Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Искушение ночи

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Джойс Лидия / Искушение ночи - Чтение (стр. 10)
Автор: Джойс Лидия
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


Он остановился и повернулся к ней лицом.

– Все это очень хорошо – разговаривать о прекрасных традициях и семейной истории, но я намерен сделать свой вклад в наследие предков, оставив несколько прибыльных поместий, а не список долгов. Времена меняются, Виктория. Пятьдесят лет назад герцоги и графы Англии были самыми могущественными людьми в мире. Теперь даже самого богатого аристократа лондонские бизнесмены могут купить несколько раз. – Он безрадостно улыбнулся. – Мы мстим им, игнорируя их сыновей в Гайд-парке и отказываясь приглашать их дочерей на наши чаепития и балы, но если хотите знать правду, мы немного боимся их, боимся, что скоро нас будут вычеркивать из их списков приглашенных. Дети Энни не будут признавать следующего герцога Рейберна, к его великому сожалению.

Виктория покачала головой. Щеки ее разрумянились, глаза ярко блестели.

– Возможно, это послужит компенсацией ткачам и кузнецам, о чьей судьбе вы так печетесь. Но все это представляется почти невероятным. Даже здесь, – она указала на чудовищные руины, – где, кажется, легче всего поверить в упадок нашего класса. – Она слегка улыбнулась. – Не важно, что могущественные находятся в упадке, они сохраняют память о могуществе, которое выше, чем самые фантастические достижения не могущественных.

– Значит, вы предрекаете нашим наследникам упадок и распад? – Он сухо рассмеялся. – Я предпочел бы забвение!

Они подошли к основанию башни, и Байрон остановился перед узкой трещиной в каменной стене.

– Здесь единственный путь внутрь с этого уровня. Деревянные лестницы, которые вели вверх от главного входа, давно разрушены.– В таком случае, – Виктория расправила плечи, пародируя храбрость, – позвольте мне прокладывать дорогу.

Она протиснулась через отверстие в стене и тут же замерла на месте.

– О! – воскликнула она, широко раскрыв глаза. Байрон заглянул ей через плечо. Хотя он бывал в этих развалинах много раз, однако что-то почти священное было в этом месте, отчего у него перехватило дыхание. Снаружи холм, овеваемый ветрами, был гол и сух, ледяная изморозь хлестала по старым стенам, упрямые травы стлались и пробивались даже на поле из упавших камней. Но внутри башни царила тишина. Они стояли на узком выступе, который обрывался вниз, где некогда были подвалы. Рубцы двух столетий – ступени распавшейся лестницы, разрушающиеся своды, которые некогда поддерживали деревянные полы, – выступали из стен причудливыми каменными углами. И везде, где была почва, росли кусты и травы, образуя странный висячий сад, который, казалось, окутывал это место колдовскими чарами.

Лицо Виктории озарилось озорной улыбкой, и она прыгнула на один из наклонных блоков.

– Это не опасно? – спросила она. Он посмотрел на нее.

– Нет, если только вы не собираетесь прыгать по нему таким вот образом, но когда я был здесь в последний раз, все казалось довольно прочным. Однако внизу, в подвале, лежит скелет овцы – своего рода напоминание о том, что следует соблюдать осторожность.

Виктория вскинула брови:– Я проворная, как коза, а не как овца, но я приму ваше предостережение к сведению.

Небольшой прыжок – и она оказалась на нижней ступеньке каменной лестницы, которая вилась вверх по стене.

Сердце Байрона сжалось при виде того, как она балансирует на краю, но в ее глазах был вызов, и он предпочел молчать, чтобы не провоцировать ее. Наблюдая за Викторией, Рейберн обнаружил, что она прекрасно чувствует себя среди этих развалин. Будто они сродни ей. Такие же дикие.

– Вы не присоединитесь ко мне? – спросила она, склонив голову набок.

– Как хотите, – пробормотал Рейберн, преодолев томительное ощущение тревоги. Он пошел за ней по скользким от дождя блокам.

