26 октября состоялся объединенный пленум ЦК и ЦКК РКП(б). Словно с опозданием реагируя на предложение Ленина о расширении состава ЦК до 50-100 членов, для участия в пленуме политбюро пригласило представителей от 10 крупнейших областных парторганизаций. 102 голосами против двух и при десяти воздержавшихся пленум принял резолюцию, в которой выступление Троцкого и 46 расценивалось «как шаг фракционно-раскольничьей политики», грозящей «нанести удар единству партии и создающей кризис партии».

Тем временем события в Германии не стали развиваться по плану, разработанному в Москве. Ни Берлин, ни Рур не поддержали Саксонию и Тюрингию. Лишь в Гамбурге 23 октября под руководством Э. Тельмана вспыхнуло восстание. Однако это выступление не было поддержано в других городах, и правительство приняло решительные меры для разгрома коммунистов. Сект, подписавший ранее с Радеком соглашение о сотрудничестве в военной области, сосредоточил всю исполнительную власть в своих руках, а затем решительно и беспощадно подавил революционное движение. 30 октября было разогнано саксонское правительство, а восстание в Гамбурге – разгромлено.

Революционное выступление в Германии вызвало ответную волну правых сил. За день до того срока, который был назначен в Москве для начала коммунистической революции, 8 ноября 1923 г. в Мюнхене лидер национал-социалистической партии Германии А. Гитлер провозгласил себя главой германского правительства, а Людендорфа, который 5 лет назад командовал наступлением немецких войск на Россию – главнокомандующим вооруженных сил Германии. Однако мятеж продержался недолго и Гитлер вместе с Людендорфом были арестованы. Троцкий, анализируя позже причины разгрома коммунистов, отметил недооценку ими «вооруженных сил врага», в том числе «фашистских отрядов» на первом этапе выступлений. В то же время Троцкий считал, что коммунисты Германии преувеличили силы противника после начала выступления и должны были действовать более решительно.

Германская революция, на которую так рассчитывал Троцкий, желавший побыстрее уйти от смет и калькуляций в вихрь событий мирового масштаба, не состоялась. Развитие событий в течение трех недель октября 1923 года свидетельствовало о том, что внешние и внутренние условия, которые первоначально благоприятствовали успеху Троцкого, резко ухудшились. Руководство РКП(б), которое рассматривалось многими в партии как группа растерянных лидеров, проявило инициативу и последовательность в наступлении на оппозицию.

В эти дни Троцкий неожиданно прекратил активную государственную деятельность на несколько месяцев. Дейчер писал: «Несчастное заболевание заставило его молчать. В конце октября во время воскресной охотничьей прогулки в болотистой местности за пределами Москвы Троцкий подхватил малярийную инфекцию и, страдая от лихорадки, был прикован к постели в течение этих решающих месяцев». В «Моей жизни» Троцкий писал: «Можно предвидеть революцию или войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на диких уток».

И все же болезнь Троцкого, временно исключившая его из политической жизни, возникла у него как нельзя кстати. Вряд ли стоит подозревать, что она была вымышленной от начала до конца, как это было у Джона Кеннеди накануне начала кубинского кризиса 1962 года, когда необходимость долгих совещаний с военными заставила его заявить своему пресс-атташе Пьеру Сэлинджеру: «Завтра и в последующие дни у меня будет катар верхних дыхательных путей и небольшая температура». Однако и в версии Троцкого, и Дейчера не все гладко. Обычно в Подмосковье к концу октября утиная охота завершается, так как утки улетают в теплые края. А заразиться малярией поздней осенью в Подмосковье даже в 20-е годы было практически невозможно, так как в конце октября комары, переносчики этой болезни, всегда исчезали с болот.

Несмотря на то что Троцкий в своем письме к членам партии от 8 декабря 1923 года выразил надежду, что ему «удастся вскоре справиться с малярией», такую самооценку его заболевания не подтвердило мнение врачей, консилиум которых состоялся 21 декабря. Нарком здравоохранения Семашко и пять врачей Лечсанупра Кремля пришли к выводу, что у Троцкого не малярия, а инфлюэнца, катар верхних дыхательных путей, повышенная температура (не выше 38°), потеря веса, утрата аппетита и снижение трудоспособности.

