Песня (№1) - Песнь сирены

Поэтому Элизабет и не стала задавать свой вопрос. Ее мучили сомнения. Чувствительный к колебаниям настроения Элизабет, Вильям заметил бы это.

Благодаря правильному питанию и хорошему уходу, он быстро поправлялся. Тем не менее Вильям пока не чувствовал себя готовым к встрече с невзгодами. Он не просил Элизабет объяснить происшедшую перемену, надеясь, что глубокая, трепетная радость вернется к ним, и не хотел знать, почему она вышла.

Он ни на минуту не оставался один. Элизабет несла ночные дежурства, а Элис сидела рядом с отцом днем, когда та отдыхала. На четвертый день пребывания дома струп на его руке затвердел, края раны на боку зажили. Выделения из раны на плече почти прекратились; края ее сгладились, а ярко-красный цвет потускнел. В тот день к вечеру у Вильяма впервые жар спал до нормальной температуры. На пятый день он уже съел завтрак с большим аппетитом и потребовал прихода Раймонда. Элизабет взглянула на него, пожав плечами, и вызвала юного рыцаря из передней.

– Садись, – сказал Вильям, указывая на табурет. – Как твоя нога? Я вижу, ты еще хромаешь.

– Это ничего, – успокоил его Раймонд. – Просто щажу ее, она болит только, когда сгибаю ногу.

– Вот как? Ты должен тренировать ее понемногу. Не щади слишком долго, иначе рана будет плохо заживать. Теперь расскажи мне, почему привез меня домой, оставив людей и лошадей, не получив, наверное, даже разрешения лорда Херфордского и лорда Глостерского.

– Совсем не так. Именно граф Херфордский сказал мне, что я должен отвезти вас в Марлоу. – Раймонд в сомнении посмотрел на Элизабет. Он не был уверен, можно ли больному человеку рассказывать о попытке его убийства.

– Я не дитя и не глупец, – рассердился Вильям. – Ты побежал к графу Херфордскому с очередным дурацким вымыслом о том, что кто-то пытался убить меня?

– Дурацкий вымысел?! – воскликнул Раймонд. – Это же абсолютная правда! Откуда, вы думаете, этот порез на руке? Кто-то вошел в комнату, где вы лежали в аббатстве, и попытался вас заколоть.

Видя, что Вильям собирается возразить и ему предстоит услышать нечто похожее на «никто не может желать моей смерти», Раймонд принялся подробно рассказывать о перерезанных стременах и о событиях в аббатстве, после чего, поведал о предположении графа Херфордского относительно возможной связи этих покушений с Ричардом Корнуолльским. Вильям задумался.

– Возможно, – сказал он, наконец, – хотя не могу понять, кто и почему. Я не сумел поймать за руку даже проклятого ленивого писаря на… Во всяком случае теперь, когда я дома, беспокоиться не о чем. Оставим это. Хорошо, если бы ты начал выезжать и разузнал, можно ли собрать в поход побольше людей. Полагаю, дело в Уэльсе еще не закончено. Если король приведет туда армию, которую собрал против шотландцев, тогда конец… Но, насколько я знаю Генриха, он не сделает этого. Когда армия будет распущена, Дэвид опять спустится с гор.

– Но вы не…

– Япоправлюсь за месяц, – сказал Вильям твердо. – И если Ричард выступит, я тоже пойду.

– На сегодня достаточно, – сказала Элизабет, и Раймонд сразу поднялся, покачав головой, возражая Вильяму.

– Чтобы поправиться за месяц, – язвительно сказала Элизабет, – не нужно вредить себе сейчас.

Вильям утих. Он совсем не устал, и Элизабет должна была это знать. Следовательно, она хотела почему-то избавиться от присутствия Раймонда. Когда тот вышел, Элизабет придвинула стул поближе к кровати и тихо сказала:

– Это Моджер.

