Вы украсьте ими родину свою,
      Чтоб она невестой красною была,
      Чтоб она вас к жизни радостной вела!
      Последний звук песни медленно угас в шелесте листвы. Потянуло ветерком. Челн подходил к песчаному плёсу. Широким, сильным движением весла дед Евлашка оттолкнулся от неглубокого дна, и лодочка с разбега ткнулась в берег.
      - Ну, понравилась тебе, Петрович, наша уральская старинушка? спросил он, и серые глаза следопыта лукаво прищурились. - Думается мне, доживет народ, когда в один день ключи у простых людей забрякают и пооткроют они сундуки каменные для всех. Что молчишь, Петрович?
      - Охотно верю, дорогой, что придет этот день. Только заветное слово надо знать! - сказал Аносов многозначительно. - Да не про всякого оно говорится...
      Дед понял намек и тяжко вздохнул.
      - Одного раза нашлись ключи к этим сундукам, - таинственно сообщил он. - Владел ими Емельян Иванович, да, слышь-ко, не по нутру то богачам и начальству пришлось... Не осуди меня за такие речи, Петрович. Другому ни за что не сказал бы, а тебе можно...
      - Спасибо за доверие! - искренне ответил Аносов. - Ну, вот и горы! Веди, дед, раскрывай свои каменные сундуки!
      - Поспешаю! - весело крикнул Евлашка, ухватился за борт челнока и вытащил его на песок. - Так надежнее, не унесет его волна. Всяко бывает, а вдруг да набежит ветер. Береженого и бог бережет. Ну, айдате! - и он повел Аносова по лесной тропке. Над головами их раскачивались крепкие литые сосны, темно-зеленые ели. Миновали елани.* Пестрые и яркие от цветов, они нежились под солнцем, обрызганные росой, которая испарялась на глазах. Роса таяла под теплыми лучами, и цветы, и былинки распрямлялись. Вот подняли головки "лесные курочки", вот распустили перышки "петушки", жарко вспыхнул иван-чай, полегоньку расправились ландыши, и широкий пестрый ковер цветов и трав засверкал еще ярче и заструил ароматы. Тепло и солнце обласкали их. В воздухе, в лесу, в травах, в чаще разливалась бодрящая свежесть. Источали смолистый аромат сосны, благоухала земля.
      _______________
      * Е л а н и - лесные лужайки.
      Светел и радостен становился день. Дед Евлашка вел Аносова по еле приметным лесным тропам и вскоре уверенно добрался до какой-то старой копани.
      - Ну, вот, кажись, и пришли! Вот она Прутовская закопушка! - весело возвестил он, утирая с медного лица пот. - Тут и есть теплый и радостный камень топаз! Казак из Чебаркульской крепости Прутов нашел... Ну-ка, поглядим, что здесь! - Он скинул мешок с плеч, достал молоток, лопату и прыгнул в яму. Из-под его ног среди палых прошлогодних листьев прошуршала зеленая ящерка. - Ишь ты, хозяйка копани отыскалась! Петрович, полюбуйся-ка! - старик прислонился к скату "закопушки" и стал постукивать молотком.
      Аносов тоже сгорал от нетерпения. Он освободился от заплечного мешка и осторожно спустился в копань. Вместе с Евлашкой они стали ковыряться в осыпи. Под лопатой Аносова вдруг блеснула золотая искорка.
      - Он! - вскрикнул Евлашка. - Гляди, Петрович, что ты добыл. Какой красавец! - Он взял камешек в руку, облизал его, положил на ладонь и невольно залюбовался. Крупный кристалл был напоён густым золотым светом. Эх, мать моя родная, ровно солнышко в полдень лучится! Тепел, радостен, для души увеселение! - задушевным голосом сказал он. - Счастливый ты, Петрович, на руку легкий!
      Он без зависти возвратил Аносову камень и снова стал ковыряться.
      - Ну и ну, и мне, кажись, пофартило! Э-ха-ха, полюбуйся! - старик протянул Павлу Петровичу прозрачный голубоватый кристалл.
      - А что это? - спросил Аносов.
      - Топаз же! Тут в Ильменях всё больше голубоватые попадают!
