Последний кольценосец

Здесь можно было отыскать любой товар, какой только рождали земля, воды и недра Арды или создавали руки и головы ее обитателей: от экзотических фруктов до редчайших лекарств и наркотиков, от дивной красоты платиновой диадемы со знаменитыми вендотенийскими изумрудами до мордорского булатного ятагана, которым можно разрубить камень, а потом обернуть клинок вокруг пояса на манер ремня, от невиданных окремнелых зубов (якобы драконьих, обладающих магическими свойствами) до рукописей на утраченных ныне языках; известный анекдот: «Существует ли на самом деле Кольцо Всевластья? — Нет: иначе его можно было бы купить на умбарском базаре». А как тут тасовалась кровь, и какие красотки выныривали из этой бурлящей вселенской мешанки! Во всяком случае, Тангорн по пути от Рыбного рынка до набережной Трех звезд насчитал по меньшей мере полдюжины таких метисочек, что просто «держите меня четверо».

На набережной он заглянул в знакомый по прежним временам погребок выпить своего любимого золотистого муската. Сладость и горечь в нем столь тонко уравновешивают друг друга, что вкус будто бы исчезает вовсе, и вино обращается в овеществленный аромат — вроде бы простой и даже грубоватый, а в действительности сотканный из неисчислимого множества оттенков — многозначностей и недосказанностей. Задержи глоток на языке — и увидишь наяву горячие от солнца топазовые ягоды, чуть припудренные известковой пылью, и ослепительно белую каменистую дорогу через виноградник, а потом, просто из дрожания полуденного марева, сами собою родятся в душе упоительные ритмы умбарских шестистиший-такато...

Странное дело, думал он, подымаясь по выщербленным ступенькам из прохладного подвального сумрака (еще одна проверка — слежки по-прежнему нет), странное дело, но когда-то ему всерьез казалось: прочувствуй по-настоящему, до конца, вкус этого волшебного напитка — и постигнешь самую душу города, где он рожден. Чудесный, проклятый, нежнейший, капризный, насмешливый, порочный, вечно ускользающий от подлинной близости Умбар... Стерва немыслимой красы и шарма, напоившая тебя приворотным зельем — специально, чтобы флиртовать на твоих глазах с каждым встречным-поперечным, — когда есть лишь один выбор: либо убить ее, либо махнуть рукой и принять такой, какова она есть. Он — принял и вот теперь, вернувшись после четырехлетней разлуки, понял наконец с полнейшей определенностью: вся гондорская жизнь барона Тангорна была не более чем затянувшимся недоразумением, поскольку настоящий его дом — здесь...

Он остановился у парапета, опершись локтем о теплый розоватый известняк, окинул взором величественную панораму обеих умбарских бухт. Хармианской и Барангарской, и вдруг сообразил: да ведь именно здесь, на этом самом месте, он тогда встретился с бароном Грагером — в самый первый день своего пребывания в Умбаре! Резидент выслушал Тангорново представление и холодно отчеканил: «Плевать я хотел на Фарамировы рекомендации! К настоящей работе, юноша, я вас допущу не раньше, чем через полгода. К концу этого срока вы обязаны знать город лучше, чем местная полиция, говорить на обоих здешних языках без следов акцента и располагать кругом знакомств во всех слоях общества — от уголовников до сенаторов. Это — для начала. Не справитесь — можете отправляться обратно: займитесь художественными переводами, это у вас и вправду выходит неплохо». Воистину, все возвращается на круги своя...

Сумел ли он стать здесь своим? Вряд ли это вообще возможно... Но, как бы то ни было, он научился слагать весьма ценимые знатоками такато, вполне сносно разбираться в оснастке судов и непринужденно изъясняться с хармианскими контрабандистами на их фигурной фене: он и сейчас сумеет с завязанными глазами провести гондолу по лабиринту каналов Старого города и по сию пору держит в памяти не менее дюжины проходных дворов и иных мест, где можно оторваться от слежки, даже если его «зажмут плечами» — примутся в открытую вести целой бригадой... Он сплел тогда здесь весьма неплохую агентурную сеть, а потом у него появилась Элвис — человек, для которого в этом городе не существовало тайн... Или, может быть, это он появился у нее?

