Жажда золота

— Неужели ты не видишь, что он натворил? Теперь мы должны потратить целый день на восстановление того, что уже сделали… — Джейн замолчала, пытаясь взять себя в руки. — Я не стала бы зря убивать ни одно живое существо. Но этот слон натворил столько бед! Почему ты не хочешь помочь нам?

— Данор спас жизнь моему ребенку. Как я могу поднять руку на своего спасителя?

— Тогда попроси кого-нибудь провести нас к нему.

— И этого я не сделаю, — решительно заявила Дилам. — Но я обещаю выставить охрану.

— Я попробую найти его сам, — вызвался Ли Сунг.

— И заблудишься, — резко сказала Джейн. — Ты не знаешь, что такое джунгли.

— И еще меньше знаком с повадками слонов, — согласился Ли Сунг. — Но уверен, что не промахнусь, если повстречаюсь с ним.

— Чтобы свалить слона, надо попасть в определенную точку. Такой череп пуля не пробьет. Ты его только разозлишь еще сильнее. Это слишком опасно. Он чуть не пропорол тебя своими бивнями.

— Я чем-то сильно ему не понравился. — Ли Сунг сжал губы. — И наша антипатия взаимна. Самое лучшее, если я выслежу и застрелю эту тварь, — стоял он на своем.

— Не делай этого, Ли Сунг. Ради меня, — попросила Джейн. — Во всяком случае, сейчас. — И, повернувшись к Дилам, она проговорила: — Ты понимаешь, что охранников надо вооружить?

— Понимаю, — коротко ответила Дилам.

Но она не пообещала, что даст им приказ стрелять в слона, отметила про себя Джейн, когда они, повернувшись, зашагали к лагерю.

— Ты беспокоишься, что мы не уложимся в срок? — спросил Ли Сунг, шедший рядом с ней.

— Конечно.

— Но у нас еще есть день в запасе. А если этот взбесившийся слон заявится снова, я уложу его на месте.

По какой-то причине Ли Сунг воспринял нападение слона так, словно тот охотился именно за ним. И теперь Джейн приходилось думать не только о том, чтобы уложиться вовремя, но и как удержать Ли Сунга от охоты за слоном. А еще она думала, насколько напряженнее ей придется работать завтра, чтобы успеть дойти до Слоновьей тропы к намеченному сроку.

15

Встав на колени возле спящей Дилам, Ли Сунг потряс ее за плечо.

— Проснись! — негромко попросил он.

Дилам с трудом открыла глаза, посмотрела на него, и взгляд ее оживился.

— Ты хочешь, чтобы мы занялись неслингом?

— Нет, конечно, — ответил он.

Дилам зевнула и снова закрыла глаза.

— Тогда не мешай мне спать. Скоро придет моя очередь дежурить. Поговорим завтра.

— Только ты можешь ответить на эти вопросы. Проснись!

— Какие вопросы?

— Расскажи мне о слонах.

Дилам открыла глаза и приподнялась на локте.

— А что ты хочешь узнать о них?

— Все, что ты знаешь о них сама.

— Зачем? Ты собираешься отправиться на охоту за Данором? Из-за чего ты так разозлился на него? — спросила она.

Ли Сунг и сам не мог ответить на этот вопрос. Он знал только одно: что когда перед ним появился этот монстр с разорванным ухом, у него в груди будто что-то взорвалось.

— Твой Данор хотел растоптать меня. Разве этого мало?

Дилам изучающе смотрела на него.

— Не думаю, что, ты… — Она снова замолчала, а потом спросила: — Тебе доводилось слышать что-нибудь о макхоле?

— О макхоле? Нет. Первый раз слышу это слово.

— Это внутренний зов. Мой отец говорил, что иногда слоны передают свою волю человеку, и оставшуюся жизнь они живут как одно существо. Только это случается крайне редко. Даже погонщики слонов почти никогда не переживают макхол — Она в задумчивости сдвинула брови. — Это очень странно. Я никогда не слышала, чтобы макхол ощутили и пережили не в детском возрасте. Хотя такое вполне возможно.