      Камень был невелик, но необычайно красив и ласкал взор. Оба они долго любовались добытыми самоцветами. Какое-то тихое успокоение легло на душу. Над копанью веяло прохладой, шумел лес. Совсем близко затрещал валежник. Аносов выглянул из ямы. Среди вековых сосен и берез вилась тропинка, проложенная зверем.
      - Большой зверь прошел! - поняв тревогу Аносова, сказал Евлашка. Гляди, кажись, лось. По запаху чую...
      - Стрельнуть? - предложил Павел Петрович и стал вылезать из ямы.
      - Оборони бог, ни к чему! - сказал дед. - Что убивать без толку! Таскать за собой не будем. Пусть гуляет на воле да радуется жизни!
      Аносов присел на мшистый камень, притих. И в эту минуту в дальнем просвете он увидел, как через елань пронесся сохатый... В лесу быстро погасал каждый звук, а между тем кругом кипела жизнь. Большой синий жук прогудел и скрылся из глаз. Ярко-малиновыми лепестками мелькнула взлетевшая откуда-то бабочка. На вековой лесине затрещала сорока.
      - У-у, сплетница, всему лесу вещает, что мы тут! - пригрозил в ее сторону дед Евлашка.
      Они вылезли из копани. Кругом нее поднимались малинник, тонкие рябинки и заросли черемухи.
      - Зарастает закопушка! - с огорчением сказал Евлашка. - И когда только трудовой человек доберется до этих богатств! Полюбуйся-ка, само из земли прет оно!
      И в самом деле, прямо из-под корней старой сосны лезли ярко-зеленые камни.
      - Амазонит! - с удивлением разглядывал кристаллы Аносов. - Как много их здесь!
      - И не говори? - с жаром подхватил Евлашка. - В Катеринбурхе гранильщики такую грань наводят на этаких камушках, что просто душа ликует. Пошли, что ли?
      Они уложили в дорожный мешок найденные камни и снова побрели по лесу. Но каждую минуту отвлекались в сторону, - нельзя было устоять перед соблазном заглянуть в забытую копань. Руки сами тянулись к молотку, а глаза не могли оторваться от густой тени в глубине "закопушки". Что там блеснет? Вот на пути попалась длинная и широкая копань. Ну как пройти мимо!
      - Ты примечай, Петрович, - сказал Евлашка, - это страсть богатимое место! Неисчерпаемое дно! Какие тут камушки-огоньки! Одна радость. Разве обойдешь ее вниманием?
      Они залезли в копань и с увлечением стали рыться. Прошло совсем немного времени, и из-под лопатки брызнули голубоватые и красные светлячки. Евлашка присел на дне копани и ласково взял за руку Аносова:
      - Не трожь пока, Петрович, дай сердцу порадоваться! Красивы камушки! Ну вот, глянь, темно-багряные зернышки, будто раскаленные огоньки, начинают понемногу потухать! А мы сейчас огонек этот оживим! Гляди! - он взял зернышко и смочил во рту. Камешек вновь вспыхнул искоркой. Дед залюбовался им и неторопливо продолжал: - Большое умение, Петрович, камень живить! У каждого камня своя нежность; умоешь его, дашь перевести дух, и вся краска со всего самоцветика сбежится в один куст яркого-преяркого цвета! И станет камень словно живой, горит, переливается! - Он держал на ладони, похожей на сплошную мозоль, крохотный аметист. Стоило его слегка смочить, как вспыхивал фиолетовый огонек. - В этом, Петрович, и секрет, - сгустить цвет камня, чтобы играл он. И нет лучше и мудрее катеринбурхских гранильщиков. Ох, как живят они камень своей точной и тонкой гранью! Большое мастерство обрели они, разве иноземцу за ними угнаться!
      Они долго сидели в копани, любуясь находкой. Насладившись вволю, вылезли и снова побрели по лесной тропе. Евлашка не унимался, шарил глазами по сторонам:
      - Сколько тут гранильщиками исхожено, немало вырыто богатств старателями! Погляди, как изрыты горы! А всё равно богатства непочатый край!
