17

УВЕЧНЫЕ

— Давай опять меняться, — предложил Райф Мертворожденному во время крутого спуска в ущелье. — Ты скажешь мне то, что я хочу знать, а я взамен скажу тебе что-нибудь другое.

Мертворожденный пораздумал. За три дня их совместного путешествия Райф начал ценить в нем эту черту: Мертворожденный был одним из тех немногих известных ему людей, которые действительно обдумывают и слова собеседника, и свой собственный ответ.

— Ладно, — сказал наконец Мертворожденный. — Только первым буду спрашивать я. И не обещаю, что отвечу тебе, если твой вопрос мне не понравится.

Райф кивнул с самым серьезным видом. Оба они знали, что ему здесь ни на что рассчитывать не приходится, но надо же соблюдать какие-то общепринятые правила.

— Валяй спрашивай.

Мертворожденный помолчал, ведя своего пони вниз по осыпи. Было утро, и солнце скрывалось за темными тучами. Резкие, но короткие порывы ветра в ущелье скатывали со склона щебень и пригибали траву. Путники приближались ко дну ущелья, и скалы вокруг ограничивали обзор. Райф догадывался, что когда-то здесь бежал водный поток, потому что камни внизу были гладкими, а осыпь, по которой они шли, состояла из круглой обкатанной гальки. Зато по боковым утесам можно было изучать все стадии сотворения мира. Слои минералов, песчаника, окаменелостей и застывшей лавы чередовались в них, как страницы исторического труда.

Дойдя до ровной площадки над самым высохшим руслом, Мертворожденный обернулся к Райфу, и тот, как всегда, испытал потрясение при виде его лица. Оно выглядело так, точно кто-то выхватил кусок из его середины, а потом кое-как сшил обе половинки. Мертворожденный заметил, как это действует на Райфа, и в его глазах отразилась привычная усталость. Его вопрос удивил Райфа.

— У тебя братья есть?

— Да. Один.

— Ты его любишь? — Теперь в глазах Мертворожденного появилось еще что-то, похожее на голод — только с чего бы?

— Да, — тихо ответил Райф, думая о Дрее.

— А ты когда-нибудь причинял ему боль, своему любимому брату?

Вот он, вопрос, за который можно получить что-то взамен. Райф видел это по руке Мертворожденного, лежащей на шее пони. Слишком уж напряжены пальцы для человека, который хочет просто погладить лошадь. Что же на это можно ответить? Какие братья не причиняют боли друг другу, пока растут? Драки и ссоры — это оборотная сторона любви. Но Райф понимал, что Мертворожденный не о том спрашивает. Ему не надо знать, как Райф лягал Дрея или обзывал его в приступе злости. «Предавал ли ты когда-нибудь его любовь и доверие» — вот что подразумевает вопрос Увечного. Райф вспомнил, как Дрей вышел вперед там, во дворе круглого дома, чтобы поручиться за своего брата, и старая боль шевельнулась в его груди, как острие меча.

— Да. Причинял.

Мертворожденный кивнул, очень медленно, как будто Райф разрешил задачу, над которой он бился долгие годы.

— Так оно и есть. — Он достал из седельной сумки кусок жареной лосятины, которая почти вся уже вышла, и стал жевать жесткий филей, как колбасу. — Теперь твой черед, — пробурчал он с набитым ртом.

Райфу почему-то перестало казаться, что он заключил выгодную сделку.

— Как ты остановил меня, когда я нацелился тебе в грудь поленом? Твой меч был далеко, а я действовал быстро.

— Подержи-ка. — Мертворожденный с ухмылкой сунул кусок мяса в правую руку Райфа и с молниеносной быстротой выхватил у себя из-за пояса круглый молоток. — Вот он, мой красавец. Я его достаю быстрее, чем сулл свой меч, да притом еще левой рукой. Как только ты схватил то полено, я понял, что дело неладно. В глазах у тебя прямо-таки написано было: ну все, мол, ублюдок, ты мой. Вот я и кликнул своего дружка на подмогу в тот самый миг, как ты на меня кинулся. Ты оплошал потому, что смотрел только на меч. Следовало ожидать — у кланников в голове не укладывается, что человек способен драться двумя руками. Суллы другое дело: у них меч и длинный нож работают заодно. Залюбуешься. Вся хитрость в том, какое оружие играет роль клинка, а какое щита. А когда тебе кажется, что ты это разгадал, они меняют порядок прямо в разгаре боя. Подло, конечно, да что поделаешь.

