой
      теме во многом были посвящены донесения германских диплома
      тов Мирбаха и Рицлера, поддержанные в данном случае Люден
      дорфом. Последний в отчете от 9 июня аргументировал необходи
      мость экономического проникновения тем, что это укрепит пози
      ции Германии на мирных переговорах в Европе, так как снимет
      всякую угрозу экономического бойкота Германии Антантой, не
      имеющего смысла при торговле с Россией.
      Гофман. Война упущенных возможностей, с. 194-196.
      "Общерусская ориентация" гетмана была хорошо известна.
      (АИГН, 157/1,5, с. 1.)
      Гофман. Война упущенных возможностей, с. 199-200.
      Земан. Германия и революция в России, док. от 4 июня. Донесение
      Рицлера.
      Документы германского посла в Москве Мирбаха, с. 125.
      В числе враждебных актов советского правительства Людендорф
      9 июня перечислил в письме Кюльману следующие: "Я хотел бы
      также напомнить Вам о проблемах военнопленных, о поддержке
      советским правительством красной гвардии в Финляндии, о пред
      почтении, оказываемом Антанте на Мурманской железной дороге,
      о судах в Новороссийске... Особую тревогу вызывает отношение
      советского правительства к чехословацким, сербским и румын
      ским войскам, хотя господин Иоффе возражает против этого.
      430
      Вместо того чтобы разоружить их, как было условлено, советское правительство вооружило чехословацкие и другие войска и позволило им продвигаться вперед, как и раньше, и даже воевать с нами на Украине, чтобы заполучить Мурманскую железную дорогу и эвакуироваться с Дальнего Востока. Отсюда, как считает советское правительство, их можно перебросить во Францию и там они будут воевать против нас. Это, кажется, отвечало желаниям Антанты".
      Там же, с. 125-126.
      Там же, с. 120-129. Видимо, именно для финансирования "пра
      вых" группировок Мирбах и запрашивал в июне 1918 года допол
      нительные ссуды. Немцы, кроме того, издавали в Москве собствен
      ную газету на русском языке -- "Мир", причем сотрудникам
      платили хорошие оклады и гонорары: 1000 рублей в месяц и 75
      коп. за строку. (АИГН, 784/7. Информационный листок. 2. Пят
      ница, 16 августа 1918, с. 2. Газета "Мир"; АИГН, 519/30, гл. 7, с. 1).
      АИГН, 149/3, 21. Заключение. Защитная пропаганда, л. 3.
      Там же, с. 4.
      Там же, Добавление. Брошюра оборонной пропаганды "Россия
      под владычеством большевиков", л. 2-4. Когда брошюру зачиты
      вали в школе запасных офицеров в Крневе, один из слушателей
      спросил: "Зачем же мы вели переговоры с большевиками, когда
      они такие?" "На этот вопрос нет в инструкции ответа", -- возра
      зил офицер-лектор (там же, л. 10).
      АИГН, 18/1.
      Вот что доносил в телеграмме 20 мая 1918 года американский
      посол в России Д. Френсис статс-секретарю Р. Лансингу: "Мир
      бах... с немецкой беспринципностью и нарушая соглашения, по
      стоянно меняет тактику... Он на прошлой неделе нанес свой
      первый визит Ленину и находился у него в течение часа. Мирбах
      заявил, что вторжение немцев в Финляндию и на Украину пре
      кращено, и дал еще другие обещания Советскому правительству.
      В то же время, как мне стало известно из достоверных источников,
      Мирбах поддерживает связь с кадетами и антикоммунистами и
      планирует переворот, подобный тому, который произведен на
      Украине, где с помощью германских войск было поставлено
      контрреволюционное правительство" (Papers Relating to the FRUS,
      v. 1, p. 536 -- цит. по публ. Документы германского посла в Москве
      Мирбаха, с. 121).
      Указание на то, что Ленин знал об изменении отношения к
      большевикам немцев и самого Мирбаха имеется в книге Троцкого.
      6 июля, сразу же после убийства германского посла, Ленин это
      "припомнил" покойному (Троцкий. ОЛенине, с. 118).
      Земан. Германия и революция в России. Донесение Рицлера от 4
      июня.
