25

СТАЛЬ И ПЕСОК

— Нет-нет-нет. Все эти затейливые штучки тебе ни к чему. Изруби красотку на куски.

Райф вытер пот со лба тыльной стороной правой руки, где держал меч, и согнул ноги в коленях, дожидаясь, когда Мертворожденный запустит кинтану. Он был наготове, но тем не менее опешил от скорости, с которой та понеслась на него. Кинтаной служила фигура, грубо напоминающая человеческий торс, набитая мокрым песком, обмотанная слоями войлока и вареной кожи, одетая в кольчугу и утыканная шипами, как дикобраз. Чертовски тяжелая, она висела на толстой цепи, вделанной в скальный потолок. Мертворожденный управлял ею с карниза над головой у Райфа. Повинуясь его воле, она то описывала ленивые круги, то летела на Райфа с силой, способной сбить человека с ног.

Райф, спасаясь, отскочил в сторону, а когда собрался нанести свой удар, шипы на кинтане ободрали ему руку.

— Все, мой юный стрелок, ты покойник. — Мертворожденный с довольной улыбкой потянул за веревку, возвращая кинтану к себе. — Печально видеть, как чучело, да еще и бабье к тому же, вот так расправляется с живым человеком.

Райф мог бы многое сказать в ответ, но руку ему жгло так, что дыхание перехватывало. Чем, любопытно знать, смочены эти шипы — солью, что ли, или щелоком? Аж слезы наворачиваются. Прижав свой заемный меч к бедру, Райф спросил:

— По-твоему, это женщина?

Мертворожденный, одетый в юбку из крысы и енота, сыромятные штаны и овчинный кожух, весело хмыкнул. Из всей его одежды только пояс с оловянной пряжкой не казался содранным прямо с убитого зверя.

— А ты что ж, сисек не видишь? Я их сам набивал. — Мертворожденный обхватил чучело за талию и поцеловал в шею. — Горячая бабенка. Назову-ка я ее Йелмой.

— В честь какой-то своей знакомой?

— Все может быть.

— Скарпийского вождя зовут Йелмой.

— Да ну? — Ореховые глаза Мертворожденного блеснули в полумраке пещеры, и он метнул кинтану прямо на Райфа.

Райф снова отскочил, но успел рубануть чучело сбоку. От столкновения с мечом кинтана пошла назад немного медленнее, и Райф рискнул пырнуть ее в живот, но в тот же миг понял, что делать этого не следовало. Кинтана двигалась в ту же сторону, что и его меч; это лишило удар мощности, и острие меча застряло в кольчуге. Райф выдернул его с большим усилием, и не глядя зная, как сильно поврежден клинок. Шор Гормалин взгрел бы его и не за такое.

— Придется снести его к Блезо на перековку, — добродушно заметил Мертворожденный. — Ты не печалься особо — сучья сталь, что с нее возьмешь. — Он остановил кинтану, слез, достал рыцарский меч и махнул Райфу, чтобы отошел подальше. — Учись пускать ей песок, парень. Песок у ней заместо кишок. Ты скачешь, пляшешь, вспоминаешь премудрости, которым учил тебя твой наставник, и за всем этим забываешь самую суть. А суть в том, чтобы убивать — хоть подло, да быстро.

И Мертворожденный изо всех сил отпихнул от себя кинтану. Она, скрипя цепью, отлетела прочь, помедлила долю мгновения и понеслась назад. Но Мертворожденный и не думал отступать. Он расставил ноги пошире и шагнул ей навстречу. Перехватив меч двумя руками, он нацелился в живот чучелу и проткнул его насквозь. Кинтана, продолжая двигаться вперед, напоролась на меч по самую его рукоять и остановилась, скрежеща шипами о закаленную сталь. Когда Мертворожденный вытащил меч, кинтана лишь едва колыхнулась. Из двух сквозных отверстий струился мокрый темный песок.

Мертворожденный, довольный собой, раскланялся перед Райфом.

— Подло, зато быстро. Лучший способ выиграть бой — это познакомить потроха противника с его задницей.

Райф провел большим пальцем по искореженному острию своего меча.

— Значит, в сердце бить не надо?