Ли Сунг едко улыбнулся.

— Уверяю тебя, никакого зова я не слышал и не собираюсь объединяться ни с одним слоном, тем более с этой обезумевшей тварью, из-за которой ты так переживаешь.

— Я не боюсь за Данора.

— А следовало бы, — мрачно заметил Ли Сунг.

Дилам неожиданно улыбнулась ему в ответ, села и поплотнее завернулась в одеяло:

— Хорошо, я расскажу тебе все, что знаю о слонах… Они во многом похожи на нас. Живут иногда больше шестидесяти лет. На втором десятке начинают обзаводиться потомством. Семьи в восемь-девять голов часто объединяются в более крупные стада. В стаде Данора я насчитала более сотни голов. Вожаком стада, как правило, становится самая взрослая слониха.

— Что, у них тоже матриархат? — недовольным голосом спросил Ли Сунг. — Неудивительно, что ты им так симпатизируешь.

Дилам лукаво улыбнулась.

— Я же говорила, что это необыкновенно умные животные. Вожак должен быть мудрым и сильным, чтобы удерживать остальных в повиновении. Если один слон бросает вызов на поединок другому, то побежденный уходит из стада и живет отдельно, превращаясь в слона-отшельника. Такие часто становятся злобными, неуправляемыми существами.

— Как Данор?

Дилам пожала плечами.

— Я знаю, что его слониха — вожак в стаде. Я видела их вместе. Они шли, объедая ветви деревьев. Верхние, самые нежные ветви деревьев — любимое лакомство слонов. Если они не могут дотянуться до них даже хоботом, то просто валят деревья, чтобы ободрать вкусные побеги. Поэтому там, где проходит стадо, часто можно видеть поваленные деревья.

— Меня не интересует, чем обедает Данор.

— Бивни есть только у самцов, — продолжала Дилам, не обращая внимания на слова Ли Сунга. — И они пускают их в ход, когда валят деревья или когда нападают на кого-нибудь…

— Это я видел.

— Мне кажется, Данор вовсе не собирался затоптать тебя. Когда вы с Джейн покатились по насыпи, он мог повернуть назад и догнать вас. Но он не стал этого делать. Ты почему-то вбил себе в голову… — Увидев, как Ли Сунг нетерпеливо дернулся, Дилам продолжила рассказ: — Слоны любят воду и купаются каждый день. Однажды я видела, как целое стадо плыло под водой к противоположному берегу. Время от времени они поднимали над поверхностью воды хоботы, чтобы вдохнуть воздух. Это было похоже на…

— Это не суть важно. Поскольку я не умею плавать и не собираюсь гоняться за ними под водой. На суше хватит места…

— Не перебивай. Я буду говорить то, что считаю нужным.

Ли Сунг открыл было рот, чтобы возразить ей, но вовремя замолчал. Он успел усвоить за эти месяцы, что Дилам может заупрямиться и тогда из нее не вытянешь ни слова.

Удовлетворенно кивнув, Дилам заговорила снова, описывая привычки и нравы слонов. Наконец она замолчала.

— Ты рассказала мне массу всего. Но большая часть из этого мне никогда не пригодится, — отозвался Ли Сунг, выждав, не заговорит ли она снова. — Мне придется приложить массу сил, чтобы отделить крупинки золота от примесей и шлаков.

— В моем рассказе нет шлаков, — отрезала Дилам и снова зевнула. — Если я удовлетворила твое любопытство, то, пожалуй, смогу поспать еще немного.

— Ты никогда раньше не говорила, что у тебя есть дети, — сказал медленно Ли Сунг.

— А ты и не спрашивал. У меня двое детей. Оба мальчики. Медору — девять, и Калмару — четыре. Пока я выполняю решение совета, женщины нашего племени заботятся о них.

— Мальчики, — покачал головой Ли Сунг. — Какое несчастье, должно быть, для тебя. У тебя нет девочки-наследницы, чтобы она продолжила семейную традицию, утверждая превосходство и величие…

Дилам вздохнула.

