Меч Теней (№2) - Крепость Серого Льда

Между остальными завязался горячий спор. Юстафа предлагал перепрыгнуть через трещину, пустив Линдена Мади вперед. Мади хотел спуститься и ехать дальше по дну каньона, но это мало кому пришлось по душе. Крутые гранитные стены каньона покрывала осыпь — того и гляди упадешь и ногу сломаешь. Кто-то еще придумал, наоборот, подняться наверх, но даже Райф видел, что подняться тут негде, и эту мысль быстро отвергли.

Адди Ган, не вступая в спор, доел яблоко и скормил огрызок пони. К этому времени страсти накалились, и шрам на горле у Мади стал багровым.

— Я говорю, вниз, да проклянут вас всех боги! — орал он.

Последовали ожесточенные возражения, и тут Адди промолвил:

— Господа.

Все обернулись к нему, а он, держа руку на морде пони, терпеливо ждал, когда умолкнут все до единого.

— Час назад мы проехали козью тропу, ведущую на северо-запад. Я думаю, по ней мы выберемся на плоскогорье еще засветло. — Он взял пони за узду. — Пошли, девочка. Поворачиваем.

Увечные смотрели на него со смесью негодования и облегчения. В его словах никто не сомневался. Адди всю жизнь лазает по горам, ему и знать. Мертворожденный первым последовал за ним, и Мади, видя, что и другие собираются сделать то же самое, торопливо отдал приказ поворачивать назад.

Повторно преодолевая осыпь, Райф думал об Адди Гане. Пастух завоевал себе место среди этих людей: они уважают его, как знатока своего дела. Райф уже дважды выезжал с ним на дело, и оба раза все подчинялись суждению Адди. Трудно поверить, но Увечные относятся к Адди лучше, чем его собственные кланники. Эта мысль показывала кланников не в лучшем свете, и Райф нахмурился.

— Ты, я вижу, заметил, как поглядывает на тебя наш неудавшийся жрец, — нарушил его думы едущий следом Юстафа. — Он надоедливый малый, Фома Аргола, но полезный, очень полезный. Другие его не выносят, не знаю уж почему.

За день он и двух бобов не съедает и скорее умрет, чем полезет в драку.

— Для чего же он тогда нужен?

— Хороший вопрос. — Юстафа проехал вперед. — Он кое-что умеет — наводить смятение на врага и прочее.

— Так он колдун?

— Не из сильных. Валится с ног всякий раз после открытия моста. Мангалийскому шаману он и в подметки не годится. Будь среди нас такой шаман, мы проникли бы прямо в сокровищницу, вынесли золото, и никто бы знать об этом не знал.

Ветер приподнял плащ Юстафы, и Райф увидел у него за поясом мечелом.

— А за мной он почему следит?

— Милый ты мой, — звонко рассмеялся Юстафа. — Он следит за тобой по той же причине, что и Траггис Крот. Там, где ты, постоянно что-нибудь происходит — и в итоге кто-нибудь, как правило, умирает.

Юстафа, продолжая смеяться, поехал дальше, но Райф придержал пони. Он сам напросился, это так... но легче ему от этого не стало.

Решив больше ни о чем не думать, он продолжал отставать, пока не оказался позади всех. Линден дышал Адди в затылок, дожидаясь случая снова стать во главе, и не замечал, что Райф переместился к вьючным лошадям.

День шел своим чередом. Они нашли козью тропу, о которой говорил Адди, и стали подниматься по ней. Та же сила, что расколола стену каньона, расшатала валуны и покрыла землю тонкими трещинами. Адди видел опасные места еще издали. Время от времени по его команде все спешивались и вели лошадей в поводу.

Когда они выбрались на ровную землю, стало смеркаться. Адди предложил разбить лагерь, но Линден и слушать об этом не желал.

— Мы должны быть у рудника к началу безлунных ночей — именно тогда они вывозят золото. Раз погода поутихла, надо пользоваться этим и наверстывать упущенное.