Райф смотрел на молоток. Таким Длинноголовый у них в клане забивал гвозди.

— Ну да, это тебе не какой-нибудь нарядный кинжал, но башку проламывает как нельзя лучше. — Мертворожденный, глядя на молоток почти любовно, снова заткнул его за пояс. — Я, пожалуй, переименую его в твою честь. Назову его Череп.

Райфу это не показалось такой уж большой честью, и боль в руке, впервые после начала спуска в ущелье, стала почти невыносимой. Не смотри, приказал себе Райф, втянув воздух сквозь стиснутые зубы. Ничего там, кроме повязки, нет. Но он все-таки не удержался и взглянул на левую руку с мизинцем, от которого рыцарский меч оставил только половину. Кровь перестала идти где-то на вторую ночь, но сукровица еще сочилась из швов и пропитывала повязку. Кожу Мертворожденный предусмотрительно надрезал пониже ногтя и спустил до среднего сустава, чтобы прикрыть обрубок. Когда он зашивал рану, Райф от боли лишился сознания и пришел в себя только ночью. Ему приснилось, будто его руку гложет чудовище, которого Слышащий показал ему подо льдом.

Наяву все оказалось еще хуже. В ту первую ночь обрубок раздулся и весь почернел от прилива крови. Кожа до сих пор оставалась черной и мокла по краям раны. Райф ни одной ночи с тех пор не спал как следует и ту, что впереди, тоже не надеялся проспать.

— Так надо было, Райф, — сказал Мертворожденный, заметив, как он побелел. — Иначе бы тебе оттяпали руку.

Райф усилием воли поборол боль.

— У тебя-то самого все на месте.

— У меня? Так я ж урод, а это все равно что одноногий.

На это Райфу нечего было сказать. Он отдал мясо Мертворожденному и напился из меха с водой. Воды они набрали у маленького, впадавшего в ущелье ручья. Солоноватая, она плохо утоляла жажду.

— Когда мы дойдем до Рва?

— Это он и есть, Ров. Начало его, во всяком разе. Эта канава на дне делается все глубже, и конца ей не видать. Земля раскалывается надвое. Говорят, что Ров ведет прямиком в адову бездну.

Райф поглядел на дно ущелья, усеянное громадными валунами, древесными стволами, лосиными рогами, костями и щебнем.

— Не лучше ли нам тогда подняться наверх?

— Нет. Мы идем правильно. Будем на месте еще дотемна. — Мертворожденный хлопнул пони по крупу. — Давай, девочка. Отсюда дорогу ты знаешь.

Лошадка затрусила вперед, и Райф убедился, что они движутся по своего рода тропе. Сначала он принимал ее природные выбоины на камне, но, обогнув выступ, увидел, что она вьется по утесам на многие лиги и уходит на восток, сохраняя тот же уровень над углубляющимся ущельем. Неужели она проложена человеком? Райфу вспомнились Древние, о которых говорил Слышащий.

Тропа была узкая, но это стало заметно, лишь когда пропасть углубилась настолько, что падение в нее грозило смертью. Поднимающиеся оттуда потоки воздуха сушили Райфу лицо и обжигали поврежденную руку. Идя позади Мертворожденного, он начал придерживаться за скалу. Час спустя обрыв стал таким глубоким и отвесным, что Райф больше не видел его дна. Теперь внизу не было ничего, кроме мрака. Человек не просто убьется, упав туда, думал Райф, — он пропадет навеки.

Мертворожденного с лошадкой это, похоже, ничуть не волновало. Увечный снял свои разномастные доспехи и шагал налегке, в одном войлочном кафтане. Рыцарский меч висел у него на поясе, и кристалл в эфесе тускло мерцал среди теней ущелья. Он снова жевал — на этот раз шкварки, которые поджарил прошлой ночью на сильном огне. Оставшимся салом он натер бычьи рога у себя на предплечьях, и они блестели, как новенькие. Райф знал теперь, что этот Увечный силен и проворен, но так и не понял, как тот умудрился его победить. До сих пор Райф все свои удары в сердце наносил беспрепятственно. Он полагал, что если уж держит чье-то сердце на прицеле, то дело, считай, сделано, — и вышел дураком. Теперь он убедился в обратном. Не так он, получается, непобедим, как ему мерещилось.

