Поход, который последовал за этим, был более чем Странным. Армия Ричарда двигалась вдоль побережья, а параллельно с ней плыли корабли с провизией, армия же Саладина следовала за армией Ричарда по суше на расстоянии нескольких миль. Жара убивала. Многие чувствовали такую же слабость, как Саймон. Многие умирали.

И, несмотря на корабли с провизией, не хватало мяса. Но письма Саймона к Элинор были ободряющими. Он писал, что рано или поздно Саладин должен вступить с ними в схватку.

За день до того, как они должны были прибыть в Арзуф, разведчики Ричарда сообщили, что армия Саладина заблокировала их дальнейшее продвижение. Насколько армия Саладина превосходила армию Ричарда, он не знал, но знал, что если позволит своим людям врезаться в войско сарацин, их могут разбить на группы и вырезать. Повозки со снаряжением под охраной небольшого отряда пеших воинов отправились дальше, по побережью. Впереди – вооруженные конные рыцари встали стеной. Перед ними – ряд лучников под прикрытием щитов. Ричард приказал им отражать удары, не нападая, а защищаясь. Пусть эти неверные разобьются о стену его воинов.

Это был мудрый план, но, как подумал Саймон, трудновыполнимый. Одна волна атакующих была отбита, но это не принесло облегчения. Сарацины сползали с холмов тучами, как муравьи, тысячами, сотнями тысяч, и их количество не уменьшалось. Пару раз они прорывали стену пеших воинов, и туда устремлялись конники, чтобы закрыть брешь, но им было запрещено преследовать иноверцев. Несколько воинов с криками страха пытались убежать, но Саймон сам убил их на глазах воинов, которые стояли фронтом. Это были всего лишь подростки, и Саймону было жаль их, но всем должно было быть ясно, что единственным способом выжить было – сражаться.

К нападавшим присоединилась конница турков. Было горько и больно смотреть, как они потешались над воинами, стоявшими фронтом по приказу короля. Потери были с обеих сторон. Особенно трудно пришлось Госпитальерам на флангах. Они послали к королю гонца с просьбой разрешить им атаковать врага, но получили отказ. И вновь они были атакованы, и вновь защищались, и вновь просили короля освободить их от приказа только отражать атаки.

Гордыня – грех, и этот грех убил бы крестоносцев в тот день, если бы Ричард не был великим тактиком. Маршал Госпитальеров и еще один воин, не выдержав, попытались прорвать ряды. Увидев это, рыцари приободрились и рванули вперед, за ними. На какое-то мгновение Саймон подумал, что король придет в ярость. Тогда всем не миновать его кары. Но Ричард издал крик, в котором было что-то звериное, и не стал медлить.

Жребий был брошен. Так или иначе, король сделал свой выбор. Он проехал вперед, Саймон – справа, граф Лестерский – слева от него, и группа рыцарей с обеих сторон. Чудом Ричарду удалось навести какой-то порядок в этом хаосе. Звук его голоса собрал всех рыцарей вместе, так что их уже нельзя было перебить по одному. Выстроился ряд, с Ричардом в центре. Первого нападавшего король разрубил надвое. Саймон не успел удивиться, как своим мечом проделал то же. Сарацины не носили кольчуги. Они могли легко атаковать и скрыться, но им было трудно противостоять вооруженным рыцарям в рукопашной схватке.

Саймону казалось, что каждый его удар попадал в цель, – так тесны были ряды. У него давило в висках, и если бы не шлем, его голова уже давно бы лопнула. Перед его глазами поплыл туман. Жара убивала его: она казалась более смертоносным оружием, чем любой меч или копье в руках сарацин.

Вдруг все померкло в его глазах. Он взмахнул мечом, чем напугал рыцаря рядом, и извинился. Он почти ничего не видел. Нащупав за седлом мешок, он достал оттуда кусок соленого мяса. Он не знал, как он будет его есть, так как во рту у него пересохло, но когда он начал жевать, появилась слюна. А затем, хоть и кружилась голова, и зрение не восстановилось, он засмеялся. Поле битвы было покрыто пылью – вот почему он ничего не видел.

