Любимый плут

      – И кто это сделает?
      – Ты можешь найти кого-нибудь, или отправиться в парламент и попытаться сделать это самому. Ты – мужчина.
      – Ты чокнутая, – фыркнул Джоко. – Знаешь ли ты это? Я еще не слышал, чтобы кто-то рассуждал так же, как ты.
      – Я печатаю все письма миссис Шайрс, – она встала с колен. На грубо сделанной полке над столиком стояла керосинка. Мария проверила ее бачок. К счастью, там еще оставалось немного топлива. Мария оглянулась в поисках спичек.
      – Ты – мужчина, а видишь, сколько всего тебе нужно? Подумай о том, насколько больше нужд у женщины.
      – Считается, что о женских нуждах заботятся мужчины, – заявил Джоко.
      Мария бросила на него взгляд и сказала:
      – Женщинам нужно голосовать, чтобы защитить себя от ущерба. Мужчины закрывают глаза на такие вещи, как похищение. Ты можешь себе представить? Рабство в центре Лондона в конце девятнадцатого столетия! А мужчины в правительстве с преступной халатностью покрывают его. Почему? Потому что они делают на этом деньги. Я уверена, что речь здесь идет о тысячах и тысячах фунтов.
      – Как ты это вычислила? – нахмурился Джоко.
      – Это нетрудно. Взгляни на тех женщин, с которыми ты разговаривал вчера. Одежда на них прекрасная – они, наверное, получают немало. А дома? Их фасады роскошнее дома миссис Шайрс. А экипажи, которые подкатывают к этому… как называется это последнее место, где мы были?
      – «Лордс Дрим». Мария закатила глаза:
      – Некоторые лорды побогаче, наверное, частенько любят поразвлечься. Представляю, сколько денег попадает в такие заведения – и хотелось бы мне знать, кто их получает. Девочки? Конечно, нет – не всем же везет так, как твоей знакомой из…
      – Из заведения мадам де Вере. Пронси.
      – Точно. Это мужчины, которые всеми мыслимыми и немыслимыми способами затаскивают туда девушек, зарабатывают на них.
      Джоко неловко завозился. Мария Торн была чудесной девушкой, но иногда попросту приводила его в смущение. Леди не подобало говорить таких откровенных речей.
      – Тебе не подобает рассуждать о таких заведениях.
      Мария открыла баночку рядом с керосинкой и обрадовалась, обнаружив там кофейные зерна.
      – В этом, мой дорогой, сила мужчин, которые управляют такими заведениями. Они держат женщин в неведении, а несведущая личность – бессильная личность. Их матери, жены, дочери никогда не поддержали бы этого, если бы знали об том. Но они ничего не знают, поэтому мужчины что хотят, то и делают.
      – Это для вашего же блага, – промямлил Джоко.
      – Чепуха, – зерна посыпались в кофейную мельницу. – Не для блага моей сестры, это уж точно.
      Джоко закрыл глаза. Мария была права, но ему не хотелось признавать это.
      – Тебе вообще не следовало влезать в это.
      – Это верно. Никому не следует влезать в это. Этого вообще не должно быть. Я предпочла бы не знать этого, но вопреки желанию узнала и была потрясена. Если бы у нас, женщин, было право голоса, мы могли бы проголосовать за приличных мужчин, таких, как ты. Мы бы знали, что они поставят подобные места вне закона, закроют их все. А если они это не сделают, то наступят следующие выборы, и тогда мы забаллотируем их и проголосуем за другого, кто это сделает. Может быть, даже за женщину!
      Джоко встревоженно приподнялся на локте.
      – Выбрать женщину?!
      – Почему бы нет? Королева нашей страны – женщина. Почему бы женщине не быть и в парламенте? Она добьется уважения женских прав. Подобные заведения…
      – Ну, подобные заведения никому не приносят вреда.
      Мария яростно завертела жернов кофейной мельницы.
      – Они очень даже опасны, а ты лежишь здесь с ушибами и переломами именно из-за этих заведений.
