Песня (№1) - Песнь сирены

– Как я глуп, – сказал Моджер. – Мне следовало бы послать за леди Элис. Я все время думаю о ней как о ребенке, каким она, конечно, уже не является. А сейчас покидаю вас, Вильям. Может быть, я еще застану молодую леди там, и она мне расскажет, насколько серьезно дело.

– Но что случилось?! – свирепо спросил сэр Вильям. – Что говорит Элизабет?

– Она сказала, что все прошло, – уверил его Моджер, желая только поскорее убраться из Марлоу. – Она сказала, что утомилась и тревожилась о вас. Я не шутил бы, если бы она действительно была больна. Уверен, что нет оснований для тревоги. Элис, когда вернется, расскажет вам гораздо больше, чем я.

Это похоже на правду, подумал хозяин замка Марлоу. К тому же он был так удивлен изменением поведения Моджера, что едва кивнул головой в ответ на слова прощания и изумленно глядел ему вслед. Затем, облегченно вздохнув, откинулся на подушки. Моджер даже не намекнул, что Вильям – любовник Элизабет. Он ничего не знал. Несомненно, он обнаружил Элизабет подавленной и плачущей, и та, чтобы оправдаться, сослалась на плохое самочувствие. Очень характерно для Моджера, что он сделал это обстоятельство предметом для шуток. Вильям беспокойно приподнялся, стараясь убедить себя, что все в порядке. Наконец он встал с кровати и настоял на том, чтобы его одели, хотя и знал, что, пока Элис не вернется с новостями, он ничего не сможет сделать.

Покинув крепость, Моджер почти перестал думать о визите Элис в Хьюэрли. Он старался ехать как можно быстрее, рассеянно отметив про себя, что баркас разгружен и Раймонда нигде не видно. Направив коня к переправе, Моджер расслабился еще больше, совсем не беспокоясь о своей безопасности. Все его мысли были сосредоточены на том, что Раймонд не встретился ему ни на выезде из крепости, ни на дороге. Наверняка Эгберт заманил его в ловушку и он уже мертв. Одно препятствие устранено. Труднее будет справиться с Элизабет.

Будь проклята эта любопытная сучка Элис! Теперь он уже никогда не сможет убедить ее в своем расположении и доброй воле. Ему придется взять ее силой. Паром причалил, Моджер сошел на берег и вскочил на коня. Его глаза заскользили по берегу реки. Небольшая лодка стоит у пристани, двое лодочников на ней жмутся друг к другу под шкурой, укрываясь от дождя, который становится все сильнее. Моджер тронул коня, стремясь достичь укрытия, пока тяжелые капли не превратились в ливень, а затем резко натянул поводья. Это лодка из Марлоу! Элис все еще в Хьюэрли!

Он сразу понял, как будет действовать. Не надо ни соблазнять Элис, ни угрожать ей. Никаких уловок и хитростей не понадобится, чтобы Вильям умер. Ослабив поводья, Моджер с силой вонзил шпоры в коня. Он мог удержать Элис, послав сообщение Вильяму, что Элизабет очень больна, и что Элис остается за ней ухаживать. Это приведет Вильяма в Хьюэрли, полуздорового или больного, и все они окажутся в его власти.

Моджер так стремился поймать в свой капкан Элис, что, миновав наружный и внутренний дворы и спрыгнув с коня, тут же поспешил в зал. Девушка, вопреки предположениям Моджера, не ждала его здесь, готовая сердито потребовать, чтобы он позволили ей увидеться с Элизабет. Возможно, она наверху и спорит сейчас с Эммой. Наверху он тотчас остановился, задохнувшись от досады. Элис нигде не было видно, а служанки занимались своими обычными делами.

Мод увидела Моджера и направилась к нему с довольной улыбкой. Она хотела рассказать хозяину, что с Элизабет теперь все в порядке, так как ее приехала навестить леди Элис. Моджер недоуменно уставился на нее. Он понял, что Эмма не заперла дверь и Элис беспрепятственно вошла в комнату, а служанки не заподозрили ничего плохого.