Не успел Ричард перестроить своих людей, как сарацины хлынули снова. Казалось неправдоподобным, что их так много, ведь тысячи уже были убиты. Но фронт конников не дрогнул, а пешие воины проявляли чудеса доблести, тем не менее, и их ввело в замешательство количество сарацин.

– Саймон!

Над шумом битвы голос короля прозвучал, как боевой сигнал. Саймон ударом щита отбросил противника в сторону: сейчас ответить королю было важнее, чем убить врага.

– Собери десять всадников, и следуйте за мной! – У короля хватило дыхания дать такую же команду графу Лестерскому и другим.

Было легче сказать, чем сделать. Нелегко вытащить рыцарей из схватки, не посеяв паники. Было мало времени для объяснений, но, тем не менее, дело было сделано, и небольшой отряд последовал за Ричардом, в сторону от шума и криков боя.

– За мной! – скомандовал Ричард.

У Ричарда не было знамени, оно осталось у архиепископа Бевуа, который держал центр главного удара, но, обладая огромным ростом, Ричард был виден отовсюду. Никому бы и в голову не пришло заподозрить его в том, что он спасается бегством, увидев, что битва повернулась не в его пользу. Следуя за Ричардом, Саймон не раз в душе поблагодарил лорда Рэннальфа за крепких серых жеребцов, когда увидел, как падали другие лошади под седоками. Дыхание его стало ровным, боль в груди ослабла. Саймон сжал меч и вздохнул глубже, когда он увидел, куда направляет отряд Ричард, – они должны были атаковать сарацин с тыла, справа.

Они атаковали так внезапно и неистово, а небо так потемнело, что сарацины подумали, что новая армия, которая стояла в резерве, напала на них. Правый фланг мусульман был прорван, парализовав тыл противника, внеся отчаяние и суматоху в его ряды.

10 сентября из Джаффы Саймон послал Элинор письмо. Улыбка не сходила с ее лица, когда она читала его. Его почерк и печать были ярким доказательством того, что, как ни трудна была битва, он вышел из нее целым. Он писал, что противник потерял около семи тысяч воинов убитыми, и Элинор отметила, что не было строк о «морях крови». Они потеряли только несколько сотен, жаль, что они слишком устали, чтобы преследовать мусульман. Они бы просто стерли их с лица земли, но кольчуга и военные доспехи, которые спасли их воинам жизнь в битве, сделали их медлительными и неповоротливыми в погоне.

«В личном плане тоже все было хорошо», уверял Саймон. Король поцеловал его, и похвалил, и предложил ему любую награду, какую он пожелает. «Я ответил ему, что награда, о которой я мечтаю, слишком дорога, чтобы я мог ее получить из трофеев одного боя. Король не рассердился, а рассмеялся. Он ничего не обещал, но пусть пройдет еще один бой. И, моя любовь, я уверен, что у меня будешь ты. Но я знаю, что здесь мы расходимся с тобой в желаниях. Тебе бы хотелось, чтобы мы остались на некоторое время здесь, в Джаффе, где король намерен укрепить фортификации».

Но на самом деле у Ричарда были другие планы. Осторожно король начал переговоры. Саладин принял гонцов с большой любезностью. Как ни странно это было, но на своей земле он не владел ею. Да еще эта битва при Арзуфе, если будут такие же потери – того и гляди, султаны покинут его. Саладин послал своего брата Сафадина послушать, что скажет Ричард.

В последние месяцы Ричард был образцом короля. Хотя он сделал предложения Саладину, которые тот обдумывал, он не забывал держать армию в боевой готовности и спрашивать мнение своих военачальников по поводу любого решения, которое он принимал. Во время своего краткого визита в Акр в октябре, чтобы отозвать часть армии, которая наслаждалась приятным климатом и роскошью, он, казалось, сделал над собой усилие и преодолел недовольство Беренгарией. Это завершилось тем, что леди присоединились к армии в Летруме на рождество.

