Болеутоляющее средство . Я узнаю ощущение: время замедлилось или совсем остановилось… У меня во рту его кислый вкус. Не задумываясь, я подтянулась на локтях; от головокружения у меня потемнело в глазах, и я подумала, что наверное, от этого стало больно, поняв, что ничего не чувствовала правой стороной тела: полное онемение от плеча до бедра и лодыжки… Часть комбинезона на моей ноге была обрезана. От бедра до ступни ногу закрывал чехол из серого восстановительного вещества, и я протянула вниз руку, прикоснулась к его жесткой, теплой поверхности. Какое у меня повреждение… нет, теперь это неважно.

—  Я нашел вас. — В голосе Лутайи чувствовалась детская гордость. — Не знал, что в поселении застрял кто-то из наших. Думал, что раненые здесь — все туземцы. Спустился сюда. Сделал неплохие кадры. А вы — приз.

Он схватил меня за руку, когда я попыталась сесть и справилась с этим, ощутив позывы к рвоте от внезапно подступившей тошноты; он докучал мне не больше, чем одна из кишевших вокруг мух кекри . Голубое, зеленое и черное: мухи кекри облепили раны и неподвижно лежавшие невдалеке тела.

— О, Господи! — потрясенно запротестовал он. Потом добавил: — Кеннавэй… сюда! У нее истерика…

Я подавляла смех, зажимая рот грязной рукой, раскачиваясь взад и вперед. «Меня кто-то слышит» , — подумала я. Бекамиловое одеяло, на котором я лежала, было большим, и дальний его край прикрывал что-то неподвижное: тело, от которого я видела только одну ступню и лодыжку…

— Это… нелепо…

А солнце было жарким, жарким до тошноты; по лицу у меня тек пот, и я кое-как смогла перекатиться, волоча за собой онемевшую ногу, как неживой деревянный протез, и потянуть на себя ткань из бекамила . Под нею не было ничего нелепого. Только ее лицо и темное тело в загрязненных сорочке и брюках и более темное пятно кровоподтека на коже над выгнутыми ребрами. И лицо, осунувшееся в вечном сне. Кожа, запавшая вокруг глаз, так, что видны кости черепа…

— Сломанное ребро пронзило легкое, — без особого интереса сказал ЭВВ-репортер. — Чем не сюжет для ЭВВ, как вы считаете, Представитель?

Совершенно спокойно я подумала: «У тебя задето самолюбие, потому что я не благодарю тебя за то, что ты привел врача». Словно марионетка, я проговорила подходящие слова.

Теперь, сидя, я могла видеть весь временный лагерь беженцев. Всюду меня окружали бекамиловая ткань, натянутая на палки, небольшие костры, толпящиеся люди, отдельные группы которых тянулись в сторону римонских холмов, и я какое-то время с удивлением смотрела на них, прежде чем заметила, что добрая половина их была в мантиях мешаби Пустынного Побережья, что они смешались с прочими, были невредимы и на них почти не обращали внимания.

— Что такое?..

Лутайя встал, глядя через долину в сторону города. Eго тон был резок.

— Я переслал свои репортажи, Представитель. Это все, что меня заботит. Если ваша Компания предпочитает вести огонь по этому поселению, если… — он замолчал. И добавил не так громко: — Кажется, теперь туземцев мало волнует, кто есть кто. Они все бегут. И это не имеет значения, когда вы находитесь под огнем. Вот и Кеннавэй.

Подошла женщина в комбинезоне Компании. Я узнала чернокожего врача, который говорил со мной с орбитальной станции, когда я связывалась с нею насчет Дугги. Женщина улыбнулась и отрывисто сказала:

— Скоро будет транспорт. Как вы?

Как! Но болеутоляющие средства не дают мне ничего чувствовать. Я попыталась произнести что-нибудь, и она опустилась на колени, поднося фляжку к моим губам:

— Глоток… этого достаточно.

Вода была тепловатой на вкус, обеззараженной, замечательной.