      И впрямь, куда ни пойди по тропкам, везде между вековыми лесинами были разброшены "закопушки", ямы, небольшие копи и шахты. Сколько самоцветов дивной красоты извлечено из них! И каждое место манило к себе и ласкало глаз.
      Аносов еле поспевал за проворным стариком. Евлашка мягко ступал по мху, по старой листве и, как молитву, произносил название минералов:
      - Тут найдешь и гранат, и амазонит, и корунд, и топаз... До чего же всего много в Ильменях!
      Он легко забирался в старую заросшую копань и постукивал молотком. И вот, глядишь, у него в руках буро-красные кристаллы граната!
      В полдень они напали на старую копань. В ней, в слоях голубого амазонита, искрились гнёзда крупных тяжелых топазов. А рядышком, как светло-голубоватый глазок, выглянул прозрачный аквамарин - "морская вода".
      Между тем солнце клонилось к западу, померкли яркие краски цветов, и только озеро светилось розоватым отблеском. Усталые, но радостно возбужденные, Аносов и дед Евлашка выбрались к охотничьей зимнухе и расположились на отдых.
      Старик умело разложил костер и подвесил над огнем чайник, наполненный родниковой водой. Аносов не удержался от искушения: вытащил из мешка добытые минералы и разложил их на земле среди мха и трав. Как хороши были самоцветы здесь, среди природы, в глухом зеленом лесу! Трепетно играет пламя костра, слегка колеблется, и что за дивные отблески сверкают у зеленоватых аквамаринов, голубых бериллов и густо-красных гранатов! И каждый открывает свою прелесть. А когда солнце спустилось за скалистые хребты и медленно погасла вечерняя заря, а из лесной чащи стала наползать ровная бархатная тьма, в эти минуты Аносову почудилось, что среди мха и трав во мраке поблескивают крохотные светлячки всех цветов радуги. И чем ярче поднималось пламя костра, тем чудеснее и привлекательнее отсвечивали камешки-самоцветы!
      Чай давно выпит, голод утолен, ноги перестали ныть, но всё равно не хочется забираться на ночлег в закопченную сырую зимнушку. Евлашка улегся на спину и заложил руки за лохматую голову. Он блаженно смотрел в бездонное пространство неба, где пылали мириады звезд и из края в край над лесом золотой россыпью светился Млечный Путь.
      - Дивен мир! - восхищенно сказал дед. - Сколько звезд в небе. А на земле каждый камушек, как будто капелька драгоценности, наполнен светом и переливается, как звезда!
      Костер погасал. Аносов подбросил сушняку, и снова взыграло пламя, раздвигая бархатную тьму. Изредка слышались затаенные шорохи и легкий треск: где-то совсем близко проходил зверь. Клонило ко сну. Засыпая, Аносов думал: "Простолюдинов терзают из-за богатств, а богатства валяются под ногами! Продувные иноземцы подбирают самое ценное и дорогое! Подумать только, из далекого Любека господин Менге куда забрался, а нашим департаментам нет до всего этого дела!".
      Тепло от костра согревало уставшее тело, Аносов еще раз взглянул на разложенные самоцветы, полюбовался ими и, повернувшись на бок, крепко уснул под богатырский храп деда Евлашки.
      Глава третья
      ИСТОРИЯ С КОРУНДОМ
      Аносов стремился к горному городку Кыштыму. Неподалеку от него находились Борзовские золотые прииски. Однако не золото влекло сюда Павла Петровича, а притягивал его к себе редкий минерал - корунд. Аносов не раз держал в руках кристаллы этого синевато-черного минерала, думая о будущем. Корунд - слово индийское, а по-русски его называли яхонт. Ни один из драгоценных камней не бывает так разнообразно окрашен, как корунд, - от совершенно бесцветного и белого до красного, синего, зеленого, желтого, фиолетового и всевозможных других цветов и оттенков. Еще находясь в Горном корпусе, Аносов подолгу любовался корундами, имевшими до сорока пленительных и нежных расцветок. Эти корунды были привезены с острова Цейлона. Родиной этого минерала считали Ост-Индию, Китай, Бразилию и Австралию. Самыми драгоценными камнями считались корунды кроваво-красного и карминно-розового цветов, называемые рубинами и красными яхонтами. Корунд употребляли для шлифования клинков в украшенном цехе Златоустовской оружейной фабрики. Цейлонский и китайский корунд покупали на золото, да и то с большими хлопотами. Аносов решил найти свой, отечественный корунд.
