Аносов лукаво посмотрел на Швецова, хотел что-то сказать, но тот сурово повел глазом - не мешай, дескать, - и продолжал:
      - Однажды повстречал купец на улице кузнеца, подошел к нему и спрашивает: "Кузнец, друг милый, почему ты весь день песни поешь да шутки шутишь, с какой-такой радости?" - "А почему мне не петь? - удивился кузнец. - Спорая работа сердце веселит". Еще сильнее позавидовал купец кузнецу и решил его испытать. "Погоди, увидим, как труд тебя веселит!" сердито подумал толстосум, и хотя жаль ему было свое добро, но взял он из заветного сундучка золотые лобанчики, набил ими туго кошелек да и подбросил в кузницу. Кузнец утречком нашел деньги - глазам не верит! Уселся у наковальни и давай считать да пересчитывать. Прислушался купец, что же делается у соседа? Не стучит больше молот, не поется песня. Тихо, скучно стало в кузне. "Вот так да! Моя взяла!" - обрадовался купец и пошел в кузницу. "Ну, как живешь-поживаешь, соседушка? - спрашивает он. - Что-то песни перестал петь?" Кузнец поднялся, вытащил из-за пазухи кошелек с деньгами, бросил под ноги купцу и говорит: "Забери свое золото! Измаялся я с ним вовсе. Не сплю, не работаю, - всё боюсь, как бы кто не стянул капитал. Нет, хороши только те деньги, что своим честным трудом заработаны, - они и сердце веселят, и жизнь красят..." И кузнец запел свою песню. Под нее и работа загорелась... Ах, Петрович, Петрович, вот тут, в груди, - показал на сердце литейщик, - всегда огонек светится, когда видишь хлебушко, добытый честным трудом!.. - Швецов поднялся и сказал: - А не пора ли нам и на отдых?
      Уходить не хотелось. В тишине тонко потрескивали остывающие тигли.
      Аносов снял кожаный запон, вымыл руки и вместе с литейщиком вышел из цеха. Ночь стояла лунная, черные тени сосен на Косотуре казались нарисованными на серебристом небе. Горы ушли в голубоватый туман. Ночной воздух бодрил.
      - Держись, мы еще посмотрим, кто кого! - улыбнулся Павел Петрович.
      На Большой Немецкой улице гуляли клингентальцы. Они с удивлением разглядывали странного русского инженера: порыжелый мундир его был прожжен во многих местах, шел он слегка сутулясь, как ходят мастеровые после тяжелого трудового дня. Петер Каймер с Эльзой торжественно шествовали по дощатому тротуару. Завидя Аносова, они приветливо улыбнулись ему. Показывая на луну, Каймер восторженно сказал:
      - О, какой волшебный ночь!
      Павел Петрович сильно устал. Он еле добрел домой. Широкий диван манил его к себе. Однако, преодолевая усталость, Аносов уселся за стол и по привычке записал о только что завершенном опыте.
      "Когда я заполнил горшок железными обсечками, без примеси угольного порошка, не покрывая их ни флюсом, ни крышкою, - записывал он, - то вскоре заметил понижение обсечков, а потом и самое расплавление; но получил не ковкий металл, а чугун. Заключив из всего, что железо в излишестве насытилось углеродом, я накрыл горшок крышкою прежде, нежели всё железо расплавилось, оставив в ней небольшую скважину для наблюдения за ходом работы, и спустя несколько времени удостоверился, что металл совершенно расплавился. Тогда, вылив в форму, я получил удобно ковкий металл - литую сталь.
      Таким образом, для получения литой стали плавиленный горшок с крышкою есть просто отпираемый ящик. Стоит только знать, когда его открыть и когда закрыть. Цементование железа, находящегося в горшке, совершается точно так же, как в ящике с угольным порошком, токмо тем скорее, чем возвышеннее температура..."
      В доме сонная тишина, спала жена, отдыхала и служанка. Аносов не захотел их будить и лег спать не ужиная. Приятное чувство покоя овладело им, а мысли шли ясные, прозрачные. Павел Петрович отчетливо представлял себе строение железа, соединение его с углеродом в процессе плавления в тигле с закрытой крышкой...
