Герцог вдруг улыбнулся тому, что говорил ему его внук. Маленькая рука Гектора теребила бронзовую щеку деда, и Дейзи почувствовала зависть, а Этьен громко рассмеялся сказанному и поцеловал Гектора в мягкую розовую щечку.

Общество сразу же переключило свое внимание на ребенка. Это было более интересно, чем наблюдать за бесстрастным и толстым наследником трона. Ситуация была неординарная: вопервых, присутствие ребенка на такой церемонии, вовторых, громкий смех герцога и поцелуи Гектора — он мог себе позволить не следовать строгому этикету. Те, кто был знаком с Этьеном поближе, знали, что он всегда поступал так, как хотел, и больше всего на свете обожал собственного внука, а кто знал его совсем близко (разумеется, это были исключительно особы женского пола), прекрасно помнили, насколько легко ему даются и смех, и поцелуи. Многие из них, подавляя вздох, дорого бы дали, лишь бы вновь ощутить его страстное желание и былую привязанность.

Дейзи вытирала пролитое шампанское с лифа платья, когда Аделаида заметила:

— Шампанское не испортит платье, дорогая. Возьми другой бокал.

— С удовольствием, — ответила Дейзи, взяв предложенный бокал и тут же осушив его до дна.

— Как прелестен Гектор, — продолжала Аделаида, не обращая внимания на состояние Дейзи.

— Я не заметила, — соврала та. — Да и герцог Орлеанский не такой впечатляющий, как я ожидала.

— Бедняжка, привыкай, что в этом мире наши ожидания не всегда оправдываются, — философски заметила Аделаида, — но он настоящий Бурбон. — Дейзи пожала плечами. Молодой наследник престола был далек от того, чтобы удовлетворить фракцию в Национальном собрании. В Парламенте ни по одному вопросу не могли найти общий язык, но все сходились в одном: Франция не нуждалась в Луи Филиппе и реставрации трона. — Валентин, — обратилась Аделаида к мужу, — мы идем к де Векам?

— Как скажешь, дорогая. Она повернулась к Дейзи:

— А ты?

— Нет, спасибо, — поспешно ответила Дейзи, лихорадочно придумывая причину. — Мне нехорошо на жаре.

— Но у них в замке довольно прохладно. Он построен в средневековье, и стены там шести футов толщиной. Жара не может быть помехой.

Память Дейзи сыграла с ней плохую шутку. Ни одна маломальски подходящая причина не пришла ей в голову.

— Я все же не пойду, — просто сказала она, досадуя на свою неучтивость.

По выражению лица Аделаиды Дейзи ожидала скользкого вопроса, но Аделаида только кивнула.

— Мне тоже никогда не нравилась Изабель. Может, вместо этого мы все вместе пойдем на реку? Валентин прокатит нас на лодке, — она улыбнулась Дейзи. — Как тебе идея?

Дейзи чувствовала себя больной и разбитой от шампанского, солнца, страстного желания Этьена, и это состояние раздражало ее. Ведь если она скажется больной, то ее заявление будет расценено как патологическое вранье, а привлекать лишнее внимание не хотелось. Было только желание избежать каких бы то ни был прогулок.

— Завтра утром мне назначен ранний прием у министра юстиции, — сообщила она, ухватившись за честный предлог. — Так что прошу извинить и всетаки отпустить меня.

— Ты уверена? — Аделаида всегда была очень внимательной хозяйкой, и желания гостя для нее были первостепенны. — Может, тебе нужна компания дома?

— Нет! — вырвалось у Дейзи, но она тут же благоразумно сменила тон. — Пожалуйста, идите без меня, Аделаида. Река прекрасна в это время года.

Да, она знала из собственного опыта, что это был настоящий рай.

