Дитя Демона или Хроники Хизрун (№1) - Медалон

Брэк прищурился. Ребенок девушки из пещеры? Нет, слишком рано. Харшини достигали зрелости не раньше, чем разменивали третий десяток. С другой стороны, если ребенок — наполовину человек, то он мог повзрослеть раньше чистокровного харшини. Он сам, например, вошел в силу еще будучи подростком.

— Если лорд Дранимир чувствует ребенка, почему бы ему самому не выследить его?

«Какая горькая ирония, — подумал Брэк, — убить своего короля, спасая жизнь женщине человеческой расы, чтобы почти через двадцать лет объявить охоту на ее дитя».

— Ребенок живет среди людей, Брэкандаран. Именно поэтому я должен был связаться с тобой.

— Удивительно, что боги позволили ему прожить так долго. — Коранделлен пожал плечами:

— У богов своих дел по горло. Видимо, пока им не нужна была его смерть. А теперь ребенок им срочно потребовался.

Брэк нахмурился:

— А это еще зачем?

— Они решили не посвящать меня в свои планы. Я только знаю, что они хотят, чтобы он нашелся.

Брэк вздохнул. Человеческое дитя крови ти Ортина было крайне опасным существом. Люди, поклонявшиеся богам, называли такое существо «дитя демона». А богам, наложившим запрет на то, чтобы это дитя когда-либо появилось на свет, теперь вдруг срочно понадобилось его найти. «Боги… они потребовали от меня слишком многого», — сказал король. Впервые за двадцать лет Брэк подумал, что понимает, что имел в виду Лорандранек.

— Где ребенок? — спросил он, проклиная богов и их постоянное вмешательство в жизнь.

Коранделлен немного поколебался.

— В Цитадели, — наконец ответил он. — Демоны говорят, что ребенок в Цитадели.

Глава 8

— Наконец-то проснулась.

Над ней, с раздраженным выражение лица, скрестив на груди руки, стояла Джойхиния. Р'шейл не сразу поняла, что находится в лазарете.

— Мама.

— Могла бы быть предусмотрительнее и выбрать для оповещения о вступлении в зрелость менее людное место, — процедила она. — Полагаю, мне следует быть благодарной, что тебя обнаружил именно Тарджа. Хотя какого беса он несся через всю Цитадель, вопя, словно торговка рыбой в базарный день, вместо того чтобы отнестись к делу спокойно и без лишнего шума, — это выше моего понимания.

— Кажется, я упала в обморок, — Р'шейл пожалела, что ей пришлось покинуть мир и покой и вновь обрести сознание. Глупая, брезжившая где-то на краю разума надежда на сочувствие со стороны матери развеялась как дым на ветру.

— Сестра Гвинел сказала, что ты потеряла много крови, — нетерпеливо продолжала Джойхиния, — надеюсь, ты будешь неукоснительно следовать ее указаниям и приложишь все усилия, чтобы поправиться как можно быстрее. Не думай, что ты единственная женщина, у которой во время первой менструации случилось сильное кровотечение.

— В следующий раз я постараюсь, чтобы все прошло без осложнений.

— Если будешь хорошо есть, то и осложнений не будет, — Джойхиния проигнорировала насмешку в голосе дочери и продолжала: — Не знаю, чего ты хотела добиться, моря себя голодом, дитя мое, но я отдала распоряжение, чтобы в случае твоего отказа от еды тебя кормили насильно.

«Интересно, с кем она говорила? С Джуни? С Кайлин? Еще с какой-нибудь послушницей? Хвала Основательницам, моя страшная мигрень прошла. Чудесным образом исчезла даже пульсирующая тупая боль за глазами». Р'шейл успела так привыкнуть к этим ощущениям, что сейчас чувствовала себя без них почти пустой.

— Я буду выполнять все указания сестры Гвинел.

— Хорошо, — кивнула Джойхиния, подводя итог беседе. — Гвинел говорит, что тебе потребуется время, чтобы прийти в себя и восстановить силы. Она освободила тебя от занятий. Полагаю, ты переберешься домой еще до Дня Основательниц. Затем ты вернешься к учебе, и, надеюсь, в дальнейшем я буду избавлена от подобных сюрпризов.