      – Ну, это не то…
      – То самое, – Мария поставила мельницу, склонилась над ним и положила руку ему на плечо. – Ты же человек, Джоко Уолтон. Ты же добрый, хороший человек, – ее голос бы сильным, страстным, чуть взволнованным, глаза горели огнем. Она прижалась губами к ссадине на его виске. – Не тебе бы получать побои.
      Джоко смутился, словно мальчишка.
      – Ладно, брось…
      Мария засмеялась и выпрямилась. Он не мог согнать улыбку с лица все время, пока она готовила кофе.
      – Не такой уж я и хороший, – сказал он наконец.
      – Ты хороший. Просто ты вынужден жить среди дурных людей, таких, как Тилли и те, кто избил тебя. Это им надо бы сидеть в тюрьме, потому что они – похитители людей и убийцы. А эти бедные женщины должны быть на свободе.
      – Чтобы заниматься этим?
      – Почему? Чтобы работать. Джоко уронил голову на подушку:
      – Они работают.
      – Я имела в виду приличную работу.
      – Кто их наймет? – проворчал он. Мария глубоко вздохнула:
      – Вокруг полно нанимателей и навалом работы для женщин.
      Джоко скептически взглянул на нее.
      – Конечно, они должны одеться поприличнее, – Мария разгладила складку на его поношенной черной рубашке. – Многие женщины находят себе приличную работу. Они зарабатывают деньги и не зависят ни от кого, кроме самих себя. Взгляни хоть на меня.
      – А чем ты занимаешься? – полюбопытствовал он.
      – Я – машинистка, – гордо сказала она. Неважно, что она ненавидела эту чертову пишущую машинку. Зато это превосходно доказывало ее точку зрения.
      – Кто?
      – Машинистка. Я работаю на пишущей машинке. Прежде я копировала письма и бумаги вручную, но теперь я работаю на машинке, которая печатает их на листках бумаги. Эти листки теперь выглядят почти как книжные страницы.
      Джоко некоторое время разглядывал ее, холодок отчаяния прошел по его жилам.
      – Наверное, нужно быть очень умной, чтобы это делать.
      – Я выучилась этому сама.
      Джоко закрыл глаза. Господи, помоги ему! Она, оказывается, не только леди, но еще и очень умная. Умнее любой женщины, о которой он когда-либо слышал. Она сама выучилась работать на пишущей машинке – не на какой-то там швейной машинке или ткацком станке, а на пишущей. Где такое было слыхано?
      Мария зажгла керосинку, чтобы вскипятить воду. Эта комнатенка была жалкой и убогой, но сейчас она не придавала этому значения, хотя еще две недели назад посмотрела бы на нее иначе. Ведь это было жилище Джоко.
      Она чувствовала себя непринужденно, оставаясь здесь и заботясь о нем. Она была нужна, она была полезна. Во второй раз за последние дни они с Джоко проснулись вместе. Она больше не была одинокой.
      Мария взглянула на Джоко, лежащего на тюфяке, и ее сердце вздрогнуло. Он снова задремал. Слезы выступили на ее глазах, она на цыпочках подошла к нему и заботливо укрыла его плечи тощими одеялами.
      Его избитое лицо было красивым – таким родным, таким юным, словно у чумазого мальчишки. С гордостью и нежностью она приготовилась ухаживать за ним.
 
      Мария наблюдала, как Джоко просыпается. Сначала он слегка застонал, затем вздрогнул. Она могла только догадываться о боли, которую он испытывает.
      Его веки задрожали, он мигнул. Его левый глаз открылся шире правого. Он осторожно поднял руку и подул на нее. Совсем как ребенок.
      Затем он поймал ее взгляд. Его улыбка выглядела чуточку смущенной:
      – Я, кажется, задремал?
      – Да, – Мария снова зажгла керосинку, чтобы подогреть кофе. – Тебе нужно спать. Мне всегда говорили, что сон – лучшее лекарство, – она вытащила две разные чашки и критически оглядела каждую. Она почувствовала на себе пристальный взгляд Джоко.
      – Почему ты еще не замужем? – спросил он, прокашлявшись.
      – Я не хочу замуж, – ответила она, не поднимая взгляда.
      Джоко выждал минуту, затем встряхнул головой:
      – Не рассказывай сказки. Я уверен, что хочешь.