Элвис была самой блестящей куртизанкой Умбара; от матери — уроженки Белфаласа, содержавшей в порту непритязательное заведение под названием «Поцелуй сирены», — она унаследовала сапфировые глаза и волосы цвета светлой меди, мгновенно сводящие с ума любого южанина, а от отца — корсарского шкипера, угодившего на нок-рею, когда девочке не исполнилось еще и годика, — мужской склад ума, независимость характера и тягу к хорошо просчитанным авантюрам. Это сочетание и позволило ей подняться из трущоб припортового квартала, где она родилась, в собственный особняк на Яшмовой улице, в котором собирался на приемы высший свет республики. Наряды Элвис регулярно вызывали разлитие желчи у жен и официальных любовниц высших сановников, а тело ее послужило моделью для трех живописных полотен и предметом для дюжины дуэлей. Провести с нею ночь стоило целого состояния — либо не стоило ничего, кроме, к примеру, удачного стихотворного посвящения.

Именно так это и случилось однажды с Тангорном, заглянувшим «на огонек» в ее салон: ему необходимо было завязать контакт с регулярно появлявшимся там секретарем кхандского посольства. Когда гости стали расходиться, красотка остановилась перед забавным северным варваром и с возмущением, которое никак не вязалось с ее искрящимися от смеха глазами, произнесла:

— Говорят, барон, вы давеча утверждали, будто бы у меня крашенные волосы, — (тот открыл было рот, дабы опровергнуть сей чудовищный поклеп, да вовремя сообразил — от него ждут вовсе не этого). — Так вот — я натуральная блондинка. Хотите убедиться?

— Что, прямо сейчас?

— Ну а когда же! — И, взяв его под руку, решительно двинулась из гостиной во внутренние покои, промурлыкав на ходу: — Поглядим, так ли ты хорош в постели, как в танце...

Оказалось — более чем... К утру Элвис подписала безоговорочную капитуляцию, условия которой вполне добросовестно выполняла на протяжении всех последующих лет. Что до Тангорна, то ему это поначалу казалось восхитительным приключением — и не более того; барон осознал, что эта женщина исподволь заняла в его жизни куда больше места, чем он мог себе позволить, лишь когда та со своеобычной щедростью одарила вниманием юного отпрыска сенатора Лоано — пустоголового красавчика, сочинявшего тошнотворно-слащавые вирши. Последовала дуэль, насмешившая весь город (барон действовал тогда мечом, как дубиной, нанося удары исключительно плашмя, так что парень отделался сильными ушибами и сотрясением мозга), приведшая в ярость Грагера и в полное недоумение — умбарскую секретную службу: разведчики так себя вести не имеют права! Сам Тангорн принял головомойку, устроенную ему резидентом, с полным равнодушием и попросил лишь о немедленном переводе из Умбара — ну, скажем, в Кханд.

От года, проведенного в Кханде, у него почему-то не осталось никаких связных воспоминаний: выжженные солнцем до ослепительной белизны стены глинобитных домов — глухие, без окон, будто бы навсегда закрытые непрозрачной вуалью лица местных женщин; запах перекаленного хлопкового масла, вкус пресных лепешек (едва остыв, те вкусом и консистенцией становятся похожи на замазку) и надо всем этим — нескончаемый звук зурны, будто выматывающее душу гудение исполинского москита... Нет, он так и не сумел полюбить эту страну, погруженную в вечную дрему. Барон пытался забыть об Элвис, с головой уйдя в работу: приторные ласки тамошних красавиц, как он уже убедился, тут помочь не могли... Странно, но внезапный приказ Грагера — возвращаться назад, в Умбар, — он поначалу никак не связал со своими рапортами. Оказалось, однако, что одна из вскользь оброненных им идей (проанализировать реальный товарооборот между Мордором и прочими заандуинскими государствами) показалась его шефу настолько перспективной, что тот почел необходимым заняться этим лично — прямо на месте, в Кханде. Тангорна же, к полнейшему его изумлению, Грагер оставил вместо себя на должности умбарского резидента:

— Больше, извини, некого... да и потом — знаешь, как говорят здесь, на Юге: «Чтобы научиться плавать, надо плавать».