— Нет, — метнув на него быстрый взгляд, ответил Мертворожденный. — Сердце защищено ребрами и самыми прочными доспехами. А брюхо, почитай, ничем не прикрыто. — Для наглядности он ткнул себя кулаком в живот, — Мало у кого хватает денег и терпения заковываться в доспехи с головы до ног. Почти все предпочитают, чтобы в поясе им ничего не мешало. Живот, конечно, тоже оберегают — тут тебе и вареная кожа, и кольчуга, и столько чешуи, что крышу впору покрыть, да только для длинного меча это не препятствие. Пырнешь как следует под ребра, и готово дело. — Он любовно улыбнулся, глядя на рыцарский меч, и спрятал его в ножны.

Приближалась ночь, и в пещере темнело. Закат поджег крупицы красных гранатов в гранитных стенах. Потолок длинной пещеры был недостаточно высок для большинства мужчин, и только в бойцовом кругу вырубили высокий свод. Снаружи, над трещиной, расколовшей землю надвое, завывал ветер. Мертворожденный называл это Музыкой Рва и оборонялся от нее костром, как путники в лесу обороняются против волков. Теперь он тоже развел огонь, подкладывая в него козьи орешки и еловые шишки. Пламя шипело и трещало, борясь с ветром.

Мертворожденный сел у стены и принялся жевать краюшку ржаного хлеба.

— Пора взять тебя в дело. Траггис следит за тобой, как за блохой у себя в ширинке, и лучше тебе не испытывать его терпения. Ты пока всего-то и сделал полезного, что попал в сердце жареной хавронье и обрек на смерть нашего брата. Многие поговаривают, что ты приносишь несчастье, а такого, ясное дело, лучше всего отправить в Ров.

Райфу нечего было возразить, и он сказал:

— Я согласен идти в набег.

Мертворожденный кивнул, слыша столь мудрые речи, дожевал хлеб и спросил:

— Ты как, высоты не боишься?

Райф припомнил свои горные походы и головокружительную высоту Ловчего перевала.

— Вроде бы нет.

— Вот и ладно. — Мертворожденный встал, чернея волосатым рубцом на лице. — Как рассветет, приходи на Обод, а на ночь оставайся здесь. Топлива мало, так что расходуй его бережно. Еду, если ты голоден, придется самому промышлять — только от Крота держись подальше.

Мертворожденный поднялся по грубым ступенькам к выходу и обернулся.

— Пара-другая боев с Йелмой тебе тоже не повредит.

Райф на прощание поднял вверх свой испорченный меч. Он прожил с Увечными девять дней, но не стал лучше понимать их. Мертворожденный заботился о том, чтобы он никому не лез на глаза, ночевал в пещерах нижнего яруса, а днем отсиживался в разрушенном восточном крыле. Мертворожденный и работой его занимал: Райф чистил песком его доспехи, смазывал клинки и чинил ремни. Иногда Мертворожденный делился с Райфом едой, вечерние же часы неизменно посвящались учению. Неумение Райфа владеть мечом вызывало тревогу у его покровителя.

Райф рассеянно качнул кинтану. Ополовиненный палец опять разболелся, и Райф скривился, взявшись обеими руками за меч. Ну да ничего. Если он сильно утомится, ему, может быть, удастся уснуть.

В пещере стало совсем темно, а он все сражался с кинтаной. Нанося удар за ударом, он наконец поймал ритм и научился попадать мечом между шипами. У кинтаны, к счастью, не было сердца, и это упрощало дело. В единоборстве с ней Райф ничем не отличался от всех прочих людей. Приободренный этим, он раскачивал чучело снова и снова. Он видел теперь, что Мертворожденный был прав. Есть много преимуществ в том, чтобы бросаться навстречу атакующему врагу, преображая свой страх в действие. Шор Гормалин Райфа этому не учил, но ведь Шор Гормалин не был Увечным.

Время шло, и из пропасти поднималась Музыка Рва. Холодные ветра завывали вокруг пещеры, но Райф почти не замечал их. Йелма сильно исхудала. Песок вытекал из нее через дюжину дыр, а кольчугу точно собаки изодрали. Основательно выпотрошив ее живот, Райф принялся за горло. Завтра он зашьет ее и набьет заново, а сегодня можно натешиться всласть, кромсая большие артерии, подающие кровь в головной мозг.

Когда он совсем прикончил Йелму, у входа в пещеру послышалось деликатное покашливание. Райф вытащил меч и остановил Йелму.