Небо конца второй половины дня…

Чистое, голубое, в дневных звездах: и ослепительный белый свет Звезды Каррика над моим правым плечом. В голове запульсировала боль. Левой пяткой и руками — когда же их перебинтовали? — я уперлась в землю и попыталась встать: ухватилась за Кеннавэй и встала, и та немедленно заворчала:

— Не нагружайте ногу, иначе повредите ее еще больше, чем она уже повреждена! Я из кожи вон лезла не для того, чтобы вы снова испортили…

— Связь восстановлена?

— Сядьте. — Она снова посадила меня на землю. Колено не причиняло боли. Оно принадлежало мне не более чем какая-нибудь деревяшка: зачем мне стараться не повредить его?

Перебинтованными руками я ощущала тепло земли: его воспринимали кончики пальцев. Дул слабый теплый бриз. Он шевелил волоски на моих голых руках. Ближние палатки скрывали заросли киза , бурая листва которого уже пестрела точками светло-голубых плодов: лето начинало переходить к осени, к холодным дням, к жестоким зимним морозам… Я смотрела по сторонам на безымянные лица. Где мои друзья, те, что были в городе? Где знакомые мне люди? Я не могу спросить об этом у каждого костра, у каждой палатки, у каждой груды тел, ожидающих кремации… ах, Боже, я не могу оставаться в вечном неведении! Но только обилие тел и прошедшее время лишают меня теперь надежд на это.

— Сделайте для меня кое-что, — попросила я. — Я хочу… мне нужно, чтобы они доставили что-то с острова Кумиэл. Кумиэл по-прежнему… это неважно. Скажите им, что я везу… доставляю тело, чтобы похоронить его. Я хочу…

Это для нее способ вернуться домой достойным образом. На лице Кеннавэй отразились непонимание, раздражение, и я подумала с налетом того самого мрачного юмора, что смею говорить об этом, когда они так заняты в этот момент.

Маневрируя негнущейся, онемевшей ногой таким образом, чтобы она не мешала мне перемещаться, я смогла осторожно обернуть желтовато-серым бекамиловым одеялом холодное тело Рурик и села рядом, ожидая их прихода.

Теперь уже недолго, уверяла я себя. А потом я смогу осуществить свое решение.

— Теперь о том, что я — Чародей, — сказала Рурик. — У меня есть память о вашем прибытии сюда восемь лет назад. И воспоминания, извлеченные у вас тогдашним Чародеем… Я была Линн де Лайл Кристи…. Можете вы это себе представить? Я четыре года была в изгнании из Ста Тысяч, Орландис была уничтожена, Родион мертва, Сутафиори мертва. И, поскольку вы были здесь до того, как вернулись в Таткаэр и поняли, что я сделала, то и я видела себя вашими глазами, как вы видели меня: как друга.

Друга, неужели? Я отодвинула в сторону яркое воспоминание и подумала с отвратительной иронией: «Когда я была в прошлый раз в Ста Тысячах, то считала, что путешествие с ребенком задерживало меня в пути, но это ничто в сравнении с путешествием с трупом…»

— Я сделаю вам укол. — Кеннавэй протянула руку к медицинской сумке.

— Мне ничего не нужно. — Можете принимать смех за истерику, за военный психоз, за все, что вам угодно об этом думать: я вижу это просто как факт. Она мертва и доставляет неудобство…

До меня дошел голос Кеннавэй:

— Так лучше. Вам лучше поплакать; это лучшее лекарство, какое мне известно.

Тени кучевых облаков падали на море и на проплывавшие внизу холмы, а Звезда Каррика лила свой белый свет на их скопление, скользившее на восток, от солнца. Шелестели волны: слышалось их непрерывное шипение на галечнике. Свет пронизывал их накатывавшиеся зеленые гребни, разбивавшиеся в прибое. Мою ногу встряхнуло на камнях, когда меня опустили с орнитоптера. Боль пронзила бедро: колено же совершенно, ничего не ощущало. Кеннавэй взяла меня за руку, сделав знак пилоту, и машина снова взмыла в воздух, поднимая винтами пыль с иссохшей земли острова Кумиэл. Я услышала далекий звук, похожий на удары по тонкому листовому металлу. Скалы острова закрывали мне вид через пролив на материк, на город… Я смотрела в вечернее небо, черное как смоль от поднимавшегося дыма. Ветра, который мог бы отнести в сторону запах гари, не было.