Закончив свою речь, Джойхиния повернулась и зашагала из лазарета мимо длинного ряда безупречно заправленных и большей частью пустых кроватей. Р'шейл задумчиво смотрела ей вслед, размышляя, что бы могло сделать счастливой ее мать. Пять лет Джойхиния сердилась на нее из-за того, что у Р'шейл никак не начинались менструации. Теперь, когда они наконец начались, мать сердилась, что это произошло в публичном месте. Р'шейл откинулась на подушки и натянула одеяло на голову, пряча от возможных свидетелей неожиданные слезы и страстно желая снова впасть в забытье.

Джойхиния больше не посещала дочь. Сестра Гвинел продержала Р'шейл в постели почти неделю и только тогда разрешила девушке короткие прогулки по больничном саду, вдоль окон лазарета. Р'шейл очень нравилась Гвинел: несмотря на свою занятость, ей всегда удавалось выкроить немного времени, чтобы присесть поболтать с девушкой или сыграть с ней в пару-тройку игр, хотя Р'шейл неизменно выигрывала, Р'шейл склонялась к мысли, что ее слабость в большей степени является не следствием большой кровопотери, а скорее результатом долгого вынужденного голодания. Однако с исчезновением мигрени мясо перестало внушать ей столь резкое отвращение, и девушка уже вполне могла его есть, хотя и без особого аппетита. Это было большим плюсом, потому что Гвинел считала, что красное мясо — идеальная пища для выздоравливающей, и поэтому его подавали на завтрак, обед и ужин.

На третий день Р'шейл навестили Джуни и Кайлин. Они засыпали Р'шейл слухами и сплетнями о трагическом бое и его последствиях. По их словам, Локлон уже оправился после ранения, но у него остался жуткий шрам на все лицо — факт, который послушницы приняли одновременно и с облегчением, и с печалью. В основном же мнения сводились к сожалению, что такой красивый молодой человек остался изуродованным на всю жизнь. Кайлин сказала, что Джордж умер еще до того, как его успели вынести из амфитеатра, и что это — самая нелепая и неудачная смерть, хотя в ней, кроме самого Джорджа, винить больше некого. После этих слов Р'шейл испытала жгучее желание ее придушить.

Для Кайлик все защитники были просто солдатами, с которыми можно было неплохо провести время и поразвлечься в постели, но не более того. Р'шейл была просто в ярости — как от наложенного на нее сестрой Гвинел запрета покидать лазарет, так и от собственной слабости, она решительно отвергала утверждение Кайлин, что Локлон не заслуживает смерти. Джуни пообещала попытаться узнать что-нибудь еще, и девушки упорхнули. Попытки подруг развеселить больную привели к противоположному результату — после их ухода Р'шейл погрузилась в глубокое уныние.

Печальные мысли от визита приятельниц не покидали ее и двумя днями позже, когда она, обложившись подушками, сидела в шезлонге на террасе с окнами на больничный сад. Чтобы укрыться от пронизывающего осеннего ветра, Р'шейл почти целиком завернулась в теплый плед. Когда, наконец, впервые за все время ее заточения сестру навестил Тарджа, девушка как раз пыталась читать оставленный Джуни какой-то не запоминающийся занудный текст.

Тарджа, в красном с высоким воротничком мундире и надраенных до блеска сапогах, приблизился к шезлонгу и присел рядом. Р'шейл смерила его холодным взглядом, сердясь, что брат не удосужился прийти раньше.

— Ну давай, скажи, что я ужасно выгляжу, — выпалила она, прежде чем Тарджа успел открыть рот и вымолвить хоть слово.

— Выглядишь ты и вправду — краше в гроб кладут, но это уже значительное улучшение по сравнению с тем, какой я видел тебя в последний раз. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — уверила Р'шейл, — мама уже была здесь и велела мне поправляться, так что, сам понимаешь, у меня нет выбора.