Виктория продолжала подниматься по лестнице, однако пробовала ногой каждый блок, прежде чем ступить на него, и Рейберн немного успокоился, однако старался не отставать от нее, чтобы в случае необходимости подхватить.

Лестница становилась все более шаткой, в ней появились трещины. Виктория довольно долго стояла на месте, Байрон хотел сказать ей, чтобы спускалась, когда она расправила плечи и поднялась еще на две ступени, чтобы оказаться вровень с оконной щелью. Там она остановилась, любуясь пейзажем. Байрон видел, что лицо ее изменилось, обычная осмотрительная бесстрастность сменилась чем-то более нежным, почти восторженным. Приглушенный солнечный свет проникал в окно, освещая ее лицо. Точеный нос был слегка вздернут, губы приоткрыты, будто она пила ветер. Это было создание из фарфора и света, сверкающее жизненной силой, которую не могла удержать в себе плоть. Что бы ни случилось в оставшиеся три дня, подумал Байрон, он навсегда запомнит ее именно такой – неземное создание, застигнутое в момент беззащитности.

Солнце скрылось за облаками, и момент был нарушен. Байрон вздохнул. Ему бы следовало радоваться, потому что чем темнее, тем безопаснее для него, но он не мог подавить в себе легкое сожаление.

– Все это не похоже на холмистые фермерские земли, к которым я привыкла, но не менее красиво.

Байрон улыбнулся:

– Скоро вы начнете повторять сентиментальности известных поэтов, принадлежащих к Озерной школе, как их прозвали.

Виктория фыркнула:

– Вы слишком цинично оцениваете Братство прерафаэлитов, а я – Вордсворта и Колриджа. – Она бросила взгляд на ступени. – Очень хочется подняться еще выше, но я трусиха и боюсь рисковать своей шеей.

– Благоразумие не трусость.

Виктория бросила на Рейберна раздраженный взгляд.

– Пожалуй, мне лучше спуститься, – сказала она. – Больше здесь смотреть нечего. А то промокнем до нитки. Вот-вот развернутся хляби небесные.

Сойдя вниз, Рейберн протянул Виктории руку, и они прошли через пролом в стене. В этот момент хлынул ливень.– Однажды я уже промокла из-за вас! – воскликнула Виктория, высвободилась и бросилась в пристройку. Однако прежде чем добралась до навеса, рассмеялась, но не язвительно, по поводу тщетности попыток остаться сухой, – ее смех, казалось, исходил из самых недр земли.

Когда спустя некоторое время вошел Рейберн, Виктория стояла без шляпы и вешала плащ на колышек в балке крыши. С нее стекала вода, волосы растрепались, глаза блестели, щеки пылали.

– Как бы не разболеться, – произнесла Виктория. – Я вымокла до нитки. А мне скоро уезжать, неделя на исходе.

Байрон снял пальто и шляпу и повесил рядом с ее плащом.

– Вряд ли это случится, вы достаточно выносливы, – произнес он.

Виктория усмехнулась:

– Могли бы притвориться, что раскаиваетесь.

– Притворился бы, если бы не видел, как вы веселитесь.

Виктория действительно сконфузилась.

– Значит, вы слышали?

– Как колокольчик. Это было, мягко говоря, неожиданно. – Рейберн вопросительно посмотрел на нее.

Виктория долго молчала, потом стала медленно стягивать перчатки.

– Вы, видимо, решили, что я сумасшедшая, – сказала она.

– Отнюдь нет. – Он тоже снял перчатки и взял ее за руку. Его рука была холодна, а у нее просто ледяная. Рейберн нахмурился. – Где-то здесь должны быть дрова.

Виктория высвободила руку и огляделась.

– Вон там, – сказала она, кивком указав в угол, где стояла койка пастуха, и добавила: – Мне не хотелось бы лишать кого-то возможности согреться.

Байрон махнул рукой и подошел к койке, из-под которой виднелись дрова.

– Пастухи приходят в свои укрытия за несколько недель до начала отела, чтобы проверить запасы. Им вовсе не обязательно пользоваться этой пристройкой. Так что считайте это платой за аренду.