С ним никто не спорил. На небе светила половинка луны, но тучи почти полностью ее закрывали. На плоскогорье постоянно дули сильные ветра, и почва почти сплошь состояла из камня. Под прикрытием валунов росли тощие травы, и Райф замечал там и сям горящие глаза тундровых лис.

В нем медленно нарастало желание поохотиться. Он уже полгода не выслеживал дичь по ночам и сейчас делал это почти помимо воли. Помимо лис здесь жили разные мелкие зверушки с быстро бьющимися сердцами. Стрелу на них тратить не стоило, но Райф все равно примечал их, отвечая какой-то глубокой внутренней потребности.

— Я бы советовал тебе спрятать стрелу обратно, если ты только не собираешься пустить ее в Линдена Мади. — С ним поравнялся Мертворожденный, и Райф не сразу понял, о чем тот говорит.

Он не помнил, как достал стрелу, которую держал в кулаке. Чувствуя себя дураком, Райф спрятал ее в висящий на седле колчан.

— Ночь темная, а Мади ведет нас по самому краю, — сказал Мертворожденный.

Райф до сих пор смотрел только на север, в плоскую тундру, но теперь увидел, что козья тропка снова сделала поворот и пошла под уклон, к каньону. Адди, доехав до первой осыпи, приказал всем оставить ход.

— Давай-ка слезем, — сказал Мертворожденный, и они оба спешились.

Адди впереди настаивал на разбивке лагеря, поскольку дорога стала слишком опасной для ночной езды, но Мади не соглашался. Райф, хотя и не одобрял такой спешки, хорошо его понимал — Линдена подгонял страх перед атаманом.

В конце концов порешили на том, чтобы идти дальше пешими. Райф с Мертворожденным по-прежнему держались позади.

— Держи ухо востро, как доберемся до рудника, — посоветовал Мертворожденный, хлебнув из серебряной фляжки. — Помни, что теперь ты Увечный.

Даже Мертворожденный предупреждает его. Райфу нечего было ответить, и оба умолкли.

Тропа витками сходила вниз. Час спустя они снова оказались у стены каньона с темной пропастью по другую сторону. Мелкие камни усеивали карниз, и Райф внимательно смотрел себе под ноги. Ветер, дующий снизу, не давал ему расслабляться.

Почти весь отряд перебрался уже через осыпь, когда начался оползень. Сбоку на Райфа дунуло, и послышался рокот пришедших в движение камней. Райф еле держался на ногах среди стекающего вниз щебня. Прямо перед ним в ужасе бились вьючные лошади. Они шли в одной связке — если хоть одна упадет в обрыв, то потянет за собой и других.

Райф отчаянно боролся с течением камней. Что-то стукнуло его в спину, вышибив воздух из легких, что-то двинуло по колену, и он зашатался. Повод выскользнул из пальцев, и держаться стало не за что.

Позади него упал Мертворожденный. Райф протянул ему руку, но встретил только пустоту. Потом сила оползня развернула его, и пальцы Мертворожденного вцепились в его ладонь. Райф зажал их в кулаке.

Мертворожденный перевалился за край, увлекая его за собой. От боли в руке, которую чуть не вывернуло из плеча, из глаз посыпались искры. Оползень стал медленнее, и Райф что было сил уперся ногами в щебень. Ноги скользили, но правая наконец-то нащупала камень, стоящий на месте.

Найденная опора остановила Райфа на самом краю. Он до боли стиснул зубы, рука у него тряслась. Ему казалось, что мускулы на плече и боку вот-вот порвутся. Внизу виднелась макушка Мертворожденного.

— Вытащи меня, — крикнул он.

В голове у Райфа шумело от боли. Еще немного, и они оба полетят вниз. С большим трудом разжав зубы, Райф сказал:

— Отдай мне стрелу.

Снизу послышалось нечто нечленораздельное.

Правая нога Райфа, которая удерживала от падения их обоих, начала дрожать, но он, вопреки рассудку, обрел спокойствие.

— Мою стрелу, Искательницу Кладов. Отдашь?

— Отдам, только вытащи, — прохрипел Мертворожденный.