Врачи рекомендовали освободить Троцкого от работы и изменить климатические условия по крайней мере на два месяца. Этот диагноз был опубликован в «Правде» 8 января 1923 года.

Хотя диагноз, который поставил себе Троцкий, был неверным, он не симулировал болезнь. Очевидно, что острые события осени 1923 года стали для него непереносимым стрессом, который, как это было обычно для него, вызвал затяжную болезненную реакцию всего организма.

В то же время, не исключая того, что Троцкий не мог долго избавиться от болезненного состояния, следует учесть, что сознание своего общественного долга, как правило, заставляет государственного деятеля преодолевать недомогание. История дает немало примеров того, как ответственные руководители проявляли физическую выдержку в период наибольшей потребности в них. Тяжелая простуда не помешала Сталину осуществлять руководство страной в октябрьские дни 1941 года. Однако многие историки проявили снисхождение к простуде Троцкого и не допускали и мысли о том, чтобы он мог включиться в активную работу, не перестав чихать и кашлять.

Скорее всего, как и для персонажа пьесы В. Вампилова, утиная охота и ее последствия стали для Троцкого удобным предлогом для его бегства от сложных проблем жизни, прикрытием своего банкротства. Провал германской революции сделал неудобным для Троцкого обстановку, в которой он мог прийти к власти, и теперь поход оппозиции, которую он возглавил, был обречен на провал. Поэтому Троцкому было выгодно отмежеваться от оппозиции. Многие, в том числе М.Н. Покровский и неизвестный автор письма к И. Британу, возмущались неблагородным поведением Троцкого по отношению к тем сорока шести, к которым он так и не удосужился выйти, чтобы встать во главе их, спрятавшись в кремлевской спальне и наблюдая за их разгромом. Троцкий писал: «Я прохворал дискуссию 1923 г. против «троцкизма». Болезнь помогла ему избежать публичного отречения от оппозиции и тем самым «сохранить лицо» Троцкого в ее глазах, хотя это воздержание лишь усиливало недоверие к нему со стороны большинства политбюро.

Сталин ставил вопрос ребром: «За кого же, в конце концов, стоит Троцкий, – за ЦК или за оппозицию?» Сталин имел веские основания высказать неверие в то, что болезнь Троцкого достаточно серьезна, чтобы приковать его к постели: «Говорят, что Троцкий серьезно болен. Допустим, что он серьезно болен. Но за время своей болезни он написал три статьи и четыре новые главы сегодня вышедшей его брошюры. Разве не ясно, что Троцкий имеет полную возможность написать в удовлетворение запрашивающих его организаций две строчки о том, что он – за оппозицию или против оппозиции?»

В ответ на популистские требования оппозиции руководство партии решило пойти на широкую дискуссию, в ходе которой были подняты самые злободневные вопросы политической жизни страны. Эта дискуссия приняла острый характер. На стороне Троцкого и «сорока шести» были многие молодые члены партии, вступившие после 1917 года, то есть после присоединения Троцкого к большевикам, а потому не знавшие всей истории борьбы их лидера с Лениным. Особо активную поддержку Троцкий получал в высших учебных заведениях. Студенты живо откликнулись на требования оппозиции расширения внутрипартийной демократии, перетряхивания высших кадров власти.

Когда А.И. Микоян прибыл в Москву в конце ноября 1923 года, он «первый же день по приезде… провел на собраниях в Московском университете, куда мне посоветовали сходить, чтобы окунуться в атмосферу… дискуссии. С утра до позднего вечера, с небольшим перерывом, там происходили очень шумные и бурные, иногда беспорядочные выступления… Сторонников ЦК среди выступавших было очень мало, и большинство выступало не на высоком уровне. Нападки же на линию партии были весьма резки».

Члены партии с дореволюционным стажем составляли лишь 12% членов РКП(б). Многие ветераны-большевики активно выступали в партийных организациях с суровой критикой Троцкого. Как замечал Микоян, они подчеркивали, что «большинство рабочих собраний, коммунистов выступают против оппозиции, за ЦК. В вузовских же ячейках, пользуясь политической неподготовленностью молодежи, оппозиция добивается успеха. Ораторы от оппозиции, возражая, говорили, что рабочие-де голосуют за ЦК в страхе, что если они будут голосовать против ЦК, то их уволят с работы. Но революционному студенчеству нечего бояться голосовать за оппозицию».