Вильяму было ясно, что она имеет в виду, но он не хотел верить. Если именно Моджер пытался убить его, то гнетущее чувство вины перед ним должно рассеяться. Конечно, тот имеет право убить, но не тайно. Со стороны Моджера было бы справедливо и резонно вызвать его на поединок. Вильям принял бы вызов, хотя и не был уверен в победе. Возможно, он искуснее и опытнее, но слишком верил в могущество Бога и сомневался, что целомудренный Всевышний поймет или одобрит его посягательство на жену ближнего.

Вильям не хотел, как ни старался, поверить в виновность Моджера и думал, должно быть таким образом Элизабет старается успокоить свою совесть.

– Это не мог быть Моджер, – сказал он неохотно. – Моджер не может желать моей смерти.

Он передал Элизабет свой разговор с Обри и признался, что не решился сообщить Моджеру о невозможности брачного союза их детей. Потом он сказал:

– Моджер должен знать, что Ричард станет опекуном Элис. Он также должен знать: Ричард не удовлетворит его просьбы, тогда зачем ему это? Даже если Моджер не догадывается, насколько Ричард любит Элис, он понимает, что сюзерен выдает замуж своих подопечных, только если ему это выгодно. А у Ричарда нет никакого интереса выдавать Элис за Обри.

Элизабет упрямо покачала головой.

– Все сказанное тобой может быть правдой, но… но я уверена – это его рук дело. Думаю, он виновен и в твоих ранах, потому что нарочно не пришел на помощь вовремя.

Вместо ответа Вильям взял ее руку и поцеловал. Он не хотел признаться, что связывает слова Элизабет с растревоженной совестью. И все же его поцелуй был не просто жестом. Вильям приник губами к ее ладони, потом стал покусывать ей пальцы, лаская подушечки кончиком языка. Элизабет затаила дыхание, потом осторожно высвободила руку.

– Стыдно, – прошептала она, – рассылать приглашения, если не можешь устроить праздник.

– Кто сказал, не могу? – возразил Вильям. Элизабет испугало выражение страсти на его лице. Она почувствовала, что краснеет. Вильям это тоже заметил и потянулся, стараясь обнять ее. Она отвела его руки.

– Раймонд, – шепнула она едва слышно и кивнула головой в сторону двери.

– Позови его, – прошептал Вильям. – Я дам ему задание. И что, черт возьми, он делает там?

Элизабет покраснела еще больше, но покачала головой.

– Он охраняет тебя, – произнесла она тихо и, не обращая внимания на изумление, написанное на лице Вильяма, добавила: – Пусть он лучше остается там. Если ты поддашься своему желанию, то потом пожалеешь об этом, и я тоже.

– Я не пожалею, чего бы это ни стоило, – настаивал Вильям, забыв уже о своем удивлении: Раймонд, оказывается, охраняет его.

– Я тоже, если бы платить пришлось мне, – сказала она, печально улыбаясь. – Но, поскольку за все придется расплачиваться тебе, не могу быть такой легкомысленной.

Вильям взял ее за руку и усмехнулся.

– Обещаю, цена будет небольшой. Я знаю много способов. Все сделаешь ты, я же буду праздно лежать.

Он улыбнулся в ответ на удивленный взгляд Элизабет. Она родила двух детей, но оставалась неискушенной, как юная девушка. Про себя Вильям поблагодарил высокородных шлюх, которые всегда стремились к новшествам и расширили его познания о различных позициях, порой достаточно причудливых, которые можно использовать для занятий любовью. Какое наслаждение научить этому Элизабет! Вильям не боялся, что она будет шокирована или откажется. На се лице, когда удивление прошло, были написаны любопытство и страстное желание.

Однако в следующий момент все изменилось. Вильям был озадачен, так как Элизабет опустила глаза и побледнела.

– Не сейчас, Вильям. Когда ты окрепнешь.

Но не о любви она думала. Сомнение подавляло ее радость и остужало сердечный жар. Дольше откладывать разговор было невозможно. Вильям поднял руки Элизабет и поцеловал их, на этот раз с нежностью, далекой от чувственности.