Дейзи провела беспокойную ночь, металась и ворочалась в постели. Она была во власти безумных желаний, которые ее разум отбрасывал снова и снова как нелепые и несбыточные. Она не должна была позволять себе мысли о герцоге де Веке, напротив, просто обязана была спать, чтобы быть завтра свежей и бодрой. Во время завтрашней встречи с министром ей предстояло проявить всю свою дипломатичность и остроумие, так как до сих пор ей неоднократно отказывали в подаче письменных запросов по поводу ускорения процедуры.

Но затем все нутро ее взбунтовалось против такой слабости. Неужели ее чувства сильней, чем разум? Что, интересно, думает Этьен? Да и вообще думает ли он о ней? Вспоминает ли он о ней сегодня ночью? Эти размышления в который раз наполнили ее страстным желанием. Но здравый смысл, более прагматичный, задался вопросом, а где и с кем он, Этьен, находится сейчас? Эта мысль сопровождалась приступом боли и ревности, которые она безуспешно пыталась подавить.

Но богатое воображение подсказывало следующий вопрос: а получил ли он такое же удовольствие, как и она, от общения в Кольсеке? Похоже, да. До нее там никогда не было ни одной из его многочисленных женщин. Это ведь чтото значит! Он позвонит снова, он скучает по ней. А может, он никогда не позвонит, ведь сколько женщин прошли сквозь его жизнь за последние двадцать лет. В следующий момент она осуждала себя за подобные мысли и пыталась уговорить себя, что нужен более жесткий самоконтроль. Но на нее никто и никогда не производил столь сильного впечатления. Хотя она была из очень обеспеченной семьи и без ложной скромности знала, что хороша собой, во всяком случае, судя по пристальным мужским взглядам.

Когда утренняя заря окрасила небо, Дейзи, усталая и раздраженная после бессонной ночи, твердо решила, что такое психическое состояние ставит под угрозу выполнение ею своих профессиональных обязанностей. Более благоразумная при утреннем свете, вдали от великолепного волшебного мира герцога, она вновь обрела способность здраво мыслить и решила рассматривать свое свидание с герцогом в Кольсеке просто как приятное времяпрепровождение, обогатившее ее опыт. И ничего более… В любом случае называть это любовью не имело смысла. Глупо было использовать слово любовь в романтическом смысле при любом упоминании имени герцога де Век.

Весь жизненный опыт Дейзи говорил о том, что не все так плохо, мужчина был нежен, страстен и неотразимо красив. Думать все время об одном и том же — это верх абсурда, решила она, ожидая утренний шоколад. Мысли наконецто были в полном порядке и можно было подумать о делах.

Каким образом вести себя с министром теперь, когда представилась возможность личной аудиенции? Даже Аделаида была очень удивлена вчера, когда прибыло сообщение о назначенном ей — Дейзи — приеме у министра. Аделаида не ожидала, что это возможно без всякого влияния извне.

— Возможно, министр в конце концов признал тщетность попыток игнонировать меня и сказалась моя настойчивость? — предположила Дейзи.

— Возможно, — с сомнением пробормотала Аделаида.

Она знала Шарля с детства. Это был стреляный воробей, энергичный политический делец, который никогда ничего не делал без собственной выгоды или без мощного давления извне. Однако эти мысли она держала при себе. Дейзи была молода и наивна и не имела представления о махинациях во французской политике. Вместо этого она сказала:

— Надень голубое, Дейзи. Шарлю нравится все голубое.

Дейзи не заставили ждать в приемной министра, как она предполагала, напротив, молодой человек с безукоризненными манерами пригласил ее войти и тут же исчез, как только она вошла в кабинет министра.

Комната была огромная, построенная еще при Короле Солнце[1], с его обычной тягой к великолепию. Стены у окон были затянуты голубым сатином. Потолок покрыт золотыми пластинами, а паркет бесценными абиссинскими коврами. Мебель, обитая материалом зеленых и синих оттенков (Аделаида оказалась права), была громоздкая и солидная, дабы соответствовать размерам кабинета.

Министр вышел навстречу, ступая по роскошному ковру, чтобы приветствовать ее у дверей, как только она вошла.

