Я хочу развить ее по меньшей мере в двух книгах. Так же, как темой первой книги стало чувство собственничества, темами (вернее, чертами национального характера, которые я хочу раскрыть) последующей станут 1) дух преобразования, 2) дух борьбы – исследованные, естественно, путем изучения жизни и характеров моих героев. Темой третьей книги станет дух саморекламы, самовосхваления и отсутствие способности видеть собственные ошибки. Действие будет происходить во время англо-бурской войны (я, конечно, собираюсь заниматься людьми, а не историей). Вторую книгу я назову «Даная», третью «Медная глотка». Временное расстояние между книгами составит шесть лет, и во всех трех рассказчиком будет молодой Джолион. Героев второй книги я уже придумал, но в отношении третьей у меня есть только общая идея.

Теперь я хочу спросить Вас о следующем: стоит ли после заглавия «Собственник» и т. д. писать подзаголовки, такие, как:

«Национальная этика»,

или «Христианская этика»,

или «Истории о христианах»,

иными словами, предвосхищать главные идеи этой серии?»

В нашем распоряжении нет ответа Гарнета на это письмо. Очевидно, он отверг эти претенциозные подзаголовки, или же чувство меры самого Голсуорси подсказало ему, что подзаголовок «Христианская этика» не подходит для серии романов.

На деле «Собственник» положил начало двум разным сериям: первая из них – это серия социальных романов, в которую вошли также «Усадьба», «Братство» и «Патриций». Но семейство Форсайтов не кануло в лету, они были слишком дороги Голсуорси и отказывались ограничиться существованием лишь в одной книге, главной темой которой была собственность. Ему принесла большое облегчение возможность после тревожных лет войны 1914—1918 годов, в более спокойном состоянии, которое снизошло на него («Наверное, наиболее сносное время с тех пор, как началась война», – как писал он 27 марта 1917 года), приступить к работе над «Последним летом Форсайта» – рассказом, который вернул к жизни весь клан Форсайтов, благополучно просуществовавших после этого еще в пяти книгах.

Но все это было в будущем, а в то время Голсуорси продолжали свое путешествие, похожее на затянувшийся предсвадебный медовый месяц, в ожидании той минуты, когда закон назовет Аду свободной женщиной. Несмотря на постоянные переезды, Голсуорси начал работу над следующим романом. «Я начал новый роман и чувствую себя как щенок, который учится плавать. Удивительно, что после этой, ранней стадии, когда герои еще так неубедительны, человек еще в состоянии продолжать работу», – писал он Ральфу Моттрэму из «Харсбургер-Хоф» в Меране в конце июля. Он, конечно, работал над черновиком «Усадьбы».

В начале сентября Голсуорси вернулись в Англию. Развод должен был вскоре состояться. Не говоря уже о свадьбе, просто улаживанием текущих дел нужно было заниматься так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. 23 сентября, в первый день свободы Ады, они поженились. «Дело сделано, – писала Ада миссис Моттрэм в Норвич. – Вчера в 10.30 утра чиновник-регистратор церкви святого Георгия, расположенной в Ганновер-сквер, провел очень простую церемонию, и в 11.15 мы уже направлялись с четырнадцатью коробками и узлами на Аддисон-роуд, ...а завтра мы обоснуемся в небольшом домике, где все в ужасном беспорядке, но жить можно...»

На самом деле первый уикенд их уже супружеской жизни они провели в Литтлхэмптоне – месте, где они всегда уединялись в тяжелые времена. Джон пишет оттуда Ральфу Моттрэму в записке: «Fini-fini»[49], – как сказала юная француженка, прыгая в кровать после чтения молитвы. В понедельник мы возвращаемся домой на Аддисон-роуд, 14».

Как будет складываться семейная жизнь Голсуорси? После десяти лет тайной связи с Адой и восьми месяцев, проведенных с нею неразлучно в заграничных отелях, Джон, должно быть, представлял себе, какие трудности и, возможно, даже жертвы готовит ему в будущем жизнь с этой женщиной. Она была слаба здоровьем, хотя те двадцать три года, которые она прожила вдовой после смерти Джона, свидетельствуют о том, что постоянное внимание Джона и частый отдых за границей оказали на нее положительное воздействие. Ее абсолютная преданность Джону и его работе, хотя и была сама по себе замечательна, порою слишком угнетала его. Кроме того, она не обладала ни кругозором Джона, ни достаточным благородством, чтобы позволить его душе блуждать в тех сферах, которые ей самой были недоступны.