После этого спокойствие пропало, осталась только боль. Линден Мади и Адди Ган перелезли к нему и помогли вытащить Мертворожденного на карниз. Когда это наконец осуществилось, Райф трясся весь, с ног до головы. Он упал, и Мади не стал его поднимать, что Райфа вполне устраивало. Тучи поредели, показалась луна. Переправив через осыпь Мертворожденного, Мади вернулся за Райфом.

— Подымайся, парень, нечего тут. — Он протянул Райфу руку, и в его голосе появилось что-то новое, ворчливо-уважительное. — И как ты только умудрился удержать этого здоровенного ублюдка — я думал, тебя пополам разорвет.

— Мне сдается, что разорвало. — Райф пытался сохранить достоинство, но его шатало, как пьяного. Мади обхватил его за пояс и помог перейти на твердое место.

Лагерь разбили прямо на карнизе. Горели факелы, над костром жарилось мясо. Палаток у них не было, и они ночевали в спальниках около костра. Откупорили бочонок с медом. Райфа встретили веселыми криками и поднятыми рогами.

Мертворожденный успел рассказать о заключенной ими сделке, и это упрочило репутацию Райфа в глазах Увечных. Мало того, что он спас Мертворожденного — он сделал это с выгодой для себя! Ничего лучшего Братья Рва даже представить себе не могли. Райфа усадили у костра и втиснули ему в руку рог с густым черным медом. Райф стал пить и пролил половину себе на кафтан, так что достоинства опять не удалось сохранить. У него тряслись руки, и во рту стоял вкус каменной пыли.

Он сидел на куче лошадиных потников и старался остаться в сознании. Юстафа извлек откуда-то дощечку со струнами и забренчал, сочиняя на ходу: «Каньон был черен, и узок карниз. Дюжину Зверей потащило вниз».

Райфу песня понравилась — верный признак того, что он малость свихнулся. Моргая, он крепко держал рог. Адди хлопнул его по плечу и сказал, что даже заправский овчар не сладил бы с оползнем лучше. Другие тоже говорили разные лестные вещи. Время шло, праздник продолжался, и Увечные напились допьяна.

Напились, да не все. Через некоторое время Райф заметил, что рядом с ним сидит Фома Аргола. Остальные, утихомирившись, спали, ели или играли в кости. Изредка кто-нибудь еще предлагал выпить за Райфа или Мертворожденного, и в ответ слышалось одобрительное мычание. Чужестранец дождался, когда Райфа окончательно оставили в покое, и спросил:

— Знаешь, из-за чего произошел оползень?

Райф осторожно, оберегая ноюще шейные мускулы, покачал головой.

— Это они выходят наружу. Взятые. Некоторым, самым сильным, уже удалось выбраться через трещины. Давление нарастает, и скоро где-нибудь неизбежно случится прорыв. Последние пошлют в мир своего слугу, Шатан Маэра, сильнее которого нет никого во вселенной. Он один способен пробить дыру в Стене Провала — и он действует в эту ночь, я чувствую.

Райф, воспарив над своим страхом, спросил:

— Ты тоже из них? Из фагов?

— Мне случалось иметь с ними дело.

Ответ не был прямым, но Райф, все еще парящий высоко, не стал на этом задерживаться.

— Когда это произойдет?

— Не знаю.

— И где — тоже не знаешь?

— Нет. Там, где земная кора тоньше всего.

У Райфа вырвалось что-то вроде сдавленного смеха.

— Зачем ты тогда рассказал мне про это?

Фома повернулся к Райфу лицом. Левый глаз у него налился кровью.

— Потому что ты тот, кто способен этому помешать.

— «Того, кто преступил обет, вернее нет».

Фома смотрел на него с недоумением, и Райфа это порадовало. Выходит, и фаги знают не все. У кланов есть свои сокровенные знания.

— Стало быть, ты мне ничем помочь не можешь, — сказал Райф с ожесточением и понял, что больше уже не парит. Фома вернул его на землю.

Кто-то кинул в огонь горстку птичьих костей, и чужестранец, глядя на идущий от костра черный дым, спросил:

— Помнишь, как открывается мост? — Райф кивнул. — Сам он неказист, и многие, видя его впервые, испытывают разочарование. Они делают ошибку, полагая, что весь секрет заключен в самом мосту. Это не так. Секрет заключен в том пространстве, что соединяет клановые земли со Рвом. Все построенное там становится невидимым. Такова власть Древних: то, что создано их магией, живет вечно.