– Скажи мне, что с тобой – попросил он. Элизабет сразу стало ясно, что Вильям правильно понял причину изменения ее настроения. Часто в словах между ними не было необходимости. В присутствии Моджера они очень хорошо понимали друг друга, пользуясь только языком взглядов. Сейчас в Элизабет росло чувство панического страха, и она попыталась освободить свои руки. Нет ничего хуже, чем узнать теперь, что была права, и Вильям счел «приемлемым» свой брак. Это превратило бы слабость неуверенного в себе мальчика в тяжкий грех взрослого мужчины и кто знает, что за этим последует.

Тиски Вильяма несмотря на болезнь были по-прежнему крепки. И, чтобы вырваться из них, требовалась немалая сила. Элизабет сделала попытку освободиться, но она оказалась неудачной.

– Скажи мне, – настаивал он.

– Почему ты женился на Мэри? – спросила , наконец Элизабет.

Из всех вопросов, которые она могла бы задать, этот оказался для Вильяма самым неожиданным. Он отпустил ее руки и пристально посмотрел на нее. Странно! Она должна знать ответ. Горечь овладела им. Если бы она тогда не уступила, чувство вины, омрачавшее сейчас их радость, не было бы таким мучительным.

– А что мне оставалось после того, как ты сдалась? Какая разница, на ком жениться, если ты уже вышла замуж и стала недоступной для меня?!

И такая ярость, такая боль прозвучали в его голосе, что Вильям сам испугался. Он не собирался вымещать на Элизабет свой гнев, который носил в себе столько лет. Но его удивление от вопроса Элизабет не шло ни в какое сравнение с изумлением, когда он увидел ее реакцию на столь жестокий ответ. Она светилась радостью. Той самой, которая сначала была омрачена сомнениями и едва не погасла, а теперь вспыхнула, не зная границ.

– Вильям! – закричала Элизабет. – Они обманули нас. Они обманули нас обоих. – Она поразилась силе своего голоса и продолжила уже тише, но столь же страстно: – Я не уступала, клянусь, пока мне не сказали, что ты согласился взять в жены Мэри. Я думала, ты первым нарушил клятву, и для меня потом не имело значения, за кого выходить замуж, раз ты бросил меня.

– Ты хочешь сказать, мой отец солгал?

Подобное утверждение было для Вильяма почти таким же болезненным, как когда-то известие о замужестве Элизабет. Он любил отца и верил ему. Более того, после их близости, ему уже стало не так важно, была ли Элизабет стойкой или поддалась уговорам своего отца. Для нее же-то, что он не изменил своей клятве, имело первостепенную важность. Это позволяло ей полностью довериться ему, отдать свою судьбу в руки возлюбленного и верить: он сможет защитить, что бы потом ни случилось.

Ее заботило только одно: покой в душе Вильяма. И совсем не важно, солгал старый сэр Вильям или нет.

– Будь благоразумен, Вильям, – успокаивала она. – Подумай, как часто утаивал правду от Элис или говорил только часть правды, когда думал, что это в ее интересах.

– Я не… – начал было он и замолчал, потому что делал это, как и всякий родитель.

– Возможно, когда твой отец рассказал о моем замужестве, это уже было правдой… или по крайней мере меня увезли для этого. – Она наклонилась и поцеловала его. – Вильям, они не могли знать… Я уверена, даже мой отец не желал нам зла, а твой и подавно делал все возможное, чтобы ты был счастлив: переживания детей не принимались в расчет.

– Боже упаси, я и Элис всегда желал только добра, – вздохнул Вильям. – Но ты права. Мой отец был убежден: если он слегка отшлепает меня в юные годы, ему не придется браться за кнут, когда я повзрослею. Это оправдало себя во всем, кроме одного. Ты была моей сиреной, и я всегда слышал только твою песню.

Когда Элизабет пронзительно закричала «Они обманули нас! Они обманули нас обоих!», Раймонд вскочил на ноги и, прислушиваясь, подошел к двери. Он представил себе, хотя и понимал, что это невозможно, как оскорбленный и разъяренный отец Элис набросится сейчас на него, требуя объяснений недостойного поведения. Ведь он не слышал, о чем говорили в спальне, погруженный в свои не очень приятные мысли. Но голоса опять стихли до неразличимого шепота, и Раймонд немного успокоился.