— Как это на нее похоже, — кивнул Тарджа, — если ты ослушаешься, она может даже отречься от тебя.

— Иногда мне так этого хочется, — Р'шейл все еще переживала холодное отношение матери.

— Да, в этом есть свои прелести, — усмехнулся брат. Р'шейл пристально посмотрела на него, но не заметила печали и обиды ни на его лице, ни в его голосе.

— За что она так ненавидит тебя, Тарджа? — Тарджа пожал плечами:

— Кто знает? Да и не все ли равно?

— Мне не все равно. — Он взял ее руки в свои.

— Я знаю, что тебе не все равно, сестренка. Именно поэтому, как бы Джойхиния ни старалась вылепить из тебя свое подобие, ей не удастся этого добиться. Надеюсь на это всем сердцем.

Под испытующим взглядом брата Р'шейл почувствовала себя неуютно и, выдавив смешок, отшутилась:

— Уж не думаете ли вы, что из меня не выйдет хорошей сестры Клинка, капитан?

— Насколько я слышал, вскоре ты наденешь голубое и станешь полноправной сестрой.

— Я в этом не виновата.

— Разве? — он скептически вздернул бровь.

— Ну, может, и виновата, — сдалась Р'шейл. — Но что-то я не припомню, чтобы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, хочу ли я быть сестрой. Джойхиния решила это за меня.

— А кем бы ты могла стать, если бы не надела голубое? Ты ведь просто не приспособлена для других дел. Джойхиния это прекрасно знает.

На мгновение Р'шейл задумалась: «А правда, кем бы я стала, если бы отказалась следовать путем, уготованным для меня матерью?»

Видимо, отсутствие ответа на этот вопрос и было причиной ее колебаний, удерживающих от решительных шагов.

— Расскажи мне лучше об арене, — Джойхиния явно не была подходящей темой для беседы. Кроме того, брату наверняка было достоверно известно, что же в действительности произошло после того дикого поединка. — Это правда, что Джордж умер? Кайлин сказала, что это случилось еще до того, как его унесли из амфитеатра.

Тарджа кивнул:

— К сожалению, это правда, Р'шейл.

В его глазах девушка увидела отражение собственного горя, но он быстро взял себя в руки. Ему столько раз приходилось сталкиваться со смертью — это закалило его.

— А как поступил с Локлоном лорд Дженга?

— Он не может ничего сделать — на арене нет писаных правил, а воинские звания не играют роли. Джордж знал, на что идет.

Р'шейл была потрясена:

— Но ведь он был убит! Локлон — чудовище!

— Конечно, это не прибавляет Локлону популярности, но и не делает его чудовищем. На арене и раньше погибали, — напомнил Тарджа. — Возможно, Локлон и жаждал крови, но Джордж сам захотел продолжить бой.

— Тарджа, не могу поверить, что ты его защищаешь! Джордж был твоим лучшим другом!

— Я не защищаю Локлона, а также то, что он совершил. Но Джордж сам виноват, он свалял дурака, не разобравшись, с кем связывается. Врага надо знать, Р'шейл. Это первое правило битвы.

— Ты должен был убить Локлона, когда тебе выпала такая возможность.

— Зачем?

— Чтобы избавить от него мир, — провозгласила девушка. — Он — зло. Если бы я верила во все эти языческие байки, я бы сказала, что он и есть пресловутое дитя демона.

Тарджа с любопытством смерил ее взглядом.

— Зло? Уж не насмотрелась ли ты тайком настенных языческих сюжетов? — когда Р'шейл ожгла его сердитым взглядом, Тарджа пожал плечами и добавил: — Если это тебя утешит, то Дженга поговаривает о переводе Локлона в Гримфилд.

Новость взбодрила Р'шейл лишь отчасти. Гримфилд был городом, в котором находилась главная тюрьма Медалона. Можно сказать, что он и сам по себе являлся тюрьмой. Охранявшие его защитники, равно как и населявшие его заключенные, были отбросами Медалона. Назначение в Гримфилд автоматически клало конец любой самой многообещающей карьере.