В острую дискуссию включились и члены политбюро. Выступая в ходе дискуссии 2 декабря 1923 года, Сталин признавал закономерность требований о демократизации жизни партии. В то же время он видел «демократизацию» партию прежде всего в ее открытости к рабочим массам страны. Поэтому он призывал «отрешиться от излишнего формализма, который проявляют иногда наши организации на местах при приеме в члены партии товарищей из рабочих». Он настаивал на том, чтобы условия приема в партию новых членов из рабочего класса были смягчены.

7 декабря 1923 года было опубликовано решение политбюро ЦК и президиума ЦКК «О партстроительстве», принятое 5 декабря. В нем признавалось необходимым принять меры по демократизации партийной жизни, но в то же время отвергались попытки под этим предлогом сменить партийное руководство. Троцкий поддержал эту резолюцию, и она была принята единогласно.

Однако позиция Троцкого была изменой по отношению к его собственным сторонникам. Поэтому он решил дать им понять, что его голосование за резолюцию руководства партии – это лишь политический маневр. На следующий же день после опубликования резолюции «тяжело больной» Троцкий вдруг объявил себя достаточно здоровым для того, чтобы лично выступить на одном из районных собраний в Москве. Он зачитал свое «Письмо к партийным совещаниям», озаглавленное «Новый курс». Письмо было, по сути, направлено против политбюро.

Письмо Троцкого призывало к борьбе за демократию, против бюрократизма, за обновление стиля партийной работы. Главной объявлялась «опасность консервативно-бюрократической фракционности». Замена «консервативно настроенных товарищей, склонных переоценивать роль аппарата», должна была обеспечить исправление стиля работы. Троцкий призывал: «Вывод только один: нарыв надо вскрыть и дезинфицировать, а кроме того, и это еще важнее, надо открыть окно, дабы свежий воздух мог лучше окислять кровь».

Альтернативой «партийному бюрократизму» объявлялось «постоянное взаимодействие старшего поколения с младшим, в рамках партийной демократии». Увидев, что его главной опорой являются молодые члены партии, Троцкий в своем письме бросил фразу, ставшую крылатой: «Молодежь – вернейший барометр партии – резче всего реагирует на партийный бюрократизм».

Хотя лозунги Троцкого получили широкую поддержку в студенческой среде, наиболее мощной силой в движении «Сорока шести и одного» являлась армия, руководство которой Троцкий упорно не выпускал из рук. В конце декабря 1923 года начальник Политуправления Красной Армии В.А. Антонов-Овсеенко дал указание о проведении конференции коммунистических ячеек высших военно-учебных заведений и направил в армейские организации циркуляр № 200, в котором предписывал изменить систему партийно-политических органов Красной Армии на основе положений «Нового курса». В ответ на требование политбюро отозвать этот документ Антонов-Овсеенко направил 27 декабря письмо с угрозами в адрес партийного руководства. 28 и 29 декабря Троцкий опубликовал в «Правде» материалы с пропагандой своей интерпретации «Нового курса». В эти дни Антонов-Овсеенко заявлял, что бойцы Красной Армии «как один» выступят за Троцкого. От этих заявлений и действий веяло угрозой военного переворота.

Зиновьев, который весной 1921 года сделал немало для того, чтобы события в Кронштадте приняли острую и драматичную форму, и тем самым повлиял на ход внутрипартийной борьбы, и на сей раз предлагал пойти на крайние меры, требуя арестовать Троцкого. Хотя это предложение было отвергнуто, лидеры партии приняли действенные меры для отстранения от власти наиболее энергичных сторонников Троцкого в руководстве Красной Армии. По решению оргбюро ЦК циркуляр Политуправления был отменен, Антонов-Овсеенко снят с занимаемой должности, а на его место 12 января был назначен А.С. Бубнов, который к этому времени отошел от поддержки «платформы 46». За день до этого, 11 января, в отставку был отправлен заместитель Предреввоенсовета с октября 1918 года Эфраим Склянский.

Тем временем политическая кампания против оппозиции охватила все парторганизации. Члены ЦК выступали в различных городах страны с осуждением «платформы 46» и позиции Троцкого. После того как письмо Троцкого «Новый курс» стало достоянием гласности, члены Политбюро решили, что более скрывать разногласия внутри руководства не имеет смысла. В статье «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письмах Троцкого», опубликованной в «Правде» 15 декабря, Сталин объяснял цель письма Троцкого: «дипломатически поддержать оппозицию в ее борьбе с ЦК партии, под видом защиты резолюции ЦК… Троцкий состоит в блоке с демократическими централистами и частью «левых» коммунистов – в этом политический смысл выступления Троцкого».