А на следующий день по возвращении его разыскала женщина, одетая в глухой кхандский балахон; она грациозно откинула вуаль и произнесла с поразившей его застенчивою улыбкой:

— Здравствуй, Тан... Ты будешь смеяться, но я ждала тебя все это время. И если понадобится — буду ждать еще столько же.

— Да ну?! Не иначе, как ты решила посвятить себя служению Валья-Векте, — съязвил он, отчаянно пытаясь вынырнуть из этого треклятого сапфирового омута.

— Валья-Векте?

— Если я не путаю, это она в аританском пантеоне ведает целомудрием, верно? А храм аритан как раз в трех кварталах от твоего дома — так что это служение будет не слишком для тебя обременительным...

— Я совсем о другом, — пожала плечами Элвис. — Конечно же, я за этот год переспала с кучей народу, но это была просто работа, и ничего более... — Тут она глянула на него в упор и залепила в лоб: — Только знаешь, Тан, не строй себе иллюзий: в глазах людей, называющих себя «порядочными», моя работа выглядит ничуть не более постыдной, чем твоя — я имею в виду то, чем ты тут занимаешься на самом деле...

Некоторое время он переваривал сказанное, а затем нашел-таки в себе силы рассмеяться:

— Да, нечего сказать, уела... Что ж, твоя правда, Эли. — С этими словами он привычно обнял ее за талию, будто бы готовясь закружить в танце. — И пропади они все пропадом!

— Я тут ни при чем, — печально улыбнулась она. — И ты ни при чем... Просто мы с тобой приговорены друг к другу — и ничего с этим не поделаешь.

Это было чистой правдой. Они расставались множество раз — и иногда надолго, но потом все начиналось ровно с того же самого места. Из тех разлук она встречала его по-всякому: иногда от одного ее взгляда в комнате оседал слой изморози в палец толщиной; иногда казалось, будто Арда треснула до самых своих потаеных глубин и наружу вырвался испепеляющий протуберанец Вековечного Огня; а иногда она просто со вздохом проводила ему ладошкой по щеке: «Заходи. Что-то ты совсем с лица спал... Съешь чего-нибудь?» — примерная домохозяйка, встречающая супруга из рутинной деловой отлучки. Оба уже поняли с полной отчетливостью: каждый из них несет в крови смертельную дозу неизлечимой отравы, и противоядие (дающее, впрочем, лишь временное исцеление) можно получить только у другого.

ГЛАВА 38

Впрочем, умбарская жизнь Тангорна, как легко догадаться, отнюдь не сводилась к одним лишь любовным переживаниям. Следует заметить, что профессиональные обязаности барона накладывали вполне определенный отпечаток и на его отношения с Элвис. Поскольку та недвусмысленно дала ему понять, что осведомлена об оборотной стороне его деятельности, барон решил поначалу, что его подруга неким образом связана с умбарской секретной службой. Опровержение тому он получил довольно досадным для себя образом, когда дважды «дарил» ей информацию, прямо предназначенную для передачи коллегам, и оба раза информация не прошла — причем во второй раз «закупорка канала» едва не сорвала тщательно спланированную операцию.

— ...Как ты думаешь, Эли, неужто я настолько неинтересен вашим службам, что их люди даже не просили тебя приглядывать за мной?

— Отчего же — конечно, просили. Сразу, как только ты вернулся... С чем пришли — с тем и ушли.