      431
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      УБИЙСТВО МИРБАХА
      Согласно данным позже показаниям, утром 6 июля сотрудник ВЧК Я. Г. Блюмкин пошел в Чрезвычайную комиссию, взял у дежурной пустой бланк ВЧК и напечатал на нем, что он и представитель ревтрибунала Николай Андреев уполномочиваются "войти непосредственно в переговоры" с германским послом графом Мирбахом "по делу, имеющему непосредственное отношение" к послу. Подпись Дзержинского на бланке, по словам Блюмкина, была поддельной, причем подделал ее "один из членов ЦК" ПЛСР. Подпись Ксенофонтова тоже была поддельной -- за него расписался сам Блюмкин. Дождавшись "ничего не знавшего" заместителя Дзержинского члена ЦК ПЛСР В. А. Александровича, Блюмкин "попросил его поставить на мандате печать Комиссии". У Александровича же Блюмкин получил разрешение на пользование автомобилем и отправился в Первый дом Советов, где "на квартире одного члена ЦК" ПЛСР его ждал Андреев. Получив две толовые бомбы, револьверы и последние указания, злоумышленники около двух часов дня покинули "Националь", приказали шоферу остановиться у здания германского посольства, ожидать их, не выключая мотора, и не удивляться шуму и стрельбе. Тут же в машине сидел второй шофер, матрос из отряда Д. И. Попова. Матроса "привез один из членов ЦК", и он, видимо, знал, что затевается покушение на Мирбаха. Как и террористы, матрос был вооружен бомбой.
      Примерно в два с четвертью Блюмкин и Андреев позвонили в дверь германского посольства. Пришедших впустили. По предъявлении мандата от Дзержинского и после некоторого ожидания, для разговора к ним вышли два сотрудника посольства -- Рицлер и лейтенант Мюллер (в качестве переводчика). Все четверо прошли в приемную. По воспоминаниям Мюллера, Блюмкин был "смуглый брю
      432
      нет, с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в черный костюм. С виду лет 30-35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста". Андреев был "рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, худощавый, с горбинкой на носу. С виду также лет 30". Когда все уселись вокруг большого мраморного стола, Блюмкин заявил Рицлеру, что ему необходимо поговорить с Мирбахом по личному делу посла, причем, сославшись на строгое предписание Дзержинского, продолжал настаивать на личной беседе с графом, несмотря на возражения Рицлера, что посол не принимает.
      В конце концов, Рицлер ответил, что будучи первым советником посольства уполномочен вести вместо Мирбаха любые переговоры, в том числе и личного характера. Однако в тот момент, когда террористы, возможно, считали уже предприятие сорванным, вышедший из приемной Рицлер вернулся в сопровождении графа, согласившегося лично переговорить с чекистами.
      Блюмкин сообщил Мирбаху, что явился для переговоров по делу "Роберта Мирбаха, лично графу незнакомого члена отдаленной венгерской ветви его семьи", замешанного в "деле о шпионаже". В подтверждение Блюмкин предъявил какие-то документы. Мирбах ответил, что "не имеет ничего общего с упомянутым офицером" и что "дело это для него совершенно чуждо". На это Блюмкин заявил, что через десять дней дело будет рассматриваться революционным трибуналом. Мирбаху, очевидно, это было безразлично. И Рицлер предложил прекратить переговоры и дать письменный ответ по делу по обычным каналам НКИД, через Карахана.
      Андреев, все это время не участвовавший в беседе, спросил, не хотели бы германские дипломаты узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу Роберта Мирбаха. Тот же вопрос повторил Блюмкин. Это был условный сигнал. Ничего не подозревавший Мирбах ответил утвердительно. Со словами "это я вам сейчас покажу" Блюмкин, стоявший за большим мраморным столом, выхватил револьвер и выстрелил через стол сперва в Мирбаха, а затем в Мюллера и Рицлера (но промахнулся). Те были настолько
      433
      ошеломлены, что остались сидеть в своих глубоких креслах (вооружены они не были).
      Мирбах вскочил, выбежал в соседний с приемной зал, но в этот момент его сразила пуля, выпущенная Андреевым. Блюмкин между тем продолжал стрелять в Рицлера и Мюллера, но промахивался1. Затем раздался взрыв бомбы, после чего террористы выскочили в окно и уехали в поджидавшем их автомобиле2. Когда очнувшиеся от замешательства Рицлер и Мюллер бросились к Мирбаху, тот лежал уже мертвый в луже крови. Рядом с ним они увидели неразорвавшуюся бомбу (а на расстоянии двух-трех шагов от посла -большое отверстие в полу -- следы другой бомбы, взорвавшейся)3.
      За рулем уносившей террористов машины сидел матрос из отряда Попова. Их повезли в Трехсвятительский переулок, в штаб войск ВЧК (о чем террористы не знали). Оказалось, что Блюмкин повредил левую ногу во время прыжка из окна, да к тому же был ранен, снова в ногу, открывшим по террористам огонь часовым, охранявшим посольство. Из автомобиля в штаб Попова матросы перенесли Блюмкина на руках. В штабе он был "острижен, выбрит, переодет в солдатское платье и отнесен в лазарет отряда, помещавшийся на противоположной стороне улицы"4. С этой минуты Блюмкин не принимал в событиях непосредственного участия. Несколько раньше из поля зрения исчез Андреев -- убийца германского посла. По непонятным причинам лавры Андреева были отданы Блюмкину5.