— Не останавливайся из-за меня, Дюжина Зверей, — певуче произнес голос Юстафы. — За других не скажу, но мне самому еще не доводилось наблюдать, как человек сражается с набитым песком чучелом.

Райф тяжело дышал, и на кончике его носа повисла капля пота.

— Как, ты не хочешь поздороваться? А я-то проделал такой путь, чтобы пригласить тебя на ужин. Перепелиные яйца, не абы что. Но ты, я вижу, до них не охотник. Пусть же никто не говорит, будто Юстафа-Танцор задерживается там, где ему не рады. Там, где двое, третий лишний, а вы с твоим мешком составляете прекрасную пару.

Услышав удаляющуюся поступь мягко обутых ног, Райф сказал:

— Погоди. — Шаги приостановились, и он добавил: — Я иду.

Юстафа снова двинулся вверх по ступенькам.

— Тогда поторопись. Я большой любитель перепелиных яиц и не ручаюсь, что не прикончу их, если ты замешкаешься.

Райф прихватил свой орлийский плащ и поспешил за Юстафой.

Ночной воздух жалил кожу. Во Рву было черным-черно, и звезды давали лишь легчайший намек на свет. Слоистый дым создавал призрачные террасы над настоящими. Из пропасти поднимались запахи подземных руд, но ветер почему-то совсем затих.

Юстафа, освещая дорогу слюдяным фонариком на палке, быстро шел через город и карабкался по веревочным лестницам с помощью только одной руки. Райфу стоило труда не отставать от него.

Увечные, собравшись кучками у костров, стряпали себе еду или выпивали, подкрепляясь перед ночными вылазками. Многие, замолкая, смотрели Райфу вслед, и он чувствовал их обвиняющие взгляды. «Я не убивал Танджо Десять Стрел», — хотелось крикнуть ему — но он не был уверен, что это правда. Он и десяти дней не провел в этом городе, однако все здесь уже знают, кто он такой.

На западном краю верхней террасы Юстафа юркнул в какую-то щель, из которой разило серой. Навстречу Райфу повалил пар, и он не сразу освоился в этом темном, затуманенном месте. Грот, вымытый в скале горячими источниками, освещали зеленые фонарики. Из пола, точно древние искривленные дубы, росли до самой кровли каменные колонны. В мелких прудах нежились обнаженные мужчины и женщины, чьи увечья скрывали вода и пар. Никто не разговаривал, и только бульканье воды нарушало тишину. Райфу трудно было дышать здесь после сухого холода Рва.

— Нам сюда, — сказал Юстафа, показывая на дощатые мостки, проложенные между прудами.

В глубине пещеры прудов стало меньше. Скальные складки создавали загородки, углубления и обособленные комнаты. Юстафа, сойдя с мостков, нырнул под низкую арку.

— Моя собственная паровая баня. Раздевайся и залезай. Ты пробыл с Мертворожденным слишком долго и перенял как его привычки, так и его блох.

Райф огляделся. Стоять здесь можно было только на узком карнизе вокруг бассейна. Идущий от воды пар нагонял дремоту. Райфу невольно вспомнился Слышащий и оолак, которым тот его потчевал.

Юстафа между тем скинул шубу, снял шелка и скользнул в бурлящую воду. Райф, следуя его примеру, скинул одежду, задержал дыхание и погрузился в обжигающе горячий пруд. Все боли от давних и недавних повреждений, полученных им, оставили его почти сразу. Он нашел под водой выступ и сел, прислонясь головой к скале.

— Что, хорошо? — с нескрываемым довольством спросил Юстафа.

— Хорошо, — кивнул Райф.

Толстяк, протянув покрасневшую руку, достал из-под шубы маленький сверток.

— Перепелиные яйца. Сейчас мы их сварим. — И он стал отправлять одно пятнистое яичко за другим куда-то в глубину.

Райф ушел под воду с головой, вынырнул и пригладил мокрые волосы. Он уже не помнил, когда за последнее время чувствовал себя так славно. Теперь он определенно сумеет уснуть, прямо тут, в этом пруду. Уснуть и не видеть Танджо Десять Стрел или мертвых Клятвопреступников. Он раскинул руки, закрыл глаза и лег на воду.