      Если бы он мог хоть немного заглянуть в будущее, то узнал бы, что его открытие на десятки лет опередило достижения европейских ученых. Но не об этом думал сейчас Аносов. Павел Петрович загадывал о строительстве на заводе особого корпуса с восемью печами и о том, чтобы создать русский тигель - плавильный горшок.
      "Предмет сей - ничтожный по названию, но весьма важный для металлурга!" - думал он и решил переговорить об этом с Ахте...
      Утром Аносов вошел в кабинет начальника фабрики. Адольф Андреевич бесстрастно выслушал доклад инженера и, закинув руки за спину, заходил по кабинету, изредка недовольно поглядывая на Павла Петровича. Ахте долго молчал, потом спросил:
      - Но где есть гарантия, что всё будет хорошо? Мы построим цех, и вдруг...
      Он не договорил, нахмурился.
      - Когда я задумал изготовить литую сталь, - сказал Аносов, - пришлось прочитать многое об этом предмете. - Тут инженер поднял глаза, встретил взгляд Ахте и продолжал смело: - Все писания, известные мне, оказались недостаточными и несообразными для Урала... Мне осталось проложить новый путь...
      Начальник фабрики плохо слушал Павла Петровича. Ему думалось о другом: "Что будут делать золингенцы, если Аносов победит в этом состязании? Как жаль: Петер Каймер не оправдал надежд!.."
      Адольф Андреевич вспомнил, что из Петербурга шли настойчивые приказы изготовлять лучшую сталь, и уныло уселся в кресло.
      - Хорошо, я согласен с вами, - с тяжелым вздохом сказал он. Начинайте!..
      Павел Петрович занялся составлением проекта сталеплавильной печи. Месяц он не появлялся в цехе. Рано вскочив с постели, бежал в баньку, там окачивался холодной водой, только что добытой из колодца, и утирался суровым полотенцем. Во всем теле чувствовалась свежесть, бодрость. Хорошо и легко работалось по утрам!
      Как-то на квартиру к Аносову пришел встревоженный Швецов. С разрешения Татьяны Васильевны он неуклюже ввалился в тесный кабинет Аносова.
      - Ну, как идут дела, Петрович? - озабоченно спросил он.
      На столе лежали груды чертежей, бумаги. Литейщик со страхом поглядывал на всё это и ждал, что скажет инженер.
      Аносов усадил мастера рядом.
      - Всего будет восемь печей. Дела предстоят немалые! - пояснил он. Но пока очень трудно всё поставить на свое место... Да, трудно...
      Он полузакрыл глаза и задумался...
      Минуту оба молчали.
      - Знаешь, о чем я сейчас думаю? - с мягкой улыбкой обернулся Аносов к Швецову. - Мне кажется, что я словно в заколдованном саду притаился и жду прилета жар-птицы.
      Старик понимающе покачал головой.
      - Дерзай, Петрович, дерзай, милый! - ласково ободрил он Аносова.
      К осени цех и плавильные печи Аносова были построены. Мастера из Немецкой слободы ходили по небольшому приземистому помещению и придирчиво всё осматривали. Аносов держался спокойно, но в душе его таилась тревога. "Что-то будет? Как сработают печи?" - думал он.
      Неожиданно из дома прибежала запыхавшаяся служанка и объявила Павлу Петровичу о рождении сына: Аносов засветился весь, взглянул на вестницу, перевел взор на плавильную печь, с минуту поколебался, а затем взволнованно сказал:
      - Ну, беги, поздравь от меня Татьяну Васильевну с крепким дубком. В честь его мы с Николой нынче же изготовим сплав. Добрый сплав!
      Служанка недоуменно посмотрела на хозяина:
      - Как, разве вы, барин, не хотите хоть одним глазком взглянуть на сынка?
      - Очень даже, горю желанием! - искренне и горячо отозвался Аносов. Вот сварим сталь и приду с подарком! - он повернулся и поспешил к горнам.