И он посмотрел на обугленное пятно кострища на полу, которое еще больше потемнело от дождя, проникавшего сквозь отверстие в крыше.

– У двери? – спросила Виктория.

Байрон кивнул, взял охапку валежника и отнес к двери, где расположил ветки по одну сторону порога. Затем вынул спички из кармана, и с третьей попытки огонь разгорелся. Скачущие шипящие языки огня двинулись от растопки к дровам, которые разгорелись ровным пламенем.

Ее взгляд скользнул на дверной проем, закрытый завесой дождя. Байрон расстелил одеяло, расставил посуду и еду, которую привез для пикника.

Виктория вздохнула:

– Вам никогда не хочется улететь, парить в воздухе?..

Он вспомнил усмешку на лице Летиции, когда та, сидя в своей гостиной, оскорбляла его; охваченный безумным порывом, он поскакал на север в Йоркшир, затем отправился в Лондон прожигать жизнь после помолвки Шарлотты с Уиллом Уитфордом, а еще раньше в отчаянии принял решение никогда больше не раскрывать своих чувств перед другими, после того как Уилл был потрясен до ужаса, до отвращения.

Однако Виктория имела в виду не смятение, негодование и отчаяние. Он вспомнил свое детство, дни, проведенные в затененных комнатах, где за толстыми бархатными занавесями был целый мир света, который он мог видеть лишь изредка, когда наставники и няньки стояли к нему спиной. Он вспомнил, как украдкой впивался взглядом в синее небо и изумрудные лужайки, а на следующий день страдал от лихорадки и боли. Как служанки в детской клохтали над ним, удивляясь, что он умудрился обжечься. Как мог бы он объяснить, что лужайки и парк словно взывали к какой-то задыхающейся части его сердца? Как мог бы он сказать им, что поменялся бы местами с придурковатым сыном садовника, лишь бы иметь возможность бегать босиком, с непокрытой головой по траве, чтобы солнце целовало его лицо...

Он устремил взгляд на дождь, на окутанное тучами небо чуть светлее сумеречного. Это его мир – часы, когда солнце закрыто бурей, мгновения зимних рассветов и закатов, когда свет слаб и немощен. Ни к чему жаждать солнца, как тот глупый мальчик. Но какая-то его часть все еще жаждала.

Видя, что Рейберн мучительно размышляет, Виктория не сводила с него глаз. Лицо у нее было напряженное, она как будто ждала, что он отмахнется от нее, но под напряжением проскальзывали сочувствие и понимание.

– Кажется, я догадываюсь, о чем вы говорите, – произнес наконец Рейберн.


Дождь пошел на убыль и теперь моросил. Сквозь дверной проем Виктория видела местность ниже холма, где несколько мокрых овец сгрудились на поле, а дым из труб закручивался изящными струйками и снова прижимался к земле. Прохладный воздух был так влажен, что его почти можно было пить, и Виктория подумала, что на вкус он сладкий и коричневого цвета, как та земля, которой он пахнет.

– Что вы будете делать, Виктория?

Виктория очнулась, внезапно разбуженная звуком голоса Рейберна. Она хотела притвориться, будто не поняла, о чем речь, но подумала, что это бессмысленно.

– Когда вернусь домой? Буду принимать каждый день таким, каков он есть. Что еще мне остается? Вы упрекали меня в том, что я лгу сама себе. Но как я могу строить планы, если сама не знаю, чего хочу?

– Разумно.

Виктория обернулась, чтобы взглянуть на него, подхлестываемая тем же ощущением преграды, расстояния между ними, которое преследовало ее с самого приезда в Рейберн-Корт.

– А вы... чего хотите вы?

Байрон невесело улыбнулся из сумрака у дверей, куда он отошел, когда дождь стал стихать. Его волосы высохли и превратились в беспорядочные пряди, придавая его грубой внешности нечто роковое.– Я герцог Рейберн. Чего я могу желать? Виктория усмехнулась:

– Достроить Дауджер-Хаус. Сделать Рейберн-Корт пригодным для жилья, а земли – приносящими доход. Жениться – пусть не на Легации. Иметь наследника, вы ведь детскую не просто так построили. Вы хотите счастья, как и все люди.