— Ну хоть что-то, — пробурчала Р'шейл, — Но, по-моему, этого недостаточно.

— Я проинформирую Лорда Защитника о вашей неудовлетворенности, — торжественно заверил ее Тарджа.

— Не издевайся надо мной, я не ребенок!

— Тогда прими реальность, Р'шейл. Джордж рискнул и заплатил за это. Самым простым решением было отказаться от поединка с Локлоном.

— Как это сделал ты?

— Мне нет нужды доказывать что-то всяким Локлонам. Я встречался с гораздо более достойными противниками.

Р'шейл вздохнула:

— Я никогда не смогу тебя понять.

— От тебя этого и не требуется.

— Слушай, откуда в тебе столько разных глупостей, этих штучек большого брата? — спросила Р'шейл. — Каждый раз, когда ты пытаешься уйти от ответа и от необходимости объяснить мне что-нибудь, я слышу от тебя одно и то же.

Он улыбнулся, но ничего не ответил.

— Берегите себя, юная леди. Большой брат займется вами по возвращении.

Она запустила в него подушкой, искренне сожалея, что под рукой не оказалось ничего более существенного.

— Куда ты едешь? — спросила Р'шейл, поджав губы.

— На север, — увернувшись от подушки, ответил Тарджа. — Гарет Уорнер хочет, чтобы я там кое-что выяснил.

Брови Р'шейл сошлись в одну линию.

— Почему ты с ним работаешь? Ты ведь не офицер разведки, а кавалерист.

— Ты имеешь в виду, что я такой серый, что и мозгов у меня совсем нет?

Девушка раздраженно взмахнула рукой.

— Ты знаешь, о чем я. Гарет Уорнер всегда что-нибудь затевает, планирует, интригует. Мать ненавидит его. Она считает, что он самый опасный человек среди защитников. Если бы это зависело только от нее, Уорнера уже бы уволили.

— Будем надеяться, что это никогда не будет зависеть только от нее, — сказал Тарджа. — Тебе не следует беспокоиться, сестренка, — я просто проеду по нескольким северным приграничным поселениям. Здесь не замешаны никакие интриги.

— Все равно будь осторожен, — приказала Р'шейл.

— Будет исполнено, миледи, — ответил брат с легким поклоном. Девушка нахмурилась, уверенная в том, что он смеется над ней, но ей больше нечего было ответить, и она спросила:

— Когда ты вернешься?

— Если все пойдет гладко — ко Дню Основательниц. Я постараюсь успеть хотя бы ради того, чтобы позлить Джойхинию.

— С каких это пор тебя привлекает участие в праздничном параде? — На лице Тарджи блеснула самодовольная улыбка.

— Мэгина собирается объявить о некоторых изменениях. Я хочу присутствовать при этом, чтобы насладиться выражением лица нашей возлюбленной матушки, — он наклонился к сестре и нежно поцеловал ее в лоб. С тех пор, когда Тарджа делал это последний раз, прошло уже много лет, Р'шейл тогда была еще маленькой девочкой. — Береги себя, Р'шейл.

— Ты тоже, — опустив ресницы, эхом отозвалась она. Когда она открыла глаза, Тарджи уже не было на террасе.

Глава 9

Три недели Тарджа во главе своего маленького отряда скакал на север, к малонаселенным плоскогорьям у границы с Кариеном. По мере продвижения группы виднеющиеся на западе у горизонта заснеженные вершины Священных гор становились все ближе, а воздух — холоднее. Зима начинала вступать в свои права. Низкие серые облака закрывали солнце, но пока, к вящей радости путников, угрожали разве что дождем. Через несколько недель те же облака принесут на плоскогорье снегопады. К тому времени Тарджа надеялся уже быть далеко на пути к Цитадели.