      "Не может того быть, - думал он, - чтобы на обширных пространствах России не было своего корунда. Россия, богатая разными рудами, несомненно, имеет и этот минерал!"
      Догадка Аносова вскоре подтвердилась. Как-то проездом из Кыштыма в Борзовский золотой прииск заглянул сенатор Соймонов - знаток и любитель минералов. Он не поленился, сам забрался в отвал и занялся изучением горных пород. Среди них минералог встретил много таких, которые уже хранились в его коллекциях. Но вот неожиданно его взор привлекли небольшие кристаллы синевато-черного цвета, вкрапленные в угловатые куски белого полевого шпата. "Не корунд ли это?" - подумал Соймонов.
      Он бережно собрал кристаллы и увез с собой. Всю дорогу его волновало неожиданное открытие. По прибытии в Санкт-Петербург Соймонов тщательно изучил кристаллы, проделал анализы и убедился в том, что уральская находка - корунд. Исследователь точно определил и место, которое корунд должен занять в системе минералогии. Острой гранью одного из кристаллов Соймонов написал на стекле: "сапфир, корунд, алмазный шпат..."
      Об этом узнали на Урале. Аносов не мог остаться равнодушным к находке Соймонова. Как только над горами занялось утро, он заторопил Евлашку в путь. Обливаясь потом, они много часов подряд шли по глухим горным тропам, держа путь на север. Было далеко за полдень. День раскинул над дремучей тайгой свой голубой шатер, дали пламенели под солнцем, а по небу плыли легкие пушистые облака. В перелесках у еланей на качающиеся ветки то и дело вспархивали щеглы, зеленушки, синицы и весело щебетали. В глухих местах старые звери обучали прибылых выслеживать добычу и нападать на нее. Над тихим плесом реки молодые гуси, пробуя крылья, тянули к песчаному острову. В такую жару приятно погрузиться в прозрачный родник. Недолго думая, Аносов разделся и нырнул в льдисто-прозрачную глубь. Тело обожгло огнем. Дед Евлашка с крутого берега закричал Павлу Петровичу:
      - Так ее, крепи плоть! От криничной воды бегут все болезни! Погоди, скоро и Борзовский распад. Вот полюбуйся на золотой песок... Только, чур, не жадничай! Золото, оно, брат, хоть и заманчивое, а обман и суета. Николи я на своем веку не видел богатого старателя! - кряхтя, старик присел на корточки и продолжал: - Желтый камушек - бесовский камушек! Найдет его человек, - и пойдут все несчастья: или сопьется, или вовсе сгибнет... Ну, плыви, плыви к бережку, хватит с тебя!
      Освеженный купаньем, Аносов зашагал рядом с Евлашкой через смолистый бор. Стояла тишина, только густые кроны сосен глухо шумели. В молчании шли час, два. И вдруг перед ними открылась поляна. Кругом нее стояли светлые березки. Над зеленым ковром трав поднимались свежие пахучие ландыши. Всё кругом дышало теплом, медовыми запахами и было залито золотым светом.
      Впереди, краснея вывороченной глиной и песками, лежали длинные отвалы.
      - Вот и Борзовский прииск! - показал на длинные серые бараки Евлашка. - Ишь, народ копошится.
      Раздался звон колокола.
      - Вишь ты, к самой съемке золота подоспели! - оживился дед и заторопил Аносова.
      В разрезе, где добывались пески, копошились сотни рабочих. Кого только здесь не было! Тут и крепкий широкоплечий чалдон, и скуластый, с блестящими белыми зубами башкир, и бритоголовый татарин, и длинный постнолицый кержак с угрюмыми глазами, и просто бродяга. Над прииском и окрестными лесами стоял глухой гул от шума воды, грохота быстровертящегося барабана, стука копыт и колес о помост, от криков рабочих и приказчиков.