Лицо его помрачнело.

– А вы не считаете меня счастливым?

Слова эти прозвучали спокойно, но в них содержалось угрожающее напряжение, которое два дня назад заставило бы Викторию переменить тему. Но теперь – нет. Она не отвела глаз, когда он на нее посмотрел.

– Нет. Я не считаю вас счастливым. Вы страдающий, одинокий человек, и чем больше пытаетесь скрыть это, тем больше предаете себя самого. Вы признаете, что стали строить Дауджер-Хаус для себя, а не для Летиции. Это как воплощение вашей мечты. Но никто не поверит, что вы имеете к этому какое-либо отношение, поскольку вы очень умело скрываете свои чувства от окружающих. Вы упрекаете меня в том, что я ограбила саму себя, но в этом смысле мне не сравниться с вами.

Она в волнении поднялась.

– Вы слышали мою историю. Но свою храните глубоко в сердце. Вот уже три дня вы задаете мне вопросы. Я отвечаю на них. И ничего! – Она покачала головой. – А на мой единственный вопрос вы так и не ответили. Не пожелали. Чего вы боитесь? Что сделал вам мир? Почему вы замкнулись в себе?

Рейберн порывисто встал, нависнув над ней. На лице его отразилась такая буря чувств, что Виктория невольно сжалась, но тут же выпрямилась и вздернула подбородок.

– На этот раз вы меня не запугаете и не заставите молчать.

Она встретила его яростный взгляд не дрогнув, его ореховые глаза впивались, горя, в ее глаза. На скулах заиграли желваки.

Рейберн повернулся к ней спиной и направился к лошадям.

– Дождь кончился, небо прояснилось. Пора ехать.

Виктория поняла, что потерпела поражение. Никакой власти она над герцогом не имеет. У нее есть только сделка, лист бумаги. Рейберн выведал ее тайны, вошел к ней в доверие, а когда она попросила дать ей хоть малую толику того, что дала ему, ничего не получила. Для него их неделя всего лишь развлечение.

Дура! Как она могла поверить ему? Надо было повернуться спиной к герцогу, когда он предложил ей эту смехотворную сделку. Покинуть Рейберн-Корт не оглядываясь.

«А почему не теперь?» – вдруг подумала Виктория. Почему она не может уехать, когда ей заблагорассудится? Она не станет жить так, как раньше. Зачем же ей оставаться здесь? Она едва не рассмеялась от охватившего ее чувства свободы. Пусть брат сам разбирается с герцогом. Она уедет на следующей почтовой карете. От этой мысли ей стало тошно. Закружилась голова. Сердце болезненно сжалось.

«Еще один шанс, – сказала она себе. – Я должна дать ему еще один шанс».

– Я задам вам последний вопрос. – Голос у Виктории предательски дрогнул. – Байрон Стратфорд, почему вы прячетесь от солнца?

Рейберн окаменел. Виктория не сводила с него глаз. Наконец он повернулся. Никогда еще она не видела такого холодного света в его глазах, такой жесткости у рта.

– Вы знаете, что не имеете права спрашивать меня об этом, – процедил он сквозь зубы.

– Знаю. – Виктории показалось, что она подошла к самому краю пропасти. Еще шаг – и сорвется вниз. – Вы тоже не вправе задавать мне вопросы. Однако я доверилась вам. Пройдет неделя, и все это не будет иметь никакого значения.

Собственный голос показался Виктории чужим.

– Как и вы, я волен выбирать, отвечать или нет. Вы предпочли отвечать; это ваше дело. Я предпочитаю молчать.

– Тогда не будет никакой недели!

Виктория быстро прошла мимо Рейберна, выхватила у него поводья своей лошади и потянула ее за собой. В ушах у Виктории звенело. Дыхание рвалось из легких, ей все еще казалось, что она тонет. Проходя мимо колышков, на которых висела их одежда, она сорвала широкополую шляпу Рейберна.