Полемические бои шли под знаком явного перевеса над оппозиционерами. XIII партконференция констатировала полную победу над оппозицией в ходе двухмесячной дискуссии. В то же время в своем докладе Сталин косвенным образом признал, что даже без открытого участия Троцкого в полемике на стороне оппозиции многие парторганизации выражали ему поддержку. Как это часто бывает в ходе массовой и назойливой кампании осуждения, направленной против одного человека, люди готовы защитить «травимого» часто из чувства солидарности с одиночкой, особенно если он окружен ореолом былой славы и имеет репутацию борца за правду. Сталин упомянул, что ряд парторганизаций добавляли к резолюциям одобрения Политбюро «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого». Отвечая на эти «хвостики», Сталин заявил: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь». Конференция подавляющим большинством голосов приняла резолюции, которые поддерживали курс Политбюро.

Одновременно было принято решение пополнить ряды РКП(б) не менее 100 тысячами представителей рабочего класса и закрыть прием в партию выходцам из непролетарских слоев населения. Прием в партию 240 тысяч рабочих с 15 февраля по 1 октября 1924 года в ходе «ленинского призыва» изменил социальный состав партии. Процент рабочих увеличился с 44 до 60. Соответственно уменьшилась доля «непролетарских элементов».

Позже Троцкий, отмечая утрату своей популярности в рядах партии после начала «ленинского призыва», утверждал, что новые члены партии были заражены антисемитизмом. Это объяснение широко распространено, а американские историки М. Фейнсод и Д. Хаф даже утверждали, что национальность Троцкого «стала особенно большим препятствием для него, когда сотни тысяч рабочих вступили в партию». Может создаться впечатление, что в 1924 году в ВКП(б) принимали участников еврейских погромов, а в числе инициаторов «ленинского призыва» были не Зиновьев и Каменев, а Гитлер и Штрейхер.

В то же время нет сомнения в том, что прием новых членов из рабочего класса и меры против приема выходцев из непролетарских слоев населения означали ослабление позиций тех лиц еврейской национальности, которые были далеки от большевизма до октября 1917 года, но присоединились к правящей партии в период «забастовки чиновников» или восприняв пребывание Троцкого у власти как торжество иудаизма. Те, кто видел в правящей коммунистической партии победу «красного иудаизма», рассматривали Троцкого не как пролетарского, а как национального вождя и поэтому особенно рьяно защищали его в ходе дискуссии. В то же время многие из активных противников троцкизма были лица еврейской национальности, а поэтому говорить о том, что истинной подоплекой дискуссии был еврейский вопрос – нелепо.

Но главная угроза Троцкому в приеме новых членов партии состояла в том, что он давно был оторван от рабочего класса страны, был чужд его чаяниям, презирал культуру народа. Вступление же в партию тех, кто до сих пор был занят активной созидательной работой, приближало РКП(б) к наиболее активной, динамичной части народа, создавало в ней иммунитет от авантюристических планов мировой революции во имя Соединенных Штатов Европы, которые были главными для Троцкого.

Троцкого не было на заседаниях конференции, а 18 января, выполняя советы врачей, он отправился в Грузию. Троцкий находился в Тбилиси, когда он получил сообщение о смерти Ленина. В своем неучастии в похоронах он позже обвинил Сталина, утверждая, что тот ему якобы телеграфировал о том, что похороны Ленина состоятся через день после его кончины. Документально это не подтверждено. В любом случае Троцкий мог направиться в Москву, чтобы, хоть и с опозданием, присоединиться к выражению всеобщей скорби по поводу смерти Ленина.

Как вспоминал Микоян, «еще в 1923 г. начали летать самолеты гражданской авиации. Тогда у нас работала также германская воздушная компания «Люфтганза». В частности, ее самолеты были в Ростове». По мнению Микояна, Троцкий «мог бы использовать и военный самолет для такого экстренного случая – долететь на нем до Ростова или Харькова, а оттуда поездом – и успеть». Отказ Троцкого сделать все возможное для вылета в Москву показался Микояну «возмутительным, характеризующим его личность с самой отрицательной стороны». Даже сыновья Троцкого в письмах в Сухуми выражали свое недоумение его решением.