      С последним ударом колокола всё, как рухнувший обвал лавины, стало быстро затихать. Вода перестала шуметь, барабан повернулся два-три раза, глухо прошумел песками, каменьями и стих. Уставшие рабочие разогнули спины, побросали кайлы и толпой двинулись к баракам.
      Аносов и Евлашка направились к приисковому начальству, начавшему съемку золота. Смотритель приисков, увидав горного офицера, приветливо кивнул головой:
      - Полюбуйтесь, ваше благородие, на золотинки наши...
      Усатый, с багровым лицом становой, сероглазый плутоватый приемщик золота, смотритель машины, старший разреза и два бородатых казака возились у вашгерда. Смотритель и двое рабочих деревянными лопатами ловко снимали темноватую массу золотоносного песка вместе с приставшей к нему грязью и бросали на вашгерды. Тут и производилась последняя доводка - тщательная промывка чистой водой золотоносного песка с помощью особых щеток.
      Аносов с любопытством смотрел на белые доски вашгерда. Прошло несколько минут, и на них в струе начал поблескивать чистый золотой песок - матовые бледно-желтые крупицы.
      Их бережно собрали и в присутствии станового высыпали в железную банку, заперли ее на замок и наложили восковую печать. Золотоприемщик и казаки торжественно понесли банку в контору.
      Смотритель прииска улыбнулся Аносову.
      - Что, золотцем интересуетесь, ваше благородие?
      - Загнало меня сюда другое, - просто и чистосердечно признался Павел Петрович. - Меня интересует корунд. Есть ли он у нас?
      - Кто его знает, - уклончиво ответил смотритель и лукаво прищурился: - Впрочем, ваше благородие, попытайте счастье в старых отвалах. Может, что и отыщется...
      У костров, вокруг больших черных котлов, сидели и обедали рабочие. После яркого теплого солнышка им не хотелось забираться в сырой и мрачный барак.
      - Сейчас самая пора в отвал, - сказал Евлашка, принюхиваясь к запахам незатейливого варева. - Давай, Петрович, заглянем.
      Они спустились в старый заросший отвал. Опытным зорким глазом дед оглядел породу и весело сказал:
      - В самый раз угодили, она сейчас нам всё расскажет. Ты думаешь, Петрович, земля мертвая? Нет, сынок, она живая и свою речь ведет. Вот на тихой поре подкарауль минуточку, пойди к горе да сядь смирненько и послушай. Тут всё, Петрович, и откроется. Земля-то шепчется, зовет она горщика. Каждый камушек в копани, если ты умеешь его сердцем понимать, многое расскажет о себе. Вот, гляди! - Он порылся в куче белого полевого шпата и поднес один из кусков к глазам. Небольшие кристаллы синевато-черного цвета поблескивали в породе. - Он себя показывает! весело объявил Евлашка.
      - Корунд! - весь засиял Аносов. - Молодец, ох, милый мой, ты и не знаешь, какой ты молодец! - потянулся он к деду.
      - Куда мне до молодца! - улыбаясь, ответил Евлашка. - Ты бы у мурзинских горщиков побывал, - вот те с камнем умеют разговаривать. Бери и любуйся! - передал он горному офицеру осколок.
      Аносов осторожно извлек из него кристаллы. Они маняще мерцали синеватым огоньком.
      - Краса! Душу минерал показывает! - залюбовался кристаллами Евлашка. В его простых словах прозвучала большая и искренняя любовь. - Скажу тебе, Петрович, про младость свою. Мальчонкой был, нашел я в придорожной пыли маленький теплый камушек, так и светится он, как синяя лампочка. Не знал я в ту пору, что за камень нашел. Отнес его к старому гранильщику и спрашиваю: "Что за камушек, что за искорка?". Гранильщик надел очки, глянул сквозь них на мою находку и сказывает: "Удача тебе, аметист это, дорогой самоцвет!". И поверишь, Петрович, так он мне в душу пал, что с той поры и потянуло в горы, и, как волшебство какое, то здесь, то там и находишь красоту земную...
      Переговариваясь, они рылись в отвале и находили всё новые кристаллы корунда. Аносов подолгу держал их в руках, любовался. Понемногу набралась ладанка кристаллов. Солнце скрывалось уже за вершинами бора, по земле побежали прохладные тени.