— Ты так ничего и не понял. Мы не пытаемся утверждать собственное превосходство… Если какой-то мужчина нашего племени изъявляет желание заседать в совете, он может принять в нем участие. Только сначала он должен показать, на что он способен. — Ее лицо осветила улыбка. — Эти испытания настолько серьезны, что мужчины нашего племени обычно предпочитают заниматься своими делами, наслаждаться жизнью и предоставляют женщинам право принимать решения.

— И твой муж тоже?

Ее улыбка исчезла.

— Моего мужа нет в живых. Но он никогда не рвался в совет. Сенат был хорошим охотником, и ему нравилось это дело. Он находил в нем радость. Он умел находить радость во всем, что он делал.

— Которого из твоих детей спас Данор?

— Медора. Ему тогда исполнилось пять лет. Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о том, как это произошло?

Ли Сунг кивнул.

Дилам помолчала, а затем повела плечами, словно стряхивала невидимый груз или отгоняла прочь ненужные сомнения.

— По вечерам Сенат, я и Медор часто спускались к берегу реки, что протекала неподалеку от деревни, чтобы посмотреть на слонов. Медор любил наблюдать, как они играют, обливая друг друга водой. Как-то вечером, когда мы пришли на наше место, к водопою подкрался тигр. Никто не заметил его, и все продолжали весело смеяться. И вдруг он бросился на нас. Сенат каким-то неведомым чувством, свойственным, наверно, только охотникам, угадал опасность и оттолкнул меня с Медором вниз по склону. — Дилам замолчала. А потом продолжила шепотом: — Я закричала Медору, чтобы он бежал в деревню за помощью, а сама схватила огромную палку и бросилась на тигра, чтобы отвлечь его от Сената, который лежал, весь залитый кровью. Но Медор испугался. Он закричал и кинулся ко мне. Тигр оставил мужа и прыгнул на мальчика.

В этот миг Данор вышел на берег. Он поднял малыша хоботом перед самой мордой тигра. Но тот вцепился зубами в ухо слону и разодрал его.

Даже в темноте Ли Сунг видел, как побледнела Дилам. Ли Сунг и подумать не мог, что этот рассказ о давних событиях причинит ей такую боль.

— Прости меня, — угрюмо сказал он. — Тебе не следовало соглашаться на мою просьбу и рассказывать все это.

— Я уже почти закончила, — сказала Дилам. — Данор затоптал тигра. — Она еще плотнее закуталась в одеяло. — Я осталась жива. И Медор тоже. Сенат умер. Жизнь долгое время казалась мне безрадостной. А затем я обнаружила, что у меня будет ребенок. И мне стало легче. Это был подарок Сената. Он хотел облегчить мое горе и вернуть к жизни, научить снова радоваться ей. Разве это не чудо?

Ли Сунг впервые заметил, насколько необычно и красиво лицо Дилам. Насколько она сама удивительный и неповторимый человек. Но, подавив в себе приступ нежности, он проговорил:

— И все равно это ничего не меняет. Данор просто взбесился. И если его не остановить, он может погубить больше людей, чем ему удалось спасти.

Дилам покачала головой.

— Ты не в состоянии принять трезвое решение, потому что ты борешься с макхолом. Такое часто происходит с мужчинами. Они не понимают того, что происходит с ними. И не в состоянии угадать, куда ведет их судьба. Мужчинам трудно принять зов судьбы. Им не хватает терпения и смирения. Но судьба все равно заставляет их подчиняться Просто на это уходит намного больше времени. — Она закрыла глаза. — А теперь иди и дай мне хоть немного поспать перед моим дежурством на линии.

— Насколько серьезны эти разрушения? — спросил Руэл, всматриваясь в группу работавших на путях людей, которыми руководил Ли Сунг.

Стараясь не смотреть в его сторону, Джейн ответила:

— Ты будешь разочарован, если узнаешь, что они не так уж велики, как кажется. Я уложусь в срок.

— И это все натворил один слон?