— А у тебя тут же возникли неприятности...

— Ничего серьезного, Тан, не бери в голову, прощу тебя!

— Может, тебе стоило согласиться — хотя бы для виду?

— Нет. Я не желаю — ни для виду, никак... Понимаешь, чтобы стучать на того, кого любишь, надо быть высокоморальным существом с глубоким чувством гражданского долга. А я — всего лишь продажная девка, мне такое недоступно... Ладно, давай закончим с этой темой?..

Это открытие навело барона на мысль самому использовать необозримые связи Элвис для сбора информации — но не секретной (упаси Господь!), а вполне открытой. Дело в том, что их с Трагером занимали не столько боевые корабли нового поколения, закладываемые на верфях Республики, или состав «умбарского огня» (загадочной зажигательной смеси, используемой при осадах и морских сражениях), сколько такая проза жизни, как обороты караванной торговли и колебания цен на продовольствие на рынках Умбара и Барад-Дура. Весьма интересовали барона и новейшие технические достижения — они теперь во все большей степени определяли лицо Мордорской цивилизации, всегда вызывавшей у него самое искреннее восхищение... Удивительно, но факт: именно полулюбительская команда Фарамира (а члены ее, надобно заметить, не состояли на государственной службе и за все годы не получили из гондорской казны ни гроша) интуитивно пришла к тому стилю работы, что стал характерен для разведок лишь в наши дни. Общеизвестно, что сейчас едва ли не всю разведывательную информацию (в том числе наиболее серьезную) добывают не лихие тайные агенты, увешанные микрофотоаппаратами и бесшумными пистолетами, а аналитики, прилежно роющиеся в газетах, биржевых сводках и иных открытых материалах...

Пока Тангорн вникал — следуя рекомендациям Элвис — в деятельность умбарских финансистов (в сравнении с ней магия Белого Совета выглядела просто детской игрою в «чижика»), Грагер, ставший на это время купцом второй гильдии Альгораном, основал в Кханде компанию, которая занялась поставками в Мордор оливкового масла в обмен на продукты тамошних «высоких технологий». Торговый дом «Альгоран и Ко» процветал; четко отслеживая конъюнктуру на местном рынке сельхозпродукции, фирма постоянно расширяла свое участие в импортных поставках продовольствия и на некоторое время сумела даже монополизировать импорт фиников. Правда, самолично посещать свой барад-дурский филиал глава компании избегал (он не имел оснований полагать, что в мордорской контрразведке служат одни лопухи, не знающие своих обязанностей), однако в его положении этого и не требовалось: место полководца — не в первых рядах атакующих, а на пригорке в отдалении.

Результатом этой деятельности стал двенадцатистраничный документ, известный ныне историкам как «Меморандум Грагера». Сведя в единое целое тенденции к увеличению нормы прибыли от караванной торговли (как ее отслеживали биржи Умбара и Барад-Дура), появление в мордорском парламенте серии протекционистских законопроектов, инициированных аграрным лобби — реакция на резкий рост себестоимости местного продовольствия, — и добрый десяток иных факторов, Грагер с Тангорном доказали с непреложностью математической теоремы: импортозависимый по продовольствию Мордор не в состоянии вести сколь-нибудь продолжительную войну. Он намертво завязан на караванную торговлю с соседями (которая, как легко догадаться, абсолютно несовместима с военными действиями), а потому больше всех озабочен поддержанием мира и стабильности в регионе и, следовательно, не представляет никакой угрозы для Гондора. С другой стороны, безопасность торговых путей для Мордора — вопрос жизни и смерти, так что тут он будет действовать предельно жестко и, возможно, не вполне обдуманно. «Если у кого-либо возникнет желание заставить Мордор воевать, — заключали разведчики, — нет ничего проще: достаточно начать терроризировать караваны на Итилиенском тракте».