Погода была ужасной: сыро и очень холодно, но это не мешало Саймону и Элинор. Они сидели, тесно прижавшись, друг к другу, и мечтали о будущем. Другие не были так счастливы. Ричард из чистой учтивости появлялся в компании женщин, но то, что он в глазах Беренгарии видел воплощение своей вины, не улучшало его настроения. Мечты Беренгарии разбивались на кусочки. И Джоанна не могла ничем помочь, так как она была взбешена поведением Ричарда.

Ричард решил выдать Джоанну замуж за брата Саладина. Кроме религиозных проблем, которые за определенную плату можно было бы решить с Папой, ей пришлось бы делить мужа с тремя другими женами и многочисленными наложницами! Да еще быть изолированной в этой женской тюрьме! Хотя лицом Джоанна была похожа на мать, по характеру она была вся в отца. Ричард понял, что имеет дело с достойным соперником, и попытался перевести разговор на племянницу, Элинор Бретанскую, но и это не улучшило настроения Джоанны и не уменьшило ее гнев.

Начало нового года было не лучше конца старого. Ричард решил идти на Иерусалим, но, увидев местность и оборонные укрепления города, а, также прислушиваясь к аргументам Тамплиеров и Госпитальеров, он решил, что поражение подорвет дух армии и надежду на мир с Саладином. И все-таки, дух армии был подорван.

Французы, чувствуя себя обманутыми, отказались подчиняться Ричарду, и перешли под командование Конрада Монферрата.

Ричард двинулся с остатками отряда в Аскалон, который Саладин сравнял с землей. Они решили построить там лагерь. Король строил и таскал камни наравне со всеми. Саймон понял цель Ричарда, но не одобрил ее. Но за работой королю в голову пришла мысль. Он решил не делать Гюи де Лузиньяна королем Иерусалима. Заручившись поддержкой французов и романских принцев, Конрад станет королем Иерусалима. Для Гюи это не будет болезненным: Ричард предложил ему Кипр. Тамплиеры сильно преувеличивают бунтарский дух населения острова. Казалось, такое решение устраивало всех. А оказалось – нет. Через несколько дней после того, как было достигнуто согласие, Конрад был предательски убит.

Неважно, как часто и неистово Ричард клялся в том, что был непричастен к этому убийству, он не делал вида, что охвачен горем. Жена Конрада – законная претендентка на трон Иерусалима – желала выйти замуж за племянника Ричарда – Генри де Шампаня. Романские принцы тоже одобрили этот выбор. Со вздохом облегчения Ричард согласился на этот брак, и Генри стал править Святой землей.

Прошла зима, но весна, принеся хорошую погоду, не принесла хороших новостей. В апреле из Англии прибыл настоятель Херефордского аббатства и привез письма от Вильяма Лонгкемпа и слухи о делах Филиппа во Франции. Саймон слушал новости с бесстрастным лицом, в то время как Ричард приходил в ярость, слушая о том, как вытеснили его канцлера его вероломный брат и восставшие бароны Англии. То, что король сказал о Филиппе, который сразу же уговорил Джона и готовился захватить Нормандию, привело Саймона в восхищение. Он поверил, что Ричард обладает большим запасом бранных выражений, чем старый король. Как только Саймон освободился, он сразу же написал Элинор. Он писал ей, что надо при первой же возможности послать курьера из Акра в Англию – она должна еще раз приказать вассалам продолжать придерживаться нейтралитета. Они не должны попасть под растущее влияние Джона и присоединяться к нему.

«Король пришел в ярость от того, в каких мрачных красках обрисовал ситуацию в стране Лонгкемп, – продолжал Саймон.– Я ничего не советовал ему, потому что этим навлек бы ярость на себя, и он не стал бы меня слушать, так как я имею свой интерес. Ведь если он будет думать, что в Англии дела идут плохо, у него будет меньше желания оставаться здесь. И, по правде говоря, мне кажется, что он нужнее там, чем здесь».