В Глуши и Рву после них осталось множество руин. Некоторые из них мы видим, другие скрыты от нас. Отыскивая место, откуда выйдет в мир Шатан Маэр, нужно смотреть очень пристально.

Райф ощутил вдруг, как он устал. Спину и плечи ломило, и от речей чужестранца не было никакой пользы — они лишь увеличивали давящее на Райфа бремя. Райф уже заметил, что все чародеи и праведники действуют на него именно так.

— С чего ты заговорил о Древних? — потирая плечо, произнес он. — Искать нужно пролом, а не какие-то давно позабытые развалины.

Увечные, готовясь ко сну, тушили факелы, выплескивали подонки из рогов и расстилали одеяла. Юстафа заиграл на своей дощечке колыбельную.

— Древние не так уж сильно отличались от нас с тобой, — поднявшись, сказал Фома. — Они знали, что такое ужас. Мы бросаем в Ров тела, чтобы запечатать его, а они с той же целью построили город. Их руины должны привести тебя к месту, которого они боялись больше всего.

С этими словами Фома отошел, завернулся в свои одеяла и улегся спать.

34

«СЛЕПАЯ СОРОКА»

Кроп проголодался, и ноги у него болели. Он попытался продать свои сапоги, но грудастая тетка, к которой он с этим обратился, только посмеялась над ним.

— Легче сбыть молоко молочнице, чем сыскать покупателя с такой ножищей. Могу дать пару медяков за собаку — ее-то я живо продам пирожнику.

Горожанку — в пирог?! При одной мысли об этом никаких пирогов больше в рот не возьмешь. Но с тех пор миновало уже три дня, и Кроп, думая о пироге, все время сглатывал слюну.

В городе очень трудно добывать еду, вот в чем беда. Если будешь воровать у торговцев на улице, тебя посадят в тюрьму, а на всяческие объедки и без того довольно охотников: они свирепо защищают свои помойки и готовы убить чужака. Даже Горожанке нелегко приходится. Кошки здесь юркие, как белки, и совсем не боятся собак.

Кутаясь в свой взятый из курятника плащ, Кроп без конца бродил вокруг Крепости Масок. Моросил мелкий дождик, и он беспокоился за свои сапоги, и так еле живые. Это на время отвлекло его от крепости, но Кроп сосредоточился и у вторых ворот ни о чем постороннем уже не думал.

Сквозь дождь просвечивало солнце, и крепость окружал странный серебристый свет. В нем Кроп замечал то, что раньше оставалось для него скрытым: например, сторожевой пост в трех ярусах выше ворот. В прошлый раз он подумал, что забранное решеткой отверстие служит для вентиляции, а теперь разглядел, что за решеткой что-то шевелится. Выходит, ворота охраняются не только теми красными плащами, что караулят внизу.

Скверная новость. Время идет, а он так до сих пор и не придумал, как проникнуть в крепость.

Очень уж ревностно ее стерегут, каждую повозку проверяют. Поклажу разгружают до голых досок, мягкие грузы протыкают копьями, каждый бочонок простукивают, каждому, кто хочет войти сам по себе, учиняют допрос. Тот, кто владеет этой крепостью, живет под большим страхом.

Кроп постоял, опираясь на свой березовый посох. Не думал он, что его путь к хозяину будет прегражден так бесповоротно. Не прорваться ли попросту в ворота, когда решетку поднимут, пропуская повозки? Ворота охраняет команда из четырех человек. Один управляет решеткой, значит, за Кропом погонятся только трое. Трое стражников с мечами и копьями. Можно попробовать пробраться мимо них незаметно, но всегда есть опасность, что они поднимут тревогу. А теперь вот оказывается, что ворота охраняют и сверху — значит, тревога поднимется раньше, чем он думал.

Кроп медленно и с толком обдумал это предприятие еще раз, но так ни к чему и не пришел. Горький Боб в этом случае посоветовал бы войти украдкой, не привлекая внимания стражи.