– Оставайтесь здесь. Скрывайтесь в сумраке, пока не настанет ночь. Но не смейте идти за мной.

Герцог шагнул к ней, но она уже взлетела в седло и пустила лошадь галопом. Рейберн выбежал наружу и окликнул ее.

Нет, она ни за что не обернется.

Глава 16

– Черт бы вас побрал, Виктория! – крикнул Байрон.

Виктория только пригнулась в седле и поскакала с сумасшедшей скоростью. Его черная шляпа свисала с ее руки, как раненая птица. Байрон вернулся за своей лошадью, натянул перчатки и взлетел в седло, бросив взгляд на появившееся солнце, прежде чем пустить Аполлонию в погоню. Поскольку Виктория немного обогнала его, он вряд ли настигнет ее прежде, чем она доберется до леса. Но он обречен, если будет сидеть в сарае, пока она скачет прочь из его жизни. Она не уедет, пока он не будет готов к тому, чтобы она уехала, и лишь после того, как скажет ей прощальные слова.

Наверное, она услышала сзади стук копыт, потому что ударила хлыстом коня по боку, и тот прибавила скорости. Байрон, стиснув зубы, последовал за ней.

Внезапно жеребец скользнул в сторону и бросился вниз по склону, его шляпа выпала из рук Виктории. Жеребец заржал, копыта заскользили по мокрому камню. Одна нога застряла, и он упал на бок, подмяв под себя всадницу. Даже издали Байрон видел, что тело Виктории вдруг обмякло. Он выкрикнул еще одно ругательство, на этот раз в нем звучал страх, и помчался вниз по насыпи за ними.

Прежде чем он подъехал, конь поднялся на ноги. Нога Виктории застряла в стремени, и ее потащило по земле, однако конь встряхнулся, и нога высвободилась. Принцесса, вращая глазами, поскакал прочь от того места, где лежала распростертая всадница.

– Только не это! – проскрежетал Байрон, останавливая Аполлонию, но было поздно. Гнедой фыркнул, взмахнул хвостом и убежал в Рейберн-Корт.

– Черт! – пробормотал герцог и добавил: – И все его присные.

Он соскочил с кобылы, бросил поводья, надеясь, что Аполлония останется на месте, несмотря на дезертирство Принцессы, и прошел, скользя, вниз по склону насыпи туда, где лежала Виктория.

К его великому облегчению, она уже сидела, держась за лодыжку.

– С вами все хорошо? – спросил Рейберн.

Взгляд, который Виктория бросила на него, свидетельствовал о том, что случившееся не изменило ее настроения.

– Заживет. – В ее голосе было еще больше жесткости, чем во взгляде.

Господи, ведь он мог потерять ее. Он прогнал эту мысль.

– Принцесса убежал. Разрешите мне помочь вам сесть на Аполлонию. – Он подставил ей плечо.

– Оставьте меня! – В голосе ее звучала ярость. Виктория встала на колени, потом медленно поднялась, с трудом сдерживая стон.

– Миледи, не глупите. Вы едва можете стоять, не говоря уже о том, чтобы подняться наверх.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи, – бросила Виктория, но тут нога у нее подвернулась, и, закричав, она стала падать, цепляясь за папоротник. Байрон подхватил ее.

– Позвольте, я помогу вам подняться...

– Нет! – Она рывком поднялась и сделала еще один нетвердый шаг.

Терпение Байрона лопнуло.

– Виктория, хватит ребячиться! – Он схватил ее за локоть, чтобы не дать ей упасть, но она повернулась и ударила его.

– Не прикасайтесь ко мне!

Удар пришелся ему в грудь, Виктория высвободила локоть, отставила ногу назад, чтобы опереться, однако нога подвернулась, и Виктория покатилась вниз по склону.

Она ударилась о землю, но сила инерции заставила ее скользить, перекатываться, катиться вниз по склону все быстрее. Байрон бросился за ней. Дюжина ярдов, две дюжины – валун стоял у нее на пути, и Байрон ничего не мог сделать. Она ударилась о камень бедром, потом головой. Байрон пополз к ней.