Элинор не могла не согласиться с этим. Если предыдущей весной она сказала, что хочет домой, чтобы только успокоить Саймона, а не потому, что она действительно этого хотела, сейчас было не так. Она жалела Беренгарию, но у нее не хватало терпения. Она и Джоанна, к которой вернулись хорошее расположение духа и чувство юмора, пытались объяснить Беренгарии, как можно завоевать дружбу мужа, если любовь ушла. Сначала Джоанна, затем Элинор, затем снова Джоанна твердили ей, что для Ричарда важно найти благодарного слушателя, которому бы он мог выплеснуть все свои эмоции.

Но все было тщетно. Даже когда Элинор рассказывала, к каким уловкам она прибегала, чтобы вывести Саймона из плохого настроения, чем заставляла Джоанну давиться от смеха, у Беренгарии они вызывали лишь отвращение.

– Настоящий джентльмен, – кричала Беренгария, – должен всегда улыбаться своей леди, как бы тяжело ему ни было.

На что Джоанна резко ответила, что мужчины – живые люди, а не идеалы, как Ланселот:– Вы когда-нибудь читали в рыцарских романах, чтобы у рыцаря болел живот или зубы или его кусали блохи под доспехами?

Но ничего не помогало. Там, где она жила, не были рыцарей с больными животами или зубами, а если у них были блохи, то они чесали укушенное место тогда, когда Беренгарии не было рядом.

Но хуже плаксивого и апатичного состояния своей госпожи для Элинор было то, что к ней вернулся ее старый враг – скука. Здесь было совершенно нечего делать. Великолепие архитектуры, чудеса роскоши, которыми изобиловали лавки Акра, уже слишком приелись, чтобы вызывать интерес. Элинор боялась, что просто умрет от скуки. Да к тому же уже целый год прошел после той битвы при Арзуфе, в многочисленных боях уже дважды Саймон спасал жизнь королю, но, казалось, ни на йоту не приблизился к своей цели – попросить разрешения короля на брак с Элинор. Она вспомнила, как Саймон говорил, что мысль о женитьбе – вроде привязанной к палке лакомой морковки, которой приманивают осла, чтобы он шел вперед. В душе Элинор негодовала, но не смела выражать протест. Ведь Саймон ответит, что выполнял свой долг, не более. Если король и решит наградить его, он будет говорить о его доброте, но долг следует выполнять в любом случае.

Для Элинор поведение Саймона все больше напоминало поведение того осла. Он написал ей о взятии Дэрама. В письме не было описания празднеств по случаю победы. Ричард отказался принять капитуляцию. Он разрушил их бастион, а оставшихся в живых сбрасывали со стен и убивали кинжалами. «После боя, – писал Саймон, – видя, что мне кажется странным, как он поступает с побежденными, но храбрыми воинами, тогда как обычно он бывал снисходителен к ним, он сказал, улыбаясь, что не забыл о той награде, которую я желал, но пока ничего не обещал. Но у меня болит сердце, Элинор, а мой лекарь, мой милый лекарь так далеко от меня».

Следующее письмо было более ободряющего содержания. Тактика Ричарда, хотя и показалась неприятной, возымела свои действия. Им не пришлось брать штурмом другой крупный замок – Фиге. Услышав, что Ричард двигается на них, гарнизон оставил замок и бежал. Курьер привез письма от королевы Элинор и устные сообщения. Королева Элинор опасалась, что Джон вступил в альянс с Филиппом Французским, чтобы свергнуть Ричарда с престола. Король сказал на это, что он возьмет Иерусалим, но каков бы ни был исход битвы, он вернется в Англию после пасхи 1193 года.

И снова армия пошла на Священный город. По пути они захватили два каравана повозок с провизией и добром, что немного подняло дух воинов, но король все мрачнел.

«Он достаточно умен, – писал Саймон, – чтобы не понимать, что если мы даже и возьмем город, его невозможно будет удержать. Где найти тысячи людей, чтобы оставить здесь свой гарнизон? Как доставлять сюда еду через земли, где все враждебно настроены?»