— Представитель, мне бы лучше доставить вас на «челнок».

Я взглянула на Кеннавэй, покрепче взялась за металлическую подпорку, которая, упираясь мне под мышку, заменяла костыль, и тут заметила, что теперь впереди нас шли двое молодых офицеров, прилетевших вместе с нами в орнитоптере. Они несли что-то тяжелое, завернутое в ткань, осторожно ступая по тропинке этого каменистого островка. Солнце отбрасывало им под ноги их длинные и темные тени.

Я тыкала подпоркой в землю при каждом шаге, покачивая лишенной подвижности ногой, и меня стало подташнивать от боли в бедре. От жара заходящего солнца на лбу выступил пот. Я выбралась на вершину пологой возвышенности.

На посадочной площадке стояли два F90, возле трапов толпились экипажи. Я посмотрела за освещенные солнцем фюзеляжи, на купол центра связи, и издали увидела чью-то фигуру, должно быть, Лутайи, спешившего передать еще одно сообщение — об обнаружении представителя Компании, — а затем еще двоих или троих человек, вышедших из купола, причем один из них указал в мою сторону. Я узнала его даже на таком расстоянии. И чувствовала, что восторгов не будет. Лишь подумала: «Теперь мне нечего тебе сказать».

Я неподвижно стояла, ожидая, когда они пройдут разделявшую нас сотню ярдов.

— «Челнок»?

Кеннавэй сказала:

— Основной персонал базы уже эвакуирован на орбитальную станцию. Извините меня, Представитель; сейчас мне необходимо связаться с группой медиков, которая там находится. — Она повернулась и зашагала к куполу, крикнув шедшим ей навстречу несколько слов.

Светловолосый офицер Миротворческих сил: Оттовэй. Другой офицер, который был незнаком мне, остановился переговорить с теми, что несли тело, и взглянул на меня с выражением неодобрения. Следом за ним шел Дуглас Клиффорд.

— О, дорогая моя. — Он обнял меня, и я почувствовала, как он задрожал. Затем он отступил, и горизонтальные лучи солнца осветили его лицо: аккуратные черты говорили об усталости — его седеющие волосы и восстановительная повязка на глазу были загрязнены. Он перевел взгляд с меня на завернутое тело.

— Кто?..

«Дугги, есть ли какая-то часть твоего существа, которая в этот миг не думала бы, не надеялась бы, что это Блейз?» Но сейчас это неважно. Я решительно ткнула своей подпоркой в утрамбованную землю посадочной площадки.

— Поместите ее в «челнок», — приказала я. — Держите его в состоянии готовности. Мне нужен пилот.

— Линн, ради Бога, кто же это?

— Рурик, — ответила я и увидела, как на его лице стало появляться выражение потрясения, вызванного изумлением. Повернув голову, чтобы не видеть Дугги, я смотрела, как ее несли по посадочной площадке. «Что я могу тебе сказать? Ничего». — подумала я.

Теперь боль придавала мне силы. Я резко спросила:

— Где командор Мендес?

Светлая кожа на лице Оттовэя медленно покраснела. Этот коренастый крепыш открыл рот, чтобы ответить, снова закрыл его, а затем вспылил:

— Что мы еще могли сделать? Прошло три часа, прежде чем мы смогли уничтожить эту установку блокирования связи! Нам пришлось открыть по ним огонь, не дожидаясь, пока они нанесут удар по дружественным нам силам, а не то произошло бы поголовное истребление!..

Поголовное. Я почувствовала, что в горле клокочет смех.

— «Дружественные нам» силы! Вы слышали, что ортеанцы стреляли по этому орнитоптеру, когда он забирал меня… о да, в том лагере были только арбалеты, но они стреляли!

— Мы не нападали первыми…

Я пошевелилась и задохнулась от внезапной острой боли. Дуг с озабоченным лицом встрепенулся, чтобы взять меня под руку, но я отмахнулась. Он внимательно посмотрел на меня. Теперь не было слышно ничего, кроме далекого прибоя, отдаленного гула двигателей. Солнце грело мне щеку.

— Я хочу знать, — сказала я. — Где Кори?

Оттовэй пожал плечами.