      - Ну, отец, давай начнем! - сказал он Швецову.
      Старик степенно, по-кержацки низко поклонился Аносову:
      - С радостью, с новорожденным, Петрович...
      ...Сталь - сплав капризный, требует большой чистоты в работе. Тигли звонки, прогреты огнем, в них - ни соринки. Железные обсечки тщательно проверены и по железному жёлобу засыпаны в тигли верхом. Горн наполнен углем, подручные мастера тщательно замазали глиной дверцы.
      - Дутьё! Нажимай на меха! - скомандовал Аносов и стал ждать. Скоро горн раскалился, и началась плавка...
      Это было искусство! Седобородый кержак вдумчиво прислушивался и присматривался к пламени, к малейшим его оттенкам. Отсветы огня падали на строгое лицо старика и оживляли его заревом. Быстрые искринки вырывались из горна и пронизывали воздух. Литейщик внимательно следил за ними и, казалось, глазами говорил Аносову: "Видал, Петрович, там в тиглях всё идет хорошо!".
      Инженер поторапливал подручных. Плавка только началась, но для новорожденной стали нужен хороший прием, и Павел Петрович приказал формы для разлива сплава смазать салом.
      - Приготовиться, - скомандовал подручным Аносов, - а ты, Николай, обратился он к Швецову, - не торопись с выливкой!
      Литейщик недовольно нахмурился: кто-кто, а уж он превосходно знал, что поспешно, залпом вылитая сталь дает большую усадку, да и в самой форме могут вдруг появиться трещины.
      Старик взглянул на встревоженного Аносова и, чуть улыбнувшись, отозвался:
      - Полагайся на мое старание, Петрович. Не выдам! Сам радости жду!
      Павел Петрович ходил у горнов, прислушивался к еле уловимым звукам, а на душе росла тревога. "Как там жена? Всё ли хорошо?" - думал он.
      Вот уже на исходе десятый час. Тишина. В цехе полумрак, лица горновых потемнели. И вдруг Швецов резко махнул рукой и выкрикнул:
      - Доспела!..
      Неторопливо, бережно разлили сплав в новые изложницы. Он лился ярко, ослепительно, разбрызгивая мириады искр. От этой огневой игры радовалось сердце.
      Аносов долго смотрел на огненную лаву. Вот она уже в изложнице, не шелохнется. Тишина. Постепенно белый накал ее переходит в красноватый, потом синеет и незаметно для глаза тускнеет: сплав готов!
      Дождавшись, когда остынет сталь, Аносов бережно взял слиток в руки, долго ворочал его, прижимал к груди.
      - Наконец-то, наконец добыли! - прошептал он стоявшему рядом Швецову.
      Глаза старика весело блестели. Он и сам был несказанно рад, но всё же напомнил Аносову:
      - Ты, Петрович, ноне батькой стал. Сынок, поди, заждался...
      - Это верно, давно пора. Сейчас побегу! - счастливо улыбаясь, сказал Аносов. Он сбросил кожаный запон, вымыл руки и до хруста в костях сильно потянулся. - Ну, а теперь скорей, скорей домой! - вздохнув полной грудью, радостно сказал он.
      Татьяна Васильевна встретила мужа слабой ласковой улыбкой. Она страдальчески прижалась головой к его груди и просяще прошептала:
      - Взгляни на него... Такой же, как ты... Щелочки глаз... Ах, Павлуша, он весь в Аносова, только пока еще не чумазенький... Не успел побывать в литейной...
      Павел Петрович вышел из комнаты, где, сладко посапывая, лежал сын. Хотелось отдохнуть: так много сегодня радости! Он прилег на диван, но в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство; оно нарастало, и вскоре мысли о литье вновь овладели им.
      "Тигли! - вспомнил он. - Предмет сей, ничтожный по названию, но весьма важный для металлурга! Да, нам нужны свои, русские тигли!"
      Снова лихорадочно заработала его мысль: "Да, да, нужны свои тигли!" решил он.