– Проклятая гордость и дурость! – взревел он, охваченный страхом и яростью, и попытался нащупать пульс.

Рейберн отодвинул ее от валуна, и рука его наткнулась на что-то теплое и липкое. Кровь. Он отвел в сторону волосы и обнаружил вмятину со вспухшим узлом, образовавшимся вокруг. Слава Богу! Он бросил взгляд назад, на гостеприимное пастушеское убежище. Он сможет держать Викторию там, пока их не обнаружат.

Правда, воды у них нет, только немного вина, оставшегося от пикника. Кроме того, Виктория может умереть, не получив надлежащей помощи. Нести ее в Рейберн-Корт рискованно, но туда по крайней мере можно вызвать врача.

Он вынес ее наверх и перекинул через плечо, словно мешок с мукой. Под ногами у него валялась смешная пародия на цилиндр; его шляпы нигде не было видно. Учитывая скорость падения Принцессы и крутизну склона, шляпа могла оказаться где угодно. Он посмотрел на солнце, проглядывающее сквозь облака, и ему показалось, что он уже чувствует, как оно обжигает его тело.

– Господи! – вырвалось у него, но помочь делу было нельзя. Викторию нужно доставить в Рейберн-Корт как можно быстрее, и значит, шляпы у него не будет. Тут он вспомнил об одеяле, которое миссис Пибоди дала ему для пикника, оно осталось в каменном сарае. Сначала нужно вынести Викторию на дорогу. А потом сходить за одеялом.

Рейберн с трудом поднялся наверх, на насыпь, где терпеливо ждала Аполлония. Сапогам почти не на что было опереться в грязи, каждый шаг давался с трудом. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он снова оказался на дороге, ловя ртом воздух и щурясь на солнце. Рейберн опустил Викторию на землю. Она по-прежнему была без сознания. Оставив ее, Рейберн помчался в пастушеский сарай, схватил одеяло и бегом вернулся обратно.

Аполлония испуганно отпрянула, когда он попытался положить Викторию поперек седла, и пришлось потратить драгоценное время, чтобы успокоить кобылу. Ему удалось усесться позади Виктории со второй попытки, потом он усадил ее так, что она оказалась верхом на загривке лошади, а лицо ее было прижато к его груди. Одеяло очень мешало. Одной рукой обнимая талию Виктории, а другой держа поводья и одеяло, Рейберн пустил Аполлонию быстрым шагом, не решаясь пустить рысью, при которой больше трясет.

– Господь да сохранит нас от женского упрямства, – пробормотал Байрон, но грудь его сжимал страх, а не злость.

Солнце жгло немилосердно. Даже при поднятом воротнике и с головой, засунутой под одеяло, Рейберн ощущал, как оно обжигает щеки. Сколько времени он уже пробыл на солнце? Пять минут? Десять? При такой скорости понадобится два часа, чтобы добраться до спасительного Рейберн-Корта. Он подавил внезапное желание пустить Аполлонию в галоп. Когда они доберутся до ровной дороги, сказал он себе. Хотя солнце и сушило булыжники насыпи, на ней оставалось слишком много луж и скользких мест, чтобы гнать во всю прыть. Если Аполлония споткнется, он не уверен, что сумеет удержать Викторию, и тогда она перелетит через голову лошади. До конца насыпи оставалось совсем немного. Аполлония уже едва сдерживалась, ей не терпелось броситься вперед. Байрон коснулся каблуками ее боков, и она покрыла последнюю дюжину ярдов легким бегом. Байрон прижал Викторию к себе. Ее голова билась о его грудь при каждом шаге, и он уповал на то, что тряска не причинит ей слишком много вреда. По крайней мере они быстрее доберутся до дома. Лицо его горело, словно ужаленное тысячью пчел. Оставалось лишь надеяться, что боль не затуманит сознания.

Аполлония замедлила бег на опушке, и они проехали через спасительную тень леса более сдержанной рысью. Он с ужасом смотрел вперед, где кончалась лесная дорога.

