Дитя Демона или Хроники Хизрун (№1) - Медалон

Башня с ее несчастными обитателями медленно терялась вдали. Тарджа держал ярость под неусыпным контролем. Договор лорда Пайтера и его матери казался ему слишком жутким для понимания. Джойхиния собиралась свергнуть Мэгину и ради этого готова была продать Р'шейл в Кариен. Еще вчера это показалось бы Тардже чрезмерным даже для Джойхинии, но сегодня — в свете рассказанного Беретт — у молодого человека не осталось никаких иллюзий на счет матери. Р'шейл ей даже не дочь. Эта мысль порождала тревожный вопрос — чьей дочерью она была?

Тарджа оглянулся на колонну, высматривая Дэвидда и остальных. Сегодня вечером, когда они доберутся до Лиливэйля, ему следует придумать подходящую причину, чтобы выслать лейтенанта вперед. Необходимо предупредить Мэгину: пока она, ничего не подозревая, строит планы на будущее, начал действовать заговор, имеющий целью ее свержение, и одно из действующих лиц приближается к Цитадели. Необходимо предупредить Р'шейл — Джойхиния продала ее за мантию Верховной сестры.

А еще нужно выяснить, для чего кариенцам так сильно потребовалась Р'шейл, что они готовы свергнуть Верховную сестру, только чтобы заполучить себе девушку.

Глава 11

Прошла еще неделя, прежде чем Гвинел объявила, что Р'шейл окрепла настолько, чтобы вернуться в апартаменты матери. При выписке девушка получила строжайшие инструкции касательно диеты с указанием необходимого количества килограммов, которые ей следовало набрать, и целый список разнообразных травяных настоек и отваров, которые нужно было принимать ежедневно для скорейшего восстановления сил. Гвинел явно относилась к категории врачей, искренне убежденных в том, что чем омерзительнее лекарство на вкус, тем оно полезнее для пациента.

Когда Р'шейл постучалась в дверь апартаментов матери, утро было уже в разгаре. Ей открыла старая Хелла. При виде Р'шейл она поправила выбившуюся прядь седых непослушных волос и скорбно вздохнула.

— Ну что же, входи, раз уж ты здесь. Твоя мать предупредила меня, что ты придешь. Будто мне тут было делать нечего — нет, теперь еще пожалуйте ухаживать за инвалидом.

— Мне это нравится не больше, чем тебе, Хелла. Я не собираюсь доставлять лишних хлопот.

— Тебе легко рассуждать, детка, — проворчала служанка. — Мне уже пришлось потратить целое утро, проветривая твою комнату. Я послала гобелены в чистку, так что, пока их не принесут, тебе придется терпеть на стенах языческих тварей. Не знаю, о чем только думала твоя мать, позволив тебе вернуться. Словно я тут целыми днями слоняюсь без дела.

Хелла обожала чувствовать себя мученицей — крайне подходящая черта характера для любого, работающего на Джойхинию.

Р'шейл пропустила ее причитания мимо ушей и понесла вещи в комнату, которую занимала в детстве. Толкнув тяжелую дверь, она вошла и в изумлении оглянулась вокруг.

Стена справа заливала помещение нежным белым светом утреннего сияния. Кровать — длинная, с четырьмя резными стойками — стояла на прежнем месте, там же, где и много лет назад. У дальней стены, под выложенным витражом окном, рядом с камином располагался отполированный до мягкого блеска туалетный столик. Все осталось так, как раньше. На ее памяти стену слева всегда покрывал большой — от пола до потолка — гобелен с изображением сестры Парам, ведущей заседание первого Кворума.

Однако теперь деревянная рама была пуста, открывая взгляду самую поразительную сцену из всех, когда-либо виденных Р'шейл. Огромный золотой дракон с распростертыми крыльями парил вниз с высокой горы, на центральной вершине которой возвышался белокаменный дворец завораживающей красоты. Картина была вырезана на ровной, гладкой на ощупь стене. Цвета, несмотря на немалый срок, ничуть не потускнели. Изображение казалось живым, словно запертым за слоем стекла. Подойдя поближе, можно было рассмотреть даже мельчайшие, тщательно выгравированные детали картины. То, что издали представлялось просто гигантским природным ландшафтом, на самом деле оказалось заполненным интереснейшими сюжетами произведением искусства.