— Дилам уверяет, что это какой-то необыкновенно умный слон. — Джейн горько улыбнулась. — Я готова согласиться с ней. Он так ловко поддевал звенья, словно не хотел тратить силы понапрасну. Но это уже не имеет значения. Мы выставим охрану. Такого больше не повторится.

— Не думаю, — проговорил Руэл, — что мы так легко отделаемся. Пожалуй, я останусь на эту ночь в лагере и посмотрю, как будут идти дела. Кажется, у меня появился неожиданный союзник.

Опять ее бросило в жар.

Неужели температура может подниматься так быстро?

Джейн склонилась над умывальником и набрала полные ладони воды, чтобы сполоснуть лицо. Ей стало немного лучше. Она не стала вытираться полотенцем, чтобы легкий ветерок остудил пылающие щеки. Взгляд ее обратился к костру, горевшему в нескольких ярдах от ее палатки.

Судя по всему, Руэл снова принялся рассказывать свои истории, подумала про себя Джейн, испытывая непонятное тоскливое чувство.

После ужина, если Руэл подсаживался к костру, она тотчас уходила к себе в палатку. Но до нее доносился его голос, и она даже улавливала отрывки из описаний тех необыкновенных приключений, которыми он развлекал Ли Сунга, Дилам и других циннидарцев, собравшихся вокруг него. Сегодняшняя история полностью завладела ими, потому что они смотрели на Руэла, как загипнотизированные.

Лицо рассказчика было оживленным, в его голубых глазах отражался свет костра. И у Джейн возникло впечатление, что она видит, как от него исходят потоки энергии.

Нет. Ей не надо смотреть в ту сторону.

На негнущихся ногах Джейн прошла к палатке, нашла заплечный мешок, который лежал возле ее походной кровати. Надо принять квингбао и лечь спать. Завтра лихорадка оставит ее.

Приняв лекарство, она легла и заставила себя дышать как можно ровнее, чтобы расслабиться и освободиться от напряжения. Ей надо отдохнуть. Собраться с силами для завтрашнего трудного дня. В последнее время она чувствовала, как накопившаяся за эти месяцы работы усталость и напряжение изнуряют ее. В такие минуты болезнь легко одолевает человека. Этого не должно случиться. Ей надо думать о железной дороге. О той жизни на свободе, которая ждет ее впереди. Она уже начинает успокаиваться. Напряженные мышцы расслабляются. Сейчас жар пройдет, ей станет легко и спокойно. Затем глаза сами собой закроются, и она забудет о…

Джейн все поняла, стоило ей только взглянуть на выражение лица друга. Она села.

— Слон?

Ли Сунг кивнул.

— Дилам только что получила известие от одного из охранников. Он прибежал к нам в лагерь.

Джейн отбросила одеяло:

— Мы были правы.

— Не торопись. Этот дьявол все равно уже ушел. Я оседлал лошадей и разбудил Руэла.

Руэл. Джейн совсем забыла, что он здесь. Гнев сдавил ей сердце. Это несправедливо. Почему все ее усилия, все надежды на светлое будущее разрушила сила, с которой ей не дано совладать?! Может, слон не успел натворить столько бед, сколько в прошлый раз? Уже почти рассвело. И они не слышали никакого шума, никакого грохота…

Надо поехать и посмотреть все самой, что толку сидеть здесь и гадать. Спустив ноги, Джейн встала и тотчас почувствовала приступ головокружения. Ухватившись за столб, стоявший в центре палатки, она с трудом удержалась на ногах. Проклятая лихорадка. Как она некстати.

Спустя пять минут, собрав всю свою волю, Джейн вышла из палатки и увидела, что Ли Сунг, Дилам и Руэл уже в седле. Не говоря ни слова, она села на свою Бедилию и направила кобылу в сторону колеи.

«Нет! Это сон! Всего лишь дурной сон. Такого просто не может быть», — убеждала себя Джейн, глядя на перекореженные рельсы.

— Сколько он успел разворотить?

— Пять миль.

— И где находилась твоя хваленая охрана? — с горечью спросил Ли Сунг, направляясь от колеи к тропе, которую проложил Данор сквозь джунгли.