      Ну что такое тигель, если подумать? Горшок! Нет, это не простой горшок. Он высок, с прямыми стенками и двумя доньями; в верхнем дне небольшое отверстие. Тигли делали из огнеупорных смесей графита и глины. В них плавили металл, и они должны были выдерживать температуру в три тысячи градусов.
      По виду простая вещь, тигли привозились на Урал из далекого немецкого городка Пассау. Так и повелось с давних пор, что все русские металлургические заводы ввозили горшки для литья из-за границы. А каждый тигель стоил двадцать пять рублей!
      Павел Петрович решил научиться делать горшки из уральских материалов. Ахте запротестовал:
      - Это невозможно, сударь! Только в Пассау могут делать горшки, способные выдерживать самый высокий жар!
      - Возможно! Вы увидите, что это возможно! - запальчиво воскликнул Аносов. - Мы не можем зависеть от других стран!
      Инженер попал в больное место Ахте: тот старался казаться русским и внешне заботился об интересах России.
      - Хорошо, попробуйте! - наконец смирился он.
      ...Это было смешно. Служанка подолгу втайне наблюдала за Аносовым. Серьезный, ученый человек помешался на горшках. Кабинет уставлен тиглями, всюду - на столе и подоконниках - черепки. Барин приносит их каждый день, толчет в ступке и рассматривает в лупу.
      Татьяна Васильевна тоже в обиде: "Простые горшки его занимают больше нашего малютки!". В отсутствие мужа к ней толпой пришли золингенцы:
      - Фрау Анософ, разве это занятие для образованного человека? Горшки можно купить готовые...
      - Я тоже не понимаю его замысла, - чистосердечно призналась Татьяна Васильевна. - Но что я могу поделать? Ведь в горном деле я ничего не смыслю...
      Несмотря на ее раздумья, она всё же упорно поддерживала мужа и всему находила оправдания. "Наверное, Павлуша надумал что-нибудь серьезное, раз всполошились немцы!" - мысленно одобрила она мужа.
      Между тем Аносов взялся за изготовление тиглей: съездил в Челябу и вскоре доставил оттуда несколько видов огнеупорной глины; он составлял из нее и угольного мусора смеси и вместе со Швецовым ладил тигли.
      Как-то Швецов с обидой в голосе пожаловался:
      - Немыслимое дело мы затеяли, Петрович. Наши-то, златоустовцы, смеются, горшечниками зовут...
      Аносов нахмурился:
      - Что же, горшечники - это почетно. А ты потерпи еще немного!
      Ему и самому приходилось тяжело. Он не раз уже ловил на себе насмешливые взгляды окружающих.
      "Нам тяжело, это верно, - думал он. - Но ведь каждая копеечка, отданная за иностранный тигель, заработана русским мужиком, обильно полита его потом. Надо помочь народу".
      Инженер упрямо продолжал работу, но неудачи преследовали его: горшки лопались, не выдерживая высокой температуры. Лицо Аносова похудело, стало восковым. Он нервничал: заводчики из Пассау откуда-то прознали о затее Аносова и пожаловались в горный департамент. В газете появились насмешливые заметки о тиглях златоустовского инженера. Казалось, все ополчились против Павла Петровича, и, чтобы отвлечься, он часто уходил в горы...
      Однажды, вернувшись с прогулки, Аносов прошел в сарай. В раздумье он стоял, глядя на приготовленные тигли; в темном, тихом углу мерно трещал сверчок. Павел Петрович вдруг схватил лом и с остервенением стал крушить горшки.
      - К чёрту всё! Пусть не иссушают мозг! - Он раздробил тигли на мелкие черепки и растоптал их.
      Аносов не слышал, как позади скрипнула дверь и кто-то вошел.
      - Ты что ж это, Петрович, взбесился вдруг? - укоризненно сказал вошедший Швецов.
      - Ничего путного не выйдет у нас! - в отчаянии закричал инженер.
      Старик прошел вперед, присел. Он недовольно посмотрел на Аносова:
      - Это почему же, Петрович, у немцев, в Пассау, получается, а у нас нет? Выходит, мы вроде как бы хуже? Аль, может, назад повернуть, бросить свои замыслы?