Сам не зная, что должен чувствовать по этому поводу, Райф следующие пару часов шел молча, опустив голову, и думал о прошлом.

День перешел в сумерки, и та скудная влага, что висела в воздухе, стала оседать на одиноких, растущих в трещинах камня травинках. Запахи усилились, и Райф стал чуять руды разных металлов, а переменившийся ветер дохнул на него смолистым дымом. Этот запах все время крепчал, тропа же пошла в гору, огибая выпуклость в скальной стене. В темноте Райф чувствовал себя неуверенно — уж слишком открыт он был Божьему Оку здесь, на краю трещины, расколовшей землю надвое. Даже Мертворожденный, и тот шагал теперь не столь дерзко и временами держался за пони.

На небо, словно тысячи муравьев, высыпали звезды, и Райф впервые заметил, что не все они белые — некоторые из них красны, как кровь.

Поворот наконец закончился, и Райф увидел перед собой поразившее его зрелище. В скале светился сотнями факелов похожий на соты город. Райфу сразу вспомнилась термитная куча, которую они как-то нашли с Битти Шенком, — оттуда в облаке пыли валили белые насекомые. Внутри разворошенный его палкой термитник походил на рудник, столько там открылось ходов и каморок. Вот и этот город такой же.

Широкие карнизы и пещеры были вырублены прямо в стене Рва. Между собой их соединяли каменные ступени, тростниковые лесенки, веревочные мосты и тали. Многие пещеры обрушились, а ближе к востоку обвалился целый ярус, превратившись в скопище валунов. Между уцелевшими жилищами змеились трещины, черные, как сам Ров.

Взгляд Райфа блуждал среди проемов и каменных аркад. Такого он не видывал даже в городе Венисе.

— Да, когда горят факелы, тут красиво, — сказал на ходу Мертворожденный.

Райфу поневоле приходилось следовать за ним. Теперь он видел, что Мертворожденный направляется к площадке на средней террасе, где горел большой костер и сновали люди.

Внезапно впереди раздался громкий треск, как будто стекло разбилось, и шагах в двадцати от лошади вспыхнул огонь. Мертворожденный заорал что-то во всю глотку, одновременно успокаивая пони, а Райф прирос к месту. Он сообразил, что неизвестную огненную субстанцию метнули очень ловко, чтобы предостеречь пришельцев и в то ж время осветить их. Его должны были хорошо разглядеть за те краткие мгновения, когда свет и жар полыхнули ему в лицо.

Огонь угас быстро, и лошадка осторожно переступила через дымящиеся камни. Мертворожденному это не понравилось, и рубец у него на лице зловеще пульсировал.

— Это работа жирного ублюдка Юстафы. Он знает, что это я, и нарочно пугает лошадь до полусмерти.

— Откуда это стреляли?

— Сверху, — махнул рукой Мертворожденный. Злость не мешала ему нашептывать пони ласковые слова. — Там есть сторожевые гнезда. Я тебя предупреждал, кланник. Не говори потом, что знать ничего не знал.

Райф совсем повесил голову. Теперь уж делать нечего, надо идти до конца.

Встречающие собрались вокруг костра. Клинки казались оранжевыми, молоты и прочие боевые орудия отбрасывали на камень причудливые тени. Увечные стояли молча и ждали. Несколько человек были в доспехах, прочие просто кутались в шубы от ночного холода. При пляшущем свете костра трудно было разглядеть, чего недостает у каждого из них. Внимание Райфа привлек один из них, худощавый, небольшого роста — он стоял в стороне от других и тем не менее давал понять, что представляет собой сердцевину этого сборища.

— Мертворожденный, — произнес чей-то высокий тенор, — я слыхал, твою лошадь обстреляли. Надо было сразу дать знать, что это ты. — Вперед вышел толстяк в бобровой шубе. — Глядишь, и копыта целее были бы.

Кто-то за спиной толстяка заржал, но стоящий в стороне человек даже не шелохнулся.

