Глава 6

Неделю спустя Ричард Корнуолльский в сопровождении всего лишь двух оруженосцев въезжал в Марлоу. Время было как раз обеденное. Он решился на это тяжелое путешествие, выехав из Лондона вчера после полудня. Раймонд слышал уже о близкой дружбе, связывавшей Ричарда и сэра Вильяма, но все же был удивлен сердечностью, с какой граф обращался со всеми обитателями замка.

Он не только обнял Мартина, но даже участливо спросил о его здоровье, имея в виду болезнь, мучившую управляющего в конце прошлого года. Ни малейшей фальши не было ни в участливости графа, ни в его любви к этому старому безобразному калеке. После того как они наговорились, Элис бросилась к графу в объятия, радуясь встрече.

– Я так рада вашему приезду. Давно вас не видела! – воскликнула она.

Ричард крепко прижал ее к себе и поцеловал.

– Я тоже рад, милая, но очень скоро ты пошлешь меня ко всем чертям, ибо я принес плохие вести.

– Никогда! – воскликнула Элис, хотя Раймонд заметил, что радость ее поугасла.

– Уэльс? – спросила она.

– Да. А где твой отец? Не вижу смысла сообщать плохие новости дважды.

Ответ не успел слететь с ее уст: сэр Вильям уже шел к ним. Мужчины обнялись, затем Вильям отступил и вопросительно посмотрел на графа.

– Идите в мою комнату, Ричард, и снимите свои доспехи. Вы, видно, смертельно устали. Что-нибудь случилось?

– Хороший вопрос, – ответил Ричард и усмехнулся. – Даже не знаю, как ответить: да, нет или еще что. Тебя ждет длинный рассказ, и ты, быть может, подумаешь, не сказал ли я лишнего, Вильям, но могу поклясться…

– Сначала наденьте что-нибудь поудобнее, – прервал его Вильям. – Элис, приготовь ванну…

– Нет, – в свою очередь перебил Ричард. – Я не останусь на ночь, а сейчас довольно холодно для езды верхом после купания.

Он снова улыбнулся, на этот раз немного смущенно.

– Я хотел бы поспать в Уоллингфорде.

– Спать? – спросил Вильям и повел Ричарда к его комнатам. – Вы, очевидно, хотите сказать побыть в постели, но поспать?!

– Зачем так грубо, папа, – с упреком сказала Элис, хотя ямочки на ее щеках чуть двинулись, выдавая скрываемый ею смех.

– Потрясающе! – ответил Ричард и рассмеялся. – Ты поражаешь меня, Элис. Ты совсем не поняла, что твой отец имел в виду. А если и поняла, то не стоит девушке показывать этого, не говоря уже о том, что просто неприлично намекать на чрезмерную вульгарность своего отца.

– Ну, она не была чрезмерной, – простодушно сказал Вильям. – Думаю, я изложил суть дела как нельзя лучше.

Беседа явно так нравилась всем троим, что Раймонд, который поначалу даже опешил, понемногу успокоился. В самом деле, хорошо, что Элис не покраснела, не рассердилась, не улыбалась глупо и не убежала. Быть может, поэтому слуги постоянно спрашивали ее совета, когда дело касалось, каких коров случать с быком и каких кобыл с жеребцом? Раймонду хотелось знать, чем может быть оправдана такая, с его точки зрения, менее целомудренная жизнь, чем та, которую вели его сестры.

– Ребята, должно быть, порядком вымотались, – заметил Вильям, дав знак оруженосцам Ричарда, направившимся было за своим господином, следовать за Элис и Мартином. – Ко всему прочему хотел бы познакомить вас с сэром Раймондом, который недавно у меня на службе. Пусть он снимет с вас доспехи.

Ричард кивнул головой в знак согласия, и трое мужчин отправились в комнату Вильяма. Ричард вежливо поинтересовался, как Раймонд попал с юга (на это явно указывал его акцент) в Англию.