На склонах горы, на вершине которой виднелся дворец, резвились худощавые золотокожие детишки, играющие с маленькими сморщенными серыми существами среди деревьев, каждый листочек которых был вырезан с поразительной тщательностью и любовью. Чем дольше и внимательнее Р'шейл разглядывала картину, тем сложнее и прекраснее она ей казалась и тем больше открывалось в ней новых подробностей. Девушка с удивлением поймала себя на мысли, что могла бы стоять здесь часами и так всего и не разглядеть. Может, это и есть столетия назад сгинувшие харшини? Были ли те изящные мужчины на балконах и вон та черноглазая женщина представителями исчезнувшей расы? А эти приземистые уродливые создания, может быть, — демоны? Раньше они представлялись Р'шейл более пугающими. Она снова перевела взгляд на дракона, удивляясь, как кто-то мог сотворить подобное существо, пусть даже и в своем воображении. На спине дракона сидел наездник, облаченный в облегающую одежду из темного бархата. На лице его застыло выражение восторга. Р'шейл посмотрела на седока, улыбнулась и подумала, что если бы ей довелось оседлать такое невероятное чудище, то ее ощущения были бы такими же, как и у него.

— Надеюсь, тебя не будут мучить ночные кошмары, — пробормотала Хелла, пронося мимо Р'шейл стопку свежевыглаженных льняных простыней к постели девушки. Служанка окинула стену беглым взором и вздрогнула: — Будь я проклята, если эта бестия не вселяет в меня ужас.

— Дракон прекрасен.

Все те годы, что она провела в этой комнате, Р'шейл даже не подозревала, какая потрясающая картина скрывалась за обычным гобеленом. Нет, ей, конечно, доводилось видеть гравюры и офорты на других стенах в Цитадели. В основном подобные творения были заштукатурены и закрашены, но некоторые все равно упорно выходили на поверхность, словно не желая терпеть на себе побелку. Такую резьбу прикрывали тяжелыми коврами. Было почти обязательным собраться с духом и хоть одним глазком взглянуть на запретные росписи харшини, спрятанные за гобеленами на стенах Малого зала, сухо повествующими о буднях Сестринской общины. Но никогда прежде Р'шейл не приходилось увидеть стену во всем ее великолепии в самом разгаре солнечного утра. Виноватые, брошенные украдкой при свете факелов взгляды на клочочки росписей не шли ни в какое сравнение с этим захватывающим дух великолепием.

— Прекрасен? — хмыкнула Хелла. — Мерзость какая! А посмотри только на этих язычников! Никто палец о палец не ударит. Только бы валяться голышом да спариваться, словно кошки ненасытные.

Р'шейл пришлось довольно долго рассматривать изображение, чтобы разглядеть парочку, о занятиях которой столь категорично высказалась служанка, в одном из узких окон дворца — мужчина и женщина были сплетены в таком недвусмысленном объятии, что их вид заставил девушку покраснеть до корней волос. Интересно, сколько времени потратила Хелла на изучение картины, пока не обнаружила их.

— Я постараюсь не слишком отвлекаться на них, — пообещала Р'шейл.

— Да уж постарайся, — проворчала пожилая женщина, расправляя складки на простынях. Покончив с постелью, она с оханьем выпрямилась, потирая ноющую спину. — Ну вот. Разбирай вещи, потом займемся обедом. Ты такая тощая — у метлы и то ручка потолще будет. Не понимаю я нынешних девушек. В мое время радовались каждому перепадающему кусочку, а теперь вы морите себя голодом и выглядите ровно беженки какие.