Но, какими бы ни были его тайные страхи, Джон не был человеком, склонным их всем демонстрировать. Преданность одолела все препятствия, после выпавших на их долю испытаний родился союз, который никогда и ничто не могло разрушить. Более того, именно в то время на свет появлялось истинное дитя этого союза, осуществление надежд, воплощение их собственной истории – роман «Собственник», который стал настоящим tourdeforce, и первые месяцы их супружеской жизни были наполнены именно этим событием.

Для Ады новая жизнь началась 23 сентября 1905 года, она просто решила предать забвению все, что было до того. Ножницами она вырезала первые страницы своего дневника[51], и он стал начинаться следующими словами: «Зиму 1905—1906 годов мы провели в «Болд-Хеде» в Девоне. Джон правил гранки «Собственника» и начал работу над своей первой пьесой «Серебряная коробка». Он испытывал все большую неудовлетворенность началом романа «Усадьба», который тогда даже не имел этого названия».

Кроме работы над гранками «Собственника», Голсуорси в ту пору был занят более важной для него проблемой – все намеки и недомолвки этого романа были разгаданы и вызвали соответствующую реакцию у членов его семьи, которые были вполне узнаваемы. В сентябре, после возвращения в Англию, он получил письмо от своей сестры Лилиан, в котором она сообщала, как встревожил ее и сестру роман Джона. Помимо того, что она узнала многих прототипов героев романа, ее потрясла та откровенность, с которой брат рассказал историю несчастного замужества Ады. Все эти дела – такие интимные, сокровенные, если уж так нужно поведать о них всему миру, почему бы не воспользоваться для этого псевдонимом? Ее письмо не дошло до нас, о его содержании мы можем догадываться по ответу Голсуорси: «Когда я думаю о твоем письме в целом, я прежде всего воспринимаю его так: одна душа отчаянно взывает к другой, совершенно от нее отличной. Я уже давно знаю, что в основных своих взглядах мы очень не похожи. Нас роднят сочувствие к людям и терпимость, но, если копнуть поглубже, разница между нами большая. В тебе нет того трезвого – или циничного, или сатирического, или объективного начала – назови как хочешь, – которое есть во мне. Ты оптимистка, идеалистка. Я же не оптимист и не пессимист, а идеалы у меня если и есть, так не те, что у тебя.

И от искусства мы с тобой требуем разного. Тебе, например, хочется, чтобы автор, изображая конфликт, склонял читателя примкнуть к одной из сторон против другой. У меня этого нет. Я скорее ощущаю себя своего рода химиком – я более холоден, более аналитичен, всегда развиваю какую-то философскую идею и в угоду ей готов, можно сказать, исказить свои оценки. Я исхожу из тезиса, что чувство собственности не христианское и не очень пристойное чувство. Во всяком случае, я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской. Возможно, даже вероятно, это недостаток, но это так, и с этим ничего не поделаешь. Я не могу воспринимать человека до такой степени всерьез. Кое-что в людях мне нравится, кое-что меня восхищает, но если я берусь писать о них, то будь уверена, что я не обойду молчанием их темные стороны. Таков мой жанр. Изменить я его не могу. Охотно верю, что это тебя огорчает.

Вопрос о личностях. Неужели ты в самом деле думаешь, что это важно? Если не считать тебя, Меб и мамы (ей, пожалуй, лучше не читать мою книгу), никто ведь о нас ничего толком не знает и не хочет знать, так что в худшем случае люди день-другой поудивляются, почему я выбрал эту тему, а потом забудут. Никто... не осведомлен хотя бы настолько, чтобы связать А. и И., тем более что я изменил цвет ее волос на золотой.

...Эта книга – несомненно, лучшее из того, что я написал, несомненно. И тут я подошел к самому трудному в твоем письме.

По существу, ты говоришь мне: не издавай. Во всяком случае, не в ближайшие годы. Прости меня, дорогая, но ты довольно легко касаешься очень болезненной темы.

Если я не издам ее сейчас, то не издам никогда. Через два месяца эта книга умрет во мне и уже никогда не воскреснет. Она постепенно умирает уже с мая. Начата новая книга. Я просто сужу по другим своим книгам. Ни к одной из них я не мог бы вернуться, чтобы переделать ее, растения умерли, потому что их оставили без ежедневной поливки. Так будет и с этой книгой. Я не могу и никогда не смогу ее переделать.

Это проясняет картину.

Вопрос, значит, стоит так: тебе и Меб кажется, что моя книга – святотатство, но достаточно ли твердо ваше убеждение, чтобы предать ее огню? Издать ее анонимно я не могу, это значило бы и новую мою книгу, и следующую за ней тоже издавать анонимно – в них тоже участвуют и «молодой Джолион», и другие».