Остальная часть пути превратилась в настоящий кошмар.

Пробираясь сквозь пылающую вечность, Рейберн наконец увидел громаду Рейберн-Корта на вершине голого холма, но ему показалось, что замок висит перед ним как лихорадочное видение, а сам он едет и едет и все никак не может приблизиться. Потом вдруг оказалось, что он обогнул замок и выехал на конюшенный двор. Сквозь дымку герцог увидел встревоженное лицо Эндрю, остановил Аполлонию и спешился, сняв с лошади Викторию.

– Найдите конюха, – произнес он задыхаясь. – Велите ему оседлать Добба и немедленно ехать в Уэдерли за доктором Мерриком. Потом поводите Аполлонию и пошлите кого-нибудь на поиски Принцессы. С леди Викторией произошел несчастный случай.

– Слушаю, ваша светлость, – проговорил лакей, но Байрон уже бежал прочь, поднялся по ступеням и вошел в благословенную тьму дома с Викторией на руках.


– Ваша светлость, идите, вам нужно заняться своим лицом, а мы позаботимся о миледи...

– Нет. – Байрон прервал миссис Пибоди на полуслове.

Викторию уложили на кровать в ее комнате, и домоправительница стала расстегивать на ней амазонку. Виктория по-прежнему не шевелилась, и узел в груди Байрона затягивался все туже. Лицо у него горело, и даже не взглянув в зеркало над умывальным тазом, когда подошел к нему, чтобы плеснуть на себя холодной воды, он знал по опыту, что выглядит оно так же ужасно, как и болит. А будет еще хуже. Давно он не обжигался так сильно, с того самого дня в детстве, который до сих пор снится ему в кошмарах.

– Ваша светлость, это ведь нехорошо, и с вашими ожогами... – снова заговорила миссис Пибоди.

Терпение Байрона лопнуло.

– Либо вы оставите меня в покое, либо я выгоню вас и сам займусь миледи.

Домоправительница открыла рот, потом закрыла и поджала губы.

Байрон усмехнулся и распахнул дверь в коридор.

– Где горячая вода? – крикнул он и захлопнул дверь, не дожидаясь ответа.

– Ваша светлость, на это требуется время... – забормотала было домоправительница, но, взглянув на герцога, осеклась. Горничная и домоправительница сняли с Виктории все, кроме белья. Она казалась такой хрупкой, такой холодной и бескровной, что Байрон с трудом подавил желание прижать ее к своему горячему телу, чтобы почувствовать, что она еще дышит, а значит, жива.

Байрон повернулся спиной к камину. Две кухонные служанки принесли ведра с горячей водой и поспешили уйти, стараясь не смотреть на герцога.

Рейберн нахмурился, наблюдая, как домоправительница стягивает остатки одежды с Виктории и смывает грязь и кровь с царапин и ранок, покрывающих ее тело. Руки у него болели почти так же сильно, как и лицо, а ведь это он должен был омывать ее раны, обложить ее горячими кирпичами и укрыть пуховым одеялом. Когда Энни приподняла голову Виктории, чтобы домоправительница могла вынуть шпильки из ее волос вокруг раны, Байрон шагнул к кровати и протянул руку, намереваясь сделать это сам.

Женщины подняли головы и прервали свое занятие. При всей своей озабоченности и тревоге Байрон не мог не заметить страх на лице Энни, когда та на него взглянула. Если Виктория сейчас очнется, появится ли и у нее на лице такое же выражение?

– Я... я сам это сделаю, – с трудом проговорил он. – И я посижу с миледи, пока не приедет врач. Вы свободны. – Голос его звучал хрипло.

– Конечно, ваша светлость. Мы будем ждать за дверью, на случай если вам что-нибудь понадобится.

Энни и миссис Пибоди ушли.