Мертворожденный, пробуравив толстяка взглядом, бросил Райфу:

— Сгружай мясо.

Райф порадовался возможности чем-то заняться. От пристальных взглядов Увечных его бросило в пот. Теперь, подойдя поближе, он уже мог различать их увечья: недостающую руку, хромую ногу, сломанную челюсть, разодранную щеку, горб на спине. Чувствуя острую боль в собственном ополовиненном пальце, Райф стал снимать с пони мороженую лосятину. Мяса было много, хотя они с Мертворожденным поджаривали себе лучшие куски и не слишком бережливо распоряжались тем, что осталось. Лошадка, довольная, что ее освободили от груза, принялась брыкаться и мотать головой. Надо будет вычистить ее как следует, чтобы не пахла тухлятиной. Пока Райф трудился, Мертворожденный молчал, не отрывая тяжелого взгляда от того, кто стоял отдельно. Лишь когда у его ног выросла куча мяса, он заговорил, опустив к ней сжатый кулак:

— Я привез мясо. Свежая убоина. На шестьдесят человек хватит. Что добыл за это время ты, Траггис Крот?

Увечные вокруг костра так и замерли. Толстяк в бобровой шубе открыл было рот, но промолчал. Все взгляды обратились к стоящей во мраке фигуре. Силуэт Траггиса Крота, без плаща и шубы, чернел на фоне огня, и Райф пока не замечал в нем никакого увечья. Не выходя на свет, он сказал:

— Я ни перед кем не отчитываюсь, Мертворожденный. И если ты вздумаешь повторить свой вопрос, он будет стоить тебе жизни.

Люди у костра подобрались. Ноги переступали на месте, руки тянулись к оружию, языки прохаживались по сухим губам. Толстяк достал мечелом — полуторафутовую стальную вилку, хорошо приспособленную для захвата длинных клинков. Теперь он почему-то больше не казался таким уж толстым.

— Не хочешь ли помериться со мной, Мертворожденный? — спросил он своим высоким певучим тенором. — Тем более что у тебя появился новый меч.

Мечелом Райф видел только раз в жизни — среди сокровищ вождя Наирри Гнаша. В кланах их не делают — их привозят из города Ганатты на Дальнем Юге, где работает кузнецкая гильдия, свято хранящая секрет несокрушимо прочных зубцов. Мертворожденный сохранял спокойствие, но Райф видел, что предложение толстяка его отнюдь не прельщает.

— Убери его, Юстафа. Чего ты так рвешься в бой? Можно подумать, что атаман сам за себя не может ответить.

Толстяк улыбнулся так, будто Мертворожденный очень его позабавил. Он проделал танцевальный пируэт, изумив Райфа своей быстротой и грацией, и мечелом в мгновение ока исчез с глаз долой.

— Печальным станет тот день, когда ты отправишься в Ров, Мертворожденный. Кто будет смешить меня, когда ты нас покинешь?

Мертворожденный, не отвечая ему, вновь перевел взгляд на атамана, Траггиса Крота.

Тот выжидал время и держался все так же неподвижно, как охотник, приманивающий дичь под выстрел. Большое полено в костре рассыпалось, стреляя искрами, и атаман наконец промолвил:

— Мертворожденный, твой язык того и гляди украсит собой кучу этого мяса.

Колеблющийся от жара воздух помешал Райфу рассмотреть, что произошло дальше, — он уловил лишь, что атаман проделал какое-то нечеловечески быстрое движение. Зато в следующий миг Райф увидел сразу две вещи: нож Траггиса, приставленный к горлу Мертворожденного, и атаманово увечье.

Кожаные ремни, перекрещиваясь на его лбу и щеках, удерживали на месте деревянный нос. Его нож тихо, как дыхание, уперся Мертворожденному в кадык. Когда-то атаман был красивым мужчиной, если судить по лепке его лба, высоким скулам и угольно-черным глазам. Маленький рост и сухощавость позволяли причислить его к породе горцев-овчаров, всю жизнь лазающих по скалам. На Райфа он метнул один-единственный взгляд и тут же снова обратился к Мертворожденному:

— Ты согласен отдать свое мясо мне?