– Она все еще там? – задыхаясь, спросил Моджер, еще не веря в свою удачу.

– Да, я уверена…

Но Моджер уже не слышал Мод. Он оттолкнул ее, поднял защелку и толкнул дверь в комнату Элизабет. Дверь не поддалась. Будь проклята эта идиотка Эмма! Моджер загремел защелкой, надеясь, что девушка подойдет и откроет ему, а служанки подумают, что засов или дверь просто заело. Не добившись ничего, Моджер потерял терпение. Не важно, что подумают слабоумные служанки. Он с силой заколотил в дверь:

– Впусти меня, Эмма! Это я, Моджер!

Как только нападавшие немного отступили, чтобы, объединившись, ринуться на Раймонда, он отскочил в сторону и с силой ударил по дверной защелке. Это его единственная надежда. Теперь его окружали только четверо, однако Раймонд опасался, что они снова возобновят атаку, и немедленно. Он гордился своим умением драться, но вынужден был признать, что не сможет долго противостоять им. Они могли напасть не все сразу, а поодиночке и давать себе передышку, пока он совсем не выбьется из сил. Раймонд понял, что погибнет, если не сможет выбраться из этой вонючей комнаты.

К его удивлению, дверь открылась. Нападавшие бросились на него с яростным ревом, но слишком поздно. Выскочив наружу, Раймонд не стал спасаться бегством. Он сразу спрятался за стену и тут же с силой опустил занесенный над головой меч. Раздался леденящий кровь вопль, когда меч опустился на плечо ближайшего из преследующих Раймонда по пятам. Он сильно дернул свое оружие к себе. Меч вышел гораздо легче, чем можно было ожидать, так как удар пришелся прямо по ключице, прикрытой лишь одеждой. Второй удар неимоверной силы почти снес голову человека, следовавшего за первым. Он упал назад, в комнату постоялого двора. Кровь прерывистыми струйками текла из его горла, пока не омертвел мозг, и не перестало работать сердце.

Это остановило других нападавших. Эгберт, оказавшийся ближе всех к Раймонду, продолжал еще кричать что-то. Ему досталось бы от хозяина больше всех, если бы Раймонду удалось скрыться. Меч оставил в нем рубленую рану четырехдюймовой глубины там, где шея соединялась с туловищем, и Эгберт быстро терял кровь. Его голос слабел, и люди, остававшиеся внутри, переглянулись. Стоит ли преследовать намеченную жертву? Когда Эгберт умрет, они могут забрать все, что у него было. Очевидно, они уже не надеялись получить обещанное вознаграждение, даже если бы им и удалось убить эту проклятую «легкую жертву». Без сомнения, Эгберт лгал им. Это не писарь торговца, хотя он и проверял судовые грузы.

Они зашептались, споря о том, что опаснее: оставить Раймонда в живых, а в этом случае он может донести на них, или попытаться убить его. Двое из них ранены, один мертв, а еще один близок к этому. Воспользоваться входной дверью не представлялось возможным – там их поджидает несущий смерть меч. Наиболее тяжело раненного они решили оставить в комнате. Он что-то тихо бормотал, и это должно было убедить Раймонда в том, что они пока здесь. Затем они осторожно вышли через другую дверь, чтобы напасть на него сзади.

Эта попытка оказалась еще более бесполезной. Раймонд не стал убегать, на что рассчитывали нападавшие, потому что не испытывал панического страха. Несмотря на молодость и отсутствие опыта в военных делах, ему тем не менее приходилось достаточно часто драться и смотреть в лицо опасности, сохраняя ясность ума. Оставаться за дверью ради мщения не было необходимости. Он хотел только отделаться от преследующих его. Поэтому, когда убитый им упал назад, в комнату, и никто не появился, он, не прождав и пяти секунд, бесшумно перебежал узкий проулок и спрятался в тени соседней лачуги.