Байрон тяжело дышал. Он взял с ночного столика расческу, сел рядом с Викторией и стал пальцами прощупывать ее волосы, медленно, осторожно отыскивая и вытаскивая каждую шпильку, бережно откладывая их, словно это были самые ценные вещи в мире. Когда шпилек в волосах больше не осталось, Байрон стал их расчесывать, выбирая из них обломки веточек, папоротника и комочки грязи. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он добрался до кости и, отложив расческу, взял мягкую салфетку.

Когда наконец он промыл рану, Виктория застонала и пошевелилась. Лицо исказила гримаса боли.

– Это я, – хрипло сказал Байрон. Страх сжал ему горло. Вдруг Виктория, увидев его, содрогнется от отвращения?

Но Виктория по-прежнему не шевелилась.

Байрон сменил влажную подушку у нее под головой на сухую. Задул лампу, стоявшую у ее кровати, и сидел в темноте, держа в обеих руках ее руку.

Глава 17

Ощущение скорости, броска, внезапной сильной боли, пронзившей ее тело. Она выплыла из тумана навстречу усеянному красными пятнами свету по другую сторону век...

Откуда-то издалека до нее доносились голоса, похожие на щебет птиц. Сквозь них прорвался мужской голос:

– Раны головы – коварная штука, ваша светлость, и мне бы не хотелось рисковать своей репутацией, ставя прогноз, пока я не поговорю с пациенткой. Не думаю, что рана опасна. Головная боль в ближайшие дни пройдет. Лечение лодыжки займет больше времени. Однако перелом, похоже, чистый, и недель через шесть все будет в порядке. Лодыжку я перевязал и поднял, и это все, что можно для нее сделать теперь.

– Благодарю вас, доктор Меррик.

Этот голос был не похож на другие. Она хорошо его знала. Он и успокаивал ее и хлестал, словно хлыст. Виктория пыталась пробраться сквозь туман, но он снова затянул ее.

– Эти капли, миссис Пибоди, давайте больной каждые два часа. Одну каплю в чашку крепкого бульона, и вливайте ей в рот, если она сама не сможет пить.

Голоса сливались, сплетались, проваливаясь в яму.

Виктория боролась с беспамятством – секунды, часы, дни? Она не знала. Потом...

Красный свет, мерцание, ощущение скованности. Она с трудом подняла отяжелевшие веки. Красный свет уступил место желтому и ударил по затылку. Виктория застонала, свет закрыла тень.

– Тише, тише, милая. Все будет хорошо.

Она попыталась покачать головой, но ощутила острую боль. Голос был не тот, прохладная мягкая рука у нее на голове была не та. Рука, которая была ей нужна, была больше, грубее, а голос был тихим гулом, а не щебетанием.

– Где он? – Ее неподатливые губы с трудом произнесли эти слова. Она должна вспомнить что-то важное, прежде побега, прежде падения...

– Ну, ну, тише, – снова прочирикал голос. – Выпейте-ка вот это.

В рот ей влили теплую жидкость. Виктория машинально проглотила ее, потом еще и еще. А потом все вспомнила.

Она убежала. И он никогда не простит ее.


– Я вызвал вас для леди Виктории, – грубо сказал Байрон. – Мне медицина не может помочь.

Доктор Меррик нахмурился, глядя в лицо Байрона.

– Я могу сделать пластырь и дать вам кое-какие лекарства, чтобы смягчить лихорадку, ваша светлость, мне известны особенности такого состояния. Ваш дядя мне очень доверял.

– Что толку от ваших пластырей? Они обжигают.

Байрон сел, точнее, рухнул в кресло, стоявшее у письменного стола в конторе апартаментов Генри. Он был совершенно измотан, нестерпимо болело лицо. Едва перевалило за полночь, однако Байрон чувствовал себя так, словно вся усталость последних двух лет сосредоточилась в одном мгновении.

– Ладно, воспользуюсь вашим лекарством. В последнее время оно немного помогает.

– Конечно, – пробормотал врач и достал из сумки зеленую склянку с порошком. – Растворите чайную ложку в стакане воды или чая и пейте через каждые четыре часа. – Он поставил склянку на стол рядом с креслом Байрона. – На лицо кладите холодные компрессы, если не нравятся мои пластыри.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13