Придя в себя, он понял, что леди Элизабет и сэр Вильям не могли говорить о нем и Элис. Ведь он никого не обманывал, хотя бы потому, что никто не задавал ему никаких вопросов. Элис… К горлу Раймонда подступил комок. Она не выказывала никаких симптомов любовной привязанности к нему. Не вздыхала и не краснела, когда Раймонд разговаривал с ней о самых обычных повседневных делах (а о чем-либо другом он с ней говорить не решался). Элис не была также надменной и холодной, как это полагалось в традициях куртуазной любви.

В то же время ее голос становился мягче, когда она разговаривала с ним, а глаза (Раймонд мог поклясться в этом), глаза искали его, когда они были в зале, но не рядом. Пока во всяком случае нет ничего, что могло бы дать ему какое-либо реальное подтверждение любви Элис.

Тем не менее, Раймонд не мог избавиться от мысли, что приказ отправиться на вербовку рекрутов был отдан сэром Вильямом умышленно, с целью разлучить его с Элис. Раймонд боялся, что не сумел так же хорошо скрыть свои чувства, как Элис… если они у нее были. Приказ был хорошо продуман, в этом он был уверен. Сэр Вильям, а не Элис, стал главной проблемой для Раймонда. Пусть Элис еще не любит его, но она не влюблена и ни в кого другого, и он может рассчитывать на взаимность. Гораздо труднее будет добиться согласия сэра Вильяма.

Как, размышлял Раймонд, он позволил загнать себя в столь отвратительную ситуацию? Проклятый король Генрих со своей сладкой улыбкой и ненавязчивой просьбой оказать «небольшую услугу», для которой потребуется заслуживающий доверия человек. Раймонд попытался представить себя на месте Вильяма. Он любил владельца Марлоу за прямоту и честность. Но как такой человек может расценить его «небольшую услугу»? Как он будет относиться к тому, кто с радостью согласился на дело, связанное с обманом? Как он, Раймонд, вообще сможет объяснить сэру Вильяму го, что сделал?

Для многих людей богатство и положение Раймонда могли бы с лихвой компенсировать неблаговидность его поступка. К сожалению, с Вильямом дело обстояло не так. Из того, что рассказала Элис Раймонду в последние дни, он понял: ее отец больше заинтересован оставить Элис рядом с собой и обеспечить преемственность в управлении Марлоу, нежели найти дочери богатого мужа. Это нанесло последний удар по его надежде. Он прислонился головой к грубому каменному косяку окна, в которое задумчиво смотрел, и в отчаянии закрыл глаза.

В комнату вошла Элис и вопросительно посмотрела на Раймонда. Но он даже не пошевелился, и губы ее сжались.

Глава 14

—Вы заболели? – спросила она. – Голова болит?

– Нет. Просто задумался.

– Должно быть, ваши размышления были не очень приятными.

Элис встретилась с самым большим разочарованием в жизни. Она впервые ощутила горечь отказа, но не решительного отказа, при котором была бы уязвлена ее гордость, и она подавила бы едва родившуюся любовь. Элис решила, что имеет дело с формой благородного отказа. Это было очевидным. Она не могла не видеть страстное желание в глазах Раймонда, когда он смотрел на нее. Но даже самые прозрачные намеки на то, что ее отец не горит желанием заиметь богатого зятя, не могли выдавить из него ни слова. Казалось, чем больше Элис говорила об этом, тем больше он отчаивался.

Тому могло быть несколько причин. Раймонд, возможно, считал, что она говорит неправду или выдает желаемое за действительное. Это было довольно правдоподобным. Элис была уверена, отец не будет настаивать на браке против ее воли, но что он действительно откажется от богатого и влиятельного жениха ради молодого человека без гроша в кармане, было более чем сомнительным. Вероятно, он решит отослать Раймонда, а дядя Ричард тут же найдет дюжину претендентов, надеясь, что Элис изменит свое решение.