      – Почему же, я никогда не хотела замуж, – она изобразила на губах фальшивую улыбку и притворилась удивленной. Дурное предчувствие охватило ее. Ей очень не хотелось услышать следующий вопрос, после ответа на который он будет презирать ее. – Откуда у тебя взялась эта идея?
      Джоко оценивающе оглядел ее. Если бы на его голове был котелок, он, наверное, сдвинул бы его на лоб.
      – Потому что тебе нравится быть любимой. У тебя любящее сердце.
      От его слов руки Марии замерли. Она почувствовала, что ее уши начинают гореть. По ее телу пробежала дрожь. Джоко вытянул ноги и повернулся, чтобы лечь поудобнее.
      – Я не ошибся?
      – Нет, не ошибся, – кивнула она.
      – Так почему же ты не замужем – такая леди, как ты?
      Мария налила кофе в чашки и понесла их к тюфяку. Вручив одну чашку Джоко, она села на стул и глубоко вздохнула.
      – Пей кофе, пока он горячий.
      Джоко попробовал кофе и поблагодарил ее:
      – Хороший. У меня получается хуже.
      – Спасибо.
      – Так почему ты не замужем?
      – Потому что я должна заботиться о сестре.
      – Разве мужчина, за которого ты хотела бы выйти замуж, не стал бы заботиться о ней? – пристально взглянул на нее Джоко.
      – Я не спрашивала его, – встряхнула головой Мария.
      – Надо было спросить. Я например с радостью стал бы заботиться о ней… – он спрятал нижнюю часть лица за чашкой, – …если бы мог получить тебя в жены.
      Мария почувствовала, что ее щеки запылали, и уставилась в чашку с недопитым кофе. Слезы выступили в уголках ее глаз. Как приятно ей было слышать эти слова! Этот мужчина занимался с ней любовью, пользовался ее телом, но вопреки всем условностям общества все-таки хотел жениться на ней. Однако ей хотелось заплакать от стыда – ведь она соблазнила мальчишку.
      – Сколько тебе лет, Джоко?
      – Я достаточно взрослый, – он выпил еще глоток самого лучшего кофе, который ему когда-либо доводилось пробовать. – Какая разница, сколько мне лет?
      – Да, действительно, с точки зрения жизненного опыта ты гораздо старше меня.
      – Ты совершенно права.
      Мария глубоко вздохнула. Он не должен страдать из-за ее проступков.
      – Ты старше моей сестры, но не намного. Тебе девятнадцать? Двадцать?
      – Наверное, где-то около двадцати, – пожал плечами Джоко.
      Мария поникла на стуле.
      – Я так и думала, – она знала, что не красавица, а теперь выяснилось, что она еще и слишком стара для него. Его признание заставило ее устыдиться себя. Ей следовало бы понимать, что он еще молод и легко увлекается. Ее грех был больше, потому что она разрешила ему – нет, заставила его заниматься с ней любовью. Мария содрогнулась. Во второй раз она отбросила свои моральные устои в темный час одиночества и страха, став теперь совратительницей.
      – По сравнению с тобой я очень старая. Таких, как я, люди называют старыми девами, – выражение ее лица стало трагическим. – Мне уже двадцать пять.
      – Ну и что? – хмыкнул Джоко.
      – Джоко, послушай меня… это честь для меня, что ты… было бы честью… – Мария не знала, как выразить словами то, что ей хотелось сказать ему. До сих пор ей никогда еще не делали предложений.
      Ее щеки стали густо-красными. – Тебе нужно найти кого-нибудь, кто больше подходит тебе по возрасту. Чистую молодую девушку, с которой ты заведешь детей.
      – Я заведу детей с тобой, – сглотнул он.
      На мгновение Мария представила себе милых девочек с длинными белокурыми волосами, свисающими из-под светло-голубого банта, и серьезных мальчиков, настаивающих, чтобы им состригли кудри. Эта картина пронзила ее словно нож.
      – Я сочла бы за честь иметь от тебя детей, но твоим детям нужна мать получше меня.
      Джоко вскинул голову, его лицо нахмурилось:
      – Он сказал тебе, что ты плохая?