      Лицо литейщика стало строгим. Он поднялся и сказал решительно:
      - Ну, нет, милок! Назад нет ходу! Два года прошло, а при моих годках это не шутка. Не выспался ты, Петрович, это верно. Идем! - Он бережно обнял Аносова и повел на квартиру. - Утро вечера мудренее.
      Старик оказался прав. На другой день Аносов отправился в сарай и с сожалением осмотрел осколки.
      "Что наделал?" - укорял он себя; нагнулся, поднял черепок, стал разглядывать. Словно толчок пронизал его мозг. Внезапно пришла ясная и простая мысль: "Тигли лопаются от расширения частиц глины при нагревании. Одни частицы давят на другие, отсюда и трещины. Вот в чем секрет! - Аносов склонился над черепками и задумался. - Что же надо сделать, чтобы избежать неудачи? Надо ввести в смесь тело, которое уменьшит в глине способность сжатия. Какое же это тело?"
      Павел Петрович вспомнил о привозных горшках.
      "В пассауских горшках, - думал он, - сама природа позаботилась соединить глину с графитом..."
      Он сбросил мундир, засучил рукава и опять принялся составлять смесь. На этот раз он взял десять частей челябинской огнеупорной глины, пять частей толченых черепков и столько же мелкого угольного порошка. Подручные замесили тесто...
      Подошел хмурый ноябрь. Ранняя пороша покрыла горы и городок. В распахнутую дверь смотрели зимние звёзды. В цехе томила жара. Аносов целиком поглощен был тихими, еле уловимыми звуками, шедшими из горна. Прошло семь, восемь, девять часов... На городской каланче пробили десять ударов, и вслед за ними старик Швецов ликующе выкрикнул:
      - Братцы, сталь поспела! Тигель наш выдержал!..
      Татьяна Васильевна пришла встретить мужа. Павел Петрович взял ее бережно под руку и повел по сонным улицам городка. Жена восторженно говорила о природе, о горах. Он слушал, но мыслями всё еще был в литейной, сравнивая свои тигли с заграничными.
      И вдруг, прервав излияния Татьяны Васильевны, он сказал:
      - Милая, пассауские горшки обходятся по двадцать пять рублей штука, а мои обошлись всего по сорок четыре копейки... Да, да... И вся разница в употреблении заключается в том, что наши горшки требуют большей осторожности в прогреве, а вместе с тем отнимают и более времени для начатия самой плавки, но в огнестойкости имеется положительное... Впрочем, это всё покажут опыты...
      Молодая женщина как-то странно посмотрела на мужа:
      - Всё? - спросила она, когда он запнулся.
      - Нет, погоди!
      - Ну, милый мой, хватит! - решительно сказала она и вдруг, крепко обняв его, приказала: - Целуй свою жёнку, чумазенький...
      - Боже мой, что скажут прохожие! - теряясь от смущения, воскликнул он.
      - Пусть что угодно говорят, - спокойно ответила жена. - А теперь давай лучше поговорим о любви. Без нее скучно мне, милый...
      Они пошли в гору, к осиянному лунным светом Косотуру, крепко держась за руки. И, вместо разговора о любви, молча наслаждались счастьем, и это было лучше всяких слов...
      Глава вторая
      ТАЙНА БУЛАТА
      Русские люди издревле интересовались булатом. Драгоценный булатный клинок ценился дороже золота. В грамотах российских Аносов вычитал немало исторических сведений, из которых было видно, что князья и цари русские не только получали булаты из восточных стран, но пытались и у себя обучить способных людей этому искусству.
      Впервые булат упоминался в старинной грамоте - духовном завещании князей Ивана и Федора Высоцких, написанном примерно в 1504 или 1505 году. В перечислении разной "рухляди" упоминается одна сабля булатная гирейская. Велика была ее стоимость, если попала она в княжескую опись!