Кроп хмуро двинулся на запад, к острой башне, где томился его хозяин. Улица блестела от дождевых потоков, стекающих с крепостных стен. Горожанка остановилась попить из лужи, и Кроп подождал ее. Когда они отошли от ворот, народу на улице стало меньше. Кроп прошел мимо пустого двора с громадными статуями. Голуби прятались от дождя под каменными доспехами рыцарей. Горожанка хотела было поохотиться, но Кроп отозвал ее.

С ним творилось что-то неладное. Чем ближе он подходил к острой башне, тем сильнее у него теснило в груди. Он приходил сюда каждый день, проведенный в городе, и старался как-то снестись с хозяином.

Башня из бледного камня была такая высокая, что верхушка ее пряталась в дождевых тучах. Она вся дымилась, как мороженое мясо, будто стояла не у подножия горы, а высоко в ее снегах. Кроп вытер ладонь о штаны и протянул к башне руку. Не успев еще коснуться ледяного известняка, он почувствовал, что башня притягивает его к себе, как магнит. Гладкий камень всасывал тепло его тела. Кропу захотелось отдернуть руку, но он переборол себя и плотно прижал ладонь к камню. Пальцы начали медленно белеть. Холод он еще мог бы вынести, а вот тишину — нет.

Солнце опустилось за городские стены, и настали серые сумерки. Пальцы у Кропа онемели. Он нажал на стену еще сильнее — ничего.

Уже убрав руку, он ощутил какое-то слабое, направленное к нему движение.

Приди ко мне... Слова, отозвавшиеся в костях у Кропа, были уже не приказанием, а мольбой. У хозяина почти совсем не стало голоса. Дурак, дубина. Неужто ты так и позволишь ему умереть? Кроп грохнул по башне кулаком. По камню побежала трещина, Горожанка в испуге припала к земле.

Кроп разбил костяшки в кровь, и рука стала пухнуть. Надо подумать. Силой тут ничего не сделаешь. Башню даже и ему не под силу свалить. Таким манером хозяина не спасешь. Как же тогда? Он не Горький Боб с его хитроумными штучками и не Скорбут Пайн, которого все слушались. Он великан и умеет только стены ломать да чинить насосы.

И еще разбивать цепи. «Будь готов, когда я скажу», Кроп заморгал, и в голове у него просветлело. Может быть, в этом городе найдутся люди, которые помогут ему. В уме у Кропа начал складываться план, и он повернулся к башне спиной.

«Я скоро, — мысленно пообещал он хозяину. — Скоро».

Когда он оставил позади гладко отесанные стены Крепости Масок, стало совсем темно. В Венисе ночь наступает быстро, и холод, который она принесла, превратил дождь в мокрый снег. Прохожие на улицах кутались в теплые плащи и шубы. Некоторые покупали у лоточников жареные каштаны или подрумяненные колбасы, но Кроп старался об этом не думать. Торговцы со своими жаровнями сидели на каждом углу, привлекая покупателей теплом и вкусными запахами. Кроп видел, как переходят из рук в руки серебряные монетки. На уличных подмостках представляли лицедеи, и один все время повторял «задница». Свальхаби среди них не было. Свальхаби нипочем бы не стал представлять на улице. Кроп посочувствовал лицедеям, изображавшим женщин. Ночь холодная, а они так легко одеты.

Он понимал, что тянет время, глазея на комедиантов, и упрекал себя за трусость. Что значит его страх по сравнению со страданиями хозяина? Ничего. Сказав себе это, Кроп решительно выпятил челюсть и пошел дальше.

Беда была в том, что он сам не знал, чего ищет. Не всякий кабак или харчевня подошли бы ему. Надо найти правильное место — а как узнаешь, правильное оно или нет? Уж точно не такое, как вот это, напротив подмостков: на людях, которые заходят туда, шубы крыты шелком — значит, они богачи. Ему требовалось заведение поскромнее, где посетители не стоят снаружи с кружками и мальчики с факелами не подогревают им эль.