Троцкий все еще отдыхал в Сухуми, когда ему сообщили, что вместо Э.М. Склянского заместителем предреввоенсовета назначен М.В. Фрунзе. Это назначение свидетельствовало о том, что Реввоенсовет выходил из-под монопольной власти Троцкого. На юге же Троцкий узнал о назначении А.И. Рыкова председателем совнаркома. Он мог поразмыслить о том, что, если бы он в свое время проявил больше смирения и согласился стать первым заместителем Ленина, его теперь могли почти автоматически поставить во главе совнаркома.

Вероятно, в нежелании Троцкого спешить в Москву был свой резон. Для «триумвирата» он мог считаться поверженной фигурой. Опыт интриг мог ему подсказать, что после смерти Ленина внутри политбюро могут начаться конфликты, а ему следует терпеливо ждать неизбежного столкновения в руководстве. Троцкий был прав в принципе, но ошибся в данном конкретном случае: члены политбюро, закаленные трехлетней борьбой против Троцкого, проявляли сплоченность и готовность к продолжению атак на предреввоеносовета.

Оценивая XIII съезд партии, открывшийся 23 мая 1924 года, Дейчер заявлял, что он превратился в «оргию проклятий» в адрес Троцкого. «Лишь один раз, – пишет историк, – Троцкий защитил себя. Он говорил спокойно и убедительно, в его подтексте звучало обреченное признание поражения». Это звучит красиво, но это неточное описание хода съезда. Вплоть до «единственного» выступления Троцкого никто из делегатов не говорил о нем ни слова, если не считать упоминания его фамилии во время выдвижения его кандидатуры в президиум съезда.

Но уже в отчете ЦК партии, который сделал Г.Е. Зиновьев, была дана резкая оценка той борьбе, в которой Троцкий принимал участие, хотя его фамилия и не была произнесена. По сути, Зиновьев оценил выступление оппозиции как беспрецедентную угрозу переворота. После открытия прений по докладам вторым выступил Троцкий. Признания ошибок от него не услышали. Его речь, которую Угланов назвал «парламентской», была предельно осторожной по форме. На протяжении почти всей речи Троцкий старался избегать обычных для него эмоциональных фейерверков. Характер выступления Троцкого отвечал его тактическим целям, направленным на то, чтобы удержать руководящее положение в партии и стране и одновременно сохранить свой авторитет в глазах оппозиции. Отвергая обвинения в мелкобуржуазном уклоне, Троцкий ограничивался тем, что осторожно называл их «преувеличенными». Троцкий утверждал, что его действия не были направлены на изменение состава ЦК, а лишь на развитие внутрипартийной демократии в духе резолюции 5 декабря 1923 года.

В то же время Троцкий категорически отказался сделать то, чего от него требовал Зиновьев: недвусмысленного признания ошибочности своей позиции. Отвечая Зиновьеву, Троцкий заявлял: «Я уже сказал, что перед лицом партии нет ничего легче, как сказать: вся эта критика, все заявления, предупреждения и протесты – все это было сплошной ошибкой… Если я, по мнению иных товарищей, напрасно сделал здесь те или другие напоминания… напрасно рисовал те или другие опасности, то я, со своей стороны, считаю, что я выполню только свой долг члена партии».

Выступление Троцкого вызвало крайнее раздражение у руководства партии и его сторонников, преобладавших на съезде. Не менее 15 ораторов выступили с осуждением его речи. Многие выступавшие выражали свое недовольство тем, что Троцкий не последовал предложению Зиновьева. Не поддержав Троцкого по существу, Н.К. Крупская в то же время выступила против того, чтобы от него требовали признания ошибок: «Зиновьев… бросил вызов оппозиции, призывал ее, чтобы она тут с трибуны признала свою неправоту. Психологически это невозможно… Я думаю, что ставить дело на такую почву и говорить: «скажи с трибуны, что ты не прав», – не следовало бы. Достаточно заявления оппозиции о желании совместной работы, а оно было в том, что говорил тов. Троцкий, сказавший, что он считает, что не должно быть ни фракций, ни группировок».