Фарамир в специальном докладе довел эти соображения до Королевского совета Гондора — очередная его попытка доказать с фактами в руках, что пресловутая «мордорская военная опасность» не более чем миф. Совет, по обыкновению, выслушал доклад со вниманием, ничегошеньки не понял, а в качестве резолюции адресовал принцу давно уже привычный набор попреков и назиданий: они вкратце сводились к тому, что, во-первых, «джентльмены чужих писем не читают», а во-вторых — «ваши шпионы вконец обленились и совершенно не ловят мышек». Засим меморандум Грагера был отправлен в архив, где и пылился (вместе со всеми прочими докладами Фарамировой разведслужбы) до тех пор, пока не попался на глаза посетившему Минас-Тирит Гэндальфу...

Когда началась война — в точности по расписанному ими сценарию, — Тангорн с ужасом понял, что это его рук дело.

— ..."Мир есть Текст", парень, — все в точном соответствии с твоими художественными вкусами. Ты-то чем недоволен? — деревянно ухмыльнулся Грагер, нетвердою рукой разводя по стаканам очередную порцию не то текилы, не то еще какого-то самогонного пойла.

— Но ведь мы же с тобой писали другой Текст, совершенно другой!

— Что значит — другой? Текст, эстет ты мой ненаглядный, существует лишь во взаимодействии с Читателем. Каждый человек пишет свою собственную историю принцессы Элендейл, а уж чего там хотел сказать сам Альруфин — не имеет ровно никакого значения. Выходит, мы с тобою сочинили настоящий художественный текст — раз читатели, — тут резидент покрутил пальцем где-то в районе уха, так что не понять было, кого он имеет в виду — Королевский ли совет, или некие истинно высшие Силы, — сумели прочесть его таким вот непредсказуемым образом...

— Мы их предали... Нас с тобой разыграли втемную, как младенцев, но это не оправдание — мы их предали... — вновь повторил Тангорн, оцепенело вглядываясь в мутноватую ядовито-опалесцирующую глубину стакана.

— Это точно — не оправдание... Ну что, поехали? Он не мог уже сообразить, который день длится их запой — благо ни на какой службе они себя более не числили. Начали сразу, едва лишь прослышавший о войне глава торгового дома «Альгоран» примчался, загоняя коней, в Умбар и узнал от него подробности. Странно, но, будучи порознь, они еще кое-как держались, а тут глянули друг другу в глаза и поняли — разом и окончательно: конец всему, что было им дорого, и погубили это дорогое они своими собственными руками. Два благонамеренных идиота... И был кошмарный тошнотно-перегарный рассвет, когда он очнулся от кувшина ледяной воды, бесцеремонно вылитого на него Грагером. Грагер был точь-в-точь прежний — стремительный и уверенный, а его налитые кровью белки и многодневная щетина казались деталями не слишком удачного камуфляжа.

— Подъем! — сухо сообщил он. — Мы снова в деле. Нас вызывают в Минас-Тирит — лично доложить Королевскому совету о перспективах сепаратного мира с Мордором. Естественно, срочно и совершенно секретно... Черт меня дери, может быть, кое-что еще можно исправить! Его Величество Денетор — достаточно прагматичный правитель, и ему, видать, эта война тоже нужна как щуке зонтик.

Они трудились над документом три дня, без сна и еды, на одном кофе, вложив в эту работу всю душу и все свое мастерство: ошибиться по второму разу они не имели права. Это действительно был шедевр: сплав неумолимой логики и безошибочной интуиции, основанный на блестящем знании Восхода и изложенный великолепным литературным языком, способным тронуть любое сердце: это была дорога к миру — с предметным описанием опасностей и подвохов, подстерегающих на этом пути. Уже направляясь в порт, он улучил минутку, чтобы заскочить к Элвис: «Я тут ненадолго отлучусь в Гондор, так что не скучай!» Та побелела и вымолвила едва слышно:

— Ты ведь уходишь на войну, Тан. Мы расстаемся надолго, а скорее всего — навсегда... Неужели ты не мог хотя бы проститься со мною по-человечески?