— Доброе утро, мадемуазель Блэк. Какое удовольствие наконец встретиться с вами. Примите мои извинения, что не сразу ответил на ваши письменные запросы, у меня новый секретарь, и пока, боюсь, он не так расторопен, как прежний.

Он нахмурил брови, но тут же улыбнулся и взял ее за руку, прежде чем поклониться.

— Для меня большая честь, мадемуазель Блэк, познакомиться с женщинойадвокатом, — любезно произнес он.

— Спасибо, сэр, — Дейзи ответила с той же любезностью, пытаясь скрыть свое изумление от столб радушного приема.

Ее предупредили не только относительно длительного ожидания в приемной, но и о том, что монсеньор ле Конти далеко не сторонник женской эмансипации, особенно в области юриспруденции.

— Я очень благодарна, что вы уделили мне свое драгоценное внимание, — добавила она.

— Ну а теперь сообщите мне, — продолжил он, подводя ее ближе к окну, — что я могу для вас сделать. Вы, как я понимаю, невестка прекрасной Импресс Джордан?

Четыре высоких стула в стиле Ренессанса стояли вокруг сервированного чайного столика. Министр продолжал улыбаться, наливая чай. Все накопившееся у Дейзи раздражение сразу улетучилось.

— Я здесь, как вы знаете, для того, чтобы проследить, чтобы новорожденная дочь Импресс была включена во владение ее состоянием. Я рассчитываю на ваше участие, — добавила она с улыбкой, — если бы вы чемто могли помочь, дабы ускорить этот процесс, я была бы очень благодарна. — Она дипломатично обошла тот факт, что камнем преткновения как раз и являлся сам министр.

— Никаких проблем, мадемуазель, абсолютно никаких, — льстиво уверил он. — Рассмотрим и выполним.

Его слова еще раз очень удивили ее. Это с егото репутацией человека, который мог «заволокитить» любое дело, пообещать сразу сделать все, что она безуспешно пыталась пробить в течение нескольких недель.

— Хотите чаю? — спросил он, указывая на стол с серебряным сервизом и сладостями.

— Спасибо, не откажусь, — любезно ответила Дейзи.

— Я полагаю, вы встречались с моим шурином, — произнес министр, когда она подошла к столику.

Герцог де Век встал с зеленого дамасского стула, высокая спинка которого до сих пор скрывала его от присутствующих.

— Доброе утро, мадемуазель Блэк, — спокойно сказал он. — Вы выглядите очаровательно.

Его взгляд медленно поднялся по ее шелковому голубому платью, прежде чем остановиться на изумленном лице.

Дейзи еле сумела перевести дух и тут же сообразила, почему министр был столь предупредителен. Чуть помедлив, она ответила, как надеялась, небрежно:

— Доброе утро, монсеньор де Век. День рождения короля был великолепным праздником.

— О, так вы там были?

— Недолго.

— Это всегда тоскливо и обременительно.

— Зато многому учит.

Наблюдая за своими гостями острым взглядом дипломата, Конте Монтеньи находил их словесную дуэль очаровательной. Этьен был явно возбужден, несмотря на свои комментарии, а мадемуазель Блэк не имела опыта притворства. Они были, конечно, сердиты друг на друга или, возможно, на самих себя. Это забавляло его, но он обязательно поможет мадемуазель всем, чем сможет. Этьен интересовался ею. Похоже, это было нечто большее, чем заинтересованность, что необычайно для его утомленного жизнью шурина. Так как Конте Монтеньи был многим обязан Этьену, то он и отблагодарит его таким восхитительным образом.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — пригласил министр, указывая на стулья.

— Теперь скажите мне, мадемуазель, — галантно протягивая ей фарфоровую чашку, расписанную ляписом и золотом, спросил он, — что конкретно вы хотите, чтобы я сделал?

Она должна быть довольна, все устраивалось так легко, все преподносилось на серебряном блюдечке, словно печенье, которое министр ей предлагал сейчас. Все, что ей нужно сделать, это просто сказать «я хочу это, это и это». Все преграды сметены одним словом герцога.