Однако критика Троцкого смягчалась постоянным напоминанием о его положении руководителя, что не подвергалось сомнению. Комментируя заявление Троцкого о готовности сражаться «на большевистской баррикаде», НА. Угланов заявлял: «Нам, тов. Троцкий, этого мало. Мы вас не рассматриваем как рядового стрелка, мы вас рассматриваем как командира, мы требуем от вас не только простого рядового участия на баррикадах, а требуем от вас командования, но умного командования и ясного приказа».

Хотя теперь от Троцкого спешили отмежеваться и те, кто недавно возвеличивал его сверх всякой меры, они напоминали, что низвержение Троцкого может дискредитировать и партию. Е.М. Ярославский обращал внимание и на то, что престиж Троцкого – это результат партийной пропаганды и он должен сознавать свою зависимость от этих усилий: «Мы создали авторитет тов. Троцкому и поэтому вправе требовать, чтобы он этот авторитет употребил на то, чтобы наша партия, сейчас нуждающаяся в наибольшем единстве, не подвергалась опасностям новых шатаний».

К этому времени произведения Троцкого издавались огромными тиражами, его портреты красовались в официальных учреждениях. Уже в конце 1920 года, как сообщал Г. Уэллс, в Москве появился английский скульптор, которому был заказан бюст Троцкого. И хотя бледным напоминанием о состоявшемся год назад параде восхвалений Троцкого прозвучало на XIII съезде приветствие съезду, в котором имя Троцкого было упомянуто лишь в названии предприятия («Фабрика тонких сукон имени тов. Троцкого»), это позволяло делегатам задуматься о том, сколько фабрик, заводов, улиц носит фамилию Предреввоенсовета. Данное обстоятельство заставляло руководителей не спешить с «отлучением» Троцкого.

На этой стороне вопроса особо остановился К. Ярославский: «Тов. Троцкий все-таки остается и останется в наших рядах, он остается в ЦК партии, у него остается авторитет, у него остается все, и если человек с авторитетом, с весом отчуждается, если он начинает вести отдельную линию, – это опасно для партии. Заблуждение, ошибка всякого другого не были бы опасны. Заблуждение Ярославского, заблуждение Иванова, Степанова не имеют никакого серьезного значения для всей партии. Когда же заблуждается и отчуждается тов. Троцкий, это приобретает совершенно другое значение». Это заявление означало, что кампания против Троцкого на съезде пока имела целью не изгнание его из политбюро, а его включение в деятельность руководства, но на условиях подчинения общему курсу.

В заключение съезда Троцкий был переизбран в ЦК, а затем и в политбюро, но он отдавал себе отчет в том, что его положение становится все более зависимым от воли остальных членов руководства партии и поэтому ненадежным. Звезда Троцкого опускалась не резко, а по обычной кривой падения лидеров, проходя через неизбежные стадии постепенного снижения их статуса, сужения круга полномочий, подмены реальной деятельности чисто ритуальной и постепенного подрыва авторитета.

Все лето 1924 года Троцкий выжидал обострения разногласий внутри политбюро, на которые он рассчитывал в своей борьбе за власть. Ему было известно, что еще летом 1923 года Зиновьев, Бухарин, Лашевич, Евдокимов, находясь на отдыхе в Кисловодске, провели во время прогулки по горам совещание в одной из горных пещер и приняли решение предложить Сталину оставить пост генерального секретаря, а вместо этого создать секретариат из трех лиц. Предлагалось ввести в секретариат Сталина, Троцкого, а также кого-либо из троих: Зиновьева, Каменева или Бухарина. Тогда и Сталин, и Троцкий отвергли это предложение. Сталин увидел в этом предложении попытку Зиновьева и его союзников избавиться от него.

Теперь Троцкий узнал, что отношения между Сталиным, с одной стороны, и Зиновьевым и Каменевым – с другой, опять обострились. 19 августа Сталин подал в отставку с поста генерального секретаря, а также попросил вывести его из политбюро и оргбюро. Он мотивировал это «невозможностью честной и искренней совместной политической работы» с Зиновьевым и Каменевым. Хотя отставка не была принята, Троцкий решил воспользоваться обострением разногласий в политбюро.