Р'шейл хотела возразить, что она и не собиралась делать ничего подобного, но, похоже, ее слова все равно не были бы услышаны. Когда Хелла наконец удалилась, бормоча что-то еще о современных девушках, Р'шейл подошла к туалетному столику и взяла в руки маленькое зеркальце в серебряной оправе, которое Джойхиния подарила ей на двенадцатилетие. Подарок никогда не покидал пределов комнаты — он был слишком дорогим, чтобы валяться в общей спальне, где мог бы ввергнуть в искушение девушек с менее благородной кровью. По крайней мере, так говорила Джойхиния.

Р'шейл посмотрела на свое отражение, немного подивившись тому, каким худеньким стало ее лицо. Гвинел прописала ей огромное количество разных очищающих настоек и отваров, ибо, по ее словам, кожа у девушки имела желтоватый оттенок — явный признак плохой работы печени, что, в частности, и объясняло столь резкое отвращение к мясу. Сама Р'шейл так не думала, но спорить с Гвинел не хотела, так как выиграть у нее дискуссию о том, что касалось человеческого тела, не представлялось возможным. Черные круги под глазами немного побледнели, но фиалковые прежде глаза теперь стали более темными — почти цвета индиго. «Не иначе отказывают почки, — раздраженно подумалось Р'шейл. — Или это следствие нерегулярного стула». При желании у нее можно было обнаружить целый букет заболеваний. Но сейчас она действительно чувствовала себя значительно лучше, чем на протяжении последних нескольких месяцев. Головные боли исчезли, вернулся аппетит, все казалось резче и ярче, чем виделось раньше. Перспектива же провести еще четыре недели до Дня Основательниц под неусыпным надзором матери и Хеллы повергала девушку в отчаяние.

— Р'шейл!

Услышав голос Джойхинии, она вздрогнула и осторожно положила зеркало на место. Мать наверняка пришла на обед. То, что она могла зайти просто проведать дочь, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, даже не пришло Р'шейл в голову, как не пришло бы в голову и самой Джойхинии.

Даже теперь, когда они каждый раз встречались за столом, Джойхиния не стремилась уделить дочери немного больше внимания. Ужины превратились в неформальные встречи мистрессы внутренних дел с ее сторонниками. Хеллу на это время отпускали, а за столом, словно оправдывая свой статус послушницы, хоть и оказавшейся временно не у дел, гостям прислуживала Р'шейл. Чаще всего к ним приходила Джакомина, которая лишь молча выслушивала бесконечные жалобы Джойхинии на то, что Мэгина неправильно руководит общиной, и то, как Джойхиния могла бы все исправить, если бы была Верховной сестрой. Большинство выступлений хозяйки звучали так, словно она репетировала свою речь перед публичным собранием.

— Однажды вскоре после возвращения Р'шейл к их маленькому собранию присоединилась Хэррит. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке — первый бокал вина был опорожнен с неприличной поспешностью. В течение всей трапезы Джойхиния мудро придерживалась только разговоров на повседневные темы и ограничивалась ничего не значащими общими высказываниями. И только когда женщины взяли бокалы и перебрались в кресла у камина, Хэррит наконец смогла избавиться от скованности и перейти непосредственно к причине своего сегодняшнего визита.

— Джойхиния, тебе известно, что обычно я не являюсь сторонницей твоих интриг, — отхлебнув вина и уставившись на пламя долгим взглядом, чтобы не встречаться глазами с хозяйкой, начала она. Джойхиния и Джакомина сохраняли молчание. Р'шейл, затаив дыхание, убирала со стола, опасаясь, что звяканье тарелок может привлечь внимание к ее персоне. Происходящее казалось довольно любопытным, и ей не хотелось быть изгнанной в свою комнату и ничего не узнать. — Но на этот раз, боюсь, ты можешь оказаться права. —Джойхиния торжественно кивнула.

— Хэррит, моей главной заботой всегда был Медалон. — Возможно, — ответила Хэррит со значительно большим скептицизмом, чем того хотелось ее собеседнице. — Как тебе должно быть известно, Сьюлин, секретарь Верховной сестры, — моя племянница. Она привлекла мое внимание к одному крайне встревожившему меня факту.

— Почти все в правлении Мэгины является довольно тревожащим, — поддержала Джойхиния. — Но что именно тебя обеспокоило?