Дилам пожала плечами.

— Мы никак не думали, что он может забраться так далеко от лагеря.

— Пять миль! — бесчувственным голосом повторила Джейн. Исправить колею до конца дня не было никакой возможности. Только ощутив взгляд Руэла, она сумела взять себя в руки. Он ждет на ее лице признаков уныния и подавленности. Но не дождется. Джейн смотрела перед собой, на страшную картину разрушений, учиненных Данором, и лихорадочно размышляла о том, что она еще может предпринять.

— Мы должны остановить его!

Дилам подошла к своей лошади и села в седло.

— Я приведу рабочих для расчистки путей.

Джейн с горечью осознала, что Дилам не обратила никакого внимания на ее слова. Этот взбесившийся слон может разворотить всю линию, но Дилам готова терпеть его выходки до бесконечности.

— Джейн! — услышала она голос Руэла.

Что-то у нее внутри оборвалось. Отчаяние обернулось яростью и гневом:

— Ну что? Ты счастлив? Ты победил.

— Да.

Странные нотки, прозвучавшие в его голосе, заставили Джейн повернуться в его сторону. В выражении лица Руэла она не увидела ни насмешки, ни злорадства. Но неукротимая ярость, вспыхнувшая в ее душе, требовала выхода. Джейн уже не могла остановить этот поток:

— Но тебе мало этого. Ты все еще хочешь большего. Ты хочешь увидеть меня на коленях. Так ты, кажется, выразился? Я должна понести наказание. — Ее глаза сверкнули. — Хорошо. Я согласна.

Он весь напрягся, пристально глядя ей в лицо.

— Все равно этому не будет конца. Пока ты не сочтешь, что я «испила свою чашу до дна», ты будешь терзать меня. Я готова выпить ее. Я приду в твой домик и позволю делать со мной все, что тебе заблагорассудится. Ты этого хочешь? — свирепо спросила Джейн.

— Да. И я честно дал тебе возможность завоевать свободу.

— Первый бой я проиграла. Но я не собираюсь проигрывать снова. Я закончу линию в срок.

— Но ты сказала…

— Ты мне мешаешь здесь. Я не хочу тебя больше видеть, слышать и думать о тебе. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое до тех пор, пока работа не будет завершена. — Голос ее срывался. — Но ты не дашь мне этой возможности, пока не насладишься местью. И я предоставлю тебе эту возможность….

— Я буду ждать тебя завтра вечером. Оставь свою лошадь в конюшне и иди прямо туда. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что ты придешь ко мне. — И пустив лошадь рысью, Руэл поскакал во дворец.

— Что ты собираешься делать?

Она повернулась и увидела Ли Сунга, который вышел из джунглей.

— Неужели мы позволим ему и дальше бесчинствовать? — спросил он раздраженно.

— Нет, — глубоко вздохнув, чтобы скрыть волнение, ответила Джейн.

— Я готов пойти по его следам хоть сейчас.

— Ни за что! — Смягчив резкость тона, Джейн пояснила: — Ты нужен здесь. Завтра утром мне придется поехать во дворец.

— Дилам справится не хуже, чем я.

— Мне будет спокойнее, если наблюдать за рабочими будешь ты.

— Слон действует необыкновенно решительно. — Ли Сунг внимательно всматривался в сломанные деревья, которые указывали, куда отправился Данор. — Он снова пошел в ту же самую сторону. Хотел бы я знать, почему?

Навязчивая идея, связанная с Данором, на счастье, не позволяла ему увидеть, что творится с Джейн.

Она не жалела, что так опрометчиво дала обещание прийти к Руэлу. Инстинкт самосохранения после того, как прошла волна гнева, позволил ей трезво взглянуть на случившееся. Все равно она не могла жить дальше в таком напряжении, на таком пределе сил, которые вызывало присутствие Руэла. Все равно этому надо было положить конец.

Но после этого она сможет отгородиться от него. Впереди будет только работа, работа и еще раз работа. Она выдержит испытание.