Должно быть, он и правда уснул ненадолго. Открыв глаза, он поймал на себе взгляд Юстафы. От пара волосы толстяка завились в тугие кудряшки.

Юстафа всколыхнул воду.

— Я ведь так и не досказал тебе историю Аззии риин Райфа, Странника с Юга? — Явно не ожидая, что Райф ему ответит, он стал продолжать, переворачивая в воде перепелиные яйца. — Аззия риин Райф пришел к мангали в год Горящего Древа. Боги давно уже не посылали дождя, и лягушки зарывались в грязь на дне пересохшего озера, и нас донимали скорпионы — ведь только они и способны жить без воды. У нас был голод, когда он пришел, но женщины приняли его, потому что он показался им красивым — высокий, белокожий, с глазами, осененными божественным духом. Его ноги были сбиты в кровь, на спине остались следы от кнута. Мы сказали ему, что он поступил глупо, придя сюда, ведь в песках нет ничего, кроме смерти и скорпионов, а он сказал: «Поцелуй скорпиона не убьет меня, ибо моя душа уже мертва».

Мы, мангали, знаем толк в таких вещах, и женщины поплакали над его душою. «Я ищу», — сказал он, и мы поняли, что он ищет рай и своих любимых, потерянных им на какой-то далекой войне.

Мы дали ему лучшего нашего проводника, Мехембо Мелкозубого. Мехембо был мудр и знал все места, где возможно найти рай. Он водил Странника в спекшуюся от зноя Стеклянную пустыню, и в темную пещеру Летучих Мышей, и на крутую Козью гору. Прошли годы, и Мехембо умер, сраженный зноем, но рая они так и не нашли.

Странник к тому времени стал уже не таким, как был прежде. Он попросил у нас другого проводника, девушку, Иллало Сладкогласную. Когда же по прошествии года они не нашли рая, он сжал ее горло руками и крикнул: «Я сам отправлю тебя туда, Иллало, чтобы ты указала мне дорогу». Иллало умерла от его руки и обрела рай, но он не мог больше следовать за ней.

После этого он покинул нас. Шли годы, и вот мы снова услышали о нем. Он ушел на север через Мягкие Земли и горы — туда, где не бывал еще ни один человек. Говорили, что его звал волшебный голос, обещая ему загробную жизнь, которую он заслужил. В конце концов он дошел до страны, пустой, как само небо. Он видел в земле глубокие пропасти и знал, что приближается к самому краю света. Наконец настал день, когда он увидел вдали одинокую гору и, невзирая на свою великую усталость, взошел на нее. Он видел над ее вершиной сияющие врата и весь день взбирался к ним, преисполненный радости. Он достиг этих врат на закате, и ему больно было смотреть на них, так сияли они в золотом свете меркнущего дня.

В тот миг, когда солнце зашло, он коснулся врат рукой. «Я умираю и рад этому», — сказал он, и врата приотворились. Тогда последние лучи солнца угасли, и он увидел по ту сторону врат тьму чернее самой черной ночи. Он закричал, но было уже поздно: врата ада раскрылись и поглотили его.

Райф вздрогнул так, что вода заколебалась, а Юстафа улыбнулся, показав свои мелкие бесовские зубы.

— Я уже говорил, это грустная история. Говорят, будто это положило начало Войне Крови и Теней, но мы, мангали, ничего об этом не знаем. Не откушать ли нам перепелиных яиц?

Райф проснулся перед рассветом. Волосы у него стали жесткими от минеральных солей, во рту держался клейкий вкус перепелиных яиц. Повязка на пальце размокла, и Райфу, затягивая ее заново, волей-неволей пришлось взглянуть на багровый обрубок. После ночной трапезы Юстафа ссудил ему фонарь, чтобы он мог найти дорогу обратно. Райф так устал, что заснул прямо на полу пещеры с парящей над ним Йелмой. Ее цепь поскрипывала от предутреннего ветра.

Ночью ему ничего не снилось — спасибо и за это. Райф встал и отыскал свою котомку.

Рядом с ней лежал завернутый в ткань лук Танджо. Мертворожденный, помимо меча, дал ему нож, но с ними Райф не чувствовал себя вооруженным — для уверенности ему нужен был лук.