— В зоне Римнит — Кеверилде.

— Мелкати? Что… — я с недоверием повернулась к Дугу.

Прошла секунда, прежде чем он ответил, все еще с любопытством глядя на меня, и когда заговорил, то это прозвучало рассеянно:

— Сражение происходило в нескольких зонах, не только в Таткаэре. Думаю, оно все еще продолжается. — Он отступил вправо и показал в сторону. Я с трудом повернулась и всмотрелась в море, следя за его взглядом. — А здесь вот это…

Тихая голубая поверхность моря на горизонте выглядела более темной, словно оно было пропитано чернилами. Пятнышки отражали свет заходящего солнца, перемещаясь далеко в открытом море, и у них были металлические паруса. И хотя их невозможно было хорошо разглядеть на таком расстоянии, я узнала в них джаты и джат-рай .

— Они чего-то ждут?

— Слишком напуганы, чтобы войти сюда… и испытывают большой недостаток в продовольствии, чтобы вернуться домой, — предположил Дуг.

Все время эта панорама моря: десятки крошечных судов… Я повернулась к ним спиной. Это теперь меня также не касается. Перед моим мысленным взором снова ясно встало ее лицо, забытое на целые минуты: лицо Чародея Рурик.

— Представитель? — осторожно спросил Оттовэй. Я взглянула на него, на его ожидание, и покачала головой. «Разве я хотела задавать тебе вопросы? — подумала я. — Неужели? И зачем?»

— Позаботьтесь о «челноке» для Представителя, — велел Дуг, и Оттовэй, пожав плечами в ответ на то, что от него отделываются таким образом, пошел через посадочную площадку, а я наблюдала, как он шел, но фактически не видела его.

— Думаю, вы в состоянии шока.

— Нет, — ответила я.

— Вы понимаете, конечно же, что карьера Корасон Мендес на этом закончилась. ЭВВ-репортеры буквально рвут ее на части. Через двенадцать дней на Земле не будет тихоокеанца, который не знал бы ее имени и не поносил бы его. — Он пристально посмотрел на меня.

— А мое имя? — Это вызвало у меня улыбку.

— Ваше тоже, да, но, пожалуйста, не волнуйтесь. Линн, я уверен, что это можно уладить. — Он помолчал. Затем вздохнул. — Теперь у вас нет к этому ни малейшего интереса, не так ли? Вряд ли этому можно удивляться. Линн, вам нужно хотя бы немного отдохнуть; пусть даже несколько минут… прошу вас.

Мною овладела какая-то ошеломляющая непоследовательность. Какое значение имеет то, что я сейчас делаю? Через короткое ли время, через очень ли короткое… это вообще не имеет значения.

— Куда вы хотите отвести меня, Дугги?

Он нахмурился и окинул меня взглядом с головы до ног.

Должно быть, я походила на тех беженцев, которых снимают ЭВВ: грязные волосы, разорванный комбинезон, нога в жестком восстановительном футляре, забинтованные руки и костыль для ходьбы… Вдруг я почувствовала острую боль, и окружающий мир сжался в точку.

— Боже, дайте же мне сесть!

— Садитесь, пока не упали, — посоветовал он, невольно поддаваясь веселью, и шел рядом со мной, пока я ковыляла к куполу центра связи. Он возвышался впереди, белея в свете солнца. Уже у самого входа я заметила оборванные кабели, осколки стеклопластика и поняла, что смотрела на отверстие футов в двенадцать в его стене. Значит, они атаковали и Кумиэл. Я думала, что хайек не оставят нас без внимания. Я вошла внутрь — присутствующие повернули лица в мою сторону — и опустилась в ближайшее кресло, выставив ногу перед собой.

— Представитель, что с вами? — Со своего места встал один из молодых офицеров.

— Представителю требуется медицинская помощь, — вставил Дуг.

Я откинулась назад, закрыв глаза и не обращая ни на что внимания.

Надо мной раскинулся огромный купол неба, опутанный паутиной света, цветущий блеском летних звезд Орте. В этом саду на Башне запахи ночного цветка кацсиса и арниака удушающе сильны…

Теплые руки Дуга охватывали мои; он очень легко сжимал их сквозь повязки. Я открыла глаза. Он сидел наклонившись ко мне, его поведение было лишено какой-либо изысканности, и я заметила (как это нечасто видишь по друзьям), каково ему быть правительственным посланником.