      Мария почувствовала, что у нее краснеет шея. Она сама навела его на разговор, которого хотела избежать.
      – Не совсем так. Мы с сестрой были бедны и одиноки, а его родители возлагали на него большие надежды. Они хотели ему кого-нибудь получше.
      – Но ты любила его? – настаивал Джоко. Голос Марии стал совсем тихим. Ее старая боль прорвалась наружу из давно зарубцевавшихся ран.
      – Я думала, что он любит меня. Он так говорил мне. И я сделала глупость… – она пожала плечами. – Я… я позволила ему…
      Джоко оборвал ее запинающиеся объяснения:
      – Он поступил как проклятый кобель!
      – Нет. Я просто не понимала, что он не любил меня, – Мария сделала глоток кофе. Он показался ей слишком горьким. – Мои родители умерли несколько лет назад, оставив нас с сестрой почти без средств к существованию. А он только начинал жить. Я не могла просить его заботиться и о сестре тоже.
      – Конечно, не могла, Рия, – буркнул Джоко. – Ты ведь такая гордая, такая леди.
      – Джоко, пожалуйста, не говори так. Я не леди, я… распущенная.
      – Не считай себя таковой, потому что ты позволила мне любить себя, – горячо возразил Джоко. – Мы оба хотели этого, нам обоим было хорошо.
      – Это дурно, – настаивала Мария. – Я старше, мне следовало бы думать за нас обоих.
      Джоко громко засмеялся.
      – Это верно, я – падшая женщина, – продолжала она. – Джентльмены не берут замуж женщин с сомнительной репутацией. Они говорят, что не могут доверять им…
      – Я это уже слышал, – усмехнулся Джоко. – Это вранье. Доверять нельзя вору и лжецу, который добивается девушки ночью, обещая наутро жениться. Это – чертов грабитель – занимается любовью, а потом бросает. Я никогда таким не был.
      Мария опустилась на колени рядом с тюфяком.
      – Ты никогда так не поступишь, Джоко. Ты очень, очень добрый. А когда ты станешь чуть постарше…
      – Мой отец был из таких. Бросил нас с матерью, а у нее никогда не хватало духу мошенничать. Когда нам встретился мистер Мак-Нагтен, мы были на грани голодной смерти.
      – Мистер Мак-Нагтен?
      – Лучший карманник в Лондоне, а, может, и во всей Англии. – Джоко усмехнулся и сделал мягкое движение пальцами. – Научил меня всему, что я знаю. И мама была рада этому. Взял меня с мамой под крыло. Он говорил, что она была самым ценным в его жизни. Она была такой же нежной, как ты, с любящим сердцем. Когда она заболела, он не отходил от нее до самого конца, – глаза Джоко встретились с глазами Марии, метнулись в сторону и потупились, словно он понял, что сказал лишнее.
      В наступившем молчании Мария не сводила с него взгляда. Джоко Уолтон выучил все, что знал, от карманника, от вора. Она, Мария Торн, искренне заботилась о нем, доверяла ему, но, тем не менее, он наверняка тоже был вором. Он был единственным, кто взялся помогать ей – поправила она себя. Он один оказался достаточно добр, чтобы помочь ей.
      Как законопослушной гражданке ей следовало бы презирать его за то, что он был дурным. Однако он любил свою мать и карманника, который обучил его и заботился о его матери.
      На глаза Марии навернулись слезы. Разбойник на кресте был прощен, как и Магдалина. Она накрыла ладонью руку Джоко.
      – Твоей маме очень повезло.
      Голова Джоко поднялась, улыбка засияла на покрытом синяками лице. Он выпил кофе и отставил чашку в сторону. Не глядя на Марию, он откинул одеяла:
      – Иди сюда.
      – Ты ранен, – вздрогнула она.
      – Да, но не убит же, – рот Джоко раздвинулся в самой дерзкой из улыбок. – Ты очень хорошо поможешь тому, что меня беспокоит.
      – По-моему, это не слишком удачная идея, – покачала она головой.
      – Иди ко мне. Не можешь же ты отказать больному в лекарстве?
      Мария скользнула к нему под одеяло, помня о его поврежденной руке и треснувших ребрах.