      Известно, что от кызылбашского* Абасс-шаха и от гилянского Ахмет-царя посольства доставили в свое время царю Федору Иоанновичу и Борису Годунову желанные подарки - булатные сабли, разукрашенные золотой насечкой и драгоценными камнями.
      _______________
      * К ы з ы л б а ш с к и й - персидский.
      В 1613 году в летнюю пору на Москву с большим и пышным караваном наехал персидский посол шаха Абасса богатый купец Хозя Муртазя и "бил челом" подарками. Это были исключительно редкие булаты.
      Царь Алексей Михайлович, которого современники льстиво называли "Тишайшим", вовсе не был тихоней. Любил он соколиную охоту, и среди других его страстей самой сильной была любовь к булатным клинкам, которые он старательно собирал. Образцы этого булатного оружия впоследствии перешли на хранение в Оружейную палату.
      Мало того, Алексей Михайлович сам пытался завести в Москве изготовление булатов. По его приказу выбрали трех способных юнцов и направили в Астрахань для "учения булатных сабельных полос и панцырного дела".
      В царской грамоте, написанной 30 июня 1660 года астраханскому воеводе князю Черкасскому, указывалось:
      "...И вы б тех ребят велели у того Ивана принять, а для учения сабельных булатных полос и панцырного дела велели тем их мастерам и ученикам и которые из астраханских робят похотят учиться, давать нашего жалованья, поденного корму, по сему нашему Великого Государя указу, а мастерам их велели б есте сказать наш Великого Государя милостивый указ, чтоб они тех робят выучили своему мастерству доброму, и открыли дела свои к ученью явно, и ни в чем бы они в делах своих не скрылись, а как они тех робят выучат, и им мастерам за то учение будет наша Великого Государя милость".
      Весной 1661 года, когда кипели ожесточенные схватки с крымскими татарами и поляками, Алексей Михайлович был очень озабочен вооружением русских ратников и написал вторую грамоту с требованием "призвать и прислать к нам Великому Государю черкас, панцырного дела сварщиков, самых добрых мастеров, да булатного сабельного дела сварщиков самых же добрых мастеров... Как они будут у нас Великого Государя на Москве, и мы Великий Государь их мастеров пожалуем, велим им учинить свое государево годовое денежное вознаграждение и корм большой".
      Знал Павел Петрович, что в течение последних десятилетий тайну булата стремились разгадать западноевропейские ученые Карстен, Ринман, Бертье, Фарадей...
      Имя Фарадея всегда волновало Аносова. Увы, этот прославленный ученый в поисках тайны булата, как и его иностранные коллеги, находился на ложном пути. Все они добивались лишь того, чтобы воспроизвести причудливый рисунок, который всегда виден на поверхности настоящего булата. Некоторым это удавалось сделать либо с помощью специальной обработки поверхности металла, либо применяя сложные процессы сварки полос железа и стали. А Фарадей уверял, что удалось получить булат, прибавляя к железу алюминий.
      Павел Петрович много недель не покидал оружейную фабрику. Он вместе со Швецовым проверил утверждения ученого и убедился, что Фарадей заблуждается. Рисунок на булате не сопровождался появлением подлинных свойств булата. Аносов записал в свой дневник:
      "Европейских булатов высокого достоинства мне видать не случалось, и всё, что писано было об этом предмете, не заключает в себе удовлетворительных сведений, ибо ни в одном из трактатов о булате нет истинного основания - достижения совершенства в стали".
      Задумчивый и озабоченный Павел Петрович целыми часами просиживал у себя в кабинете в глубоком безмолвии. Молодая жена по-своему понимала беспокойное состояние супруга.
      - Почему ты, всегда такой оживленный, разговорчивый, вдруг замолчал и стал хмур? - допытывалась она. - Неприятности по службе?
      - Никаких! - кратко ответил он и грустно опустил голову.
      - Так в чем же дело? Что случилось? Ты недоволен мной? - упорствовала Татьяна Васильевна.
      - Ах, какая ты непонятливая! - огорченно выкрикнул он. - Я не могу дознаться, в чем тайна булата!
      - Только это тебя и беспокоит? Какие прозаические мысли! - улыбнулась она и оставила его одного в кабинете.