Хэррит сделала еще один решительный глоток.

— Полагаю, Мэгина собирается объявить войну Кариену. — Джойхиния выглядела пораженной, хотя Р'шейл заподозрила, что мать всего лишь подыгрывала Хэррит.

— Мне кажется, Мэгина способна на многое, но я сомневаюсь, чтобы она сознательно могла спровоцировать вооруженный конфликт со столь превосходящим нас по силе противником.

— За последние недели Дженга встречался с Мэгиной несколько раз, — продолжала Хэррит. — А однажды с ним приходил этот хитрый маленький ублюдок Гарет Уорнер с твоим сыном, которого, кстати, уже давненько не видно в Цитадели. Говорят, он уже на севере.

Джойхиния откинулась в кресле и положила подбородок на сплетенные пальцы.

— Р'шейл!

— Да, мама? — немедленно отозвалась девушка, испугавшись, что ее тоже собираются вовлечь в беседу.

— Тарджа не сказал, куда едет, когда навещал тебя в больнице?

Вопрос явился для Р'шейл полной неожиданностью — неужели Джойхиния следила за каждым ее шагом?

— Он сказал, что уезжает на север инспектировать приграничные поселения для командующего Уорнера.

Хэррит удовлетворенно кивнула:

— Вот, что я вам говорила!

— Но это еще не доказывает, что Мэгина настроена развязать войну, — Джойхиния откровенно наслаждалась редкой возможностью побыть в роли сдерживающей, успокаивающей стороны.

— Нет? Тогда что делают у нее на столе проработанные и просчитанные до мелочей планы, сметы и расчеты с указанием даже количества отрядов, а также проекты организации гражданской милиции?

Оттуда, где Р'шейл аккуратно складывала на маленькую тележку готовые к отправке в мойку тарелки и приборы, ее мать выглядела словно ястреб, что вот-вот спикирует на ничего не подозревающего кролика.

— Ты уверена, Хэррит?

— Я видела это своими глазами — планы по созданию гражданской милиции, с целью взять на себя часть задач защитников, большинство отрядов которых двинется к северной границе.

— Король Яснофф сочтет это объявлением войны, — встревожено подала голос Джакомина.

— Мэгина наверняка это понимает, — Джойхиния пристально посмотрела на собеседниц. — Мне только что сообщили, что к нам срочно возвращается лорд Пайтер. Король Яснофф Кариенский крайне недоволен разрастанием языческих культов в Медалоне и несмолкающими слухами насчет дитя демона. Бездействие Мэгины по отношению к язычникам столь же опасно, как и ее военные планы.

— Кто бы подумал, что эта серая мышка Мэгина превратится в поджигателя войны? — выдохнула Джакомина. Джойхиния и Хэррит смерили мистрессу просвещения раздраженными взглядами.

— Ее надо остановить. Если этого не сделать, она разрушит Медалон.

— Полностью согласна с тобой, Хэррит, но подобные действия — если не провести их подобающим образом — могут быть расценены как измена.

Хэррит подозрительно прищурилась:

— Что ты имеешь в виду?

— Мэгину необходимо сместить. Открыто, законно и при полном единодушии Кворума. Иначе защитники откажутся присягать новой Верховной сестре. Мэгина будет вправе повесить нас как предательниц, — Джойхиния, похоже, сознательно запугивала своих собеседниц. Вероятно, прежде чем перейти от слов к конкретным действиям, она хотела быть уверенной, что ее гостьи до конца понимают ситуацию. — Тогда нам нужна Франсил, — заметила Хэррит.

— Франсил никогда не согласится, — хмыкнула Джакомина.

— Согласится, если взамен получит желаемое. Все имеет свою цену, даже Франсил.

— И какова же ее цена? — поинтересовалась Хэррит. Джойхиния пожала плечами и холодно улыбнулась.

— Не имею понятия, но, можешь мне поверить, Хэррит, я это выясню.