      Но убийство не было совершено чисто. В суматохе террористы забыли в здании посольства портфель, в котором лежали "дело Роберта Мирбаха" и удостоверение на имя Блюмкина и Андреева, подписанное Дзержинским и Ксе-нофонтовым. Наконец, два опаснейших свидетеля преступления -- Рицлер и Мюллер -- остались живы. Можно только гадать, как развивались бы события 6 июля, если бы не эти случайные промахи террористов.
      Кем и когда начата была подготовка убийства Мирбаха? Кто стоял за убийством германского посла? На эти воп
      434
      росы ответить не так просто, как пытается представить имеющаяся историография. Дело в том, что никаких документов, подтверждающих причастность ЦК ПЛСР к организации убийства германского посла, нет. Самый полный сборник материалов о событиях 6-7 июля был издан в 1920 году: "Красная книга ВЧК"6. Но и в нем нет документов, подтверждающих выдвинутые против левых эсеров, прежде всего -- против ЦК ПЛСР, обвинения в организации убийства Мирбаха и в "восстании". Историки поэтому до сих пор прибегали к вольному пересказу документов "Красной книги ВЧК", а не к прямому цитированию. Вот что пишет К. В. Гусев: "ЦК партии левых эсеров 24 июня 1918 года принял официальное решение об убийстве германского посла в Москве, графа Мирбаха, и начале контрреволюционного мятежа"''. Гусеву вторит академик И. И. Минц:
      "24 июня, как явствует из захваченных и опубликованных после подавления авантюры документов, ЦК левых эсеров, далеко не в полном составе, принял постановление о решительном выступлении. В нем говорилось, что ЦК партии левых эсеров признал необходимым в интересах русской и международной революции положить конец передышке, являющейся результатом заключения Брестского мира. Для этого необходимо предпринять ряд террористических актов против представителей германского империализма -- в Москве против посла Мирбаха, в Киеве против фельдмаршала Эйхгорна8, командующего германскими войсками на Украине, и др. С этой целью, указывалось в постановлении, следовало организовать боевые силы"9.
      Между тем в протоколе заседания ЦК ПЛСР от 24 июня, на который ссылаются историки, ни о чем конкретном не говорилось и протокол, сам по себе, не доказывает причастности ПЛСР к убийству10. Более того, в протоколе указано, что время проведения террористических актов будет определено на следующем заседании ЦК ПЛСР. Но до 6 июля, как известно совершенно точно, такого заседания не было. Из текста протокола следует, что левые эсеры боялись подвергнуться разгрому со стороны большевиков; а однажды упомянутое в протоколе слово "восстание" подра
      435
      зумевало, безусловно, не мятеж против советской власти, а восстание йа Украине против германской оккупации. Таким образом, нет оснований считать, что ПЛСР готовила выступление против Совнаркома.
      Кто конкретно стоял за организацией убийства германского посла? Блюмкин считал, что ЦК ПЛСР. 4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, он был приглашен "из Большого театра одним из членов ЦК для политической беседы". Член ЦК заявил Блюмкину, что ЦК ПЛСР решил убить Мирбаха, "чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата" и, "поставив правительство перед совершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной определенности и непримиримости в борьбе за международную революцию". После этого "член ЦК" попросил Блюмкина, как левого эсера, в рамках соблюдения партийной дисциплины, сообщить имеющиеся у него сведения о Мирбахе. Блюмкин считал поэтому, что "решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля". Однако на заседании ЦК ПЛСР, где, по сведениям Блюмкина, было принято решение убить посла, Блюмкин не присутствовал. Вечером 4 июля его пригласил к себе все тот же "один член ЦК" и вторично попросил его "сообщить все сведения о Мирбахе", которыми Блюмкин располагал, будучи заведующим отделом "по борьбе с немецким шпионажем", причем ему сказали, что "эти сведения необходимы для совершения убийства". Вот тут-то Блюмкин и вызвался убить посла. Заговорщики в ту же ночь решили совершить покушение 5 июля. Однако исполнение акта было отложено на один день, поскольку "в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений"11.
      Таким образом, действиями Блюмкина и Андреева, еще одного члена партии левых эсеров, фотографа подведомственного Блюмкину отдела по борьбе со шпионажем, руководил не ЦК ПЛСР, а кто-то, называемый Блюмки-ным "один член ЦК". Что это был за член ЦК, Блюмкин не указывает. Но удивительно другое: во время дачи Блюмки-ным показаний в киевской ЧК в 1919 году чекисты так и не