Безусловно, если она будет стоять на своем, то в конце концов получит Раймонда. Но когда? Возможно, через годы. Элис не хотела ждать так долго и прекрасно знала, как выбраться из возникшего тупика. Все, что ей нужно было сделать – это дать слово Раймонду и получить в замен аналогичное. Папа уступит, когда она расскажет ему об этом. Может быть, папа рассердится, но ненадолго, ведь в свое время он сделал то же самое?

Когда эта мысль пришла Элис в голову, ей показалось, что все очень просто. Однако получилось совсем не так. Когда она намекнула Раймонду, что ее отец, быть может, примет и благословит его любовь, он лишь взглянул на нее испуганно и недоверчиво. Оставалась еще одна возможность – признаться в любви первой, но Элис не могла это сделать. Дело было не только в гордости, хотя, конечно, гордость тоже добавляла хлопот.

Элис понимала, многое в ее поведении удивляет Раймонда. Она не была «леди» в том смысле, который был ему привычен. Но, несмотря на удивление, кое-что ему одновременно и нравилось; другое пока шокировало, но он считал это характерным для ее образа жизни. Однако женщина, открыто преследующая мужчину, не только шокировала бы его, но и внушила бы отвращение. При всей твердости своего характера Элис не могла не дрожать от подобной мысли. Порядочные женщины не делали таких вещей. Они ждали, пока их отцы или опекуны не скажут им, кого следует любить. Первой предложить свою любовь значило бы объявить о своей похотливости, поставить на себя клеймо шлюхи.

У Раймонда могли быть и другие причины отвергнуть ее осторожные предложения. Он мог соглашаться, что дядя Ричард справедлив и что отец очень любит ее. Поэтому мог считать себя обязанным в силу своей любви оградить Элис от любви отца, которая представляется ему безумной, так как тот готов выдать дочь за кого та пожелает. Раймонд же, искренне желая ей счастья, хотел бы видеть ее замужем за человеком богатым. Когда Элис подумала об этом, ей захотелось схватить Раймонда зa уши и ударить головой о стену.

Ее раздражение испарилось, как только Раймонд опустил потускневшие глаза и тихо сказал:

– Да, это были невеселые мысли.

– Нет никакого смысла пережевывать их в одиночестве, – нежно заметила Элис.

– У меня нет выбора, – сказал юноша грустно. – Я… я не лгал, но заставил поверить…

Глаза Элис расширились. Единственное, о чем она не подумала, – Раймонд мог считать себя недостойным из-за пятна на фамильной чести, которое вынудило его отправиться в ссылку. Она забыла об этом. Неудивительно, что бедняга выглядит еще несчастнее, после того как она сказала: папу не интересует богатство и положение. Но папа никогда не оскорбит сына за ошибку отца.

Элис пересекла комнату и взяла его за руку.

– Расскажите мне, – попросила она. – Вы знаете, папа и я смотрим на многие вещи не так, как вы. Возможно, то, что вам после стольких несчастий кажется горой, в наших глазах обернется холмиком над норой крота.

Раймонд перевел восхищенный взгляд от руки, державшую его руку, на лицо Элис. Потом облизал пересохшие губы. Все, хватит, решил он. Как только сэр Вильям окрепнет и сможет сам защищать свои земли, он вернется к королю. Чем раньше Элис узнает это, тем лучше.

– Я не бедный наемный рыцарь, – сказал он резко, – я старший сын Альфонса д'Экса, графа, и племянник королевы Элеоноры.

Элис долго смотрела на него. Потом отпустила его руку и вытерла ладонь о подол, словно осознав, что держала грязный, отвратительный предмет.

– Надеюсь, вас достаточно развлек опыт жизни в общем стаде, – сказала она ледяным тоном. – Но я уверена, забава слишком затянулась и надоела вам. Вы свободны, милорд. Мы прекрасно справимся без вашей помощи.

– Элис! – воскликнул Раймонд, но негромко, помня о Вильяме и Элизабет в соседней комнате.