Приближался День Основательниц, а с ним и начало зимы. Напряженные собрания и жаркие дискуссии в апартаментах Джойхинии происходили все чаще и чаще. Облаченные в голубое сестры сменяли друг друга, зачастую нервно оглянувшись в коридоре и убедившись, что за ними никто не следит, прежде чем войти внутрь. Джойхиния показала, что не доверяет дочери, и Р'шейл оказалась исключенной из этих встреч. Но она успела услышать достаточно, чтобы понять, что ее мать с помощью кариенского посла планирует свергнуть Мэгину на ежегодном собрании сразу после парада Дня Основательниц.

Р'шейл не желала участвовать в заговоре. В бытность свою мистрессой просвещения Верховная сестра обучила сотни трудниц, послушниц и кадетов, включая Р'шейл и Тарджу. Мэгина была очень популярной фигурой, особенно среди защитников. Именно благодаря ей кадеты получили право на столь же высокое по уровню образование, какое предоставлялось и послушницам.

Разрываясь между верностью матери и привязанностью к Мэгине, Р'шейл не знала, что делать и как поступить. Не имея возможности пойти и предупредить Мэгину лично, она размышляла о тщетности любых попыток сорвать планы заговорщиков — на это не было никаких надежд. Джойхиния прекрасно знала о симпатиях Р'шейл и приняла дополнительные меры безопасности. Судя по всему, Хелла получила строгие указания держать девушку в строгой изоляции от внешнего мира и не спускать с нее глаз — словно лисица у клетки с цыплятами. Когда Джуни и Кайлин пришли навестить подругу, то были отправлены назад несолоно хлебавши. Никакой возможности добраться до Верховной сестры и предупредить ее. Даже записка попала бы в руки вездесущей Сьюлин и не дошла бы до адресата. Эта беспомощность угнетала и мучила Р'шейл, жгла внутренности, словно яд.

Однако, несмотря на переживания из-за интриг Джойхинии, девушка быстро восстановила силы и даже немного поправилась — хотя и не настолько, чтобы хоть сколько-нибудь порадовать сестру Гвинел, — и снова чувствовала себя почти как раньше.

Почти. Кое-что изменилось. Во-первых, Р'шейл стала еще выше — словно начало менструаций дало заключительный толчок росту.

Она всегда была довольно высокой для своего возраста, но теперь она была вровень со многими защитниками. Джойхиния, похоже, даже не замечала, что едва доходит дочери до подбородка. «Интересно, — думала Р'шейл, — может, я ростом в отца?» Дженга был крупным мужчиной, девушка полагала, что теперь они, наверное, одного роста. У нее больше не было кровотечений, но Гвинел не придавала этому значения. Во время одного из своих визитов — под бдительным оком Хеллы — доктор заверила Р'шейл, что на установление регулярного цикла требуется время. Р'шейл в свою очередь от всей души надеялась, что в следующий раз все получится менее зрелищно.

Удивительно, но ее кожа, принявшая во время болезни золотистый оттенок, словно не желала с ним расставаться, несмотря на активное траволечение. Гвинел это беспокоило в значительно большей степени, чем ее пациентку. Р'шейл чувствовала себя хорошо и не разделяла мрачных прогнозов врача, что ее печень вот-вот развалится на куски. Тем не менее она ежедневно пила горькие настойки и чаи, чтобы если не вылечиться, так хотя бы избежать нравоучений.

По мере приближения Дня Основательниц Р'шейл обнаружила, что с ней начали происходить странные, необъяснимые вещи, о которых она не решалась поведать сестре Гвинел. Первый раз это случилось, когда Р'шейл сидела у камина в ожидании прихода матери. Ее разморило в душной, жарко натопленной комнате. Пришла Хелла, она о чем-то спрашивала или просто бормотала себе под нос. Р'шейл открыла глаза и, посмотрев на пожилую женщину, испуганно вздрогнула: служанку окружало слабое вибрирующее сияние, испещренное бледными красноватыми линиями и покрытое темными пятнами завихрений. Девушка зажмурилась от изумления, и видение исчезло, но она наблюдала его еще не раз, в разных ситуациях и у разных людей. Она не могла это ни объяснить, ни как-то контролировать, и наверняка если бы Р'шейл только заикнулась о своих галлюцинациях, Гвинел прописала бы ей еще одно мерзкое на вкус зловонное снадобье для отрезвления разума.