Кроп шел на север. Горожанка то и дело отбегала от него, учуяв крысу. Кроп блуждал по городу уже несколько дней, но ни разу до сих пор не удалялся от крепости, и эта часть Вениса была ему незнакома. Улицы стали беднее, и все меньше ламп зажигалось в окнах. Колбасы продавались и тут, но срезы показывали, что набиты они сплошным салом. Мужчины бросали кости под сыромятными навесами; женщины, одетые столь же легко, как и лицедеи, ежились в дверях и окликали прохожих.

Кроп разглядывал вывески над тавернами. Молот и наковальня значили, что сюда ходят кузнецы, катушка и ножницы — что портные. Скрещенные мечи указывали, что здесь пьют либо оружейники, либо наемники. Он встречал на пути заведения для свечников, торговцев тканями, золотых дел мастеров, бакалейщиков и лекарей — у этих вывеска была самая затейливая: человек с отрубленной по колено ногой. Наконец ему попалась вывеска, которую он не сразу сумел разгадать: сорока с завязанными глазами.

Помещалась она на особенно тихой и темной улице. Люди, проходившие по ней, высоко поднимали воротники, а головы держали низко. У таверны никто не задерживался. В канаве плавала дохлая кошка с обожженными лапами и хвостом.

В птицах Кроп разбирался неплохо. Мальчишкой он часами наблюдал за ними на дворе, а после хозяин давал ему книги с чудесными картинками, изображавшими разных птиц и животных. Кроп мог назвать любую птицу, знал их оперение, их привычки, их голоса — и знал, что сороки слывут воровками. Ни одну блестящую вещицу не упустят — сразу тащат к себе в гнездо.

Кроп нахмурился, размышляя. Если человеку завязать глаза, он ничего не будет видеть. И если эта сорока на вывеске и правда воровка, то такая, которая никому ничего не расскажет.

Очень довольный тем, что голова у него в кои веки сработала правильно, Кроп подхватил Горожанку и направился к двери. Именно такое место он и искал.

В темном и довольно холодном помещении бодрость стала покидать его, уступая место привычному страху. Как-то здешние люди его встретят? Он съежился и старался не вспоминать, что случилось с ним в прошлый раз, когда он зашел в таверну.

Комнату освещали всего две лампы из китового уса. Огонь в очаге у дальней стены загораживала тяжелая железная решетка. Перегородки делили комнату на укромные закутки. Люди сидели там, сблизив головы, и разговаривали вполголоса. Некоторые из них бросали взгляды на Кропа, но тут же снова возвращались к своим делам. Поняв, что до него здесь никому дела нет, Кроп испытал великое облегчение. Углядев у очага полированный сосновый прилавок, окованный медью, он двинулся туда.

Горожанка вылезла у него из-за пазухи и спрыгнула на пол. Она унюхала в одном из уголков другую собаку и пошла поздороваться с ней.

— Студеная ночка, — заметил стоящий за стойкой человек — крепкий, пузатый и с толстой шеей, походящий на отставного борца. На Кропа он смотрел с интересом, но без страха. — Что тебе подать?

Еще нальет, чего доброго, а платить Кропу нечем. Кроп замотал головой.

— По какому же ты тогда делу?

«Лучше не морочь мне голову понапрасну», — слышалось в этом безобидном как будто вопросе. У Кропа участилось сердцебиение. Не совершил ли он ошибки? Бывший борец скрестил руки, и на них вздулись бугры здоровенных мускулов.

Кроп нагнулся и пошарил за голенищем, отыскивая нужную вещь. Найдя ее, он выпрямился, положил вещь на прилавок и сказал:

— Друг Скорбута Пайна.

Сухожилия на шее у борца дернулись, и он протянул руку к кольцу. Оно, тонюсенькое и легкое, как прядка волос, было сделано из белого металла, более редкого, чем серебро. На внутреннем ободке было что-то написано, но Кроп так и не узнал что. Борец поднес кольцо к лампе и стал читать, шевеля губами.

Потом положил кольцо и толкнул обратно к Кропу.

— Где ты его взял? Только не ври, не поможет.

Кроп, услышав это предостережение, отчаянно затряс головой.