– Он из Экса, – поспешил сказать Вильям, – Генрих был так любезен, прислав его ко мне. Полагаю, это вы сказали ему о смерти Гарольда и о том, что мне нужен человек. К чести Генриха, он помнит о таких пустяках, несмотря на другие заботы.

– Он помнил бы и посчитал за удовольствие оказать тебе добрую услугу, но … это все очень странно, Вильям. Я не припомню, чтобы говорил…

Он внимательно посмотрел на молодого человека, который покраснел и готов был провалиться сквозь землю. Раймонд никогда не встречался с Ричардом, но был похож на своего деда, как, впрочем, и королева Элеонора с женой Ричарда Санцией. Он опасался, не разгадает ли Ричард замысел своего брата относительно пребывания его в Марлоу. За неделю службы у сэра Вильяма Раймонд многое узнал об этом человеке и удостоверился в истинности всего того, что рассказывал ему Мартин. Он не смог бы солгать сэру Вильяму, но еще страшнее было выдать хитроумный план короля, не говоря уже о стыде, испытываемом Раймондом от одной только мысли, что откроется его неблаговидная роль во всем этом деле.

– Вы должны были говорить об этом с Генрихом, – настаивал Вильям. – Раймонд привез письмо от него. Как иначе Генрих мог узнать, что я нуждаюсь в рыцаре? Мое хозяйство не так велико, чтобы без нужды присылать мне помощников, поэтому выходит, вы все же говорили с ним об этом.

– Что ж, может быть, – неохотно согласился Ричард. – Я только подумал… Нет, это не так уж и важно. Ты прав, Вильям. Я, должно быть, упоминал об этом Генриху. – Ричард, однако, не сводил глаз с лица Раймонда, пока молодой человек снимал с него доспехи. Наконец, он спросил: – Сэр Раймонд из Экса, я вас знаю? Или, быть может, вашего отца?

– Меня, конечно, нет, милорд… – Раймонд запнулся. – А мо-моего отца… я не уверен…

Тут хозяин Марлоу так стукнул брата короля, давая тому понять свое нежелание продолжать разговор на эту тему, что тот поморщился от боли. Уступая ему, Ричард заметил дружелюбно, что обилие белокожих в Англии невольно заставляет считать всех смуглокожих родственниками. Сменив тему разговора, Вильям поинтересовался одной из лошадей – любимиц Ричарда, недавно заболевшей, и они обсуждали ее состояние все время, пока Ричард не переоделся в одно из платьев своего друга.

Вполне естественным для Раймонда было оставить их одних в этот момент, предоставив тем самым возможность Вильяму изложить свою точку зрения на его происхождение. Ричард не спорил. Теперь стало вполне объяснимым смущение Раймонда и даже показавшееся знакомым его лицо. И все же странно, почему граф не мог припомнить своего разговора с братом по поводу наемника для Вильяма. Более того, он не помнил, чтобы у него возникало желание делиться с братом подобной информацией.

Ричард не считал для себя возможным оказывать Вильяму помощь такого рода. Его твердым жизненным правилом стал отказ от каких бы то ни было услуг для него. Это правило сформировалось давно, когда они еще были детьми, десяти и двенадцати лет. Вильям одно время так восхищался красивым, богато украшенным драгоценными камнями столовым ножом Ричарда, полученным в подарок на новый год, что тот, наконец, не выдержал и протянул нож со словами: «Бери, он твой, если хочешь. У меня таких много». Вместо того чтобы взять нож, Вильям вспыхнул и со злостью ответил: «Дурак!» Потом с гордо поднятой головой ушел. Конечно, Ричард рассердился, так как сделал он это из лучших побуждений, и вместо благодарности его подарок был отвергнут, да еще с обидой.

В течение двух дней мальчики не обменялись ни словом. Вечером третьего дня граф Честерский обнаружил Ричарда, заснувшим после долгих слез. Старый граф почувствовал неладное тем же днем, но ранее, когда Вильям попросил отпустить его домой. Вильям не захотел тогда ничего объяснять, но Рэннольф Честерский вытянул позднее все из Ричарда, который был страшно расстроен и все еще не мог понять, что же произошло.