Повернув лошадь, Джейн двинулась следом за Ли Сунгом к Слоновьей тропе.

— Слон? — Маргарет смотрела на изысканную резную фигурку на небольшом черном камне, что лежал на рабочем столе.

Задрав хобот, слон трубил. Его поза, каждый мускул его тела были полны жизни. Венок из листьев, обрамлявший изображение, был выполнен с такой же непосредственностью и внутренней энергией.

— Очень рад, что ты по крайней мере смогла узнать, что вышло из-под моего резца, — сказал с легкой иронией Картаук.

Маргарет фыркнула.

— Не надо принижать себя. — Она подошла ближе. — Прекрасная работа. Вчера, когда я уходила, ты даже не приступал к ней.

— Мне не спалось, и я решил, что сделаю печатку для Руэла.

— Печатку?

Картаук указал на изысканную монограмму, которая вплеталась в узор из листьев.

— Придворный художник обязан угадывать желания своего покровителя.

— Сдается мне, что ты делал ее скорее для собственного удовольствия, — сказала Маргарет, вглядываясь в выражение его лица. — А раньше тебе приходилось вырезать печатки?

Откинув голову, он рассмеялся.

— Нет. Я старался следовать заветам великого итальянского мастера Челлини. Но мужчины тоже любят потешить себя маленькими игрушками.

— Зная тебя, я никогда не приму слова «маленький». — Маргарет склонилась над камнем. — А почему ты выбрал слона?

— Потому что Руэл смог купить этот остров благодаря игрушке. Фигурой слона игра заканчивалась. Слон помог Руэлу совершить сделку и завладеть Циннидаром. Вот почему мне показалось, что слон здесь будет вполне уместен. — Картаук запустил совок в один из маленьких горшков, стоявших перед ним на рабочем столе, и вытащил небольшой комок темного воска.

Маргарет, как всегда, зачарованно следила за его движениями. Его большие руки и крепкие пальцы двигались ловко и красиво. Она никогда не уставала наблюдать за волшебным превращением самого обычного материала в изумительные вещи — настолько совершенные, что они тоже оставляли впечатление чего-то природного, явившегося само собой, без всякого усилия со стороны. В том, как руки Картаука с нежностью двигались по воску и камню, было что-то чувственное.

— Кроме того, я люблю слонов, — продолжал говорить Картаук. — Во дворце махараджи я вылепил с десяток самых разных фигурок. Чуть ли не в каждой комнате стояло по слону. — Он лукаво улыбнулся. — Меня особенно вдохновляло то, что Абдар их ненавидел.

— Почему?

— Махараджа как-то обмолвился о том, что еще ребенком Абдар упал со спины одного из них, и слон, наступив ему на руку, сломал ее. К сожалению, слуга успел вытащить его. — Картаук взял тонкую кисть, погрузил ее в оливковое масло и смазал сверху восковой рельеф. — Но я полюбил эти создания еще до того, как услышал рассказ махараджи.

— Ты лелеял недобрые мысли.

— Абдар того заслуживает. — Картаук вынул из другого горшка чистый комок глины. — Моли Бога, чтобы тебе никогда не довелось испытать на себе, сколько зла несет этот человек.

— Ты сказал, что Руэл готовится к вторжению Абдара.

— Да.

— Тогда почему ты согласился приехать на Циннидар?

— По многим причинам.

— По каким?

Картаук перешел в тот конец мастерской, где стояла печь, в которой медленно кипела в горшке какая-то жидкость.

— Коли ты надумала поработать подмастерьем, то принеси мне из кабинета кисть с длинным волосом.

Маргарет прошла в кабинет и вернулась оттуда с нужной кистью.

Картаук принялся осторожно лить жидкий гипс на воск, тщательно заполняя при помощи кисти все мельчайшие щелочки.

— Я очень хорошо… заполняю пустоты, — сказал он негромким голосом.

Маргарет почувствовала странное тепло, охватившее ее. Сердце забилось чаще, совсем как тогда, во время их памятного разговора в Гленкларене. Она поспешно опустила глаза.