Они обсудили все в деловой манере, секретарь министра зафиксировал все в строгой последовательности: с кем надо встретиться, какие преграды преодолеть, какие решения суда были необходимы, и менее чем через час министр с веселой улыбкой провожал их до двери, уверяя, что все будет сделано незамедлительно.

— Спасибо, Шарль, — герцог практически не вмешивался в разговор и только раз предложил более подходящего судью для ведения дела. — Скоро едем на рыбалку. Мой егерь сообщил, что лосось уже в хорошей форме.

— С удовольствием, — ответил шурин. Гостеприимство герцога в его охотничьем доме в Шотландии было известно всем.

Повернувшись к Дейзи, министр слегка поклонился:

— Было очень приятно познакомиться с вами. Если в будущем смогу быть полезен, не стесняйтесь обращаться. — Он был слишком воспитан, чтобы сказать, что любая любовница Этьена заслуживает его повышенного внимания, но было понятно, что он имел в виду именно это.

— Полагаю, я должна вас поблагодарить? — сказала Дейзи натянутым тоном немного позже, когда они с герцогом шли по министерскому коридору.

— В этом нет необходимости, — ответил он.

— Конечно, есть, — возразила Дейзи. — Я потратила две недели собственного времени в бесплодных попытках преодолеть эти бюрократические преграды, а вам это удалось менее чем за час.

— Шарль просто мой должник. Нет необходимости все так болезненно воспринимать.

— А я думаю, что воспринимаю правильно, — раздраженно настаивала она. — Ваш Шарль не сделает это для кого угодно, не так ли?

— Не пытайтесь читать между строк, Дейзи, — спокойно ответил он, желая смягчить ее гнев, — он делал мне одолжения и до этого и сделает их еще не раз.

— Вы имеете в виду — для других ваших любовниц? Он рассматривал меня исключительно в этом качестве.

— Вы преувеличиваете.

— Ради Бога, Этьен! — Дейзи в сердцах сорвала свою шляпку. Господи, как она ненавидела шляпки! Почти так же, как ненавидела общество, которое требовало мужского влияния, мужской силы, мужского слова и мужской команды, прежде чем правосудие восторжествует.

— Я только хотел помочь. Извините, если этим оскорбил вас.

— Твое отношение жеребца оскорбляет меня, — выпалила Дейзи.

— Бывают моменты, когда я согласен с тобой.

В это утро он выглядел очень молодо, одетый в бриджи для верховой езды и жакет из замши. Типично королевские замашки, подумала она. Он даже не считает необходимым одеться как положено, встречаясь с одним из министров Франции.

Они приближались к выходу из здания.

— Поехали со мной, — предложил де Век.

— Нет.

— Я отпустил твою карету.

— Я найму экипаж, — сердито ответила она, пытаясь не поддаваться его обаянию. — У тебя не было на это права, и я буду очень благодарна, если в будущем ты не будешь делать мне таких одолжений. Я не нуждаюсь в твоих одолжениях, я не хочу твоих одолжений, у меня нет желания ехать с тобой в одной карете и, честно говоря, я предпочла бы вообще с тобой больше не встречаться! Никогда.

Она была переполнена обидой и на его неуемную энергию, и на всепонимающий взгляд Шарля, который она заметила, и на свою совершенную беспомощность по отношению к самому скандальному повесе в Париже. Она не желала падать в его объятия, как до этого делали все женщины в его жизни. И у него не было никакого права выглядеть таким красивым и желанным, как свежая роса на розах.

— Прекрати, — спокойно сказал он, взяв ее за руку.

— Что прекратить? — спросила она, борясь с желанием обвить его шею руками прямо на ступеньках министерства юстиции.

— Не делай со мной этого, — тихо сказал герцог. — Я не понимаю, о чем ты, — раздраженно бросила Дейзи.

— Я не мог заснуть прошлой ночью, — сказал он.

— Вот и прекрасно.