— С чего ты взяла, Эли? — искренне изумился он. Пару секунд колебался, а потом махнул рукой и раскололся: — Сказать по правде, я затем и еду, чтоб остановить эту идиотскую войну... В любом случае она мне отвратительна, и играть в эти игры я не собираюсь — клянусь тебе чертогами Валинора!

— Ты уходишь воевать, — безнадежно повторила она, — я знаю это наверно. Что ж, я буду молиться за тебя... И пожалуйста, ступай — не стоит сейчас на меня глядеть.

...А когда их корабль миновал уже угрюмые штормовые побережья Южного Гондора и вошел в устье Андуина, Грагер пробормотал сквозь зубы:

— Представляешь, прибываем мы в Минас-Тирит, а там делают большие глаза: «Кто вы такие, ребята? Какой Королевский совет, вы в своем ли уме? Это какая-то шутка, никто вас не звал и не ждет». То-то будет смеху...

Но это была никакая не шутка, а ждали их действительно с нетерпением — прямо на пристани Пеларгира:

«Барон Грагер и барон Тангорн? Вы арестованы». Так задешево купить лучших разведчиков Заката могли только свои.

ГЛАВА 39

— А теперь поведайте нам, барон, как вы там в своем Умбаре продавали Родину.

— Я б ее, может, и продал — по здравому-то размышлению, — только ведь на такую Родину хрен найдешь покупателя.

— Занесите в протокол: обвиняемый Тангорн чистосердечно признается, что планировал перейти на сторону врага и не сумел этого сделать лишь по не зависящим от него обстоятельствам.

— Вот-вот, именно так и записывайте — «может, чего и планировал, но ничего не успел».

— Да для того, чтобы вас четвертовать, с лихвою хватит и тех документов, что вы привезли с собою, всех этих ваших «предложений о мире»!

— Они были составлены по прямому приказу Королевского совета.

— Эту басню мы уже слыхали! Вы можете предъявить этот приказ?

— Черт побери, я уже набил мозоль на языке, втолковывая вам, что он поступил под литерой "Г", а такие документы — согласно инструкции — подлежат уничтожению сразу по прочтении!

— Полагаю, джентльмены, что нам с вами просто не к лицу вникать в обычаи воров и шпионов...

Эта сказочка про белого бычка тянулась уже вторую неделю. Не то чтобы вина разведчиков (а уж тем более — грядущий приговор) вызывали у тяжущихся сторон какие-либо сомнения — просто Гондор, как ни крути, был правовым государством. Сие означает, что здесь неугодного человека нельзя отправить на плаху по одному лишь мановению начальственной длани: необходимо соблюсти приличия, обставляя это дело должным числом формальностей. Главное — Тангорна ни разу не посетило ощущение несправедливости происходящего, то самое предательское чувство, что обращает иной раз в полный кисель мужественных и вполне вроде бы здравомыслящих людей, побуждая их писать унизительные и бесполезные «обращения на высочайшее имя». Разведчиков собирались казнить не по ошибке и не по навету, а именно за то, что они совершили — пытались остановить войну, абсолютно ненужную их стране; пенять не на кого — все честно и по правилам... И когда однажды ночью барона подняли с койки («На выход с вещами!»), он просто не знал, что и подумать.

В помещении тюремной канцелярии их с Грагером встретили начальник Пеларгирской тюрьмы и принц Фарамир, одетый в полевую форму какого-то неизвестного им полка. Начальник был хмур и растерян — его явно понуждали к какому-то крайне неприятному решению.

— Вы читать умеете? — холодно вопрошал принц.

— Но в вашем приказе...

— Не в моем, а в королевском!

— Так точно, сэр, в королевском! Так вот, здесь сказано, вы формируете специальный добровольческий полк для особо рискованных операций в тылу врага и имеете право вербовать в него преступников, как тут сказано, «хотя бы и прямо из-под виселицы». Но здесь не сказано, что это могут быть люди, обвиняемые в государственной измене и сотрудничестве с врагом!