Гарет послал Тарджу с инспекцией по северным поселкам с целью узнать мнение кавалерийского офицера насчет того, справятся ли они с тем наплывом защитников, что прибудут сюда для сооружения и приведения в порядок приграничных фортификаций. Следовало также принять во внимание все проблемы, связанные с размещением там постоянного гарнизона. С одной стороны, конечно, животные могли бы пастись на местных пастбищах, но верховой лошади требуется порядка двадцати фунтов корма ежедневно и его придется поставлять вместе с прочими необходимыми для жизни гарнизона вещами. Гарет справедливо полагал, что договор с Кариеном до сих пор держался в равной степени на доверии и взаимной выгоде. Тарджа был склонен с этим согласиться, лично убедившись, насколько поселки на севере Стеклянной реки не приспособлены к обороне.

Наиболее уязвимым местом на границе между Кариеном и Медалоном было именно это поросшее густой, буреющей с приближением зимы, высокой травой плоскогорье, на подходе к которому горная цепь резко обрывалась, открывая глазу ничем не защищенную обширную равнину. На первый день бригедды Тарджа и его спутники добрались до полуразрушенной сторожевой башни — единственного в окрестностях признака человеческой деятельности. Он вспомнил сегодняшнее число, рысью приближаясь к постройке, и невольно задумался, кем была эта самая Бригедда. Все медалонские месяцы назывались в честь сестер Основательниц, некоторые из них, как, к примеру, Парам, отнявшая контроль над Медалоном у харшини и установившая в стране власть Сестринской общины, были довольно известны. О некоторых — о той же Бригедде — в памяти остались лишь их имена, обозначившие собой годовые циклы.

Тарджа даже не вспомнил бы о старой башне, если бы хозяин постоялого двора в Лиливэйле не упомянул о ней в разговоре.

Любопытство взяло верх, и Тарджа решил, что у них есть немного времени для небольшой экскурсии. Одного взгляда издали оказалось достаточно, чтобы убедиться, что со стратегической точки зрения сооружение было совершенно бесполезно. Когда до развалин оставалось уже рукой подать, Тарджа перевел лошадь на шаг. Немного в стороне от тропинки, ведущей к башне, он заметил пять маленьких свежих могильных холмиков, покрытых связками увядших полевых цветов. Тарджа остановил коня и спешился. Дэвидд Тайлорсон, приписанный к нему Гаретом лейтенант, последовал его примеру. Это был серьезный темноволосый молодой человек. Тардже было по душе его спокойное общество. В тех редких случаях, когда юноша высказывал свои мысли вслух, они действительно того стоили. Посмотрев на захоронение, Дэвидд слегка нахмурился.

— Языческие могилы, — отметил он, присев на корточки у ближнего холмика.

— И слишком маленькие, чтобы в них покоились взрослые, — согласился Тарджа, посмотрев в сторону заброшенной башни.

— Как вы думаете, как их сюда занесло?

— Все лучше, чем рядом с городом. Наверное, они считали, что в таком уединенном месте их никто не найдет.

Дэвидд выпрямился и проследил за взглядом командира:

— Возможно, башня не так уж и заброшена?

— Что же, есть только один способ развеять наши сомнения, верно?

Дэвидд молча кивнул, и они снова сели в седла. Сделав знак остальным четырем спутникам отъехать подальше, оба офицера направили лошадей спокойным шагом, стараясь не делать ничего такого, что могло бы быть расценено как угроза, — хотя если в руинах затаились язычники, то одного вида красных мундиров было уже бы более чем достаточно.

— Знаете, что вдруг пришло мне в голову, — проговорил Дэвидд, — красные мундиры на фоне бурой травы представляют собой отличную мишень.

Тарджа взглянул на лейтенанта и рассмеялся:

— Мне следует познакомить вас с неким капитаном Гоуном, в настоящее время проходящим службу на южной границе. Он не понаслышке знает, сколь опасно разгуливать в красном мундире на коричневом фоне поблизости от вражеских лучников. Но, полагаю, в данном случае нам ничего не грозит.

— Если только язычники в башне не поклоняются Зигарнальду.

— Если бы они были последователями Зигарнальда, то двинулись бы на юг. Здесь им нечего делать — тут и сражаться-то не с кем.