Теперь ты знаешь, каково это, хотелось ей добавить. — Ничего прекрасного в этом нет. — Его рука до сих пор держала ее. — Я приезжал к Аделаиде. — А я спала, — быстро ответила она. — В самом деле? — еле слышно произнес он. — Да. Нет… немного… Нисколько. Ни одной минуты. Ты удовлетворен?! — ее голос был тихим, а темные глаза наполнились слезами.

Он притянул ее к себе, обнял и поднял на руки, не обращая внимания ни на ее репутацию, ни на свою, ни на репутацию своего шурина Шарля. У всех на виду он спустился с ней вниз по ступенькам, поднес к ожидающей карете и усадил внутрь. Коротко бросив слуге: «Кольсек», герцог запрыгнул внутрь, захлопнул дверь и затемнил окна.

— Мне безразлично, если ты будешь кричать, — произнес он низким рычащим голосом, нарочито грубо поднимая ее шелковые юбки и отбрасывая их в сторону. — Мне безразлично, и карета не остановится, а когда мы приедем в Кольсек, ты будешь моя, вся моя… без остатка.

— Ты можешь иметь любую женщину, какую захочешь, — горячо парировала она, пытаясь освободиться от его рук и тяжести тела, прижимавшей ее к вельветовой обивке дивана.

— Мне не нужна любая женщина, — пробормотал он сиплым голосом, дотрагиваясь пальцами до ее груди. — Я хочу тебя.

— Ну и надолго, черт бы тебя побрал? — прокричала Дейзи, изо всех сил отталкивая его и гадая в момент краткого просветления, что думает слуга о происходящем внутри экипажа, судя по возне и гневным крикам, раздающимся в солнечном утреннем воздухе.

— Навсегда, черт тебя подери! — заорал в ответ герцог, схватив ее за руки, пока она не расцарапала его лицо.

И вдруг она стихла.

— Я не верю тебе.

Отпустив запястья, он взял ее лицо в свои ладони, но не нежно, а грубо, так что она ощущала силу его рук и напряженность его тела.

— Я сам себе не верю, — хрипло произнес он, — но это правда, и не знаю, черт подери, что я со всем этим буду делать…

— Завтра, через неделю… я не знаю, что буду делать, просто не знаю, — медленно произнес он немного погодя. Его зеленые глаза вспыхнули и засверкали, и он самоуверенно и бескомпромиссно улыбнулся. — Но сейчас… что я буду делать сейчас, я знаю!

— Ты не можешь… Я не позволю тебе, — у Дейзи срывался голос, напряженные руки упирались в его грудь, румянец окрасил ее щеки.

— Не смогу? Ты не хочешь? — от его улыбки повеяло холодом. — С другой стороны, пока хоть один из нас находится в менее возбужденном состоянии… Может, твои слова напоминают мне о кодексе джентльменского поведения?

— Однако… — шепот Дейзи был полон презрения. Герцог, напротив, внешне был спокоен, в то время как руки его грубо гладили ее, и он не выпускал ее из объятий, хотя голос его был мягок.

— Какого черта! — она снова попыталась оттолкнуть его, хотя все ее чувства были против. Как можно презирать это высокомерие, «жеребячий» стиль жизни и вместе с тем страстно желать его? — Ты, конечно, привык всегда иметь все, что захочешь, — протестующе выкрикнула она, — но феодальные времена миновали!

Не совсем так, подумал герцог, вспоминая многочисленные инциденты в своих поместьях, когда крестьянеотцы приходили со своими молодыми дочерьми и предлагали их ему в качестве подарка. Но он не считал, что сейчас подходящее время для дискуссий с Дейзи по вопросу о «минувших феодальных временах».

— Тебя успокоит, если я скажу, что влюблен до безумия?!

Он был просто взбешен, но не так, как Дейзи. Может, потому, что она была свободна, а он нет.

— Ты не имеешь представления о том, что такое любовь, — сказала Дейзи, отчаянно, с обидой отталкивая его руки.