Но еще более тревожным и загадочным было нечто столь непостижимое, что Р'шейл порой казалось, что она просто нафантазировала себе это вместе с видениями ауры вокруг людей. Это началось как легкое тянущее чувство внутри. Оно возникло внезапно и застало Р'шейл врасплох — она как раз засыпала под доносящиеся из соседней комнаты приглушенные голоса Джойхинии и Хэррит, замышляющих смещение Мэгины. Это было ощущение, что кто-то или что-то ждет и зовет ее. Чувство, словно только этого ей и не хватает, чтобы достичь целостности.

В течение последних недель осознание и понимание этого факта неуклонно крепло, хотя Р'шейл и пыталась игнорировать свои ощущения. Все тщетно. Наконец Р'шейл решила, что это результат ее неспособности помешать планам Джойхинии. Может, Мэгина и не правила Медалоном так, как этого хотелось мистрессе внутренних дел, но она не заслуживала, чтобы из-за этого ее сместили с должности. Хэррит, вероятно, действительно беспокоилась о судьбе Медалона, но Джойхиния просто рвалась к власти, удовлетворяя свою жажду повелевать. Джакомина, как и всегда, покорно следовала за ней. Франсил, которую Р'шейл считала самой неподкупной из членов Кворума, продалась за обещание бессмертия ее имени.

Джойхиния очень быстро — как она и предсказывала — определила цену старой сестры. Франсил хотела оставаться мистрессой Цитадели до самой смерти и самой назвать свою преемницу. Еще она хотела запечатлеть свое имя в истории, как награда за столь долгое служение общине. Р'шейл побледнела, увидев, что Франсил присоединилась к заговорщицам за обедом в один из дней отдыха, исполненная готовности их поддержать. Было решено, что, как только Джойхиния вступит в должность Верховной сестры, Большой зал будет переименован в Зал Франсил. «Неудивительно, — решила Р'шейл, — что Цитадель вдруг стала казаться ей чужой».

Честь Сестринской общины оказалась товаром, который покупался и продавался с той же легкостью, как рыба на рынках Порт Ша'рина. Она снова и снова задумывалась над вопросом, который задал ей Тарджа, когда навестил ее в больнице. Р'шейл назвала его для себя «вопросом». «Что ты будешь делать, если не станешь голубой сестрой?» Ответа не было, пугающая пустота неизвестности парализовывала.

Дня за три до Праздника Основательниц Р'шейл лежала на животе поперек кровати у себя в комнате и предавалась созерцанию стены харшини. Она терялась в запретной росписи, лишь бы избежать поиска ответа на «вопрос». Каждый день ей удавалось обнаружить какую-нибудь новую деталь, будь то нора снежных лис с резвящимися черноглазыми щенками или одинокая золотистая фигура человека на заснеженной вершине горы с поднятыми вверх разведенными руками; человек словно обращался к бушующей над головой грозе. Может, это колдун или шаман, а черные тучи — его магия? А может, гроза — олицетворение бога Погоды? Был ли у харшини бог Погоды? Похоже, у них были боги для любого случая.

— Р'шейл!

Она подскочила как ужаленная, сердце виновато екнуло. Прежде чем снова обратиться к дочери, Джойхиния некоторое время смотрела на стену.

— Где гобелены? — раздраженно спросила она.

— Хелла отправила их в чистку, — объяснила Р'шейл.

— Это было несколько недель назад. Хелла!

В дверях спальни появилась старая служанка, вытирающая о передник мокрые руки.

— Миледи?

— Выясни, куда запропастились гобелены из комнаты Р'шейл, — велела хозяйка. — Немедленно! Чтобы вечером они уже висели на месте!

— Будет исполнено, миледи, — Хелла повернулась и вышла, по обыкновению что-то бормоча себе под нос.

Джойхиния снова переключила внимание на дочь:

— Ты все еще слишком худа.

— О, так ты заметила?