      - Скоро и ночь, - сказал дед и добавил: - На сегодня хватит, Петрович...
      Они выбрались из отвала. Шум на прииске стихал. Ярко пылали костры у бараков. Стряпухи торопились с ужином. У огней уже толкались забойщики, возчики, свальщики, разборщики, промывальщики, - усталый, оборванный народ. В бараках - густая тьма. Солнце скрылось, погасла заря, и звёзды засверкали в темно-синем небе.
      - Ну что за жизнь тут! Вольная каторга! - с презрением бросил Евлашка. - С утра до ночи маются и живут, как варнаки...
      Смотритель устроил их в свою горенку. Румяная стряпуха накормила их горячим варевом. Аносов и дед дружно поели и забрались на нары. В окно пробился лунный свет, и всё приняло таинственный вид. Евлашка заворочался, заговорил:
      - Сказать, Петрович, по совести, горщику только и счастья, что полюбоваться на самоцвет-камень, а корысти никакой. То случай выпадет продать самое драгоценное за грош, то купец надует, если не понимаешь толку в камне. Скажу бывалое: у нас на селе один мужик пахал огород и выпахал изумруд. И какой самоцвет! Редкой красоты камень и необычайной величины. Пахарь в земле понимает многое, а в камне несообразителен. Отнес он самоцвет купцу и говорит: "Купи!". Тот сразу сообразил, с кем имеет дело, и отвечает скучно: "Что ж, купить можно, только камень не чистый. Но так и быть, на твою бедность жертвую полсотни рублей!". Мужик рад, отдал изумруд и ног под собой от счастья не чует. А купец отнес самоцвет знающему гранильщику и похвалился: "Ну-ка, полюбуйся на жар-самоцвет, огонек зеленый". Гранильщик глянул, и тепло побежало по жилам. Видит дивный, чистой воды камень. Торговались-торговались, купил у продавца изумруд за тысячу. Отгранил его катеринбурхской гранью, весь зеленый огонек собрал в золотистые лучи и вывел наружу. Заиграл-заманил, камушек-самоцвет. Отнес на фабрику, и там ему давали пять тысяч рублей. "Нет, шалишь, не обманешь! - рассудил гранильщик. - Такому камню высокая цена!" Поехал он в Санкт-Петербург и продал тот камушек женке банкира Берхен за двенадцать тысяч рублей. Вот как обернулось дельце! А только на том не кончилось. Берхен, хоть и дорожила камнем, а поехала во Францию и там продала изумруд за пятьдесят тысяч! Смекай, Петрович, кто выиграл!
      Аносов молча слушал печальную историю.
      - Ты не спишь, Петрович? - спросил его дед и тяжко вздохнул. - Я уже поседел, побурел весь, а счастливых старателей да горщиков не видел...
      В темноте в лесу раздалась сиплая песня:
      Мы не пашем, мы не вяжем,
      В руки кайлы мы берем...
      Золотую жилу ищем,
      Под землею ход ведем...
      - Поет! - усмехнулся Евлашка. - Золото моем, а сами воем! Хмель запел!
      В оконце по-прежнему лился ровный зеленый свет месяца. Аносов долго не мог уснуть, прислушиваясь то к шуму бора, то к цырканью сверчка, то к потрескиванию старых бревен.
      Когда Павел Петрович проснулся, утро уже сияло солнечным теплом. Резкие призывные удары колокола разбудили прииск. Снова шумела машина у речки, катились вереницей двуколки, блестели на солнце отшлифованные землей железные кайлы, работные копошились в отвалах.
      Позавтракав и получив тележку, запряженную парой коней, Аносов и Евлашка выехали в Златоуст...
      Дорога шла густыми лесами, среди гор, мимо озер и пересекала быстрые ручьи. В полдень неожиданно выбрались на ржаное поле. Зеленые волны бежали к дальнему лесу, который, казалось, смыкался с курчавыми облаками.
      На середине пути у самой дороги стояли пять одиноких кедров. Они склонились под ветром, словно калики-перехожие. Евлашка взглянул на них пристально и сказал:
      - Много лет гляжу я на эти кедры и сам про себя отмечаю, что не растут они.