Рука Мертворожденного лежала на рукояти заткнутого за пояс молотка, и выше бычьих рогов бугром вздулись мускулы. Дышал он легко, остерегаясь поранить горло о нож атамана. Райф огляделся. К костру подходили другие Увечные, и позади собралась кучка женщин. Глядя на их голодные безжалостные лица, Райф спрашивал себя, чего они хотят больше — мяса или крови. И угораздило же его остаться совсем без оружия. Здесь никто и пальцем не шевельнет в защиту Мертворожденного — это видно по их глазам.

Траггис Крот слегка надавил ножом на горло Мертворожденного, и тот сказал:

— Забирай.

Траггис осклабился, и Райф подумал, что сейчас он заставит Мертворожденного повторить это еще раз, погромче, чтобы все слышали. Но тот взял свое по-другому, ловко надрезав кожу на горле. Кровь обагрила длинный охотничий нож, и атаман вытер его о плечо Мертворожденного.

— Братья Рва! — крикнул он остальным. — Я принес вам мясо. Пусть женщины возьмут его и приготовят.

Увечные вскричали «ура».

— Крот! Крот! — затянул толстяк, и другие подхватили его припев. Кто-то вышиб затычку из бочонка с пивом, женщины кромсали мясо ножами, вновь прибывшие зажигали факелы от костра, колченогий ребятенок бренчал что-то на дощечке со струнами.

Мертворожденный не двигался с места. Кровь у него на горле уже подсыхала. Его обезображенное лицо подергивалось, показывая, чего ему стоит овладеть собой, и торчащий из шеи зуб ходил вверх и вниз, точно кусая кого-то. Заметив, что за ним наблюдают, Мертворожденный мотнул головой, давая Райфу знак держаться позади и не высовываться.

Но Траггис уже повел своим деревянным носом, словно учуял что-то, и остановил черный взгляд на Райфе.

— Мы с ним охотились вместе, — небрежно бросил Мертворожденный. — Он орлиец. Я его встретил на Травяном Взгорье, он шел сюда. Хороший охотник, не дармоед какой-нибудь.

— Да ну? — Атаман смерил Райфа взглядом. — Я вижу, ты отрезал ему полпальца. Хотел лишить меня удовольствия отчекрыжить всю руку, да?

— Просто оставил то, что необходимо ему для охоты. — Голос Мертворожденного перестал притворяться беззаботным и сделался грозный. — Или ты так боишься всех, у кого обе руки на месте, что готов сделать человека ни на что не годным, лишь бы соперника обезвредить?

Траггис Крот издал короткий, резкий смешок, не имеющий с весельем ничего общего.

— Соперника? В этом гадючьем гнезде на краю света? Если кто-то здесь так захочет стать атаманом, что решится вышибить мне мозги, я противиться не стану, уверяю тебя. Мы тут все прокляты. Морозы жрут нас заживо, и тени поднимаются из глубин. Покажи мне человека, у которого кишка не тонка меня одолеть, и я охотно отправлюсь в Ров.

Пока он говорил, окрепший ветер захлопал плащами, и от костра повеяло жаром. За краем обрыва стеной стоял мрак. Земля там уходила в никуда, и промежуток между северной и южной стенами Рва казался пустым и холодным, как межзвездное пространство.

— Я знаю, ты ненавидишь меня, Мертворожденный, — перекрывая ветер, сказал атаман, — но ненависть твоя недостаточно сильна. Сколько ты уже здесь, пятнадцать лет? И до сих пор не научился всаживать нож в спину. Погляди хоть на Юстафу. Называет меня своим господином и готов кровь пролить за меня, но близко к себе я его не подпускаю. Каждый из этих вот калек только и мечтает перерезать мне глотку, покуда я лежу со своей бабой. Их только страх и удерживает... но тебя ведь удерживает не это, верно? — Атаман смотрел на Мертворожденного пытливо, и тень от деревянного носа чернела у него на щеке. — От этой последней крупицы клановой чести избавиться труднее всего.

Мертворожденный медленно и тяжело покачал головой, но отрицать ничего не стал. Люди у костра уже расхватывали куски полусырого мяса и жадно вгрызались в них.