Когда граф понял суть дела, ему без труда удалось все объяснить Ричарду. Тот был прекрасно осведомлен о своем положении второго сына короля и возможного наследника престола. Он просто не соотносил свои богатства и положение с Вильямом, который в те дни был почти его вторым я. Как только ему растолковали, что Вильям не может быть ему другом, настоящим другом, поскольку материально заинтересован в дружбе, Ричард стал осторожнее.

Со временем осторожность в отношении с Вильямом вошла в привычку Ричарда, и ему уже не требовалось оценивать каждый свой шаг. Их взаимоотношения не затрагивали имущественных или хозяйственных вопросов владельца Марлоу, поэтому Ричарда смутило предположение, будто он обсуждал подобные вопросы с братом. Однако иного ответа найти не удавалось, и граф оставил все как есть. Были проблемы поважнее и не стоило ломать голову над тем, каким образом Раймонд получил рекомендацию короля.

– Обычно, – сказал Ричард, когда они сели за стол, – сначала сообщают плохие новости, но на этот раз они настолько плохи, что я хочу начать с хорошей. Вопрос о Винчестерской епархии решен.

– Каким образом? – спросил Вильям.

– В скором времени Генрих предложит Вальтеру Рэйли вернуться домой и пообещает хороший прием, а также заверит в том, что Винчестер открыт для него.

– Слава Богу, – с чувством сказал Вильям и улыбнулся. – Я ведь говорил вам: рассуждайте здраво, не допускайте огласки, не идите против воли короля на виду у совета, не оскорбляйте его, тем более тогда, когда он не виновен и мы об этом знаем… Но вы всегда говорите в запале…

– Папа, очень нехорошо, даже неблагоразумно говорить: «Я ведь говорил вам…» Не ты ли учил меня не высказываться подобным образом раз сто или больше.

Элис явно дразнила отца, о чем свидетельствовали веселые искорки в глазах, интонация голоса и появившиеся ямочки на щеках.

– Что ж, так и было бы, – усмехнулся Ричард, – если бы я принимал хоть малейшее участие в решениях Генриха.

– Так даже лучше, – откликнулся Вильям.

Улыбка Ричарда чуть скривилась.

– Ты хочешь сказать, что в последствии он пожалел бы об этом? Ну, ничего страшного. Пусть лучше он сердится на меня, чем суется в дела Церкви. Ты помнишь Невилла, епископа Чичестерского, умершего в начале февраля? Так вот…

– Но Чичестерская епархия едва ли придется по вкусу Вильяму Савойскому, – прервал его Вильям.

– Нет, конечно же, нет. Мне очень жаль, но я не думаю, что Савойский остался бы сейчас, пусть даже Генрих и предложил бы ему Кентербери. Его слишком оскорбило поведение знати и духовенства. В этом есть и моя вина. Я пытался объяснить, но, боюсь, не смог скрыть своих чувств и только усугубил дело.

Вашей вины здесь нет, – заметил Вильям. – Сам по себе Вильям Савойский неплохой человек, но всюду ходит столько разговоров об «орде иностранцев»… я слышал об этом даже в Уоллингфорде. И не качайте головой, Ричард. Это мнение бытует среди людей невысокого положения, вроде меня, некоторые из них ваши вассалы, иные – в свите других графов. Они не заговорили бы с вами об этом, но со мной говорят.

– Черт возьми, кого они считают иностранцами? В моих жилах кровь владетелей Анжу, Пуатье и Ангулема. Ты – нормандец…

– В основном, с некоторыми примесями, но я не это имел в виду. Мы оба родились здесь, в Англии, наши интересы здесь, наши владения на этой земле. Даже в мелочах… Разве вы не говорите по-английски, Ричард?