      Джоко перевернулся на бок и потянулся к ней. Его жар мгновенно передался ей. Губы Джоко прикоснулись к ее губам, лаская, поддразнивая, уговаривая ее губы раскрыться. И у Марии не хватило воли отказаться, она раскрыла их и просунула язык ему в рот.
      Его бедра прижались к ней, и Мария почувствовала, что его сила растет и твердеет. Его близость, его запах возбудили ее. На мгновение она почувствовала вспышку вины – Джоко был слишком молод для нее, а она для него слишком стара. Но его поцелуй отогнал эти мысли прочь.
      Оторвавшись от ее губ, Джоко поднял голову и натянуто улыбнулся.
      – Мария, любовь моя, тебе придется раздеться самой.
      Лишившись речи от желания, Мария приподняла бедра. Сознавая, что ведет себя неприличнее потаскухи, она стянула с себя юбку и панталоны.
      – А как же… – она не могла заставить себя задать вопрос, не находя для него слов. – Нужно мне… – попыталась она еще раз.
      Джоко усмехнулся.
      – Еще нет, – он поцеловал ее в шею и не отрывая от ее тела губ, стал опускаться ниже, целуя по пути ее прикрытую одеждой грудь, пока его рот не прижался к ее обнаженному животу.
      – Джоко… – простонала она.
      – Тсс…
      Его дыхание обжигало его кожу, ее тело покрылось мурашками, словно от озноба. Болезненное желание скрутило ее, заставив напрячься мускулы ее живота.
      Джоко провел языком дорожку от ее пупка до места у основания бедер, где почти незаметные светлые волосы, полоской росшие на ее животе, превращались в кудряшки.
      – Джоко, – охнула она. – Пожалуйста, не… – ее зубы прикусили нижнюю губу.
      – Тсс, Рия. Я опираюсь на правую руку, а моя левая почти не действует. Должно же что-то касаться тебя, верно?
      – Но…
      Он прижался губами к ее кудряшкам, и она почувствовала в них его горячее дыхание.
      Мария застонала. Ее руки зарылись в его густую светлую шевелюру, расправляя кудри и поглаживая кончиками пальцев его щеки. Она почувствовала, как его язык проскользнул в нее. Он касался ее, гладил, ласкал, задевая нервы, пока ей не стало казаться, что она сходит с ума.
      – Джоко-о-о…
      – Рия, скажи мне, когда будешь готова для меня.
      Мария поняла, что это значит. Она тяжело дышала, ее лоно набухло и сочилось влагой, готовое для него.
      – Да…
      – Скажи это.
      – Я готова. Ох, Джоко, я хочу тебя.
      – Помоги мне, моя сладкая.
      Она раздвинула нога и стала снимать с него одежду ниже пояса, прикасаясь к нему так, как никогда даже и не помышляла прикасаться к мужчине. Ей следовало бы испытывать отчаянное смущение, но Джоко был таким сильным и напряженным. Он положил ее руку себе на член и застонал, когда ее пальцы обхватили его. Капелька горячей жидкости попала ей на большой палец.
      – Я хочу тебя, Джоко, – повторила Мария. Собственный голос странно отозвался у нее в ушах. Она закрыла глаза и откинула назад голову, чувствуя, как он двигается между ее бедер.
      – Тогда доставь себе удовольствие, Мария. Возьми меня и делай со мной, что хочешь.
      Мария притянула его член к отверстию в своем теле и направила внутрь. Почувствовав, как он входит в нее, она отпустила руку и тут же обвила ногами его бедра.
      – Вот, пожалуйста…
      Он резким движением вошел в нее. Ее ноги подтянули его ближе, удерживая вплотную к себе и позволяя его силе приподнимать ее над тюфяком и опускать обратно. Мария почти сразу же закричала. Ее тело содрогнулось и словно полетело куда-то. Она была готова поклясться, что ее сердце и дыхание остановились.
      Затем застонал и Джоко, напрягшись всем телом. Он выгнулся дугой и снова застонал, но теперь уже от боли, потому что часть его веса пришлась на поврежденную руку.