Здесь он остановился, чтобы оглядеться. Кроме слабых криков Эгберта, похожих теперь на стоны, ничего не было слышно. Раймонд мог лишь предположить, что те, кто жил поблизости, глухи к чужой беде или слишком пугливы, чтобы стать свидетелями насилия. Это даже к лучшему, и можно попытаться скрыться, да побыстрее. Пройдя несколько кривых проулков, Раймонд остановился опять. Погони не слышно, никто не выглядывает из открытой двери или окна. Ничего удивительного, ведь дождь все усиливается.

Раймонд прислонился к какой-то стене, вытер о плащ свой меч и вложил его в ножны. Затем с помощью ножа нарезал из туники полосы, чтобы перевязать левое плечо и остановить кровотечение. Он огляделся. Проулок ничем не отличается от других. Ни звезд, ни луны, шум дождя не позволяет слышать бульканье и плеск воды в реке. Дрожа от холода, Раймонд рассмеялся. Он спасен!

Страх, заставивший трех женщин замереть, прошел, как только Моджер еще раз угрожающе потребовал впустить его. Дрожа от ужаса, Эмма направилась к двери, но тут же ее шею охватила рука Элизабет.

– Он расквасит тебе нос и выбьет зубы, – прошептала Элизабет.

– Псари и свинопасы побрезгуют тобой, – тихо, но со злостью добавила Элис, – но, если ты поможешь нам, мой отец найдет тебе богатого любовника, который будет ценить тебя и будет добр с тобой.

– Но что мы можем сделать? – захныкала Эмма.

– Подведи меня опять к стулу, – сказала Элизабет. – Держась за него, я могу стоять. Эмма, ответь, что ты уже идешь… скажи, что ты на горшке, быстрее!

Получив распоряжение, Эмма готова была повиноваться. Дрожание ее голоса свидетельствовало о том, что она провинилась, но для Моджера в этом не было ничего удивительного, так как ему было известно о присутствии за дверью Элис. Он подумал, что Элис попытается спрятаться, и снова заколотил в дверь. Элизабет, опираясь на стул, повернулась лицом к двери.

– Сними засов, – приказала она, – и, как только дверь откроется, спрячься за ней. Сначала он увидит меня и бросится, чтобы заткнуть мне рот.

Если бы тон Элизабет не обещал надежду и спокойствие, Эмма упала бы в обморок. Она была близка к этому, она так испугалась, что еле передвигала ноги. Пошатываясь, Эмма шла к двери, не видя Элис, которая с тяжелым бронзовым подсвечником в руке прижалась к другой стене. Моджер снова заорал, и Эмма, всхлипнув от страха, попыталась поднять засов ослабевшими вдруг руками.

Как и предполагала Элизабет, Моджер увидел ее первый.

– Где она?! – заревел он; его глаза заскользили по комнате.

– Кто? – спокойно спросила Элизабет, словно в ситуации не было ничего необычного.

Моджер сделал два шага вперед и посмотрел на кровать, где скорее всего могла прятаться Элис. Но тут же остановился, потому что не хотел далеко отходить от двери, куда могла выскользнуть Элизабет, пока он будет ловить Элис, или сама Элис. Эта пауза была как раз тем, что ей было нужно. Элис рванулась вперед и с размаху, изо всех сил опустила подсвечник на голову Моджера. Она была сильной девушкой, но небольшого роста, значительно ниже Моджера. Поэтому обрушившийся на него удар оказался слабее, чем ожидала Элис. Он пошатнулся, заревев от боли и удивления, ошеломленный, но не потерявший сознания. Потрясенная и растерявшаяся Эмма закрыла дверь и застыла в ужасе. Подняв подсвечник, Элис поспешила к Моджеру, чтобы ударить его еще раз. Но он повернулся с поразительной быстротой и схватил ее за руку. Элизабет вскрикнула, сделала шаг вперед, но не смогла удержаться на своих слабых ногах и упала.

Элис пустила в ход левую руку, намереваясь выцарапать Моджеру глаза. Но и эта попытка не удалась: он перехватил и эту руку.