— Но ведь не сказано и обратное. Не запрещено — значит разрешено.

— Формально так, сэр. — Из того, что какой-то там тюремщик обращается к наследнику гондорского престола просто «сэр», а не «Ваше Высочество», Тангорн заключил: дела принца совсем плохи. — Но это же очевидный всякому недосмотр! В конце концов, на мне лежит ответственность... время военное... безопасность Отчизны... —Тут начальник несколько приободрился, отыскав наконец точку опоры. — Одним словом, я не могу разрешить — до письменного разъяснения свыше.

— О, разумеется, в годину испытаний мы не вправе слепо блюсти букву инструкции — следует поверять ее своим патриотическим чутьем... Вы ведь, я вижу, патриот?

— Так точно, сэр... то есть Ваше Высочество!! Рад, что вы верно поняли мои мотивы...

— А теперь слушай меня внимательно, тюремная крыса, — не меняя тона, продолжал принц. — Обрати внимание на четвертый пункт моих полномочий. Я могу не только принимать к себе добровольцами крепостных, преступников и прочая: я наделен правом насильственно мобилизовывать — именем короля — чиновников военизированных ведомств, к коим относится и твое. Так что я увезу отсюда либо этих двоих, либо тебя, и клянусь стрелами Оромэ — там, за Осгилиатом, у тебя будет вдоволь возможностей проявить свой патриотизм! Ну так как?..

Они обнялись, лишь когда стены тюрьмы скрылись в отдалении. Тангорну навсегда запомнилось, как он стоит посреди ночной улицы, опершись от накатившей вдруг слабости на плечо принца; глаза его закрыты, а на запрокинутое к небу лицо медленно оседает холодная морось, напитавшаяся городскими дымами... Жизнь и свобода — что еще, в сущности, нужно человеку? Фарамир, не теряя ни минуты, уверенно повел их темными, тонущими в грязи улицами Пеларгира к порту.

— Черт вас побери, парни, почему вы нарушили мой приказ — сидеть в Умбаре и не высовывать оттуда носа? И что это за история с вашим вызовом?

— Приказ до нас не дошел, а насчет вызова... мы думали, это ты нам все растолкуешь как член Королевского совета.

— Уже нет: Королевскому совету пораженцы ни к чему.

— Вот оно как... Послушай, а этот самый твой полк... Ты придумал все это специально, чтобы вытащить нас?

— Н-ну, скажем, не только для этого.

— А ты ведь здорово под ставился...

— Плевать. У меня сейчас восхитительный статус — «дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут», вот я и использую его на всю катушку.

У причала они отыскали небольшое суденышко: рядом, прямо на пирсе, кемарили, кутаясь в маскировочные плащи, двое странноватого вида солдат. Они приветствовали (явно неуставным образом) Фарамира, окинули оценивающими взглядами разведчиков и, не мешкая, принялись готовиться к отплытию — насколько мог судить Тангорн, весьма умело. «Что, принц, будем трогаться, не дожидаясь рассвета?» «Знаешь, то, что в приказе нет оговорки насчет государственных преступников, — и впрямь чистый недосмотр; ты как, хочешь проверить, быстро ли они спохватятся?»

Фарамир как в воду глядел. «Дополнение No 1 к Королевскому указу No 3014-227: О нераспространении амнистии преступникам, пожелавшим принять участие в обороне Отечества, на лиц, повинных в государственных преступлениях» прибыло в Пеларгир с нарочным на следующее утро: суденышко же принца к тому времени прошло почти полпути до пристаней Харлонда, где базировался формирующийся Итилиенский полк. Их, конечно, достали бы и там, но когда полицейские чины с ордером на арест появились в лагере итилиенцев, выяснилось, что разыскиваемые — какая жалость, буквально час назад! — отплыли в составе разведгруппы на тот берег Андуина; да, рейд будет долгим — может, месяц, а может, и больше; нет, группа работает в автономном режиме, связь с нею не предусмотрена: впрочем, вы можете сами отправиться за Осгилиат и поискать их там — за компанию с орками... Тогда — увы — ничем не могу помочь, прошу меня простить; сержант, проводите гостей — у них срочные дела в Минас-Тирите!