На сей раз он направил огонь критики на Зиновьева и Каменева. Памятуя о событиях осени 1923 года, он решил свалить поражение германской революции, помешавшее ему прийти к власти, на этих двух лидеров. Кроме того, Троцкий решил взять реванш за кампанию по его развенчанию в конце 1923 – начале 1924 годов, так как в ходе ее постоянно напоминалось молодым членам партии о его «небольшевизме» и меньшевизме. Дейчер был прав, замечая, что «молодежь была шокирована, узнав, что военный комиссар был меньшевиком или полуменьшевиком».

В связи с публикацией собрания его сочинений Троцкий написал вступительную статью к третьему тому под названием «Уроки Октября». Развивая те же темы, которые он поднял в брошюре «Новый курс», Троцкий постарался вспомнить все наиболее неприятные моменты в поведении своих политических соперников в течение 1917 года. При этом, хотя Троцкий и постарался отметить «ошибочную оборонческую» позицию Сталина в марте 1917 года, он не стал упоминать его по фамилии, ограничившись цитированием редакционных статей «Правды», издававшейся в то время под руководством Сталина. В отличие от своей брошюры «Новый курс», в которой Троцкий бросил тень на репутацию Бухарина, в «Уроках Октября» он не сказал ни слова о «левых коммунистах».

Зато Троцкий несколько раз упомянул о разногласиях между Лениным и Каменевым в апреле 1917 года по вопросу о характере революции, о поведении Каменева и Зиновьева в разгар подготовки Октябрьского восстания. Проводя аналогию с революционными событиями в Германии в октябре 1923 года, Троцкий подводил читателей к мысли о том, что если бы в ЦК возобладала линия Зиновьева и Каменева, то российскую революцию ждал такой же плачевный финал, как и германскую.

Использование Троцким исторической темы в политической борьбе открывало большие возможности для применения знакомых ему полемических методов. Отсутствие свидетельств о многих событиях, двусмысленность имеющихся документов, готовность наблюдателей за спором принять на веру произвольные интерпретации истории открывали ему возможности сочинить внешне убедительные версии о событиях прошлого и добиться значительного политического успеха в настоящем.

В то же время спор на тему «Кто был лучшим большевиком и ленинцем?» был чреват риском для Троцкого, так как при его углублении мог поставить и его самого в трудное положение. Позже Троцкий писал, что «когда разразилась так называемая литературная дискуссия (1924 г.), некоторые из ближайших в нашей группе товарищей высказывались в том смысле, что опубликование мною «Уроков Октября» было тактической ошибкой, так как дало возможность тогдашнему большинству развязать «литературную дискуссию».

Оппоненты Троцкого не только могли немало сказать по поводу истории партии, но они знали, как это сделать. Зиновьев выступил с целой серией лекций по партийной истории до февраля 1917 года, которые вскоре были опубликованы. Упомянув всего пять раз Троцкого на протяжении более 300 страниц и тем самым подчеркнув его малозначительность для истории партии, Зиновьев одновременно напомнил о его связях с меньшевиками и Парвусом, теории перманентной революции и Августовском блоке. Зиновьев объяснял: «В то время тов. Троцкий вел энергичную кампанию против нашей ленинградской «Правды». (Хотя Зиновьев имел в виду события 1912 года, тогда было принято называть города их современными названиями, даже когда речь шла о событиях до их переименования. Троцкий справедливо отмечал абсурдность такой практики: «Можно ли, например, сказать: Ленин был арестован в Ленинграде?… Еще менее возможно сказать: Петр I основал Ленинград».)

Многие статьи, посвященные дореволюционной деятельности Троцкого, которые в изобилии публиковались в печати в конце 1924 года, представляли собой вариации на темы, изложенные Зиновьевым. Однако критика Троцкого не ограничивалась анализом его деятельности до 1917 года. Большое внимание было уделено событиям вокруг Бреста и в ходе профсоюзной дискуссии.

Зиновьев и Каменев были не одиноки в своей кампании против Троцкого. К ней присоединились и те, кого не критиковал поименно автор «Уроков Октября»: И.В. Сталин, М.И. Калинин, А.И. Рыков, В.М. Молотов, Ф.Э. Дзержинский, Г.Я. Сокольников, Э.И. Квиринг, О.В. Куусинен и многие другие. Редактор «Правды» Н.И. Бухарин охотно опубликовал эти материалы. Впоследствии Троцкий правильно определил основное направление удара в ходе начатой кампании против него – показать, что он противопоставляет «ленинизму особую линию троцкизма».