      - Отчего? - с любопытством разглядывая приземистые деревья, спросил Аносов.
      Евлашка подумал и ответил:
      - Всякому событию своя причина есть. Так полагаю я, что должно быть не сладко одинокому дереву без лесного духа расти. Вот так и человек в одиночестве хиреет...
      Поднимая пыль, колёса прогремели на крепких узловатых корневищах. Среди ржи замелькали васильки. Показывая на них, дед пожаловался:
      - Красивы, а злой сорняк! Хлеб губят! Эх, милый мой, не всякому голубому глазу верь...
      Старик помолчал, опустил голову и задумался о чем-то своем.
      Вдали в золотом небе чертили ласточки. Где-то рядом громко запели петухи.
      - Вот и село близко! - очнувшись от мыслей, сказал Евлашка. - Что-то нынче кукушки не слыхал. Знать, мало старому осталось жить...
      Навстречу из-за бугра показалось селение, кудрявые вётлы над прудом, и всё это было пронизано радостным золотисто-розовым блеском погожего дня...
      После возвращения в Златоуст Аносов приступил к опытам над корундом. Среди шлифовальщиков славился мастерством чернобородый, кряжистый Андрей Белоухов. Его и привлек к этой работе Павел Петрович.
      Мастер бережно разложил куски полевого шпата с вкрапленными зернами корунда и внимательно стал разглядывать их. Он пробовал кристаллы на крепость и остался доволен ими.
      - Ну, Павел Петрович, кажись, напали на след! - облегченно сказал он. - Полюбуйся, корунд царапает все камни. Разве только алмазу уступит. Хорош!
      Аносову было приятно смотреть, с какой охотой шлифовальщик брался за дело. Мастер сложил куски полевого шпата в ступку и стал толочь. Золингенский мастер Конрад Флик - грузный, носатый человек - презрительно смотрел на работу Белоухова.
      - Ты хочешь поймать жар-птицу! - насмешливо сказал он. - Это бывает только в русской сказке!
      Шлифовальщик не терпел издевок.
      - Уйди! - сердито ответил он немцу. - Всё отдам - и силушку, и умение, - а добьюсь своего!
      - Поживем - увидим! - насмешливо отозвался Флик и поспешно вышел из мастерской.
      Белоухов тщательно истолок минерал и полученный порошок просеял через густое сито, потом высушил его. На другой день он с увлечением приступил к шлифовке клинка. Сильными и плавными движениями Белоухов старательно полировал синеватую сталь. На широком белом лбу работного выступил крупный пот, лицо его было строго, глаза сосредоточенны. Прошло много времени, прежде чем он прекратил работу, вытер клинок и стал внимательно его рассматривать.
      - Эх, мать честная, - вздохнул мастер. - Корунд действует не столь сильно, как наждак. В чем дело?
      Завернув горсть порошка в тряпочку, он поспешил к Аносову. Волнуясь, рассказал ему о шлифовке и пожаловался:
      - Туго идет работа. Этак всего измотает.
      Павел Петрович взял щепотку порошка и долго растирал его жесткими пальцами. Он хорошо знал свойства минералов, и опыт подсказал ему причину неудачи Белоухова.
      - Видишь, что делается, - сказал он шлифовальщику. - Корунд вкраплен зернами в полевой шпат. Последний составляет большую часть в истертом порошке, а шпат мягче корунда и поэтому сильно уменьшает его твердость!
      - Выходит, надо отделить одно от другого! - решил мастер.
      - Совершенно верно, - согласился Павел Петрович.
      Легко было найти причину, но труднее оказалось ее устранить. Горный офицер и шлифовальщик пробовали тщательно просеивать массу, но все усилия их были напрасны.
      Белоухов волновался больше Аносова. С восходом солнца он приходил в цех и возился с порошком до темна, а желаемое всё не давалось. Однажды он поднялся до рассвета и поспешил на фабрику. Сильно не терпелось приступить к опытам.
      На востоке чуть-чуть брезжил рассвет, а на земле еще лежала тьма и прохлада, когда работный пришел в цех. Ночную тишину нарушал шум воды, за стеной ворочалось огромное колесо. Белоухов ощупью стал пробираться к своему рабочему месту. Мутный, неверный свет просачивался в окно мастерской, и в этом сумеречном потоке шлифовальщик вдруг увидел черный силуэт грузного, плечистого человека.