— Я должен быть уверен, что правильно понял. Линн, вы сказали, что Рурик мертва? Чародей? Что к «челноку» несли ее тело?

— Да.

Сад на крыше Башни, остывший зиир в керамических бокалах, ночной ветер, дующий из города, Касабаарде. И вдали — первый шпиль Расрхе-и-Мелуур из хирузета, закрывающий собою звезды…

— Вы это знаете, — мягко сказала Рурик. — Древний свет нельзя уничтожить. Не потому, что он однажды был создан. Все, что мы смогли сделать, — это сдержать его. Мы все еще сдерживаем его.

Дугги чертыхнулся: его руки сжали мои пальцы так сильно, что я вздрогнула.

— Линн, простите, я не хотел… — Его голос звучал слишком тихо, чтобы его можно было расслышать возле наполовину демонтированного ряда головизоров и пультов управления коммуникаторов, и он наклонился поближе ко мне — я никогда не знал ее так, как вы. У меня вертится только одна мысль — все эти знания утрачены… Архивы Башни, должно быть, бесценны, а кто сможет разобраться в них после ее смерти?

— Это совершенно не так, Дугги.

Солнце белым снопом проникало внутрь через брешь в куполе, светило на редкие, сильно вьющиеся волосы и оставляло в тени его глаза: поврежденный и зрячий. Он приподнял голову, отрывисто кивнул своим мыслям:

— Я считал, что там должно было находиться нечто большее. Боже праведный, что же мы натворили, придя сюда?

А Рурик Орландис улыбается, стоя в саду на Башне, говоря с мрачным юмором, принадлежащим отчасти ей самой, отчасти тому старцу, который был Чародеем, и отчасти сотне поколений прочих:

— Это произошло бы не впервые!.. Передача памяти может быть осуществлена, если тело попадает в Башню живым или недавно умершим. Вы, с'аранти, сказали бы, что нам нужны «живые клетки». Это неточно, но подойдет.

И мне вспомнился ее голос, произнесший менее шести часов назад: «Отправьте меня туда в любом случае».

—  Я не могу здесь долго оставаться. Мне нужно вернуть ее тело в Башню. — Тут я высвободила свои руки из его ладоней, но лишь настолько, чтобы ощущать пожатие его пальцев, попытаться понять через это прикосновение, насколько это важно, и сказала: — Дугги, я хочу сказать вам… я — мы с нею — мы должны кое-что объяснить вам. И какое значение имеет то, что вы теперь знаете?

Обезболивающие средства устраняют боль, но не слабость. Зная, что меня будет тошнить даже от запаха пищи, я с трудом проглотила протеиновые добавки; меня подхлестывало нетерпение, связанное с ожиданием готовности «челнока» к вылету. За это время совершили посадку еще два F90. Я не могла выносить переговоров, которые велись в информационной сети, но когда, ковыляя, вышла наружу, услышала лишь далекий гул двигателей, а не грохот взрывов. Стрельбы не было.

Звезда Каррика повисла на кромке моря.

Все облака под необъятным небесным куполом отливали лиловым и пепельно-серым. Я повернулась лицом к небу. Граница света была невидима, ее можно было заметить только там, где он касался вершин пелены из черного дыма, бесконечно медленно перемещавшегося на восток, тлея янтарем в освещаемых солнцем верхних слоях атмосферы.

Мне хотелось бы увидеть ее лицо. На этой стороне посадочной площадки валялся выброшенный за ненадобностью деревянный ящик, и я уселась на него, вытянув ногу, положила костыль на скудную мох-траву. В полусотне ярдов на земле находился «челнок» F90. Мне хотелось бы снова поговорить с тобой.

На земле у моих ног гравий. У каждого камешка есть своя четкая тень. Есть вещи, о которых мне следовало бы подумать прежде, чем ты умерла, задыхаясь, в агонии, без должного достоинства, без надежды. Наверное, ты видела такую смерть и прежде, будучи солдатом. И это не утешение. Что-то оборвалось во мне, когда ты умерла, и если я не отвернулась от этого мира, то, должно быть, всегда знала, что это будет так.