Великий воин одержал верх над религиозным фанатиком. Ричард отказался от мечты многих лет, от мечты о славе. Не обращая внимания на непристойные песни, которые пели о нем французы, не говоря о том, что о трусости и тупости французов пелось еще больше, Ричард стал серьезно готовиться к переговорам с Саладином. Легко было достигнуть соглашения в отношении северных городов. Они должны были остаться в руках христиан. Дэрам и Аскалон подвергали опасности путь Саладина в Египет, и он настаивал на том, чтобы эти города были разрушены. Ричард быстро эвакуировал население и разрушил Дэрам. Но он хотел сохранить Аскалон, несмотря на неприятные воспоминания, связанные с ним. Он вернулся в Акр, чтобы спокойно обсудить все с Генри де Шампанем. К несчастью, это не предвещало радости ни Саймону, ни Элинор.

Ричард встретился с женой наедине только один раз, но после этого Беренгария была в такой истерике, что Джоанна и Элинор не могли ее оставить. Она не сказала им, что произошло, но, кричала, что никогда больше не будет говорить с ним и даже смотреть на него.

Ричард уехал прежде, чем можно было это предположить. Саладин, желая оказать давление на Ричарда и заставить его покинуть Аскалон, штурмом захватил и разрушил Джаффу, пока Ричард не успел прислать подкрепления. Тем временем Ричард выбрал 80 рыцарей и четыреста лучников и пеших воинов и поплыл морем. Они прибыли как раз вовремя, чтобы помешать сдаче цитадели, и так могущественно было имя короля, что даже голодный, усталый гарнизон взялся за оружие с удвоенной силой, а Ричард и его люди смогли вытащить лодки на берег и выехать на лошадях без потерь.

Весь промокший, страдая от ярости и отчаяния, Саймон думал, что соглашение о перемирии – окончательное, а они снова начинают все сначала. Слишком много врагов, слишком много. Меч скользнул по его щиту и нанес легкий укол через кольчугу. Саймон повернулся и ударил мечом. Бородатая голова (шея не была защищена кольчугой) отлетела как мяч, ударилась о землю и покатилась по ней. Из туловища, которое некоторое время держалось прямо в седле, хлынул фонтан крови, который поднялся в воздух, пока тело не упало, когда лошадь дернулась. Саймон засмеялся.

– Вот мой мир – игры в мяч и фонтаны, – он снова ударил.

Этот удар не был таким точным. Голова всадника, повиснув, выкатившимися безумными глазами смотрела на Саймона, пока воин не упал с лошади. Саймон захохотал, нацеливаясь еще на одну голову. Его всегда раздражало то, что Ричард всегда разрубает тела пополам, что было намного легче, чем точным ударом снести голову.

Вскоре он увидел, что их было 480 против целой армии мусульман. К счастью, на узких кривых улочках Джаффы число воинов не имело значения. К их удивлению, люди Саладина допустили ту же ошибку, что и воины Комненуса. К вечеру Саладин отдал приказ к отступлению. Но приказ немного запоздал: он уже не мог остановить бегущих и отступающих воинов. Это было результатом шока, а не трусости. Когда военачальники Саладина опомнились, они покраснели от стыда. Созвали совет, на котором решили, что нет другого выхода, кроме как захватить короля в плен. В ночь на 4 августа семь дивизий, по тысяче воинов в каждой, напали на лагерь Ричарда, разбитый у стен Джаффы.

После боя Саймону снились яркие и красочные сны. В одном сне они с Элинор прогуливались во дворике дворца, обнявшись. Элинор невинно спросила его о том, почему вода в фонтанах красная. В другом сне катились головы, а они с Элинор играли одной из них, как в мяч, вдруг голова внезапно засмеялась и крикнула: К оружию! Саймон проснулся весь в поту. Крик повторился снова, уже наяву.

– Мой господин! – выдохнул Саймон, но Ричард уже сидел, нащупывая меч. Минута ушла на то, чтобы надеть кольчугу, шлем, схватить меч и выбежать из палатки. Оруженосцы, разбуженные криками Ричарда, бежали будить рыцарей и командиров, которые спали в ближних палатках. Десять рыцарей, наспех вооруженных и оседлавших коней, которые оказались рядом, отправились к побережью, чтобы выяснить, в чем дело. Только преданность королю заставила их встать фронтом, защищая короля. Один пеший воин держал щит, другой натягивал арбалет, в то время как рядом стоящий лучник нацеливал уже готовый арбалет.