Может быть, это и было правдой. Понимая справедливость этого едкого замечания, он опустил руки и молча глядел на нее, проклиная ее очарование и свою постыдную страсть.

— Прости меня, — сказал наконец он и отодвинулся, а затем пересел на сидение напротив.

Они оба тяжело дышали, их сердца стучали в унисон стуку колес кареты.

— Я не одна из твоих шавок.

Она говорила, как это делают все женщины в гневе, смешивая в одну кучу все подряд. Ее волосы растрепались, тяжелые черные локоны, как шелк, струились по плечам, одежда тоже была в полном беспорядке, помятая и скрученная юбка задралась чуть ли не до бедер. Зрелище, надо сказать, было великолепным. Золотистое тело Дейзи было безупречно, и, рассматривая ее, Этьен думал о том, что все же есть некоторые нюансы, отличающие порядочную женщину от девки. Но вслух он произнес:

— Очень жаль! — И, закинув ногу на ногу, ссутулился и помрачнел, словно черная меланхолия присела рядом с ним на сидение.

— Отвези меня обратно, — произнесла Дейзи ледяным тоном, не терпящим возражения.

Родовая спесь, подумал он. Как она похожа на своего брата! Но гордость в роду герцога, слава Богу, пестовали в течение тысячи лет, тут он мог дать ей фору. Высокомерно приподняв бровь, как это делали представители пятидесяти поколений де Веков, он сухо ответил:

— Нет. — И с самодовольным видом, удобно развалился на диване покачивающегося экипажа, куда дневной свет едва проникал сквозь затененные окна. Их взгляды встретились в старом, как мир, извечном вызове. Мужчина и женщина. Желание против желания. Страсть против страсти.

— Мой отец убьет тебя… или мои братья, — вкрадчивым голосом произнесла Дейзи.

— Твой брат уже однажды угрожал мне.

— Изза Импресс, — она руками схватилась за сидение, чтобы удержать равновесие. — У тебя ведь будет еще не одна женщина после меня, Этьен. Ты это знаешь, и я это знаю, поэтому я предпочла бы поменьше эмоций и побольше здравого смысла. Прикажи кучеру развернуться и доставить меня обратно к Аделаиде. — Дейзи попыталась опустить вниз свою шелковую юбку, но так, чтобы не потерять равновесия в этом трясущемся экипаже. — И попроси его ехать помедленнее, — добавила она тоном гувернантки, делающей замечание ученику. — Он перевернется гденибудь.

Герцог не ответил. Он слегка наклонился вперед и снова отбросил ее юбку наверх, открыв ее ноги.

— Не стоит прикидываться ханжой, Дейзи. Твои ноги, — он сделал небольшую паузу, его зеленые глаза скользнули вверх по ее бедрам, — очень красивы… — Он остановил себя, прежде чем чуть не добавил: «И принадлежат только мне». Но ведь она не верила в феодальные отношения, даже он сам осознавал, каким анахронизмом было чувство собственника.

— Этьен… — ее темные глаза сузились. — Я — не все. — Она не стала оправлять одежду, контролируя себя. Неважно, одетая или раздетая она сидит напротив него. Решение было принято. — Ты переигрываешь.

— Я вообще не играю.

— Сейчас 1891 год, Этьен. Я независима, богата, образованна, и моя семья очень влиятельна. Не валяй дурака.

Он не изменил своей вальяжной позы. И это задело ее.

— Твоя жена, вероятно, ждет тебя, — добавила она с сарказмом, желая напомнить ему о семейных обязательствах и вызвать хоть какуюнибудь реакцию. Он спокойно улыбнулся и насмешливо сказал:

— Я послал ее к дьяволу сегодня утром.

— Я ненавижу тебя. — Она ненавидела его самодовольство, его мужскую свободу, его беззаботность.

— Это неправда.

Больше всего она ненавидела его высокомерие, знание женщин, не позволявшее застать его врасплох. Он говорил со своей женой сегодня утром… Несмотря на его отрицание их близости, черт его знает, может, он спал с ней прошлой ночью после приема.