– Конечно. Иные так упорно изучают французский, что уже не могут без переводчика общаться с каким-нибудь портным или просто зайти в трактир… Все это так нелепо. А мои английские слуги…

– Я говорю с вами по-французски, Ричард. Но мы с Элис частенько переходим на английский, когда одни или разговариваем с нашими соседями. Поэтому мы общаемся на этом языке, практически каждый день. Может быть, это мелочь, но она – одно из проявлений чувства протеста, которое испытываешь ко всем этим итальянским пастырям. Зачем только папа шлет их в английские приходы.

– На это есть веские причины, – твердо сказал Ричард. – Пастырь должен служить пастве, и если паства не понимает ни слова, произнесенного пастырем, о каком служении может идти речь? Впрочем, в высших институтах духовенства язык, похоже, не имеет принципиального значения.

– Почему же? – спросила Элис. – Каноники и монахи в основном местные уроженцы, многие даже не принадлежат к титулованным дворянам. Для большинства из них английский – это единственный известный язык. К латинскому они привыкают, а французский дается им медленно и с трудом. Мне кажется, они не могут не сердиться, если их считают глупцами и тугодумами.

У Ричарда расширились глаза от удивления.

– Очень может быть, ты права, моя радость. Я даже уверен в этом. Но кто вложил подобные мысли в твою прелестную головку?

– Раймонд, – ответила Элис и улыбнулась. Мужчины посмотрели на Раймонда, сидевшего слева от Вильяма. Тот выглядел еще более ошеломленным, чем они.

– Я ни слова не говорил о винчестерских канониках, – запротестовал он. – Я никогда не говорил с ними и понятия не имею, что они из себя представляют.

– Я поняла это, наблюдая за вами, – рассмеялась Элис. – Вас всегда раздражает, если люди из поместья или замка обращаются ко мне по-английски, а уж если дело доходит до ломаного французского, который вы понимаете с трудом, то раздражаетесь и того сильнее. Можно было бы отнести это на счет вашего плохого настроения, но иногда самой хочется попросить вас отказаться от косноязычия. Временами у меня возникает желание сказать вам что-нибудь похлесче, например, когда я прошу вас повторить то или иное выражение, а вы смотрите на меня сверху вниз, как на глухую или помешанную. – Она повернулась к Ричарду. – Дело здесь не только в расположении духа. Не кажется ли вам, что недопонимание может приводить порой к ложным обвинениям или наказаниям, и это труднее всего преодолеть?

– Верно, – задумчиво согласился Ричард, и его кивком головы поддержал сэр Вильям.

Двое взрослых мужчин взглянули друг на друга, подумав о новой стороне старой проблемы. Раймонд смотрел на Элис, удивляясь ее способности выражать личные обиды столь отвлеченно. Его сестры так не умели. Они либо бранились, либо хныкали в зависимости от положения обидчика при дворе. Элис умела разглядеть причину происходящего. Внимание Раймонда вновь переключилось на разговор мужчин. Они перешли от общего к частному, когда Вильям напомнил Ричарду прежнее его высказывание о Чичестерской епархии.

Граф вздохнул.

– Ну что ж. Генрих предложил каноникам Роберта Пасселью, и те по здравому разумению, памятуя о несчастьях Винчестера, избрали его единогласно.

– Так значит Пасселью, – Вильям пожал плечами. – Хороший служака, исправный. Правда, немного перегнул палку в деле с королевскими лесами. Конечно, он не слишком образован. А впрочем…

– Можешь не продолжать. Тебе и каноникам, быть может, все равно, насколько он образован, но не Бонифацию. Ведь тот собрал епископов и проэкзаменовал Пасселью, признал его «оставляющим желать лучшего» и отменил назначение.

– Нет! Какой бес вселился в них?! Начинать новую ссору с королем, когда этот проклятый легат Мартин только и ждет, как перехватить доходы какой-нибудь свободной епархии в пользу папы, было бы идиотством. Только не Бонифаций!