Когда поднялось солнце, воины Ричарда отразили первую атаку. Град стрел полетел в атакующих, и не нужно было быть метким стрелком, так как ряды нападающих были плотные. За первой последовала вторая атака, воины были так измождены, что Саймон видел, что больше они не продержатся. Король предпринял попытку прорваться в центр вражеских сил.

Воины Саладина ожидали чего угодно, только не такой отчаянной попытки уступающего по численности отряда. Жестокость атаки разделила центр на две части. Теперь Саймон уже не смеялся, когда летели головы. Пробивая дорогу назад, Саймон увидел графа Лестерского на земле, сражающегося пешим, и выругался. Он пришпорил коня и рванул вперед, оставляя Ричарда на помощь Лестеру. Саймон увидел лошадь без всадника и, освободив руку, заткнув меч под седло, поймал лошадь. Он подвел лошадь к Лестеру, и когда тот поднял ногу в стремя, Саймон не смог удержаться от хохота: под кольчугой у Лестера ничего не было, как у младенца!

Лошадь Ральфа де Маулеона тоже была убита, и его взяли в плен. Саймон, привычным движением заткнув меч под седло, подхватил еще одну лошадь и помчался за королем, преследовавшим обидчиков де Маулеона. Ричард разрубил одного, затем другого. Саймон, которому мешала еще одна лошадь, привязанная к седлу, успел только размозжить голову одному из неверных. Это было не смешно, но все рассмеялись, когда король поднял де Маулеона в седло, взяв его, как щенка, за ворот кольчуги.

Центр армии Саладина был разбит. Мусульмане под мощными ударами группы короля начали рассеиваться по флангам. До того, как паника охватила левый фланг, возникла новая опасность. Мусульмане нашли брешь в стене Джаффы и вполне разумно решили, что если захватят город, положение Ричарда станет шатким. Граф Лестерский отплатил королю за помощь. Его крик привлек короля, Саймона и всех, кто был рядом. Они и лучники на стенах обрушились на врага, обрекая их предприятие на провал.

День тянулся. Одна лошадь падала за другой. Во время короткого затишья к Ричарду пришел парламентер от Саладина. Ричард приказал своим людям быть начеку, но этого не потребовалось. Брат Саладина, покоренный отвагой Ричарда, прислал ему в подарок двух великолепных лошадей. Даже мусульмане не верили, что крестоносцы продержатся. Они атаковали вновь и вновь, но натыкались на неприступную стену пеших воинов Ричарда и его усталых, окровавленных рыцарей на полуживых конях. Наконец, Саладин увидел, что десятая часть его всадников лежала на поле боя, возможно, часть, втрое большая, была ранена. Если армия Ричарда и была усталой, они стояли там, где и были, и будут стоять там вечно. Саладин собрал остатки своих отрядов и удалился. Было ясно, что бой окончен. Воины упали там, где и стояли. Всадники попадали с лошадей, как мертвые. На всем дальнейшем пути в Иерусалим войска Саладина не атаковали их. Если бы Саладин снова атаковал их, он бы наверняка победил.

Хотя у Ричарда не было крупных ран, он весь был в порезах и царапинах, но проявлял стойкость. Фактически то же было и с каждым воином. Болезнь прошла по лагерю. Даже Саймон, которому удалось избежать всех болезней, неизбежных для новичков, лежал с лихорадкой в гноящихся ранах. В течение недели он едва мог выползать из постели, чтобы помочь Ричарду, которому было еще хуже.

Король что-то забормотал. Саймон застонал и с трудом подполз к нему. Такой же больной оруженосец сполз с соломенного тюфяка и подал Саймону чашу с разбавленным вином. Саймон принял чашу из трясущихся рук оруженосца и, приподняв голову Ричарда, дал ему пить. Взгляд короля был ясным и чистым. Саймон отослал оруженосца.

– Ты верен и предан мне, не так ли? – прошептал Ричард.