— Братья голодны, Траггис. Я бы на твоем месте призадумался и посылал людей охотиться, а не грабить. Голодному сундук с золотом ни к чему. В трех днях к западу отсюда кочуют лоси. Будь ты настоящим вождем, ты снарядил бы охоту и постарался добыть побольше еды. А если б ты сколько-нибудь разбирался в людях, то взял бы с собой этого парня, положившись на мое слово.

Некоторые из Увечных, услышав, о чем идет речь, стали подходить к ним. Человек с обмороженным лицом усердно закивал, когда Мертворожденный упомянул про лосей. Черные глаза Траггиса замечали все.

— Если б ты сколько-нибудь дорожил своей жизнью, Мертворожденный, то держал бы язык за зубами. У этой ямины распоряжаюсь всем я, а не бычерогий уродец, родившийся мертвым и непонятно зачем оживленный. — Траггис молниеносно защипнул двумя пальцами подбородок Мертворожденного. — И вот еще что, косорылый ты мой. Этому орлийцу придется доказать, что он чего-то стоит. Он пришел сюда без оружия и без ценных вещей. Стало быть, он будет красть у братьев все, что съест или выпьет. Я сам себе глаза выколю, если ты мне сыщешь тут человека, который обрадуется такому нахлебнику.

Теперь уже все Увечные слушали их. Едоки перемазались мясным соком и жиром, а свет костра превращал их лица в маски. Их враждебность обдавала Райфа, как сухой ветер. Траггис Крот мастерски обратил их голодное недовольство в сторону чужака.

Атаман отпустил Мертворожденного, не переставая, однако, сверлить его взглядом. Только убедившись, что предупреждение дошло до непокорного в полной мере, он перевел взор на Райфа.

— Ну, орлиец, что ты умеешь?

У Райфа достало благоразумия не взглянуть на Мертворожденного, прежде чем ответить.

— Я белозимний охотник и владею как длинным, так и коротким луком. Мне случалось добыть дюжину зверей за одну ночь.

По толпе прошел заинтересованный ропот, но атаман и бровью не повел.

— Молод ты что-то для белозимнего охотника. Я слыхал, что у них на выучку десять лет уходит.

В Райфе под взглядом пронизывающих черных глаз зашевелилось упрямство.

— Значит, тебя ввели в заблуждение.

— Однако лука при тебе нет, — прозорливо заметил Траггис, — и Мертворожденный, насколько я вижу, не отбирал его у тебя.

— Он сломал его, спеша присвоить мой меч.

В толпе засмеялись, и Райф понял, что угадал верно, Мертворожденный — не лучник: его ручищи созданы, чтобы управляться со сталью, а не с деревом. И собирает он только сталь, если судить по его арсеналу. Сразу видно, что рыцарский меч для него ценное приобретение, хотя клинок спрятан в ножны и наружу торчит только его рукоять.

Райф почувствовал облегчение, но виду не показал. Глядя в изуродованное лицо атамана, он с полной ясностью сознавал, что сумел провести всех, но только не его.

Однако Траггис по причинам, известным ему одному, не стал разоблачать пришельца и сказал:

— Очень хорошо, орлиец. Чем ты можешь доказать правоту своих слов?

Райф молча выдержал его взгляд, понимая, что Траггис приготовил ему новый капкан, который вот-вот защелкнется.

— Я тут придумал кое-что, — заявил толстяк, шумно высасывающий мозг из кости.

— Говори, раз придумал.

Юстафа помахал костью в воздухе. Медная кожа и миндалевидные глаза выдавали в нем уроженца Дальнего Юга, и бобровая шуба, хотя и роскошная, сидела на нем так, словно он нарядился медведем.

— Выставим его против Танджо Десяти Стрел, или как он там сейчас себя именует. Один стрелок против другого — это, думаю, будет весело. Куда веселее, чем кидать мертвецов в Ров. Я уже говорил утром...

— Довольно, — оборвал его Траггис. — Отыщи Танджо и скажи ему, что состязание состоится на рассвете. А ты, — продолжал атаман, обращаясь к обмороженному, одетому в истрепанную моряцкую робу, — возьми орлийца к себе и постереги. Ничем его не корми и смотри, чтобы этот, — атаман глянул на Мертворожденного, — даже близко не подходил. Как рассветет, приведешь орлийца на Верхнюю Полку.