– Да, он должен быть благодарен уже за то, что брат так отчаянно боролся за назначение его архиепископом Кентерберийским. Я говорил ему. Но он сказал, что есть высшие цели… Черт возьми! Мне кажется, он верит и даже убежден, что таким образом исполняет свой долг перед Господом. Ты же помнишь эту старую историю с моим дедом и святым Томасом Бекетским. И все же Бонифаций не такой простак, когда имеет дело с аппетитами папы. Он уже назначил Ричарда де Виша епископом и проследил, чтобы все доходы распределялись надлежащим образом.

Вильям не мог ничего ответить на это, как только присвистнуть. Ричард кивнул головой и продолжал:

– Так решилась судьба Винчестерской епархии. Генрих понимал, в любом случае это проигрышное дело. Думаю, Вильям Савойский сказал ему уже к тому времени, что потерял всякую надежду на избрание. Генрих упорствовал только из упрямства, но затем понял: уступая Винчестер, завладеть которым так сильно хочет папа, он приобретает сторонников своих взглядов на Чичестерский диоцез[1].

– Пусть так, – заметил Вильям. – Чичестер не настолько важен, чтобы о нем тревожиться. А поскольку оба, Пасселью и де Виш, англичане, бароны успокоятся, хотя многие еще ненавидят Пасселью за введенные им поборы после расследования лесного дела. К тому же не так страшен и Винчестер. Если это вся ваша плохая новость, то не стоит огорчаться.

– Нет, – сурово сказал Ричард, и, будь здесь кто-нибудь из знававших короля Джона, он вздрогнул бы: так похож был в этот момент сын на старого короля, – Груффид, сын Ллевелина, мертв.

– Мертв? – Вильям невольно повысил голос.

– В тот день, когда я получил от тебя письмо, у меня было еще одно, от Генриха, по тому же делу. Я уже знал, что Дэвид обращался к папе. Если я тебе об этом не упоминал…

– Это не имеет значения, – прервал его Вильям, улыбаясь. – Вы были в дурном настроении, когда я в последний раз говорил с вами, к тому же не было никакой необходимости спешить в этом деле.

– Тогда – да, но в связи с Груффидом все изменилось к худшему.

– Есть что-либо странное в его смерти? – спросил Вильям.

Ричард встал и пожал плечами.

– Нет… Да… Не знаю. Вильям, тебе известно, каков этот уэльсец. Он даже пытался бежать. Сделал веревку из тряпья – простыней, скатертей, кусков материи – и хотел спуститься вниз. Узлы не выдержали. Это был крупный, грузный человек. Разбился насмерть.

В наступившей тишине мягко прозвучал голос Элис:

– Говорят, они как дикие звери. Думаю, это правда в том смысле, что они не любят сидеть взаперти.

Вильям вздрогнул, но не отвел глаз от Ричарда.

– Его все равно нельзя было удержать. Он не сдержал обещания. Никто не станет винить Генриха за это. Ему разрешили встречаться с женой и другими людьми, ему предоставили все необходимое…

– Кроме свободы, – едко прервал его Ричард.

– Будьте благоразумны, – настаивал Вильям. – Он начал бы войну, обещай Генрих мир Дэвиду. Если бы он попал в плен к Дэвиду, его участь была бы не лучше.

– Ты никогда не любил его, – сказал Ричард.

– Да, не любил, как, впрочем, и Дэвида. Я бы предпочел, чтобы старый Ллевелин был менее прозорлив и твердо держался уэльских обычаев. Тогда он просто разделил бы земли между сыновьями и споры между ними избавили бы нас от лишних хлопот.

– О нет, – сердито сказал Ричард. – Все бы повторилось. Раньше или позже один из них обратился бы к Генриху, и тот позволил бы ввязать себя в…

– Это его обязанность и право, – сказал Вильям. – Он – повелитель Уэльса и обязан разрешать споры между своими вассалами.

– Все согласились с этим, кроме уэльсцев, – огрызнулся Ричард и вздохнул. – Впрочем, дело не в этом. Они снова взялись за оружие.

– Что? После смерти Груффида? Как они прослышали?