— Она оставила мне записку у камердинера. Меня не было дома, потому что я, как влюбленный юнец, мчался к Аделаиде. Теперь ты получила ответ на все незаданные вопросы?

Как он догадался, удивилась Дейзи, что она умирает от ревности, от одной мысли, что он провел ночь в постели собственной жены.

Его ноги стояли так близко в узком проходе, что она могла протянуть руку и дотронуться до блестящей кожи лосин. И его мужское обаяние, его задумчивые, капризные глаза притягивали ее, словно обещанный рай.

— У меня нет никаких вопросов, — соврала она. Пытаясь отогнать чувство, которое горячей волной разливалось по телу, она напомнила себе, что он был прекрасным любовником, но… не только с ней, а и с другими женщинами. С любой женщиной.

— Когда ты меня отвезешь обратно к Аделаиде? Он пожал плечами.

— Посмотрим, — ответил он в королевской манере: не подразумевая того, что произнесено вслух, и не допуская никаких коллегиальных решений, кроме собственных.

— Что значит «посмотрим»? — Дейзи резким движением поправила юбку и наклонилась вперед. — Надеюсь, у тебя есть предсмертное желание?

— Нет, с тех пор как встретил тебя.

Его ответ был настолько спокоен, мягок, так чертовски невозмутим, что Дейзи немедленно решила применить другие аргументы. Она не могла вести борьбу с позиции силы, сидя в экипаже Этьена, в момент, когда его кучер вез их в Кольсек.

— Послушай, — произнесла она голосом присяжного поверенного, — давай договоримся по некоторым вопросам.

— А именно?

Его несколько игривая интонация провоцировала и раздражала, но Дейзи имела большой опыт урегулирования спорных вопросов и игнорировала провокацию.

— А именно о перемирии на некоторое время, устраивающем нас обоих.

Герцог рассмеялся, это был смех победителя.

— На некоторое время, — произнес он, — в самом деле?

Глядя на нее, он подумал, что либо эта женщина будет принадлежать ему навечно, либо он умрет в попытке завоевать ее. Хотя это было довольно глупое решение и не в его характере, странное для мужчины, который известен всему свету как страстный, но непостоянный любовник.

— Не согласен, ваша честь, — спокойно сказал он, — а если соглашусь, то потребую два тысячелетия перед вечностью.

— Будь серьезнее, Этьен, мне не до шуток. — Но я в самом деле не согласен, дорогая, и я не шучу. — Это что, похищение?

— Не думаю, но все может статься. Я ведь непостоянен.

— А я не собираюсь падать тебе в руки, как… как все остальные.

— Ты, дорогая, совершенно не то, что все… остальные, поверь мне…

Он произнес это так тихо, что Дейзи едва расслышала. Резко выпрямившись, он отдернул штору ближайшего окна.

— Этьен…

Ответа не последовало. Может, он и не услышал — ее голос тоже был очень тихим — а может, был поглощен открывшейся перед ним панорамой.

— Я не знаю, что нам делать.

Герцог всетаки слышал ее слова, потому что медленно повернул голову, как будто ему было очень сложно отказать себе в удовольствии смотреть в окно, и медленно кивнул.

— Значит, нас уже двое.

— Мне нужно больше, чем твое внимание на несколько часов или несколько дней… — Ее темные глаза увлажнились. — Или несколько недель…

— Я не собираюсь приносить тебе извинения за свою жизнь, это ничего не изменит. Важно, как я понимаю, в состоянии ли я дать тебе какието гарантии. С кемлибо другим я бы солгал и дал любые обещания. Ты видишь, как я изменился? И потому я не могу тебя обманывать. Самое смешное, что это действительно так. Скажу откровенно, может, это поможет. Ты для меня — глоток свежего воздуха, ты — радость, которой я не знал. Я впервые в жизни безоговорочно счастлив, когда мы вместе. Я хочу, чтобы это чувство длилось вечно. Я хочу тебя навсегда. Но мир сделал меня циником, или я сам стал циником… В любом случае, я могу только сказать: я рад сделать что угодно, лишь бы удержать тебя.