По мере приближения к развалинам Тарджа замечал все больше следов человеческой деятельности. Чуть к западу виднелись обработанные поля. Камни с рушащихся стен были старательно уложены в ряд, образуя грубый загон для тощей коровы и нескольких нестриженых овец. До них доносился легкий запах горящих кизяков — на этой лишенной деревьев равнине неоткуда было взяться дровам. Офицеры въехали на мощенный булыжником внутренний дворик, где на огне без присмотра кипел медный котел. Никого из обитателей не было видно.

Они остановились и немного подождали — вдруг кто-нибудь покажется. Прошло несколько минут, ничто не нарушало царящую вокруг тишину. Запах горящих кизяков щипал ноздри. Наконец Тарджа повернулся в седле и крикнул:

— Выходите!

Тишина не дрогнула, разве что на пыльном дворе легко вздохнул ветерок да скрипнула кожаная упряжь, когда лошади повернули головы, словно их, как и седоков, также заинтересовало это загадочное местечко.

— Мы не причиним вам вреда.

Прошло еще несколько минут, когда из-за полуразрушенной стены того, что раньше, вероятно, было главным залом, показалась худенькая фигурка немолодой женщины, одетой в грубое домотканое платье. На бедре женщина держала судорожно вцепившегося в нее малыша. Не отходя от стены, она настороженно посмотрела на солдат.

— Если вы и вправду не хотите нам зла, то уходите, — правильный выговор резко контрастировал с грубой одеждой.

Тарджа не шелохнулся. Повыше, слева, на крошащихся ступенях старой башни, краем глаза он заметил притаившегося мальчугана лет десяти-двенадцати.

— Скоро ночь, госпожа, — заговорил Тарджа, — собирается дождь, а вокруг на многие мили негде укрыться. Неужели вы откажете нам в крыше над головой в этом пустынном месте?

Женщина сделала шаг вперед и прожгла его глазами.

— Вы и вам подобные отказали бы мне не задумываясь. Капитан, я ничуть не расстроюсь, если вашим людям придется стерпеть некоторые неудобства.

— Но Кальяна, богиня любви, учит делиться благами, — парировал Дэвидд, прежде чем Тарджа успел открыть рот. Удивленно посмотрев на своего лейтенанта, он проследил за его взглядом и увидел на груди женщины висящий на кожаном шнурке амулет — желудь с прикрепленными к нему белыми мягкими перышками. Знак Кальяны. Тардже случалось видеть их на некоторых солдатах Дамиана Вулфблэйда. Женщина казалась одновременно испуганной и раздраженной тем, что защитник использовал ее веру против нее самой.

— Для вас это только слова, молодой человек, вы не представляете себе их истинного смысла. Оставьте нас в покое. Здесь мы никому не мешаем.

К этому моменту Тарджа обнаружил еще с полдюжины или около того притаившихся в развалинах ребятишек. Была ли женщина тут одна со всеми этими детьми?

— Мы можем и настоять, госпожа, — предостерег он. Женщина презрительно фыркнула.

— Капитан, неужто защитники пали так низко, что нападают на женщин и детей только ради того, чтобы переждать под крышей дождливую ночь? — и она наклонилась, чтобы усадить малыша на землю. Он не спускал с солдат широко распахнутых испуганных глаз и нервно сосал палец. Женщина пересекла двор и остановилась прямо перед лошадью Тарджи, глядя капитану в лицо. — Когда-то я уважала защитников, но это было давно. Приведите мне хотя бы одну причину, по которой мне следует делить что-либо с такими, как вы.

— Вам не нужно ничего с нами делить, госпожа, — ответил он, выдержав ее обвиняющий взгляд. — Это мы поделимся с вами.

Женщина с сомнением посмотрела на офицера:

— Вы ведь не обычные защитники, верно? Полагаю, отдел разведки. Такие же мерзкие, как и остальные, но значительно лучше образованные. Что ж, раз вы нас нашли, так или иначе с нами покончено. Впрочем, если вы действительно хотели чем-то с нами поделиться, я не буду возражать. У меня на попечении семнадцать сирот, и я не настолько горда, чтобы отвергать помощь.