      Быстро выпрямившись, он сел на пятки, но его глаза все еще были закрыты, а тело обмякло. Мария повисла на нем, словно прилипнув, замкнув на его спине лодыжки, ее рот был открыт, руки раскинуты по сторонам.
      Постепенно он стал дышать спокойнее, и ее дыхание тоже стало нормальным. Она открыла глаза:
      – Я все сделала правильно?
      Джоко усмехнулся, переваливаясь на правую сторону и вытягиваясь рядом с ней:
      – По-моему, ты сделала все просто превосходно.
      Мария обняла его и положила его голову себе на плечо. Было утро. Им пора было идти по делам, но сейчас мир мог и подождать. Она могла упиваться своей греховностью и заботиться о Джоко, пока его рука не выздоровеет. Он был великолепным любовником.
      Она никогда еще так сильно не чувствовала себя женщиной.
      Гулкий стук в дверь разбудил их обоих. Страх напомнил Марии о праведности и заставил вцепиться в одеяла. Джоко медленно сел, держась за больную руку.
      Грохот в дверь повторился.
      – Чего надо? – выкрикнул Джоко.
      – Джоко, – проворчал голос. – Тебя хочет видеть какой-то мужик.
      – Черта с два ему.
      – Вылезай живее.
      – Я болен.
      – Если ты хочешь, чтобы было как лучше, вставай побыстрее.
      Послышался звук удаляющихся шагов. Джоко откинулся назад и поднес здоровую руку к глазам.
      – Кто этот человек?
      Джоко отнял руку от глаз и взглянул на нее:
      – А ты не знаешь?
      Мария недоуменно уставилась на него.
      – Откуда мне знать?
      – Я думаю, это без разницы, – пожал плечами Джоко. Он с вожделением взглянул на керосинку. – Я выпил бы еще чашечку кофе.
      – Сейчас сделаю, – Мария вылезла из-под одеял и стала одеваться.
      Джоко молча последовал ее примеру и сел за стол. Синяки на его лице становились багровыми. Пока вода закипала, Мария попыталась насколько возможно очистить от грязи его одежду. Накидывая на плечи Джоко пиджак, она заметила пятна крови на его рубашке.
      – У тебя есть другая?
      – В ящике.
      Мария нашла ее и помогла ему одеться. Когда она поставила перед ним чашку с кофе, он без предисловий заявил:
      – Я вор.
      – Неужели? – значит, ее догадка была правильной. Но, учитывая все обстоятельства, он был с ней в общем-то честен. Мария улыбнулась: – Ты будешь разочарован, если попытаешься ограбить меня.
      – Не смейся. Я очень и очень дурной. Год назад я был в Акцизах по пути в Ньюгейт.
      – Я не верю, что ты дурной.
      – Вот и Ревилл тоже. Он надеется перевоспитать меня.
      Очко в пользу Ревилла, подумала Мария. Нужно бы ей пересмотреть свое мнение об инспекторе. На самом деле она подозревала, что теперь больше ни на кого в Лондоне не посмотрит прежним взглядом.
      – Он преуспел в этом. Ты больше любого другого помог мне.
      Джоко опустил голову и помешал кофе в чашке. Затем он сделал большой глоток и поставил полупустую чашку на стол.
      – Дело в том, Рия, что я должен был это сделать.
      – Я не понимаю тебя.
      – Меня к тебе послал инспектор Ревилл. Мария ждала, что он скажет дальше. В ее горле встал ком.
      – У него есть мое признание, – продолжал Джоко. – Он заставил меня написать его и подписаться, а затем отложил его в ящик стола. И теперь, когда требуется выполнить работенку, которую не поручишь никому из этих проклятых легавых, он вызывает меня.
      – Значит, ты вроде полисмена, – облегченно вздохнула Мария.
      – Нет, мэм, я вор, – Джоко встал и заходил по комнате, придерживая больную руку, осторожно шевеля ей, сжимая в кулак и снова выпрямляя пальцы. Его дыхание участилось, но он продолжал разминать руку. – Я это сказал только потому, что не могу оставить тебя здесь одну. Слишком многие знают, где я живу. Ты должна пойти со мной к Ревиллу. Но теперь ты знаешь обо мне правду.
      – Я удивлялась, почему ты следил за мной.