— Я не вру. В алмазном руднике. Скорбут дал. Сказал, сохрани. И покажи, когда надо будет.

— Ладно, успокойся, верзила. Никто тебя лжецом не называл. Рубцы у тебя рудничные, это точно. Поди-ка сюда, Квил, — позвал борец, обращаясь к сидящему в одном из закутков человеку. — Надо, чтобы и ты послушал.

Кроп и без того волновался, как всегда при разговоре с незнакомыми людьми, а при виде этого другого и вовсе запаниковал. Всякому ясно, что с таким в темном переулке лучше не встречаться. Глазки маленькие, рот углами вниз. Его сопровождала невиданной громадности собака, за которой шла Горожанка.

— Квил, вот этот человек — друг Скорбута. Встречался с ним на руднике.

Квил прищурил свои глазенки. От него пахло погребом, воском и собакой. Волосы сальные, одет, можно сказать, в лохмотья, но в ухе золотая серьга, а на пальцах дорогие перстни.

— Покажи ему кольцо, — сказал борец Кропу.

Кроп подтолкнул кольцо к Квилу, а борец рассказал, откуда оно взялось. Осмотрев кольцо с тщательностью и приемами ювелира, Квил спросил:

— Стало быть, слухи верны? Скорбут бежал?

Кроп кивнул.

— Когда?

Это было уже потруднее. Кроп напрягся, вспоминая, какая была погода, когда они вышли из рудника наверх.

— Зимой.

— И ты пошел прямо сюда? — Кроп кивнул. — Скорбут был с тобой? — Кроп покачал головой.

Квил пораздумал и спросил, глядя на кольцо:

— Знаешь, что это? Скорбут снял его с пальца своего мертвого ребенка, Катерины. Он ее Кати звал. Мужик, который изнасиловал ее и убил, не знал, что подписывает смертный приговор всей своей семье и всем друзьям-приятелям. Такой кровавой бани в Транс-Воре еще не видывали — за это Скорбут и угодил в рудники. — Квил снова взял колечко и облокотился на стойку. — Теперь скажи вот что: зачем он тебе его дал?

Кроп, глядя себе под ноги и вертя в руках посох, проговорил:

— Я разбил цепь.

— Цепь Скорбута?

— Нашу. У нас с ним одна была. Десять лет.

Квил с борцом переглянулись.

— Ты хочешь сказать, что пробыл со Скорбутом в рудниках десять лет и что ты устроил ему побег?

— Я помогал. — Кроп не забыл про Хадду. Это она своей песней привела в рудник тьму.

— Подай-ка ему еды и эля, Крепыш, — сказал Квил. — За мой стол.

— Сделаем. — И Крепыш отправился выполнять заказ, явно довольный тем, что дело уладилось.

Квил протянул Кропу руку.

— Я Квилиан Моксли, а собаку звать Большой Мокс. Друзья Скорбута — мои друзья.

Кроп пожал ему руку осторожно, стараясь не слишком давить. Квил не улыбнулся, и вид у него остался все такой же зловещий, но это ничего — главное, чтобы он не хотел зла ему, Кропу.

Они сели за стол Квила и молча стали ждать, когда Крепыш принесет еду. Горожанка и Большой Мокс, обнюхав друг дружку сзади, совершали обход таверны. Крепыш вскоре притащил хлеб, сыр, копченую колбасу и эль. Кроп старался не пялить глаза на еду, но, наверно, все-таки выдал себя, потому что Квил сказал:

— Давай налегай. У нас в «Слепой сороке» без церемоний.

И Кроп налег. Он уже и забыл, что на свете бывает такая замечательная еда. Забыл, как липнет к зубам сыр и как хрустит свежая хлебная корочка. Квил сидел, откинувшись на спинку жесткого стула, и ждал, пока Кроп не закончил. Когда дверь в таверну отворялась, Квил слегка поворачивал голову и смотрел на входящих.

Когда Кроп разделался с последним куском колбасы, он спросил:

— Так чем же я могу тебе помочь?