— А что ты будешь делать дальше? — спросила она, но дрогнувший голос выдал ее внутреннее волнение.

Картаук ничего не ответил, и Маргарет вынуждена была заставить себя посмотреть на него. В выражении его лица она могла прочесть мощь, силу, энергию и что-то еще, что она затруднилась бы выразить словами.

— После того, как гипс схватится, я удалю воск и отполирую форму.

— А потом можно будет делать отливку?

— Чтобы гипс затвердел, надо выждать двенадцать часов. — Он приподнял брови. — Твой интерес подогревает меня. Скажи, Маргарет, а ты когда-нибудь думала о том, какая печать могла бы быть у тебя?

— Нет, конечно, — удивилась она и переменила тему: — А у кого ты был подмастерьем в детстве?

— У своего отца. Это был самый искусный золотых дел мастер Стамбула. Он получал заказы от всех знатных людей города и даже от самого султана. Он обучил меня всем приемам работы. Но когда мне исполнилось тринадцать лет, отец потребовал, чтобы я ушел из дома.

— Почему?! — удивилась Маргарет.

— Зависть. Уже первые мои самостоятельные работы привлекли внимание заказчиков. Они отнесли несколько моих вещиц султану, и тот заинтересовался ими.

— Из-за такого пустяка выгнать из дома своего собственного сына? — еще больше изумилась Маргарет.

— Мой отец не считал это пустяком. Его мастерство всегда было смыслом его жизни. Я догадывался, что такое когда-нибудь может произойти, и готов был к этому. Отец, несомненно, прекрасно владел своим ремеслом. Но во мне горела искра Божья. Как у Микеланджело, у Челлини. Я сразу понял, что я больше, чем простой ремесленник. И не винил своего отца. Если сам не обладаешь большим дарованием, трудно жить рядом с гением. Будь я на его месте, я тоже испытывал бы такую же мучительную зависть.

— Но ты бы не выгнал своего сына!

— Откуда ты знаешь? — улыбнулся Картаук.

— Знаю.

И, к своему удивлению, Маргарет поняла, что это правда. За последние недели ей удалось намного лучше узнать Картаука. Он был тщеславен. Но он не был высокомерен. У него была необыкновенная уверенность в собственной одаренности, но его насмешливое отношение к прочим мастерам было не больше чем поза. Своеобразная игра. И Маргарет почувствовала невольное раздражение и даже злость на отца Картаука за ту боль, которую он заставил пережить мальчика. Обида не ожесточила сердце Картаука, но заставила его спрятать врожденную доброту под маской иронии и высокомерия.

— И все равно твой отец поступил плохо.

— Я же тебе сказал, что не виню его.

Но Маргарет внутренним чутьем угадывала, как болезненно он перенес этот удар.

— А как же твоя мать?

Картаук пожал плечами.

— Красивая и тщеславная женщина… Она любила украшения, которые делал мой отец. И не захотела, чтобы его гнев обернулся и против нее. — Картаук посмотрел в лицо Маргарет. — Почему тебя это так взволновало? Я отправился к султану и убедил его предоставить мне мастерскую во дворце.

— Ты был еще совсем мальчиком. Неужели ты не скучал по дому, по родным?

Он уклончиво ответил:

— Если много работать, можно забыть о чем угодно.

— И ты воспользовался этим мудрым правилом?

— Ты сама делаешь то же самое. Никто не работает больше тебя. Ты доводишь себя до такого состояния, что забываешь обо всем, когда добираешься до постели.

— Мне не требуется забвение. Я довольна своей судьбой.

Он молча смотрел на нее.

— А почему нет? — с вызовом спросила она. — Я живу хорошо. Лучше, чем многие. Не бедствую. И самое главное — у меня есть любимый муж. — Она сняла кожаный передник и повесила его на место. — Кстати, мне пора возвращаться к Йену… — Она не договорила, встретив его взгляд. Дыхание у нее снова перехватило. — Не смотри на меня так.