Он поплескал на лицо водой, почистил песком зубы и прикрепил тетиву к сулльскому луку. Старик, принесший ему стрелы в день состязания, не потребовал их назад. К тому времени как Райф повесил самодельный колчан и чехол с луком за спину, в пещеру проник рассвет. Райф вышел, потревожив ползущий по полу туман.

Снаружи было тихо. Мальчишка с недостающей кистью левой руки сновал от пещеры к пещере, откапывая остатки топлива в догоревших кострах. При виде Райфа он прижался к скале и сделал знак, оберегающий от дурного глаза. Райф нахмурился и стал подниматься на Обод.

Идущие в набег уже собирались на восточной окраине города. Обряженные в сборные доспехи, они притопывали ногами на утреннем холоде. Райф знал здесь только двоих: здоровенного копейщика в глэйвских латах, дружка Юстафы, и маленького горца, который каждую ночь выпивал с Мертворожденным. Никто из них не поздоровался с ним, когда он подошел.

— Здорово, парень, — сказал, отделившись от других, Мертворожденный. — Я принес тебе другой меч вместо испорченного. В работе он спор — проткнул как-то селезенку одному черноградцу.

Кровь отхлынула от лица Райфа. Как вышло, что за все эти десять дней он ни разу не подумал о том, что эти люди убивают кланников? Наверно, он не сразу справился с собой, потому что все в отряде смотрели теперь на него. Он шагнул вперед и взял меч у Мертворожденного — всего в фут длиной, легкий и с одним режущим краем. Мертворожденный внимательно следил, как Райф наносит по воздуху пробные удары, и отвернулся, лишь когда он похвалил клинок.

— На вот, глотни. — Горец протягивал Райфу кожаную фляжку. Райф хлебнул, узнав вкус здешнего меда, и Мертворожденный тут же дал приказ выступать.

Обод внезапно оборвался, сменившись осыпью, и Райф разглядел ведущую на восток тропку, лишь когда первый Увечный ступил на нее. Эта неверная дорога, идущая по самому краю бездны, не давала ногам надежной опоры. Спереди тянуло душистым дымком, и за поворотом им открылся костер, у которого сидела старуха. Мертворожденный бросил ей какую-то резную вещицу и попросил помолиться за них. Старуха каркнула, открыв безъязыкий рот, и кинула подношение в огонь.

Райф держался позади и смотрел себе под ноги. Тяжелые тучи застилали небо, и Райф чувствовал, как воздух давит на него. К югу от Рва виднелись в голубой дымке клановые земли.

Кожаная фляжка на ходу передавалась из рук в руки. Увечные совсем не боялись высоты и нарочно старались идти по самому краю. Большой лысый южанин затянул протяжную песню. Райф никак не мог уловить ее смысл, но в конце каждого куплета вся ватага подхватывала: «Боги, возьмите мои глаза перед тем, как отправлюсь я в Ров».

Под эту песню Райф стал ощущать в висках легкое биение крови, как перед началом головной боли. Впереди на осыпи показался навес, из-под которого какой-то человек выводил маленьких, крепконогих и короткохвостых горных лошадок.

— Новички лошадей не выбирают, — сказал Райфу Мертворожденный, остановившись и подождав его. — Возьмешь, что останется.

Райф насчитал в ватаге пятнадцать человек вместе с собой.

— А почему лошадей держат здесь?

— Потому что здесь мы переходим через Ров.

Следующие четверть часа прошли в суете: Увечные выбирали себе коней и седлали их. Райфу колченогий конюх дал беспокойную кобылу с порванным боком и слишком маленькое седло. Пока Райф затягивал подпругу, чужестранец с оливковой кожей вышел к самому краю обрыва. Ветер шевелил его черные волосы и раздувал плащ. Райф не замечал в этом человеке, поджаром и длинноногом, никакого увечья. Все остальные примолкли, а один потрогал на поясе место, где когда-то помещалась его доля священного камня. Кланник.

Пульсация у Райфа в висках усилилась. Земля под ногами чужестранца обрывалась прямо в серое небо, и в шестистах шагах высилась, как крепостная стена, южная грань Рва. Чужестранец, сверкнув сталью, достал свой нож и запел что-то на незнакомом Райфу языке. Воздух у него под ногами затрещал и заколебался. Увечные замерли, тихие и неподвижные, как изваяния.