      – Теперь ты это знаешь, – он остановился и взглянул ей в лицо, ища там презрение и осуждение. – Почему ты не злишься?
      – Почему я должна злиться? В конце концов теперь все встало на свои места, – Мария сняла соломинку с его рубашки.
      – Не говори так, – проворчал он.
      – Как, – притворилась она непонимающей.
      – Словно чертова мученица, – Джоко взмахнул здоровой рукой. – Словно я предал тебя. Ни в чем нет никакой разницы, кроме того, что ты теперь знаешь, почему я тем утром оказался перед твоим домом. Все остальное, что было между нами, было честным.
      Марии хотелось верить ему. Она опустила глаза, чтобы он не заметил в них неприкрытой надежды.
      – Ты мне веришь?
      – Я не знаю, чему верить. Во-первых, ты вор. Во-вторых, ты работаешь на Скотленд-Ярд.
      Джоко взял Марию за подбородок и поднял ее лицо.
      – Верь, что я вор, – прошептал он. – И не слишком хорош для тебя. Верь, что этим утром я сказал тебе правду – обо всем.
      Мария не отвечала. Она не могла придумать ответа. В ее сердце было смятение. Джоко отстранился от нее:
      – Вот что, послушай. Лучше, если ты будешь знать, что я не какой-нибудь чертов добрый самаритянин и не один из этих констеблей Бобби Легавых. Когда я ввязался в это, у меня был выбор защищать тебя или идти в тюрьму.
      – А теперь?
      – Я думаю, что Ревилл вызывает меня, чтобы сказать мне, чтобы я оставил тебя одну.
      Мария в страхе встала со стула.
      – Он не может этого сделать! Ты – единственный, кто помогает мне. Ты уже так много сделал. Мы оба так много сделали. А теперь мы приблизились к цели – я чувствую, что мы у цели. Зачем он отзывает тебя? – ее глаза сузились с новоприобретенным цинизмом: – Может быть, потому, что мы оказались к ней слишком близко?
      Джоко оценивающе рассмотрел эту идею.
      – Может быть, но я сомневаюсь в этом. Понимаешь, я должен был следить за тобой незаметно, но ты заметила меня в первое же утро.
      – Ты ждал у моего подъезда.
      – Откуда мне было знать, что ты выйдешь так рано? – проворчал он.
      – Я пыталась избежать встречи со «святым» Питером, – хмыкнула Мария.
      – Ты что-нибудь заподозрила?
      – Ты думаешь, это Ревилл послал тех двоих избить тебя?
      – Вряд ли, – встряхнул головой Джоко. – Зачем брать на себя такую заботу, если на следующий день собираешься вызвать меня и сказать, чтобы я убирался прочь? Он понимает, что у него будет куча неприятностей, если ты расскажешь людям, что инспектор приставил к своей клиентке вора.
      – Значит, теперь ты меня оставишь? – спросила Мария напрямик для проверки. – Учитывая твое состояние и грозящую тебе опасность, ты поступишь разумно, если сделаешь то, что он скажет.
      – Мне это не подходит, – Джоко обнял ее здоровой рукой и притянул к себе. – Теперь ты под моей ответственностью, Рия. Я помогу тебе, несмотря ни на что.
      Мария поцеловала его в губы и погладила по щеке.
      – Я всегда буду благодарна тебе. И когда все закончится, я обещаю…
      Джоко прервал ее быстрым, взволнованным поцелуем:
      – Сначала позволь мне вывести тебя из затруднений, а уж потом обещай что угодно.

Глава двенадцатая

      – Миссис Шайрс!
      Увидев свою работодательницу, вышедшую из кабинета инспектора Ревилла, Мария встала со скамьи в коридоре полицейского участка.
      Звук голоса, окликающего ее по имени, вывел Эйвори из рассеянности. Даже после этого ей понадобилось некоторое время поискать глазами, чтобы найти, кто ее зовет. Когда она увидела Марию, ее лицо исказилось.
      – Мария, дорогая моя, – подошла она к ней. – Ох, мое бедное дитя, как все это ужасно!