– Ты пожалеешь об этом! – прорычал Моджер. – Когда я расправлюсь с этой идиоткой, которая не повиновалась мне, я…

Его голос перешел в пронзительный вопль, когда Элис ударила его в пах коленом. К сожалению, ее длинная, цеплявшаяся за ноги юбка смягчила удар. Вопль Моджера объяснялся скорее его негодованием, нежели болью. Но он не отпустил Элис. Однако она заставила его так страдать, что он согнулся и замер, тяжело дыша.

«Нападение» на половой орган Моджера так потрясло Эмму, что она забыла о страхе. Эмма привыкла подчиняться мужчинам. Ей никогда и в голову не приходило, что можно сопротивляться. После первого нападения Элис на Моджера, когда Эмме показалось, что другие женщины уже ничего не могут сделать, ее оцепенение прошло. Не успел замереть вопль Моджера, который все еще стоял, согнувшись и жадно глотая воздух, как Эмма кинулась вперед и опустила на его спину тяжелый дверной засов, который с испуга не выпустила из рук.

Эта атака была настолько неожиданной, что Моджер, первым делом подумав о своем спасении, выпустил Элис. Так как Элис могла видеть Эмму и ее действия, она в доли секунды догадалась, как ей поступить дальше. Она зашла Моджеру за спину и снова ударила его подсвечником. На этот раз его голова находилась ниже ее руки, и удар был настолько сильным, что он потерял сознание.

Моджер растянулся на полу. Три женщины смотрели на него широко раскрытыми глазами, не веря в свой успех.

Элизабет, которая поднялась и встала на колени, первой пришла в себя.

– Свяжи его, Элис. Используй все, что ты сняла с меня и что еще найдешь. Связывай быстрее, пока он не пришел в себя.

Элис долго не могла двинуться с места, стоя с подсвечником в руке. Ее рассудок твердил ей: она не должна останавливаться, должна продолжать бить Моджера, пока его голова не превратится в кровавое месиво, а мозги не разлетятся в разные стороны, чтобы он больше не мог творить зло. Элис подняла повыше свое оружие, но опустить его не смогла. Это было бы убийством. Наносить удары по беспомощному телу было бы убийством. Она не могла заставить себя сделать это, хотя и знала, что так она накличет на них всех беду.

Элис выронила подсвечник, негромко выругав себя за свою слабость, и начала связывать Моджеру руки и ноги. Тем временем Эмма выпустила из рук засов и подбежала к Элизабет. Поднявшись опять на ноги, Элизабет похвалила и успокоила Эмму. Элис тоже присоединилась к этим словам благодарности, пообещав Эмме, и совершенно искренне, любую награду, какую та пожелает. Она сознавала, что именно удар, нанесенный этой девушкой, спас жизнь ее отцу и ее будущему мужу, а также Элизабет и, возможно, ей самой. Искренность похвал в ее адрес рассеяла все сомнения Эммы. Она окончательно пришла в себя и охотно помогла Элис перетащить Моджера к кровати Элизабет и уложить на нее.

Ни Элис, ни Элизабет не разделяли радость Эммы. Они не знали, предупредил или нет Моджер стражников, чтобы тс не выпускали его жену и Элис. Они боялись Эгберта. Увидев их, Эгберт, который был в особом доверии у хозяина, мог приказать задержать их, даже если этого не сделал сам Моджер. А если служанки, услышав крики Моджера, спустились в зал, гогоча как испуганные гусыни?

Но последнего не случилось, хотя служанки бросили работу и напряженно прислушивались, глядя на дверь в комнату Элизабет. Когда она, еще нетвердо ступая, появилась в двери, раздался шепот, а Мод, выйдя из оцепенения и рыдая от радости, бросилась к ней.

– Успокойся, – сказала Элизабет. – Моджер в ярости из-за того, что я должна вернуться в Марлоу.

– О, миледи, хватит ли у вас сил? – прошептала Мод, с беспокойством глядя на дверь.

– Я совсем не больна, – сказала Элизабет почти искренне. – И вчера встала по собственной воле. И все же я чувствую некоторую слабость, поэтому ты поедешь с нами. Принеси плащи, да побыстрее.