— Я радуюсь, глядя на тебя, — ответил Картаук, послушно опуская глаза. — Ты права. Сейчас для тебя самое разумное — уйти. Но еще разумнее будет, если ты больше никогда не вернешься в эту мастерскую.

Маргарет направилась к двери.

— Ты ведь еще будешь доделывать эту штуковину? Я хочу посмотреть до самого конца. Уверена, что завтра твое настроение переменится к лучшему.

— Мое настроение остается таким же, каким оно было всегда. Именно поэтому я предостерегаю тебя.

— Но мы так хорошо ладим. Особенно в последнее время. Я чувствую, что гораздо лучше стала понимать тебя и…

— Неужели ты не видишь, откуда исходит опасность? — От ожесточенности, неожиданно прозвучавшей в его голосе, Маргарет на секунду опешила.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

— Подумай сама об этом на досуге! — Картаук снова склонился над формой. — И не возвращайся сюда больше, Маргарет.

Маргарет. Впервые он назвал ее по имени. И в этот миг словно мостик перекинулся между двумя берегами, соединив их.

— Картаук. — Она облизнула пересохшие губы. Ей тоже захотелось назвать его по имени. — Джон…

Все его мышцы напряглись. Но он так и не поднял головы. Волна страха окатила Маргарет, когда она осознала, что испытывает острое желание, чтобы Картаук поднял глаза и посмотрел на нее так, как смотрел перед этим. Было бы лучше, если бы он, как прежде, оставался за невидимой стеной. Но он ничего не делал для того, чтобы воздвигнуть между ними преграду. Он продолжал сидеть за рабочим столом, пристально глядя невидящими глазами на печатку. И Маргарет чувствовала, что она не в силах двинуться, будто все ее тело было сковано тяжелыми цепями невысказанного и невыразимого желания.

Наконец Картаук, словно подчиняясь молчаливому призыву, начал поднимать голову. Маргарет почувствовала себя так, словно горячие железные обручи сдавили ее сердце.

— Нет! — почти выкрикнула она, рывком открыла дверь, побежала вдоль длинного слабо освещенного коридора и распахнула дверь к Йену, будто искала у него спасения.

Желание.

Боже милостивый! Она испытывала потребность слиться с Картауком с той страстью, которую она только изображала в минуты близости с Йеном. Тело ее отозвалось на присутствие Картаука так, как оно должно было ответить только на присутствие мужа.

Она изменила Йену. Пусть всего лишь мысленно, но она изменила ему.

Языки пламени охватили погребальный костер и носилки, на которых лежало тело махараджи, обернутое шелком. Аромат горящего сандалового дерева распространялся все дальше и дальше, в то время как огонь превращал бренные останки в воздух, огонь, воду и землю.

Горестные причитания плакальщиков усилились, заглушая потрескивание костра и вопли связанных наложниц, выбранных для того, чтобы сопровождать махараджу в его последний путь.

Взглянув сквозь дрожащее марево пламени, Абдар отметил, как побледнел Пачтал. Это хорошо. Все сочтут, что он тяжело переживает смерть владыки.

Он не осмелился улыбнуться, но медленно кивнул Пачталу и снова повернулся к носилкам. Все сложилось как нельзя лучше. Нужно только проявить еще немного терпения.

Обычаи Казанпура требовали трехмесячного соблюдения траура, прежде чем он по праву займет трон.

Еще три месяца, и он сможет вплотную заняться Циннидаром.

Но разве истинный последователь богини Кали не вправе нарушить старые обычаи и создать свои собственные законы?!

— Ты сегодня такая тихая, — сказал Йен, поднося к губам чашку чая. — Устала, бедняжка?

— Немного. — Маргарет заставила себя улыбнуться, поудобнее устраиваясь в своем кресле. — Пройдет, не обращай внимания.

— Чем занят сейчас Картаук? Делает новую статую?

— Нет. Ему вдруг пришла в голову мысль изготовить печатку для его величества Руэла Циннидарского. — Она поправила плед у него на ногах, подтянув его повыше. — Я говорила Картауку, что нельзя так тешить его самолюбие, поощрять его гордость. Но он не стал слушать меня.