Тарджа осторожно спешился, стараясь не напугать еще сильнее женщину и ее странное семейство. Эти дети разбудили в нем любопытство. Он навидался самых различных языческих культов, изъездив Медалон вдоль и поперек, но впервые столкнулся с чем-то столь напоминающим сиротский приют. После того как оба защитника оказались на земле, из-за укрытий на полуразвалившихся стенах показались остальные детишки, разглядывающие солдат с безопасного расстояния. Все они, включая сидящего на земле малыша, были худы и оборванны. Башмаков ни на ком не было, ноги были обмотаны тряпьем. С первого взгляда было ясно, что зиму им здесь не пережить. Тарджа подозвал к себе солдата, занимающегося вьючными лошадьми, и приказал оставить только самое необходимое для возвращения, а остальное отдать женщине. Солдат кивнул и без лишних слов отправился выполнять распоряжение. Тарджу немного удивило, что его приказ не встретил никаких возражений со стороны подчиненного, — ведь забота о горстке оголодавших язычников трудно было назвать патриотичным занятием.

— Откуда взялись все эти дети? — спросил он, когда другой солдат увел расседлывать и поить лошадей.

Женщина окинула его колючим взглядом, словно посчитав эти слова началом допроса.

— А зачем вам это знать?

Не дождавшись ответа офицера, она пожала плечами, будто чувствовала себя слишком усталой для споров, и заговорила:

— В основном это сироты. Их родителей обвинили в язычестве или хуже того. Кого-то сослали в Гримфилд, кого-то убили защитники. Нет, они не сражались с войсками, не подумайте, — они просто пытались спасти свои дома от разорения. Я попрошу вас вести себя здесь поосторожнее, капитан. У большинства этих детей ваша форма ассоциируется со смертью.

Тарджа и Дэвидд проследовали за женщиной в то, что осталось от главного зала, осторожно ступая по рушащейся каменной кладке. Когда-то это был просторный холл, но крыша провалилась и только в дальнем конце помещения могла служить хоть каким-то подобием убежища. Несколько ребятишек сгрудились у слабого огня в камине столь огромном, что Тарджа мог бы встать в нем в полный рост. При их приближении дети подняли глаза и отпрянули, увидев защитников.

— Не бойтесь, мои дорогие, — женщина натужно улыбнулась, — я не позволю красным мундирам причинить вам зло.

— Если хотите, мы можем остаться снаружи, — предложил Тарджа, внимательно разглядывая испуганную стайку детворы. Маленькую девочку лет пяти скрутил такой жуткий кашель, что Тардже стало больно от одного этого звука.

— Так или иначе все они скоро поймут, что от таких, как вы, не скрыться даже в самых удаленных и пустынных местах, — женщина снова пожала плечами. — Возможно, если вы уедете, никого не убив и ничего не разрушив, они научатся ненавидеть защитников чуть меньше, — она с вызовом посмотрела Тардже в глаза, но он не поддался на провокацию.

— Зачем было приводить их сюда? — спросил он. — У вас нет никаких шансов пережить здесь зиму.

— А куда еще я могла их привести, капитан… как вас зовут?

— Тенраган. Тарджа Тенраган.

Женщина отшатнулась, ее лицо внезапно побелело, и, резко развернувшись, она стремительно зашагала прочь из холла. Обменявшись удивленными взглядами, офицеры поспешили вслед за ней. Она направлялась прямо к солдату, разбиравшему их припасы.

— Бросьте это дело, солдат. Я не нуждаюсь в вашей помощи, — тот в недоумении поднял голову. Женщина повернулась к офицерам: — Забирайте ваши вещи и уходите, капитан. Нам от вас ничего не нужно.

К Тардже медленно приходило понимание.

— А-а, вы знакомы с Джойхинией! — Женщина прижала ладони к губам.

— Вы ведь ее сын, правда? Мне кажется, я видела вас в Цитадели — тогда вы были еще мальчиком.

Тарджу не удивило, что она жила в Цитадели. Произношение выдавало ее образование. Он медленно кивнул, размышляя, что оттолкнуло эту женщину от Сестринской общины и чем его мать могла спровоцировать эту реакцию.