Как ни была Мод глупа, она все же поняла: здесь что-то не так. Очевидно, хозяин и госпожа не помирились, на что она так надеялась. Возможно, хозяин дал волю своему скверному характеру и леди пытается уйти с его глаз. Присутствие Эммы было абсолютно непонятным, если, конечно, Элизабет не приказала уже прогнать ее. Мод не отважилась оправдывать решение своей госпожи и вздохнула с облегчением, узнав, что ей не придется остаться наедине с разъяренным Моджером, если тот не согласится, чтобы Эмма ушла.

Они осторожно спустились по лестнице, поддерживая и помогая Элизабет. Мод послали посмотреть, нет ли в зале Эгберта. Когда она доложила, что его там нет, Элис подозвала своих слуг, ожидавших ее здесь. Они спустились по наружной лестнице, миновали внутренний двор и повернули к узкому проходу в задней части наружной стены – одному из тех мест, которые не охранялись так, как главные ворота с опускной решеткой, хотя это и не было сейчас главным для беглецов. Проход между стенами был таким узким, что по нему можно было идти только поодиночке. Поэтому в случае войны его легко можно было защищать или даже завалить всяким хламом. Поскольку расположение прохода держали в тайне, он служил только для секретной посылки гонцов. В мирное время его, конечно, использовали, чтобы сократить путь в заднюю часть крепости.

Когда беглецы подошли к потайному проходу, они уже промокли до нитки. Страх Мод возрос еще больше. Она начала протестовать, причитая, что тянуть Элизабет, больную и слабую, в такой ливень жестоко и грешно со стороны Элис. Мод уже не верила, что Элизабет хочет только избавиться от Эммы. В Марлоу, возможно, что-то случилось, но, как казалось Мод, ничто не оправдывало такую жестокость по отношению к ее обессилевшей госпоже.

– Успокойся, – прошептала Элизабет и дала Мод пощечину, что было не самоцелью, а единственным способом заставить Мод замолчать. – Я ослабела, поскольку Моджер хотел, чтобы я умерла от истощения; он связал мне руки и ноги и держал так два дня. Теперь иди потише и побыстрее, не то нас поймают и убьют.

Страх и напряжение заставляли Элизабет держать себя в руках, пока они не покинули крепость. Но, оказавшись на свободе, она сразу же обессилела. Одному из слуг пришлось нести ее на руках, когда они шли вдоль стены к дороге. Через некоторое время очнулась. Теперь она вспомнила все происшедшее и едва не задохнулась от ужаса, поняв, какую ошибку они совершили.

– Элис! – позвала она. – Мы не заткнули рот Моджеру и не заперли дверь!

– Что… О святая дева Мария! Когда он придет в себя, он начнет звать на помощь, и служанки его освободят!

Элис затаила дыхание и прислушалась, но тут же поняла, что это ничего не даст. Через эти стены можно услышать шум большого сражения, а не суету двух-трех десятков стражников, хватающих оружие и вскакивающих на коней, чтобы догнать группу пеших беглецов.

Когда Элис стояла, пытаясь решить, что безопаснее, – обойти ворота с другой стороны, чтобы стража их не заметила, или сэкономить время, выбрав самый короткий путь, Моджер медленно приходил в себя, ощущая боль в голове и спине. Эта боль пронзала его насквозь и была первой, которую он почувствовал, потом появилась тупая, ноющая боль и в кистях и плечах. Моджер не помнил, что с ним случилось, и лежал еще некоторое время, стараясь понять, как он мог попасть в такую скверную ситуацию.

Наконец он с трудом открыл глаза – уже не утро! Хотя занавески не были задернуты, в комнате было темно. Занавески… это не его занавески! Моджер начал бешено извиваться и дергаться и тут же понял, что связан. Еще до того, как он вспомнил о нападении на него, Моджер гневно взревел, и этот рев перешел в громкий вопль, когда к нему вернулась цамять.