Девушка повернулась, собираясь уйти. Он бросился за ней и схватил за руку.

– Нет, это была не забава!

Несмотря на свой гнев, она не могла не поверить, что он сейчас искренен. Возможно, Раймонд собирался позабавиться несколько недель, изображая грубость и привычки простого рыцаря, а потом влюбился в нее… Элис знала, что красива. Теперь понятно его огорчение, когда она сказала об отце, который охотно согласился бы на их брак. Ведь он вступать в брак не намеревался!

– Я не вашего поля ягода, – огрызнулась она. – Мы – глупые, обыкновенные, простые люди – не умеем играть в любовные игры. Вы здесь ничего не добьетесь.

– Любовные игры? Нет! – Его голос задрожал. – Нет цены, которую я не заплатил бы…

Элис изо всех сил ударила его по лицу, но он не отпустил ее.

– Я не продаюсь! Пустите меня, или я позову людей. Может быть, где-то вы и большой человек, но здесь…

Она не рассчитала свой гнев. Раймонд на несколько секунд зажал ей рот ладонью. Элис удалось высвободиться, но, прежде чем она успела его укусить, он сказал:

– Будьте моей женой! Элис, Бога ради… Сделанное мной достаточно отвратительно. Прошу, не представляйте его еще хуже. – Ее глаза гневно сверкнули, и он отпустил ее. – Можете выгнать меня. Я уйду, если вы прикажете, но не думайте обо мне слишком плохо.

След ладони Элис все еще горел на его щеке. Девушка пошла к двери. Раймонд молча смотрел на нее, лишь глаза его заблестели. Если бы он попытался остановить ее или продолжать извиняться, Элис позвала бы на помощь. Но она этого не сделала, ведь на его глазах были слезы, он молчал, не двигался и сказал, что хочет жениться на ней… хотя мужчине легко это говорить, когда отсутствуют свидетели. Раймонд знал, она не унизится до попытки поймать его на слове, и все-таки сказал это.

Элис остановилась и посмотрела на него. Если его приезд к ним не был какой-то хмельной забавой или пари и он не остался в надежде соблазнить ее, что же тогда он сделал, по его же словам, отвратительного? Зачем он в Марлоу?

– Папа говорит, я слишком вспыльчива, поэтому не должна судить, не выслушав, – сказала она миролюбивее. – Зачем вы здесь?

Он покраснел так густо, что след от удара, полученного от Элис, слился с цветом остальной части лица и потупил глаза.

– Королю плохо говорили о вашем отце. Я прибыл проверить, правда ли это.

Элис опять пристально посмотрела на него, не в силах произнести ни слова. Потом тряхнула головой.

– Я не могу, как ни старалась бы, думать, будто вы хуже, чем есть. Должно быть, вас ужасно печалит, что папа такой хороший человек, а вам пришлось засидеться здесь так долго, стараясь уличить его во лжи и рассказать об этом. Идите же и расскажите свои выдумки.

– Я приехал не уличать во лжи, а опровергнуть ложь. Скажу вам искренне, дружба вашего отца с графом Корнуолльским лишь на пользу графу, королевству в целом и самому королю. О Боже, ведь это вы втянули меня в это безрассудство, вы и глупое желание свободы, пусть на время.

– Что дядя Ричард собирается делать со всем этим? – резко спросила Элис. То, что он обвинял ее, было естественным, и Элис не обратила на это внимания. Его замечание о свободе было непонятным, но девушка не собиралась вникать в его дела. Она интересовалась только тем, что касалось ее и отца.

– Он сам – ничего. Хотите, я расскажу вам все?

– Не сомневаюсь, рассказ будет прелестным и фантастичным, вроде романа, почему же нет?

Раймонд чуть было не заплакал – ее слова причинили боль, как от укуса скорпиона. Будь он старше, мудрее или тем, кого видела в нем Элис, то должен был бы обрадоваться. Сказанное могло принадлежать только юности и любви. Если бы она была опытнее, то заговорила бы с ним повежливее, сделав вид, что хочет поверить ему, вернуть его доброе расположение. Не люби Элис Раймонда, вообще не стала бы с ним разговаривать.