Джойхиния казалась рассеянной. Такой рассеянной, что никак не отреагировала на выпад.

— Поэтому я зашла на тебя взглянуть. Похоже, ты вполне оправилась, и я не вижу причин больше тебя здесь удерживать. Ты вполне можешь вернуться в общие спальни уже сегодня. Я пошлю за тобой, когда ты мне понадобишься.

В груди все похолодело — Р'шейл поняла: ее освобождение означает лишь то, что планы матери продвигаются настолько хорошо, что им не сможет помешать даже то, если Р'шейл направится отсюда прямиком к Верховной сестре.

— Как скажешь, мама.

Джойхиния рассеянно кивнула и снова взглянула на стену:

— Проклятые язычники. От этой стены у меня мурашки по телу.

Глава 12

Процессия парада Дня Основательниц змеилась по улицам Цитадели к амфитеатру около двух часов. Погода соответствовала событию: прохладно, но солнечно — ни облачка на ярком синем небе. Верховная сестра Мэгина, ее Кворум, их семьи, лорд Драко и Лорд Защитник наблюдали за парадом со ступеней Большого зала. Шествие возглавлял отряд военных барабанщиков, они были выстроены в колонну по пять, отбивали четкий маршевый ритм, который почти тонул в веселых одобрительных криках зрителей, что тянулись за процессией по обеим сторонам улицы. За барабанщиками шагали все незанятые на дежурстве по городу защитники.

За пехотой следовала кавалерия. Их выхоленные лошади гордо ступали по мощеным улицам Цитадели. По мере приближения отряда приветственные крики толпы становились все громче и радостнее. Суровое выражение на лице Дженги немного смягчилось, и он отсалютовал, прижав кулак к сердцу. Защитники были его жизнью, и один только вид их в парадной форме, в красных обтягивающих мундирах со сверкающими на солнце серебряными пуговицами никогда не оставлял его равнодушным.

Когда кавалерия прошла, стоящая рядом Мэгина улыбнулась Дженге.

— Вы можете гордиться вашими защитниками, милорд, — сказал она.

— Это ваши защитники, ваша милость, — с искренним уважением ответил он пожилой женщине.

— Тогда мы оба можем ими гордиться, — мягко кивнула она.

Дженга поклонился Верховной сестре и снова обратил свой взор на парад. Сразу за кавалерией показались колонны Гильдий торговцев. Впереди двигалась украшенная цветами платформа с огромной плетеной свиньей наверху. Платформу тянули десять здоровенных парней, все одетые в одинаковые зеленые фартуки. На их широких кожаных поясах был представлен впечатляющий арсенал разнообразных ножей. За Гильдией мясников следовала платформа Гильдии пивоваров. «Если и не они открывали парад гильдий, то уж явно были самыми популярными среди них», — решил Дженга. Молодые женщины, одетые в едва ли приличные белые платьица, то и дело наклонялись к бочкам, раздавая бесплатные кружки пива всем, кто мог до них дотянуться. За платформой тянулся хвост веселящейся молодежи, горящей желанием воспользоваться этой неожиданной щедростью.

За охрипшей сопровождающей пивоваров толпой катилась платформа Гильдии музыкантов. Дженга услышал их задолго до того, как они показались из-за поворота. Проезжая мимо Большого зала, флейтисты, арфисты и скрипачи играли веселую мелодию, которая внезапно стихла, когда им передали пиво с впереди идущей платформы пивоваров. Парад был радостным праздником, развлечением, но после десяти или около того платформ, прошедших перед глазами Лорда Защитника, тот заметил, что внимание его уже перекочевало на другое.

Пять дней назад в Цитадель прибыл капрал Норк с тревожным сообщением от Тарджи о вероятном скором прибытии посла Кариена. Не было никаких веских причин для его столь скорого возвращения в Медалон, да еще и избрав такой неудобный и нелюбимый им способ передвижения. Разве что послу была назначена срочная встреча, опоздать на которую он не имел права. Если информация Норка была правильной — а сомневаться в ее точности причин опять же не было, — то караван должен был уже прибыть. Может, с послом что-нибудь случилось? Или с Тарджой? Может, их задержало какое-нибудь происшествие? Или что-то еще? Беспокойство терзало Дженгу, как зубная боль. Он забеспокоился еще сильнее, когда выяснил, что Мэгина не назначала кариенцам встречи. Когда Дженга сообщил ей о послании Тарджи, Верховная сестра оказалась так же озадачена, как и он.