При первом же крике Моджера служанки, находившиеся в другой комнате, вопросительно переглянулись. Они не пришли в замешательство, но долго не могли решить, кому идти. Никто не хотел иметь дело с Моджером, когда у него плохое настроение. Они с сомнением посмотрели на лестницу, по которой спустились те, которых обычно посещал Моджер. Никто из служанок не слышал, о чем Элизабет говорила Мод, но они видели, как та несла плащи. Странно, ни Элизабет, ни Мод не просили никого из них присмотреть за Моджером, зная, что будут долго отсутствовать.

Второй крик, последовавший сразу за первым, но уже более громкий, заставил служанок зашевелиться. Двое из них, постарше, поднялись и поспешили в комнату Элизабет, бормоча на ходу оправдания своей медлительности. Картина, которую они увидели, войдя в комнату, заставила их оцепенеть. Они прижались друг к другу, готовые тут же убежать.

Глава 20

Находясь в ярости, Моджер неплохо соображал. Он хорошо понимал, что, если выкажет свой гнев, это напугает служанок, и они убегут, не развязав его.

– Ваша леди тронулась от жара умом, – сказал он, заставив себя говорить как можно более спокойно. – А эта глупая маленькая девчонка из Марлоу верит всему, что та говорит. Быстрее развяжите меня. Если она отправится в дождь, то непременно умрет.

Женщины бросились выполнять его приказание, приятно удивленные его спокойным поведением. Его объяснение звучало убедительно. Развязывая узлы, они говорили, как сочувствуют своей госпоже, и, конечно, проболтались, что она сошла вниз не менее чем за четверть часа, до того, как их позвали.

Моджер готов был взорваться он гнева, но решил не вымещать накопившуюся в нем ярость на женщинах, которые помогли ему. Он кинулся вниз, промчался через зал и спустился во внутренний двор. Моджер намеревался спросить дворовых слуг, каким путем ушли женщины, но, конечно, никого не увидел.

На бегу Моджер громко высказал все, что думает о своей жене, своих слугах, погоде, обитателях Марлоу и о своей судьбе. К сожалению, это не принесло ему должного облегчения. Поэтому, когда стражник у ворот поклялся, что женщины здесь не проходили, Моджер заорал, назвал его лжецом и ударил. Он мог и избить его, но двое стражников, находившихся на стене, подтвердили сказанное. Подбежал начальник стражи, скрывавшийся до этого от дождя в сарае. Моджер тут же приказал ему спросить всех слуг и тщательно обыскать окрестности и крепость.

Один остроглазый стражник заметил, что с ворот потайного хода снят засов, но только потерял время, пытаясь обнаружить беглецов снаружи. Поиски шли уже по всей деревне, и это мелкое обстоятельство не могло оказать существенного влияния на их результат. К счастью, стражник отметил лишь, что проход открыт, и не более того. Моджер счел это не более чем хитростью, но тем не менее послал дюжину стражников по этому пути, одновременно продолжая поиски в крепости.

Вскоре, однако, Моджер понял: в конце концов, Элис не так глупа, чтобы оставаться длительное время в крепости или вблизи нее. Теперь он уже знал, что Элис и Элизабет ускользнули от него. Его ярость и недовольство невозможно было описать словами, он даже утратил на время способность действовать. Довольно долго Моджер стоял, уставившись на огонь. Потом отчетливо понял вдруг, что Эгберт уже не придет с известием о смерти Раймонда.

Все так плохо складывается… все! Поэтому, когда появились стражники, которых он посылал в погоню, и сообщили, что лодка уже отошла от пристани, Моджер лишь кивнул головой. Теперь о его делах станет известно всем. Первым его желанием было бежать… но бежать было некуда. Моджер был достаточно умен и отдавал себе отчет в том, что знатные лица, которым он прислуживал, останутся глухи к его несчастьям. Если бы он захватил чье-либо состояние или власть, они одобрили бы подобные деяния, чтобы заслужить благосклонность становящегося более могущественным дворянина. Однако никто из них и не попытается замолвить за него словечко в случае неудачи. У него не было друзей. Моджер никогда не беспокоил людей того же положения, что и он сам, или наделенных меньшими властью и богатством, если их невозможно использовать в своих целях.