— Неужели мое происхождение внушает вам столь сильное отвращение, что вы даже не примете помощь из моих рук?

— Вам доводилось слышать о деревушке под названием Приют, капитан? — горько отозвалась она.

— Это небольшое поселение в Священных горах, к юго-западу от Тестры, — взял слово Дэвидд. Похоже, он знал географию столь же блестяще, как и языческие традиции.

— Это было поселением, лейтенант, — оборвала его женщина. — Его больше не существует. Три зимы назад Джойхиния Тенраган приказала спалить его дотла и уничтожить всех взрослых жителей. Они выгнали из домов детей в стужу и бросили на произвол судьбы. Погибать. Там было больше тридцати ребятишек. В живых осталось только девять. Они сейчас со мной. Остальные дети, которых вы видели, попали ко мне чуть позже, при сходных обстоятельствах. С тех самых пор я больше не сестра. Я принесла клятву всем существующим богам, что больше никогда не надену голубое.

— Но почему она?.. — Тарджа был поражен до глубины души.

— Разве вы не знаете?

— А должен?

— Она предала деревню огню, чтобы сберечь свой секрет, капитан. Чтобы замести следы и похоронить свою ложь, — бывшая сестра издала короткий горький смешок. — И, судя по выражению вашего лица, она в этом преуспела. Вы ни о чем не подозревали?

Тарджа покачал головой и стрельнул глазами в Дэвидда, но молодой человек казался таким же озадаченным, как и он сам.

Женщина окинула припасы долгим взглядом и печально вздохнула.

— Думаю, в этом нет ничего удивительного. Полагаю, мне не следует идти на поводу у своих чувств, оставляя детей без приличной еды. Я приму вашу помощь, капитан. В какой-то мере это хоть немного искупит содеянное вашей матерью.

— Можете взять все, что вам нужно, — заверил ее Тарджа, — но я хотел бы знать причины… Что могло подтолкнуть Джойхинию сжечь деревню в Священных горах?

Женщина пристально изучала его несколько секунд, словно раздумывая, что ему можно сказать, затем вздохнула:

— Полагаю, вы имеете такое же право узнать истину, как и любой другой. Идемте, давайте скроемся от ветра, и я расскажу вам все.

Они снова вошли в холл и уселись на полу рядом с камином. От огня едва заметно веяло теплом, но Тарджа не обращал на это внимания.

— Девятнадцать лет назад вашу мать, так же как и меня, направили в Тестру вести документацию по делам города и окрестных поселков. Сами понимаете, именно к этому нас и готовят. Сестры Клинка — бюрократы высшей пробы, мало кто в мире может с ними в этом соперничать.

Беретт — так звали бывшую сестру — шикнула на детишек, и они побежали заниматься своими делами и помогать носить провиант, подаренный им защитниками. Осталась только маленькая девочка, мучимая приступами кашля. Она подползла к подолу Беретт и смотрела на офицеров огромными перепуганными глазами.

Тарджа отвел взгляд от ребенка и обратился к женщине:

— Я помню. Она определила меня в Кадетский корпус и уехала из Цитадели. Мне было всего десять.

Беретт кивнула.

— Джойхиния прибыла в Тестру, имея определенную репутацию. У нее уже были вы, и поговаривали, что ваш отец не кто иной, как лорд Корган, хотя он всегда отрицал этот факт. Спустя четыре или пять месяцев после нашего прибытия в Тестру умерла моя мать. Мне пришлось уехать в Броденвэйль, чтобы уладить семейные дела. Джойхиния вызвалась взять на себя мою работу в том, что касалось разъездов по удаленным деревням. Тогда это показалось нам очень странным. Она ненавидела лишать себя привычного комфорта и терпеть не могла холод. Надо принять во внимание, что надвигалась зима, Джойхинии пришлось бы провести ее в одном из инспектируемых поселений. Но она уже в те времена метила в кресло члена Кворума, а у нас было не так много добровольцев, так что ей поручили это дело.