Отправьте меня туда в любом случае.

Я подняла голову и посмотрела за «челнок», за кромку скал, на море. Здесь, в дельте реки, змеились струи потоков, но я сидела спиной к опустошенному городу, к телестре , к сражениям, которые там еще могли продолжаться. Вдали, море смыкалось с небом. А за всем этим, далеко на юге, находились Пустынное Побережье и Башня, простоявшая пять тысяч лет.

И Эланзиир, и Пустоши, и Сияющая Равнина. Потому что там был город, увиденный в тумане и свете зеркал…

А на море штиль.

— Вам следовало бы отдохнуть, — сказал за моей спиной голос Дуга. Он встал так, чтобы я могла его видеть.

— Мне нужно отправиться в Касабаарде.

Море приковало к себе его взгляд. Спустя мгновение он заложил руки за спину, рассеянно сцепив пальцы, и я не смогла удержаться от улыбки: ведь это Дуг. Обернувшись, он заметил выражение моего лица и насупился.

— Я не переживал бы так сильно… — Он помолчал. Солнце светило ему в спину, и я не видела его лица, а щуриться было больно для глаз. Он повторил: — Я не переживал бы так сильно… Линн, вы, должно быть, глубоко опечалены. — Поспешно сказав это, он добавил: — Видит Бог, это несчастье, но если вы, к тому же, отправитесь туда, то я не думаю, что… впрочем, это неважно. Я знаю вас достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не шок или печаль, и мне это не нравится.

Щурясь на свет, я ответила:

— Я могу это совмещать… просто… потому, что поняла: я должна это сделать, а кроме того, приняла решение.

Он подошел и присел на корточки рядом со мной, мужчина средних лет в форме посла; заходящее солнце отбрасывало его длинную тень на ящик и на мох-траву. В воздухе плясали искорки: горсточка мух кекри .

— Линн, я не для того уговаривал Компанию посадить орнитоптер в этом лагере беженцев и вытащить вас оттуда, чтобы вы совершили самоубийство.

Он произнес это шутливым тоном, но достаточно серьезно, чтобы дать мне знать, что считал это реальной возможностью, и я, вглядевшись в его круглое лицо, на котором отсутствовало всякое веселье, подумала о том, как бы она рассмеялась и сказала, что это слишком серьезно, чтобы придавать ему торжественность. «Так и есть, — подумала я, — так и есть…»

— В известном смысле, да. Именно.

На его лице промелькнуло выражение глубокого потрясения. Он как-то невнятно запротестовал.

— Не надо, Дугги. Я не умру… но и не вернусь на Землю.

Мне стоило немалых усилий подняться без посторонней помощи, даже с палкой, но я справилась и какое-то время стояла, вся в поту, кривясь от боли. Боль иногда — единственное ощущение, которое можешь терпеть. Теперь я могла не смотреть снизу вверх на него, посла Дуга Клиффорда. И видеть (как бы ни пытался он это скрыть из уважения к горю), с каким большим неодобрением он отнесся к сказанному.

— Вы останетесь на Орте.

— Да.

А однажды ты сказала мне: «Тех, кто может жить с вечной памятью, так немного». Но я могу. Он сделал меня учеником, этот старик-Чародей, хотя у него никогда не было такого намерения. Одобрил бы это твой Тетмет, Уроженец Топей, если он еще жив? Думаю, что нет. Но я знаю, что могу жить с памятью Башни, и именно это я делала последние восемь лет… хотя и (и я слышу, как ты засмеялась бы) не очень хорошо.

Я сказала Дугу:

— Это единственный способ, каким я могу решить дело. Пожалуйста. Поймите это.

Переход к чему-то невообразимому… Может быть, это и означает: быть избранным Ею, Орте, всецело слиться с Орте? И будет ли, когда я получу ее память, будет ли Рурик снова со мной? Смогу ли я выдержать это — видеть себя так, как видела меня она?

Я подумала: «Но я знаю одно. Если я снова войду в Башню, то после того, как это случится, я буду уже не Кристи, не Линн Кристи и конечно не Кристи С'арант ».