      Мария была ошеломлена. Воинствующая суфражистка всегда была оплотом силы, но сейчас ее губы дрожали, а светло-голубые глаза покраснели под янтарной оправой очков. Когда Мария протянула ей руки, ее хозяйка ухватилась за них, как за соломинку.
      – Миссис Шайрс, что вы здесь делаете? Что случилось?
      Джоко тоже встал, хотя и медленнее. Вопреки его гордым уверениям, его рука болела дьявольски. Когда Мария предложила подвесить ее на перевязи, он отказался, сказав, что достаточно хорошо владеет ей, но, тем не менее, постоянно чувствовал приступы боли. Подлинная причина его отказа заключалась в том, что ему не хотелось выставлять напоказ свои затруднения. С тех пор, как легавые подобрели к нему, слишком многие враги могли ухватиться за возможность прикончить его.
      Засунув руку в карман брюк, он остановился около обеих женщин.
      – Питер ранен, – голос Эйвори сорвался. – На него напал человек, гаже которого я еще не встречала.
      – О нет!
      – О да, в самом деле. На пороге моего собственного дома, в центре Лондона, в конце девятнадцатого века, – праведный гнев с силой зазвучал в ее голосе. – Я не меньше десяти минут просидела на тротуаре, поддерживая голову моего дорогого бедняги, чтобы та не лежала на холодных, сырых камнях. Кровь была везде, – от этого воспоминания ее лицо стало белее мела, она пошатнулась.
      Джоко здоровой рукой поддержал ее за плечи и довел до скамьи.
      – Большое вам спасибо, молодой человек, – болезненно улыбнулась она ему, затем схватила Марию за руку и усадила рядом. Затем, наклонившись к ней, она прошептала ей в ухо: – Ты нашла свою сестру?
      Мария отрицательно покачала головой. Джоко уселся рядом с ними, испарина покрывала его лоб.
      – Кто избил твоего знакомого?
      – Он может опознать тех, кто напал на него, – ответил за Марию густой голос инспектора Ревилла.
      Все трое взглянули вверх и увидели инспектора Ревилла, который вышел из кабинета и присоединился к ним. Джоко наклонил голову набок. Уголок его рта поднялся кверху, когда он заметил, как опытный взгляд Ревилла скользнул по его украшенной синяком челюсти и порезу, тянущемуся по щеке вдоль уха и исчезающему в волосах.
      – Я думала, что мы закончили наш разговор, инспектор, – надменно уставилась на него Эйвори.
      Он почтительно наклонил голову:
      – Миссис Шайрс, очень желательно, чтобы вы подождали в моем кабинете. Я послал за вашим сыном, чтобы он проводил вас домой.
      – Вы послали за Дадли?
      – Да, мэм. Необходимо, чтобы вас сопровождали.
      – Но мы с ним… – она взяла Марию под руку. – Дело в том, что у нас с сыном разные убеждения.
      Ревилл никак не отреагировал на это заявление. Вместо этого он недовольно взглянул на Джоко.
      – Где ты был прошлой ночью?
      – Он был со мной, – высвободившись из-под руки своей хозяйки, Мария встала и оказалась лицом к лицу с инспектором. – Не смотрите так сердито на мистера Уолтона. Я знаю, что его послали вы, и пришла сюда сказать, что очень благодарна вам за это.
      Досада Ревилла, кажется, усилилась.
      – Он не должен был говорить вам об этом. Более того, он не должен был допускать, чтобы вы заметили его. Он был послан, чтобы наблюдать за вами и докладывать мне.
      Выражение лица Марии стало суровым.
      – Как мне повезло, что он не послушался ваших приказов! Если бы он не познакомился со мной, меня, наверное, тоже утащили бы. Возможно, на это вы и рассчитывали.
      – Ну, знаете, молодая леди… – вспылил инспектор.
      – Инспектор Ревилл, я вынуждена поддержать ее, – повысила голос миссис Шайрс. – Ясно, что мы имеем дело с отчаянными людьми. Они угрожают всем законопослушным гражданам Англии, всем ее социальным слоям, – ее голос окреп, словно она произносила речь. – На моего верного слугу напали этим утром. Я сидела у подъезда и поддерживала его голову, а кровь стекала у меня по пальцам.