      Долго перебирал он в памяти все опыты и думал:
      "Булат есть совершенство! Он более твердый и острый, нежели обыкновенная сталь. Именно поэтому булаты в Азии с незапамятных времен не выходят, так сказать, из моды. Он, подобно благородным металлам, всегда сохраняет постоянную ценность. Азиатцы платят за лучшие клинки по сто и более червонцев. Они люди умные, не могли же они ошибаться в продолжение многих веков в истинном достоинстве клинка, приобретаемого за столь дорогую цену!"
      Чем больше он раздумывал, тем сильнее верил древним сведениям о булатах. И в самом деле, на опыте он уже убедился, что при некоторых изменениях узоров булат, очевидно, тверже, но не хрупче стали, а следовательно, лучше ее. Аносов чутьем догадывался, что рисунок является лишь следствием высокого качества металла.
      Позади осталось много лет напряженной работы, но как ничтожны пока результаты!
      "Тайна булата должна быть раскрыта!" - упорно думал он, представляя себе всю трудность задуманного. Ему казалось, что перед ним простирается огромный океан, который надлежало переплывать многие годы, не приставая к берегу и подвергаясь различным случайностям...
      Тяжелый, очень тяжелый путь предстоял впереди!
      Павел Петрович не испугался его.
      "Люди - самое важное в нашем деле! - думал он. - Россия, богатая железными рудами различного свойства, не бедна и искусными руками... Вот старый литейщик Николай Николаевич Швецов - заводский крепостной. Умный, способный, опытный. Разве он не пойдет за мной в поисках тайны? Он настоящий уральский кремешок и служит на благо отчизны. Таких здесь сотни, тысячи, они поддержат, помогут в большом деле!"
      Опыт уже есть. Через руки Аносова прошли сотни булатных клинков, и десятки их, приобретенные на его трудовые сбережения, часто на последние рубли, украшали кабинет. По узору, отливу, грунту Павел Петрович научился отличать различные виды булата. Булатов было очень много, и, по совести говоря, до сих пор не существовало их научной классификации. В разных местах Востока один и тот же вид булата очень часто называли по-разному. Аносов пересмотрел и изучил свои записи. Он составил таблицу на все известные ему виды булата. Против каждого вида Павел Петрович написал его подробную характеристику.
      Эта таблица висела сейчас в кабинете, и он снова - в который уже раз! - читал описания кара-хорасана, гынды, нейрисо, кара-табана и шама наиболее простого сирийского булата. Просматривая таблицу, он невольно бросал взгляд и на клинки. Как жаль, что ему не удалось собрать образцов всех булатов! Но зато у него есть самый лучший из них. Он взял в руку клинок с темными, иссиня-черными гранями, на которых переплетались сложные, красивые узоры.
      - Хорош клинок! - вымолвил Павел Петрович, любуясь переливами. - Что за тайну хранишь ты?
      Во всяком деле Аносов любил порядок, систему. Он хорошо понимал, что опыт - большое дело, но это еще не всё. Надо открыть законы, определяющие свойства булата.
      В разных пожелтевших манускриптах он многое вычитал о том, как изготовлялся булат на Востоке. Много мистической чепухи писалось об этом. Не поддаваясь романтике легенд, преданий, Аносов решил открыть тайну булата у себя в цехе, исходя только из научных показаний.
      По старой привычке он отправился в домик над Громатухой к старику Швецову. Давно уже не бывал он здесь. Тревожно забилось сердце, когда подходил к воротам. То же самое железное кольцо в калитке, как и несколько лет назад, но что-то изменилось здесь. Он постучал, - не вышла, как тогда, веселая резвая девушка с синими глазами. Калитку распахнул сам Николай Николаевич. Глухо покашливая, он пытливо, из-под очков, взглянул на Аносова.
      - Петрович! Вот не ожидал, дорогой, - обрадовался старик. - Проходи, проходи!
      Инженер прошел в знакомую горенку, где всё было по-прежнему: та же герань на окнах, те же кованые сундуки у стен. И даже библия на столе, которую, видимо, только что оставил хозяин.