Верно говорят — «война все спишет»: спустя небольшое время о резидентах-"изменниках" просто-напросто позабыли — стало не до них. Всю войну Тангорн провел в Итилиене; сражался без особого энтузиазма, но храбро и умело, солдат берег всеми силами — так же, как когда-то берег агентов своей сети. Последнее, впрочем, было в их полку нормой: отношения между офицерами и нижними чинами у итилиенцев вообще весьма отличались от общепринятых. Вилланы, выслуживавшие вольную, и разбойники, отрабатывавшие свою амнистию, егеря, всю жизнь караулившие оленей в королевских лесах, и браконьеры, всю жизнь этих оленей промышлявшие, аристократы-авантюристы, водившие прежде дружбу с Боромиром, и аристократы-интеллектуалы из их былой, довоенной, компании — все они составили в итоге удивительный сплав, который нес на себе неизгладимую печать личности своего демиурга, капитана Фарамира. Нечего удивляться, что Арагорн приказал расформировать полк на следующий же день после Пеленнорской победы.

До Мордора Тангорн добрался уже сам по себе как частное лицо — убийцу тянуло на место преступления: битва у Кормалленских ворот была позади, и он застал только пир победителей на развалинах Барад-Дура. «Гляди, — приказывал он себе, — и не отворачивайся: любуйся на свою работу!..» А потом его случайно занесло в Тэшгол, как раз когда там шла «зачистка», — и струна лопнула... С той поры он он жил с твердым убеждением:

Высшие Силы даровали ему тогда вторую жизнь, но даровали ее не просто так, на халяву, а чтоб он смог искупить то зло, которое сотворил по недомыслию в жизни предыдущей, дотэшгольской. Чутье подсказало ему тогда примкнуть к Халаддину, но как убедиться, что выбор верен?.. И вдруг он с абсолютной, какой-то нездешней, ясностью понял: эта самая вторая жизнь дана ему не насовсем, а взаймы, и ее отберут назад, едва лишь он выполнит свою миссию. Да, именно так: не угадает (или сделает вид, что не угадал) — будет себе жить до глубокой старости, угадает — обретет искупление ценою жизни. У него есть лишь право на этот невеселый выбор, но это право — единственное, что отличает его от мертвецов Арагорна.

...Последняя мысль — об Арагорновых мертвецах — вернула Тангорна обратно из мира воспоминаний на предвечернюю набережную Трех звезд. Итак, мертвецы... Скорее всего никто и никогда не узнает, откуда они взялись (уж кто-кто, а эльфы умеют хранить свои секреты), но вот умбарские корабли, которые доставили этот кошмарный груз под стены Минас-Тирита, — дело совсем другое: у них есть владельцы и экипажи, приписные листы и страховые счета. Эльфийская агентура, несомненно, поработала и по этой части, пряча концы в воду (например, уже состряпана легенда, будто это был пиратский флот, пришедший грабить Пеларгир), но времени пока прошло не так уж много и кое-какие следы еще могут остаться незатертыми. Эти следы и приведут его к людям, нанимавшим корабли, а те, в свою очередь, — к неведомому пока Эландару: на более низком уровне начинать ту Игру, что они с Халаддином собрались предложить Лориену, просто бессмысленно.

Самое забавное, что помочь ему в этих поисках должен не кто-нибудь, а мордорская разведка, в контактах с которой их с Грагером облыжно обвиняли четыре года назад; ожидая казни в Пеларгирской тюрьме, он и представить себе не мог, что когда-нибудь и вправду будет сотрудничать с этими ребятами.