Кроп надеялся именно на это, как только вспомнил о кольце Скорбута, но теперь, когда дошло до дела, он не находил слов. Не знал, как сказать этому человеку о своем хозяине.

Квил задумчиво потер подбородок, сверкнув золотыми перстнями.

— Можно пристроить тебя вышибалой в таверну или в веселый дом. Ты драчунов разом уймешь, это точно. Но мне сдается, ты хочешь чего-то еще. Я прав?

Кроп с несчастным видом кивнул. Ему начинало казаться, что он собирается просить о чем-то невозможном наподобие летающей свиньи.

— Говори, не стесняйся, — подбодрил его Квил. — Я много чего могу.

Кроп набрал воздуха. Приди ко мне... За все годы своего знакомства с хозяином Кроп не слышал, чтобы тот кого-то о чем-то просил.

— Мне надо в крепость. Надо спасти моего хозяина.

Квил поднял брови, и в его холодных серых глазах зажглось любопытство.

— Это что-то новенькое. Ты говоришь, что тебе надо войти в крепость и освободить твоего хозяина, которого там держат?

Кроп кивнул, радуясь, что Квил так быстро понял его.

— Не знаешь ли, где он сидит, твой хозяин — под Бочонком или под двором?

— Под острой башней, белой такой, — растерянно ответил Кроп.

— Под Костью, значит... Мне говорили, что там есть глубоченное подземелье, а в нем железная камера. Я тому, кто это говорил, ухо оттяпал за вранье — выходит, поторопился.

Кроп кивнул — он понимал, что торопиться не всегда полезно.

— Насчет Кости ничего сделать не смогу — она уж много лет стоит запертая. Но я помогу тебе попасть в крепость.

— А как? — От предвкушения у Кропа гулко заколотилось сердце. Своим умом и широкими возможностями Квил напоминал ему хозяина.

Но Квил ответил так просто, что Кроп даже разочаровался немного.

— Ты просто войдешь туда, вот и все.

35

СКОМОРОХИ

Эффи так привыкла к своей повозке, что ей казалось, будто она всю жизнь провела в ней. Дрегг теперь представлялся ей каким-то сказочным местом — о нем можно мечтать, но доступ туда заказан. Да она и не жалела о нем. Странствия в ожидании людей, которые еще полмесяца назад должны были забрать у них золото, стали и ее, Эффи, жизнью. У нее имелись свои обязанности: чистить и кормить лошадей, подогревать эль, стряпать всю еду, кроме мяса (дичь у них жарил Клевис Рид), убираться в фургоне, лечить разные порезы и болячки, а иногда и золотишников высматривать.

Она догадывалась, что Клевис и Драсс не слишком привыкли иметь дело с детьми: они обращались с ней не так, как взрослые с ребенком. Никто с Эффи не нянчился, не кудахтал над ней, и это ее устраивало во всех отношениях. Теперь она стала для них своей, и они рявкали на нее точно так же, как друг на друга.

Отскребая котелок от нагара, она нашла глазами их обоих. Драсс по нужному делу присел за кустом у самого крутого берега, и она видела только его макушку. Клевис, на четверть лиги к северу, прохаживался дозором вдоль лесной опушки.

Здесь, среди грифельных утесов и огненных сосен западного Ганмиддиша, они провели уже несколько дней, укрываясь от бури. Эта буря доставила Эффи большое удовольствие. Гораздо лучше находиться в самой ее середине, когда у тебя над головой только древесные кроны до тонкий холст, чем в круглом доме, под защитой каменных сводов. Сначала она боялась, но в фургоне, который уже стал для нее домом, было уютно, как в пещере, и страх прошел как-то сам по себе. Там, внутри, с ней ничего случиться не может.

Одна из молний попала в дерево — оно и теперь еще дымилось. Гроза уже два дня как прошла, но земля сильно размокла, и Драсс с Клевисом не спешили отправляться в дорогу. Река после дождя бежала бурным, мутным потоком. Где-то выше по течению подмыло берег: мимо то и дело проплывали глыбы земли и вывороченные с корнем деревья. Драсс и Клевис хмурились, глядя на реку. Она, только она задерживала их в пограничных землях и не давала вернуться домой.