Совсем отчаявшись, он стал анализировать, что может быть использовано против него. И картина всего стала выглядеть не такой уже мрачной. Очевидно, Элизабет будет кричать, что он признался ей в организации убийства ее братьев и в покушениях на жизнь Вильяма… но кто поверит жене, убежавшей из дома мужа к любовнику? Моджер стал быстро вспоминать, что он говорил и делал после того, как Элизабет «заболела». Никто ничего не знает, кроме Эммы, а она ушла с Элизабет. Даже Эмма… Посылая людей в погоню за ними, он приказал доставить их невредимыми, а служанкам сказал, что боится за здоровье Элизабет.

Отлично! Вся вереница событий принимала теперь новый вид: и мужчины, и женщины в Хьюэрли должны подтвердить, что он был хорошим мужем… хотя и имел любовницу. Но в этом нет ничего необычного и вряд ли кого-либо может заинтересовать. Он никогда не бил Элизабет, никогда с ней не ссорился. Больше того, она всегда хорошо относилась к его любовнице… это, без сомнения, должно показать, что она и не требовала от него выполнения супружеских обязанностей. Да, он мог бы сказать, что жена отказалась делить с ним ложе и поощряла связь с другой женщиной. Кроме того, здесь частенько видели Вильяма. Элизабет тоже уезжала в Марлоу… не так часто, но уезжала.

Вся история четко вырисовывалась в голове Моджера. Пока он был в Уэльсе, его жена ушла, чтобы открыто жить с любовником. Нет… не пойдет, ведь Вильям был тяжело ранен. А кто знал, что он ранен? Только наемный рыцарь, чужестранец. Знал граф Херфордский… но он в Уэльсе. К тому же граф и не мог знать, насколько тяжело ранен Вильям. Моджер полагал, что граф видел Вильяма только один раз и недолго, до того как у Вильяма началась лихорадка. В конце концов, Вильям пробыл в аббатстве всего три дня… Боже милостивый! Вот и доказательство! Разве может двигаться полумертвый человек? Моджер улыбнулся.

Все должно выглядеть так. Вильям только притворился тяжелораненым, забыл свой долг и сбежал в Марлоу, чтоёы побыть с любовницей. До возращения домой, он, Моджер, считал Вильяма своим лучшим другом; однако, когда он привел в Марлоу отряд Вильяма, ему рассказали о неверности жены. Он якобы не хотел в это верить и спросил Элизабет, отчего та и упала в обморок. Все хорошо сходилось, а с показаниями мужчин и женщин, служивших в Хьюэрли (они не будут бояться, потому что поверят, что все это правда), история становится вовсе правдоподобной.

Единственную опасность представлял Эгберт. Было бы чудесно, если бы он был мертв. Если его взяли… Нет, это не имеет значения. Если его не пытали или хотя бы не пригрозили пытками, Эгберт будет молчать. Если Эгберт не попадет под влияние Вильяма, он охотно будет отрицать его, Моджера, вину, он скажет, что обвинил Моджера лишь ради собственного спасения. Хорошо… Это решает проблему.

Оставалось только убедить всех, что события развивались именно так. Нет, трудностей здесь не предвиделось. Когда жена убегает к любовнику, вполне естественно для обманутого мужа выразить свое недовольство и просить помочь вернуть ее и наказать. Как правило, люди в таких случаях жалуются своему сюзерену, но Моджер был ленником аббатства. Не осквернит ли подобная история уши святейшего аббата?

Моджер чуть было не рассмеялся и вынужден был сдержать себя, так как вовремя вспомнил, что должен выглядеть печальным и встревоженным состоянием Элизабет. Для аббата Хьюэрли лучше всего подходил образ нечестивого дьявола. Моджер не сомневался, что аббат уже знал все виды разврата. В таком случае есть все основания довести историю до ушей того, от чьих действий будет толк. Но кто это может быть? Сюзерен Вильяма? Если Ричард Кор-нуолльский узнает что-нибудь о Вильяме, это может быть опасным. Кроме того, Моджер вспомнил, что Ричард еще в Шотландии, где старается укрепить отношения двух королевств, чтобы избежать войн между ними в будущем.