Посрамленный и обезумевший от горя, Раймонд в общих чертах изложил свою историю без каких-либо приукрас и извинений, обрисовав себя в более темном цвете, чем следовало. В сущности, он оказал себе этим большую услугу. Неприкрашенная история прозвучала как правда, каковой и была. К тому же Элис знала о короле больше, чем Раймонд. Во время его рассказа она подошла к стулу, села и жестом предложила Раймонду другой стул.

– После приезда графа Ричарда, – говорил он, – я должен был вернуться к королю и рассказать ему то, чего писарь не мог слышать, но я… я хотел отправиться на войну в Уэльс и… не мог вынести расставания с вами. Поэтому остался. Я говорил себе, что смогу найти более убедительные доказательства для короля после войны в Уэльсе, но все, чего я хотел, – это увидеть вас снова.

– И напрасно, – сказала Элис, ее голос был печальным. – Вы знаете, ваш отец никогда не согласится на наш брак… а я не соглашусь ни на что другое.

Последние слова были сказаны резко, но Раймонд взглянул на нее с надеждой.

– Вы хотите, чтобы я стал вашим мужем после всего услышанного?

На этот раз Элис опустила глаза.

– Дело не во мне, – ответила она. – Ваш отец…

– У меня нет перед отцом никаких обязательств, – сказал Раймонд, вставая. – Меня не волнует, согласится он или нет. Элис, ответьте от чистого сердца… не думайте о наших отцах и обо всем остальном… вы сами согласны выйти за меня замуж?

– Это невозможно, – сказала она едва слышно.

– Я сделаю это возможным, если вы согласитесь! – воскликнул Раймонд. Он опустился на колени и взял ее за руку.

– Я согласилась бы выйти за вас замуж, – сказала она и высвободила руку.

Он понял, поднялся и отступил на несколько шагов.

– Вам не следует бояться, клянусь вам, Элис, умоляю нас, не думайте, что я лгун. Я не такой. Я не всегда говорю нею правду, но никогда не лгу. Я все расскажу вашему отцу, когда он проснется, и…

– Нет. Папе это не понравится. Ему это совсем не понравится. Его нельзя беспокоить, пока он не окрепнет.

– Знаю, что ему это не понравится, – вздохнул Раймонд. – Но я соглашусь на любые условия, абсолютно на все, если он позволит нам пожениться. Любовь моя…

– Не называйте меня так, – сказала Элис. – Я очень хотела стать вашей женой, когда у вас не было ничего. Теперь не убеждена в этом. Я не разлюбила, но чем больше об этом думаю, тем труднее мне согласиться. Мне следует ценить себя, но какую ценность я буду представлять в высшем свете, привычном для вас?

– Вы бесценная жемчужина и останетесь ею всегда! – со страстью в голосе воскликнул Раймонд.

– Это ваша душа говорит или плоть? – спросила Элис умышленно грубо. – Я красива, но закройте глаза и подумайте, что останется под оболочкой.

– То, чего я желаю, – убеждал ее Раймонд. – Я видел много красивых женщин, но мне и в голову не приходило пренебречь волей отца и предложить одной из них стать моей женой, даже если такая партия и устроила бы его. Ваша красота ослепила меня. У любого мужчины при виде вас загорелись бы глаза, но лишь узнав вас поближе, я начал думать о браке.

Если бы это было правдой… Возможно и так, но оставались еще неразрешенные вопросы. Элис вздохнула.

– Для вас и для меня было бы проще и лучше оставить эту затею. Если вы уедете, Раймонд, я обещаю объяснить отцу все таким образом, что он останется вашим другом. Поезжайте домой. Вы достаточно скоро забудете меня.

– Я уеду, если вы мне прикажете, Элис, но клянусь жизнью и честью, никогда не женюсь на другой женщине. Я увидел чистое золото и не удовлетворюсь пустой породой. Клянусь…

– Нет, только не это! – воскликнула Элис, жестом останавливая его.