Увечный кивнул, крепко взял Райфа за локоть и увел его, не дав даже словом перемолвиться с Мертворожденным.

18

БАШНЯ НА БЕРЕГУ МОЛОЧНОЙ

Пятерых дхунских воинов ввели в дом под сильной охраной. Яго Сэйк, чье лицо при луне казалось белым как мел, держал наготове свой страшный топор-полумесяц. Он и Дидди Мунн провели посетителей по открытой аркаде, служившей входом в разрушенную башню Молочного Камня.

Брим удивился, когда увидел, что его брат Робби оставил этим пятерым оружие. Водная сталь блестела за их спинами и поясами, отбрасывая струящиеся блики на голубые панцири. Татуировка на лицах говорила о том, что эти воины — ветераны, прошедшие немало сражений. У одного, в котором Брим узнал знаменитого топорщика Могера Лоя, узор покрывал щеки целиком, не оставляя ни кусочка чистой кожи, и даже на веках были наколки. Все пятеро были белокурыми, как истинные дхуниты — из всех присутствующих один Брим имел темные глаза и волосы.

— Убери свой топор, Яго, — произнес голос Робби Дхуна, наполнив круглый чертог. — Эти люди наши братья и не собираются вступать с нами в бой.

Яго Сэйк по прозвищу Гвоздь молча кивнул. До гибели прежнего вождя они с Могером были товарищами по оружию, но свою преданность Робби Яго ставил выше всякого боевого содружества. Свой трехфутовый топор он засунул за портупею, а не убрал за спину, как было приказано. Другие могли расценить это как непослушание, но Брим-то знал, что Яго поступает так из любви к Робби и стремления его защитить. Если дело дойдет до оружия, Яго первым схватится за свое.

Пятеро воинов не скрывали своего любопытства, вступая в главный зал башни. Она, по преданию, насчитывала когда-то тридцать этажей и превосходила высотой даже башню Ганмиддиша, но не смогла устоять против ветров и морозов, свирепствующих в северных кланах. Она давно уже обрушилась, и от нее осталось только несколько этажей, из которых в целости сохранился лишь самый нижний. Впрочем, и тут сквозь потолок проникал и дождь, и лунный свет. Брим, задирая голову, видел над собой широченные трещины, а в просевшем полу собралось столько воды, что рыбу разводить можно. Десять дней назад, когда они только заняли эту башню, пруд стоял замерзший, но потом начал оттаивать от факелов и человеческого тепла. Пару раз Брим замечал какие-то тени, мелькающие в его глубине, и понять не мог, как сюда могло попасть что-то живое.

Про башню вообще мало что было известно — даже молочане, живущие рядом с ней, почти ничего не знали. Их круглый дом, стоящий всего в лиге к западу, был построен большей частью из ее обломков. Первые поселенцы, придя к ее руинам, назвали эти бледные переливчатые глыбы «молочным камнем». А несколько веков спустя, когда в тени башни вырос первый круглый дом, вождь клана отказался от старого родового имени и тоже стал называться Молочным Камнем.

Сама река Молочная становится белой каждую весну, когда полая вода заливает карьеры с залежами такого же самого камня, расположенные выше по течению. Брим слышал, что теперь эти карьеры заросли так, что найти их способны разве что овчары.

Брим и теперь, прожив несколько месяцев в клане, где молочного камня полным-полно, не перестал любоваться им. Он блестел при свете огня, как жемчуг или белые зубы.

Пятеро воинов прошли через зал к Робби, сидевшему во главе походного стола без плаща и доспехов, в рубашке из тонкой шерсти и полотняном кафтане. Штаны из чертовой кожи заправлены в высокие сапоги, пояс украшен дисками кованой меди. Недавно вымытые волосы заплетены, и к шее еще липнут мокрые прядки. Любой другой в таком наряде мог бы показаться невзрачным, но Робби Дан Дхун выглядел, как настоящий король.

На пришельцев он смотрел со спокойной важностью, положив руки на кожаные подлокотники своего сиденья.

— Могер. Берольд. Харрис. Джорди. Рой, — произнес он приветственно, явно удивив их своей отменной памятью. — Садитесь, прошу вас. Вам нелегко было добраться сюда из Гнаша, ведь речные берега сильно развезло. О ваших лошадях хорошо позаботились?