Кто еще? Граф Херфордский в Уэльсе, он мог быть слишком хорошо осведомлен о ранениях Вильяма. Во всяком случае граф, по всей видимости, очень любит Вильяма. Кто-нибудь еще из знати, испытывающий неприязнь к Вильяму? И тут, как солнце, Моджера озарило открытие: сам король испытывает неприязнь к Вильяму и не доверяет ему. На этот раз Моджер уже не сдержал себя и рассмеялся. Как он мог быть таким глупым и забыть, что наемный рыцарь, которого Эгберт, очевидно, не смог убить, послан королем, чтобы шпионить за Вильямом?

Сердце Моджера наполнилось радостью. Он не только отведет опасность полного провала, но и, вероятно, добьется всего, чего хочет. Куда, по слухам, направился король? В Лондон? Да, в Лондон или в Вестминстер, это рядом. Даже если Генриха там нет, лорды казначейства должны знать, где он. Моджер поднялся и пошел поговорить наедине с командиром отряда латников. Он не хотел, чтобы слуги в крепости знали о его замыслах. Пусть они думают, что он уехал попытаться вернуть Элизабет домой.

Чувство радости оттого, что ему удалось затеряться в местечке, которое не заняло бы и четвертой части какого-нибудь крупного города, сменилось у Раймонда уверенностью, что он сделал нечто полезное для себя. Он огляделся и, увидев наиболее пристойную лачугу, постучался в дверь. Она открылась не сразу и только на длину прочной цепочки. Соседи оставляли желать лучшего, поэтому порядочные люди и принимали меры предосторожности. Раймонду не пришлось долго убеждать людей относительно своего положения и добрых намерений. Его пригласили войти.

В конце концов, с помощью жестов и ломаного английского языка Раймонд пояснил, что лишь нуждается в человеке, который может проводить его к пристани. Он боялся, что стража вскоре доложит о его исчезновении. Если это произойдет, Вильям вполне может подумать, что на него напал какой-нибудь вышедший из себя торговец. Тогда он, наверное, и сам прибудет сюда, чтобы провести поиски и расследование. «Элис убьет меня», – подумал Раймонд и настоятельно просил своего проводника идти быстрее.

Раймонд зря беспокоился, Вильям был слишком занят мыслями об Элизабет и не мог думать о чем-либо еще.

Некоторое время он с нетерпением ждал вестей, но затем решил, что Элизабет, должно быть, тяжело больна или ей угрожает какая-то опасность. Напрасно Мартин убеждал его, что это не так, что идет сильный дождь и что Элизабет не позволит Элис уехать в такой ливень.

– Элис должна знать, что я беспокоюсь. Она должна была бы прислать слугу, чтобы предупредить меня, – сказал Вильям, кусая губы.

– Но она может и не знать, что вы будете тревожиться, милорд, – уговаривал его Мартин, едва поспевая за мечущимся по залу Вильямом. – Она уехала, когда вы спали. Она думала, что вернется, пока вы не проснулись. Ведь она не знала, что вы можете что-либо услышать о болезни леди Элизабет. Вы и не услышали бы ничего, если бы сэр Моджер…

Мартин замолчал, когда Вильям повернулся и свирепо посмотрел на него.

– А что еще я должен был услышать? – раздраженно спросил Вильям.

– Ничего! Клянусь душой, ничего! – горячо уверял его Мартин. – Клянусь, все в порядке!

Огоньки в глазах Вильяма погасли, и он осторожно положил руку на плечо старого калеки. Он не был убежден, что все в порядке, но вспомнил о пылкой преданности Мартина. Управляющий был глубоко верующим человеком. Если он клялся своей душой, то отнюдь не случайно, как это мог сделать кто-то другой. Мартин считал, что если он поклянется в том, что не соответствует истине, он совершит тяжкий грех. И все же он поклялся, добровольно беря на себя и грех, и то наказание, которое, как он считал, должно последовать, если только это поможет его господину.

Но его преданность не могла ослабить тревогу, глодавшую Вильяма. Его рука упала с плеча Мартина, он отрицательно покачал головой.