Тревоги добавил и Гарет Уорнер, доложив о своей уверенности, что Джойхиния Тенраган что-то затевает. Несколько недель назад Уорнер просил разрешения начать расследование и выяснить подробности.

Дженга отвечал за обеспечение защиты Медалона. У него не было полномочий расследовать происходящее среди сестер Клинка. Кроме того, ему не улыбалось быть вовлеченным в какую-либо из интриг Джойхинии. Она плела их почти постоянно — с тех самых пор, как они познакомились, — и даже он не смог остаться в стороне от ее махинаций.

Его брат покинул Цитадель двадцать три года назад, его преступление забыто. Дайан, конечно, не сделал карьеру на южной границе, но по крайней мере избежал больших проблем. Тем не менее Джойхиния не забывала о Дайане. Женщина, стоящая от Джойхинии по левую руку, — Джакомина Ларосс, мистресса просвещения, — получила эту должность, потому что Джойхинии доставляло колоссальное удовольствие лишний раз напомнить Дженге, что одно ее свидетельство приведет его брата на виселицу. Тот факт, что тогда Дайан был не более чем глупым кадетом, а Джакомина — фривольной послушницей, ничуть не уменьшает его вины. Изнасилование — тяжкое преступление, и молчание Джакомины — результат вмешательства Джойхинии. Поэтому Дженга предпочитал закрывать глаза на ее вечные интриги и, когда мог этого избежать, не позволял людям Гарета Уорнера раскапывать дела Джойхинии.

Таким образом, Дженга отказал Гарету в расследовании и был доволен этим решением, пока в Цитадели как гром среди ясного неба не появился капрал Норк на почти загнанной лошади. Теперь его терзали сомнения в правильности принятого решения. Что, если на этот раз Джойхиния затеяла нечто значительно более серьезное, чем обычно? Связано ли это каким-либо образом со срочным возвращением кариенского посла? И где он? И где Тарджа?

Несмотря на все отвращение к Джойхинии и презрение за ту власть, что она над ним имела, ее нежеланный сын Тарджа занимал в сердце Дженги особое место. Мать определила его в кадеты в нежном возрасте десяти лет — Дженга никогда не принимал в корпус таких маленьких мальчиков и не принял бы и этого, если бы на том не настояла Трайла. Мальчик, казалось, не имел с матерью ничего общего и был очень прилежен в учебе. Дженга даже подозревал, что тот изо всех сил старается быть лучшим, только бы его не вернули на попечение матери. Когда он повзрослел, то стал одним из горстки тех, кому Лорд Защитник доверял безоговорочно, и один из значительно меньшего количества людей, которых Дженга считал своими друзьями. Он сильно скучал по Тардже, когда Трайла изгнала его на южную границу, хотя и полагал, что юноша счастливо избежал гнева Верховной сестры, отделавшись после всего случившегося так легко. Кто мог бы публично оскорбить Верховную сестру и ожидать, что это сойдет ему с рук? И не важно, что в душе Дженга был совершенно согласен со столь точной характеристикой, которую дал ей Тарджа.

— Присоединимся к народу, милорд?

Дженга слегка вздрогнул, услышав обращенный к нему вопрос Мэгины, с удивлением заметив, что последняя платформа медленно исчезала за углом огромной библиотеки, выстроенной поперек улицы. Толпа зрителей проследовала за платформой в сторону амфитеатра, где уже были накрыты праздничные столы и начинались гулянья горожан. В течение нескольких часов Кворум и Верховная сестра будут общаться с народом, делясь с горожанами дарами Сестринской общины, пока на закате амфитеатр будет очищен и подготовлен к проведению ежегодного собрания.