      Работного охватила тревога. Он неслышно бросился вперед и вцепился в плечи незнакомца.
      - Ой, что ты делаешь? - в испуге закричал тот. - Я свой тут. Я Конрад Флик!
      - Убью, если сойдешь с места! - пригрозил Белоухов и еще крепче вцепился в него. - Говори, что здесь робил?
      - Ничего, ничего не делал! - залебезил Флик. - Шел мимо и посмотрел на твой корунд.
      - Врешь! - резко выкрикнул мастер. - Ты нехорошее робил!
      - Как тебе не стыдно говорить это на честного человека! - попробовал спорить золингенец.
      - Идем, сейчас же идем к Петровичу! - мастер цепко схватил его за руку и потащил за собой...
      Но идти никуда не пришлось. В дверях стоял сторож с поднятым фонарем. Слабый желтый свет его озарял лицо Аносова.
      Горный офицер прошел вперед. Он догадался, что здесь происходит. Павел Петрович взял в горсть порошок, пробежал по нему пальцами и вдруг вспылил:
      - Как вы смели, Флик, допустить подобное! Я сейчас же доложу об этом господину Клейнеру! Белоухов, отпустите Конрада.
      В полдень, когда на оружейную фабрику пожаловал директор, Павел Петрович возбужденно рассказал ему происшествие с Фликом.
      Клейнер злобно посмотрел на горного офицера и насмешливо сказал ему:
      - Вы, господин мой, говорите глюпости! Конрад Флик - честнейший человек, а вы выдумщик. Если у вас не выходит с корунд, то при чем тут немец? Я не хочу с вами больше разговаривать подобный речь!
      Аносов круто повернулся и возбужденный вышел из кабинета...
      "Что же мне делать?" - спрашивал он себя и не находил выхода. Совесть подсказывала ему: "Нужно работать, работать и работать! Эти изворотливые пришельцы сидят на русской шее и хотят отравить русскую душу ядом неверия в ее творческие силы! Какая подлость! Но еще стократ подлее те, кто вступается за них!".
      Всю неделю он не находил себе места. Белоухов видел его терзания и, когда никого не было в цехе, тихо и душевно сказал ему:
      - Ты, Петрович, напрасно убиваешься. Всё равно не сломить им нашего народа. Они могут обмануть начальство, департаменты разные, а народ не обманешь! Всё он видит и копит в своем сердце, ох, какую злобу копит!..
      Аносов опешил. Он не знал, что ответить шлифовальщику. Желая переменить тему разговора, спросил мастера:
      - Что корунд?
      Работный поднял серые глаза на горного офицера и, пристально вглядываясь в него, ответил:
      - Больше не буду о том, Петрович. А что касается корунда, то следует его отделить от полевого шпата водой...
      Аносов повеселел.
      "Как я раньше не подумал об этом! Известно, что корунд обладает большим удельным весом, чем полевой шпат. Вода отделит более легкие частицы шпата от более тяжелых частиц корунда, тогда и китайский наждак не нужен будет, - чего доброго, еще сами начнем продавать русский корунд!"
      - О чем размечтался, Петрович? - спросил его шлифовальщик.
      - Да, да, водой! - пробормотал Аносов и пристально посмотрел на Белоухова: - Ты, братец, умно подсказал мне!
      Горный офицер и мастер принялись ладить прибор для отделения корунда от шпата.
      Они использовали обычный кричный стан, сделав только несколько шире молот и наковальню. На крепкой подставке укрепили добрый тесовый ящик, окованный железными обручами, и через отверстие на дне его вывели наковальню.
      В своей записной книжке Павел Петрович через неделю записал:
      "На сем стане работник с двумя мальчиками может протолочь и просеять за день 100 пуд корундовой породы. Промывка производится на обыкновенном ручном вашгерде. Один человек промывает в день до 20 пуд. Из сего видно, что расходы на приготовление корунда к полировке весьма маловажны. Из 100 пуд корунда получается до 70 пуд порошка, годного для полировки".