Чужестранец, подняв острие ножа к глазу, повелительно произнес что-то, и у него изо рта пахнуло металлами, входящими в состав крови: железом, медью и натрием. Воздушные потоки, идущие вверх из пропасти, улеглись, время остановилось. Из глубины Рва донесся тихий звук, похожий на детский вздох, и чужестранец, приставив нож к своему зрачку, ступил в Ров — но не упал.

Воздух, сгустившись у него под ногами, протянулся через весь Ров. Затем эта субстанция, которая не была ни воздухом, ни туманом, ни светом, развернулась, — и появился мост.

Райф заморгал, не понимая, почему он не видел раньше этого шаткого сооружения из просмоленных веревок и досок, подвешенного на железных брусьях, вбитых глубоко в скалу. Чужестранец повернулся лицом к остальным. Зрачки у него так расширились, что видно стало то, что лежало за ними. Он пошатнулся, и Мертворожденный, быстро взойдя на мост, подхватил его.

— Дорогу, ребята, — сказал он, идя с ним обратно к обрыву. — Наш брат нуждается в отдыхе.

Проходя мимо, чужестранец поднял глаза на Райфа. Его белок окрасился кровью.

— Он не пойдет с нами? — спросил Райф у горца, когда Мертворожденный завел своего подопечного под навес.

— Нет — для нас бы он был только обузой. Он будет ждать здесь, если ему жизнь дорога, и откроет мост, когда мы вернемся.

В его голосе слышалось омерзение. Еще один кланник, догадался Райф.

— А давно ли он здесь, этот мост? Горец сплюнул густой медовой слюной.

— У нас во Рву летописей не ведут.

Мертворожденный велел всем построиться гуськом и сунул Райфу шерстяной лоскут.

— Это для лошади. Она нипочем не пойдет через мост, если ее не зашорить.

Посмотрев, как другие Увечные сооружают шоры из кожи и войлока, Райф заткнул свой лоскут за узду так, чтобы лошадь могла смотреть только вперед. Она уперлась, когда Райф потянул за повод, и он сильно хлопнул ее по крупу.

Увечные, шагая в затылок, переводили своих коней через Ров. Ночью у Райфа заколотится сердце от одной мысли об этой немыслимой высоте, о черноте Рва и качании моста — но теперь он, чувствуя, что отвечает не только за себя, но и за лошадь, шел спокойно, переставляя одну ногу за другой. На твердый камень клановых земель он ступил с трясущимися коленями.

Мертворожденный, ухмыляясь, хлопнул его по спине.

— Ночью я на тебя поставил и выиграл. Адди спорил, что ты сиганешь вниз.

Райф вспомнил, что Адди — это имя горца.

— Неужели отсюда кто-то прыгает?

Мертворожденный весело кивнул. Все Увечные, перешедшие через мост, не скрывали своего веселья, а один даже помочился в Ров.

— Угу. Юнцы вроде тебя. Это случается с ними на середине. Стоит только посмотреть вниз, как они начинают слышать Музыку Рва... ну и готово. Скок, и был таков.

Увечные со смехом садились на коней. Райф, кое-как втиснувшись в свое маленькое седло, посмотрел по сторонам. Плоские Пустые Земли здесь постепенно переходили в Медные холмы. На камнях рос вереск, белые сосны стлались по земле, давая приют железной траве и омеле. Мелкие озера и болотца, серебрящиеся повсюду, говорили о недавней оттепели. Мир здесь был совсем другой, чем на северной стороне, — живой и переменчивый. Райф чувствовал себя восставшим из гроба.

По дороге на юг, к холмам, Мертворожденный сказал, что они едут в селение вольных кланников, выросшее недавно в лесу к северо-востоку от Погибшего Клана. По закону эти земли принадлежат Дхуну, но Дхун больше не в состоянии их оборонять. Такие вольные поселения чаще всего возникают как раз во время войны. Со временем туда стекается все больше народу, и его жители объявляют себя новым кланом. Так зародились Харкнесс, Отлер и крошечный, присягнувший Дхуну клан Крог. Таков естественный порядок развития кланов — отец тоже говорил Райфу об этом. «Кланы рождаются и умирают. Одни распадаются, другие гибнут, третьи постигает проклятие, и их должны заменить новые». Все это верно. Иннис распался, Морро погиб, Серый, как всем известно, проклят. Возможно, это новое поселение когда-нибудь разрастется и займет место Морро.