Это прозвучало, как у юноши, который приглашает свою партнершу на первый тур вальса. Его тон был полон глубокого уважения и вежливости, и Дейзи пришла в замешательство. Она всматривалась в его лицо. Может, он просто более опытен в этих вопросах, чем она, и умеет выбрать нужный тон, нужный момент и нужную женщину? Может, он изощренный хитрец?

— Не нужно, Этьен. Не настолько я неопытна и наивна.

Он улыбнулся ее словам, так как она была самой образованной женщиной из тех, кого он знал.

— И все же я ловлю себя на том, что мне хочется верить во все, что ты сказал.

Масса гладких и удачных ответов, которые подошли бы для любой женщины, немедленно пришли ему на ум, но вместо этого он просто сказал: «Хорошо». Так как эта женщина была слишком важна для него, для всего его существа. Очаровывать ее стандартным набором фраз было неуместно. Все слишком неустойчиво, не стоило рисковать.

— «Хорошо»? И ничего больше от мужчины, считающегося самым непостоянным в Париже? — Она пристально, критически вглядывалась в него. Его простой ответ она восприняла как самоуверенный. — Неужели я, по крайней мере, не заслуживаю…

— Дейзи, пожалуйста… — мягко перебил он. Ее гнев вдруг улетучился, глаза встретились с его глазами.

— На этот раз это для тебя не игра, правда? — выдохнула она, переполняясь необъяснимой радостью и в то же время опасением. Слишком много значил он для нее. Но она помнила, что отдавала большую часть своего сердца человеку с неважной репутацией.

— Нет.

— Мне страшно.

— Я могу изменить это, — глаза его были соблазнительно, волшебно зелеными.

— Да, тебе это очень легко. Я знаю, ты можешь, но я очень практична, Этьен, мне нужно будущее и вне твоей спальни.

Он не знал, что и ответить. Вернее, знал. Он совсем недавно осознал тот факт, что нужно чтото делать со своим браком.

— Я поговорю с Шарлем.

— О чем, Этьен? — Господи, как будто он не знает чегото, что знаю я?

— Я собираюсь поговорить о разводе.

Дейзи обомлела, но все же сумела выговорить:

— Я что, выгляжу такой наивной? — Удивляясь сам себе, Этьен попытался полностью осмыслить свои слова. И, подумав, он вдруг понял, что это были не просто слова, а осознанное решение. Единственное, что он обязан был сделать, — в первую очередь поговорить с Изабель.

— Нет, дорогая, никто не примет тебя за деревенскую простушку. — Он улыбался и был откровенно рад принятому решению. — Это надо было сделать много лет назад.

— Этьен, ты трезв? — внезапно она усомнилась, не действие ли ликера сказывается на его странном поведении. Она ведь едва знала его, за исключением двух наполненных страстью дней, проведенных вместе.

Его семья была родовита, как сама Франция. Семья Изабель тоже. Их брак был браком по расчету. Герцог де Век не мог игнорировать тысячелетнюю традицию.

— Помоему, не совсем.

— Я так и знала. — Теперь нашлось разумное объяснение его сумасбродству.

— Я слишком легкомысленно влюблен, чтобы быть трезвым.

— Ты сумасшедший.

— Наверное.

— Ну спасибо, — сказала Дейзи, недовольная таким ответом.

— Принимай решение, дорогая, — мягко предложил герцог.

Он был мечтой любой женщины, и Дейзи не была исключением. Она была достаточно честна сама с собой, чтобы признать ту радость, которую он принес в ее жизнь.

— Может, мы начнем все сначала? Я признаю, что ты очаровал меня.

Он блаженно улыбнулся. Она решила не замечать улыбки, пытаясь вести себя строго, как обычно.

— Я думаю, почему бы нам не оставаться друзьями, пока я в Париже.