– И ты еще спрашиваешь об этом, Вильям? Не ты ли писал мне о слухах, известных всем? Что, по-твоему, Груффид собирался делать после того, как спустился бы на землю, – пешком идти или плыть в Уэльс? С этим в одиночку не справиться. Как могло случиться, что охрана не заметила пропажи скатертей и других тряпок? Думаешь, это минутное дело – разрезать их и связать в такую длинную веревку? Без сомнения, не прошло и часа после случившегося, а кто-то уже мчался в Уэльс. Единственное, чего я не могу пока узнать, – кто замешан в этом, и что желал: бегства или смерти Груффида.

– Полагаю, одно могло зависеть от другого, – сказал Раймонд, но тут же запнулся и покраснел, стоило только Ричарду и Вильяму посмотреть на него в упор.

– Да? Ну и… – произнес Вильям.

– Прошу прощения, – сказал Раймонд, – Мне не следовало вмешиваться.

– О нет, – заметил Ричард, – вам не к лицу сначала разжигать наш интерес, а потом прятаться в кусты. Дайте нам дослушать вас до конца.

Вильям тоже ободряюще улыбнулся, и Раймонд поверил, что это действительно интерес, а не раздражение назойливостью юнца, навязывающего свои мысли старшим, с чем он часто сталкивался у себя дома. Но теперь молодой человек говорил не так уверенно, как в начале.

– Мне кажется, здесь возможны два или даже три предположения. Первое – те, кто любил Груффида, не могли смириться с его заточением.

– Маловероятно, слишком их было мало, – пробормотал еле слышно Вильям. Ричард укоризненно покачал головой, но ничего не сказал своему другу.

– Затем те, кто не хотел войны в Уэльсе, либо желал восстановления влияния короля Генриха по согласию самих уэльсцев, а не с помощью английской армии. И, наконец, те, кто очень хочет сохранить свободу действий, которую им давал Дэвид.

Вильям нетерпеливо заерзал на своем стуле, но Ричард бросил на него укоризненный взгляд, и тот попридержал язык.

– Понимаю, к чему вы клоните, – сказал Ричард, – но надеюсь на ваше объяснение. Понятно, те, кто любили Груффида, желали ему жизни и свободы. Продолжайте.

– Из того, что мне стало известно, – заговорил опять Раймонд, увлеченный разговором и не замечавший немой сцены между Ричардом и Вильямом, – можно заключить: если бы Груффид вернулся в Уэльс живым, то сразу собрал бы верных себе людей и выступил против брата. Это вынудило бы Дэвида сразу бросить все собранные им силы против него, отказавшись атаковать англичан. Вторым следствием было бы то, что Дэвид или Груффид, а возможно, оба, обратились бы к королю Генриху за помощью и пересмотрели бы договор в соответствии с желанием короля.

– Стало быть, вы полагаете, король был заинтересован или имел отношение к этой попытке бегства? – спокойно спросил Ричард.

– Святые небеса, нет! – воскликнул Раймонд с неподдельной искренностью. – Я и не думал об этом, – добавил он, виновато посмотрев в сторону Вильяма. – Я просто пытался логически решить эту задачу.

Сказав это, он забил последний гвоздь в гроб, похоронивший его подозрения относительно сэра Вильяма. Доносчик мог подслушать подобный разговор, подумал Раймонд, и дать ему превратное толкование. Разумеется, у Раймонда не было намерения настраивать Ричарда против брата, хотя это легко можно было сделать, основываясь на его словах. К тому же он произносил их уже после того, как Вильям предостерег Элис от вещей подобного рода.

– Я убежден, – сухо сказал Вильям, – если бы король хоть немного был заинтересован в бегстве Груффида, оно могло быть абсолютно безопасным. Зачем простыни и скатерти? Лучше подкуп – тогда Груффид просто вышел бы через дверь или ему, по крайней мере, нашли бы приличную веревку. Вероятнее всего, Дэвид сам хотел освободиться от этого камня на шее.