– В моей душе и сердце вы уже стали моей женой. Жениться еще на ком-нибудь было бы смертным грехом. Я не турок.

Элис пристально посмотрела на него, широко раскрыв глаза от растерянности, разрываемая радостью и страхом. Она хотела Раймонда, но боялась, что потом пожалеет об этом. Очевидно, он зашел еще дальше, чем она. В сущности, все познания Элис о мужчинах исчерпывались знанием характера и поступков отца. Он поклялся в любви Элизабет и двадцать горестных лет держал эту клятву. Элис не знала особых обстоятельств, которые приковывали внимание и любовь Вильяма к возлюбленной его детства. Она, конечно, понимала, не все мужчины похожи на отца. Элис слышала об обманутой любви. Тем не менее, она верила, что все «хорошие мужчины» верны своим привязанностям.

Потом будет слишком поздно. Какие бы трудности не пришлось преодолеть Раймонду, это лучше, чем жить так, как жил отец, – без малейшей надежды на счастье. Что если Раймонд решит, будто время сможет излечить его боль, а этого не произойдет и его несчастье затянется надолго. Элис не могла нанести ему рану, которую он будет носить в себе всю жизнь, да и не хотела. Правда, она все еще боялась принять чуждый ей образ жизни, но чем дольше смотрела на Раймонда, тем больше забывала свои страхи.

– Раз уж вы поклялись мне, – медленно заговорила она, – слишком поздно предлагать вам смотреть в другую сторону… и… я тоже люблю вас. – Раймонд сделал шаг но направлению к ней, но она решительно покачала головой. – Нет, не подходите ближе. И не вздумайте кричать: «Почему вы не верите мне!» Я сама себе не верю! Пока мы не объявим о нашей помолвке, я даже не прикоснусь к вашей руке и вам не позволю прикоснуться ко мне.

Раймонд не обиделся. Он хотел только поцеловать ей руку в знак признательности за согласие. Однако он приветствовал здравомыслие Элис и восхищался ее самообладанием. Несмотря на красоту, которая могла заставить целое стадо опьяненных ею гусаков свататься к ней, Раймонд чувствовал, ему никогда не придется сомневаться в Элис. Она была не из тех, кто теряет свою честь из-за страсти.

– Тогда подумайте, как сделать, чтобы мы как можно быстрее смогли объявить о помолвке, – настаивал Раймонд. – Я был бы полным идиотом, если бы думал, будто Вам нечего сказать мне после того, как я признался в свой тупости… Впрочем, не сожалею об этом, – добавил он, улыбаясь. – Ведь если бы я не попался на уловку короля, то не встретил бы вас.

Элис улыбнулась в ответ, ее глаза сияли. Теперь, когда дело было улажено, она чувствовала себя совершенно счастливой, все сомнения улетучились. Как-нибудь они справятся со всем этим.

– Папа сдастся, – сказала она. – Не потому, что очень любит меня, а по… личным причинам. Однако, как я уже говорила, ему это не понравится, он будет страдать и… он так одинок, Раймонд.

– Возможно, он не будет одинок. У меня есть брат, моложе меня. И если отец отречется от меня, я действительно превращусь в наемника без гроша и…

– Раймонд, – прервала его Элис, широко раскрыв глаза от ужаса, – неужели он сделает это?

– Не знаю, – честно ответил юноша. – Он добрый человек… порой даже слишком добрый… и очень любит нас всех. Но у него есть также твердые принципы, и он не откажется от них. Его очень трудно понять, Элис. Отец будет отступать и отступать, а потом в каком-нибудь месте упрется так, что никакие уговоры и просьбы не сдвинут его.

– Возьмите свое слово назад, Раймонд. Я охотно освобождаю вас от него. Если вы столько потеряете, то возненавидите меня. Я не смогу пережить это, пусть уж лучше потеряю вас.

Раймонд стремительно бросился вперед, но тотчас остановился, увидев, что Элис отступила за стул.