      Но как изменился сам Аносов с той поры, когда впервые переступил порог этого дома! Литейщик усадил гостя рядом.
      - Что же ты не заходишь ко мне? - спросил Павел Петрович.
      - Дел много, да и ноги сдавать стали, - уклончиво ответил Швецов. Он опустил глаза; Аносов понял, что старик стесняется несколько чопорной Татьяны Васильевны. Она не особенно приветливо держалась с простыми людьми, и это отпугивало многих.
      - Я к тебе за помощью, отец. Задумал большое дело.
      - У вас всегда дела немаленькие, с великим смыслом, - ответил литейщик.
      - То, что задумал я, займет годы, может быть, десяток и больше лет. Потребует много труда, терпения и жертв! - со страстью вымолвил Аносов.
      - Опять булат? - вопросительно посмотрел на него Швецов.
      - Булат! - признался гость и схватил старика за руку. - Надо открыть тайну булата, узнать законы, которые управляют литьем лучшей стали. Я знаю - труд велик! Хочу, чтобы ты помог мне в этом деле. Будь моим помощником!
      Лицо старика просветлело. Он вздохнул и душевно ответил:
      - До гробовой доски, Петрович, я твой слуга. Дело твое - народное. Последнее отдам, чтобы добыть для русского человека заветное. Вот мое слово!
      - Спасибо, старик, спасибо! А теперь дай совет, помоги моим думкам. Раскрою тебе свои замыслы.
      Литейщик положил натруженные руки на стол и стал внимательно слушать.
      - Первое, - начал Павел Петрович: - думал я поставить опытные плавки. Надо проверить, правильно ли пишут иностранцы о причинах образования узоров и о качествах булата.
      - Правильно! - одобрил литейщик. - В темную играть не следует.
      - Второе, надо узнать, что и как влияет на образование булатного узора: какие примеси, какие плавки, температура. И последнее: нужно нам установить, какую роль играет углерод в создании булата...
      Не всё было ясно старику: в своей работе он руководствовался чутьем да накопленным опытом; всё же он с достоинством сказал:
      - Трудновато будет, однако ты, Петрович, задумал правильно...
      Они переговорили о многом, и пора было уходить, но Аносову трудно было подняться. Он вспомнил Лушу. Как и в былые годы, за перегородкой возились ребята. Заметив, что Павел Петрович к чему-то прислушивается, Швецов сказал:
      - Всё внуки, прибывают, хвала богу. Только одни оперятся, глядишь, другие в гнезде возятся. Вот и сижу, как дуб среди поросли.
      Павел Петрович поднялся:
      - Ну, прощай, отец. Завтра за работу!
      - А чего тянуть, - согласился старик. - Время мое под угорье идет, надо торопиться!
      Он проводил Аносова до калитки. Инженер вышел на улицу, не зная, куда идти, - домой не тянуло. В горах выпали дожди, и Громатуха шумела, ворочая придонные камни. Павел Петрович вышел на берег резвой речонки и долго смотрел на мутные воды. Прошло не так много лет, но как сильно изменилось всё кругом! Он вздохнул и с грустью подумал:
      "Отлетела, навсегда ушла милая, прекрасная юность!..".
      ...Опыты начались в старом цехе. Шел 1828 год. На первых порах опыты, казалось, ничем не отличались от прежних исканий по изготовлению литой стали. Те же тигли, те же старые печи, но Швецов всё же каждый день отмечал новое в работе. Он видел в руках Аносова журнал, в который заносились результаты и наблюдения над плавками. Павел Петрович не скрывал неудач, а мужественно старался найти и устранить причины их.
      Первый опыт не удался, и Аносов прямодушно записал: "Тигель повредился, а металл не расплавился, что приписано жидкости шлака; почему к стеклу прибавлено кирпичной глины".
      Глядя на трещины в тигле, Швецов угрюмо усмехнулся:
      - Так, выходит - первый блин комом! Как будто мы малые ребята и впервые литье видим.