– Всем, чем могу, до конца дней моих, – ответил Саймон.

– Я тоже тебя люблю, – продолжал король.

Его голос окреп. У Саймона кружилась голова от лихорадки, и он на мгновение подумал, не собирается ли король сделать ему неприличное предложение.

– Из-за моей любви к тебе я не дал тебе награду, – продолжал Ричард.– За эти два года мы потеряли столько рыцарей! И я могу сделать тебя настолько богатым, что ты и не мечтал. Я дам тебе богатые земли здесь, где всегда светит солнце, а сырость не пробирает до костей.

Не зная, что возразить, Саймон упрямо отвернулся.

– Послушай! – голос короля напрягся.– Она разрушит тебя. Возьми то, что я тебе предлагаю, а ее оставь в покое. Ей – 18, а тебе?

Саймон запрокинул голову и засмеялся. Король подумал над судьбой своего вассала и пришел к мудрому решению. Кончив смеяться, Саймон сказал:

– Мне – 48. Я уже стар. Но Элинор знает это. Бог мне свидетель, я часто говорил ей об этом. Я даже рисовал в ее воображении картины, когда я стану старым и дряхлым, а она будет в самом соку. Она смеется и говорит, что всю жизнь прожила рядом со стариками, и ее это не пугает.

– Будет ли она так же смеяться через 10 лет? – спросил король.

Это был жестокий вопрос, но из добрых побуждений. Саймон передернулся.

– Мой господин, я тоже думал об этом. Я не заблуждаюсь. Я и Элинор не подходим друг другу по возрасту, но всем другим – да. Она извлечет выгоду из моего возраста по-своему. Я не молодой повеса, который будет транжирить ее наследство, так как оно мне не нужно, и я не собираюсь делать роскошные подарки другим женщинам.– Саймон нахмурился.– У меня едва хватит сил удовлетворять ее, не говоря уже о тратах на других.– Саймон помолчал и отвел взгляд от короля, мечтая.– Более того, мой господин, я люблю нашу страну туманов и дождей. За эти два года я почти возненавидел солнце. В Англии, когда светит солнце, все благодарят Бога за это с радостным сердцем. И не надо жевать соленое мясо или вонючую рыбу, чтобы выжить. Если Вы не дадите мне той награды, которую я желаю, я все равно буду преданно служить Вам, но не лишайте меня страны, которую я люблю. Мой господин, – голос его дрогнул, – не давайте мне ничего, если такова Ваша воля, но если я буду больше Вам не нужен, отпустите меня домой!

– Ты глупец!

Саймон наклонил голову:

– Да.

Наступило долгое молчание.

– Я приму предложение Саладина о перемирии, – сказал Ричард, голос был тихим.– В противном случае я потеряю Англию и Нормандию.

– Это мудрое решение, – как можно искренне ответил Саймон.

Он поднялся и решил пойти куда-нибудь побыть одному, чтобы побороть свое горькое разочарование и подумать, как сообщить об этом Элинор. Ричард схватил его за руку.

– Беренгария и я разошлись в некоторых вопросах.– Он посмотрел на Саймона и захохотал.– Ты удивлен?

– Нет, – медленно ответил Саймон.– Это меня не удивило, но не по той причине, что вы предполагаете. Леди Беренгария – хорошая и милая женщина, но она не верит, что Вам свойственно все, как и любому другому человеку. Долго с такой восторженной женщиной не проживешь. Я Вас не виню.

Ричард хотел что-то возразить, но передумал и сказал:

– Ну что, ты все еще хочешь жениться? Несмотря на боль разочарования, Саймон рассмеялся:

– Элинор нельзя обвинить в утонченных манерах и мягком темпераменте.

Холодные глаза короля изучающе посмотрели на Саймона:

– Ну что ж, будь, по-твоему. Пусть это будет на твоей совести. Я сделал все, что мог, чтобы остановить тебя, а ты отверг мое предложение. Ты женишься на леди Элинор, как того желаешь. Тогда я смогу вверить мою жену и мою сестру в надежные руки, и буду спокоен, что ты охраняешь их на пути домой.