Это лишь небольшая часть длинного письма, написанного Голсуорси сестре в защиту своего романа; никто, утверждает он, не принадлежащий к их «семейному клану», не сможет опознать реальных героев романа, а сестра воспринимает роман таким образом лишь потому, что смотрит на него глазами «члена его семьи, ощущая в романе пульс жизни этой семьи».

Мы не знаем, как удалось брату переубедить Лилиан, но 23 марта 1906 года роман вышел в свет абсолютно в том виде, в каком его читала Лилиан, и под собственным именем автора.

Младшая сестра Голсуорси Мейбл Рейнолдс в своих «Мемуарах», посвященных брату, решительно высказывает собственное мнение по вопросу сходства героев «Саги о Форсайтах» с членами их семьи: «Я считаю, что, кроме общеизвестного примера в лице старого Джолиона, сходство остальных героев романа с членами семьи Голсуорси можно проследить лишь в общих чертах. Мой брат действительно изучил и перенес в роман многие характерны особенности и странности наших семейных отношений, но каждый представитель семьи был им настолько сильно изменен, что мнение, будто хотя бы один из героев «Саги» взят прямо из жизни, абсолютно ложное».

С момента первого знакомства сестер с рукописью «Собственника» до написания вышеприведенных строк прошло тридцать лет. Время залечило многие раны, родители давно умерли, а сам Джон к своей смерти, наступившей двумя годами раньше, почти полностью утратил сходство с «сердитым молодым человеком», впервые написавшим о Форсайтах. Джон Голсуорси, кавалер ордена «За заслуги», превратился в одного из респектабельных «столпов общества»; в его романах нет гнева, жестоких, язвительных персонажей, а лишь усталость и некоторая грусть. Голсуорси понял, как это поняли и многие другие до него, что общество может увидеть себя в зеркале, заметить, как осмеяны его безумие и несправедливость, но это заставит его лишь пожать плечами и не поведет ни к каким изменениям.

«Собственник» имел большой успех, это был первый факел, зажженный во тьме. «Остров фарисеев»провозгласил определенные идеи, но как произведение искусства он стоял очень невысоко. Форсайты же были живыми людьми; они существовали в своем мире, они были убедительны. В то же время это были аллегорические персонажи, как и герои Джона Беньяна[52] или Диккенса, они делились на людей света и тьмы.

Как часто повторял Голсуорси, ведущим его методом был «метод отрицания»; он вновь говорит об этом в письме к Лилиан: «Я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно нефилософской». Таким является Сомс, «собственник», утесом возвышающийся над остальными героями романа. Его стяжательство, желание обладать раскрыты во всей их уродливой силе, и в то же время он вызывает сострадание. Мы разделяем его отчаяние, когда он стучится в дверь спальни Ирэн. «Его голод могла утолить только жена, неумолимая, испуганная, спрятавшаяся от него в запертой комнате. Другие женщины ему не нужны». Образ молодого Джолиона – человека хорошего – по сравнению с ним очень невыразителен. На этом этапе, как писал Голсуорси Гарнету, ему уготована роль «комментатора» всей трилогии, и в первой книге она последовательно выражена.

Настоящий «герой» «Собственника» представляет собой сложный организм: это само семейство, клан Форсайтов, похожий на огромного спрута, каждый член которого является частью единого целого, каждое щупальце которого наделено общими чертами и питается одной кровью. Даже добросердечный Джолион, который приходится Сомсу кузеном, обладает чувством собственничества, которое он в себе презирает, а Флер – представительница третьего поколения – готова все положить на алтарь этого чувства.

Книга открывается величественным описанием семейного торжества у старого Джолиона по поводу помолвки Джун, дочери молодого Джолиона от первого брака, с архитектором Босини. Голсуорси намеренно выдвигает семью на первый план, подчеркивая таким образом важность этой темы. Более того, он прослеживает ее историю от девонширских йоменов до отца нынешнего поколения «гордого Доссета», который прибыл в Лондон, чтобы нажить состояние и оставить своим наследникам собственность и богатство.

«Тем, кто удостаивался приглашения на семейные торжества Форсайтов, являлось очаровательное и поучительное зрелище: представленная во всем блеске семья, принадлежащая к верхушке английской буржуазии... Этому наблюдателю представлялась возможность прозреть туманные пути развития общества, уяснить себе кое-что о патриархальном быте, о передвижениях первобытных орд, о величии и падении народов. Он уподоблялся тому, кто, следя за ростом молодого деревца, живучесть и обособленное положение которого помогли ему уцелеть там, где погибли сотни других растений, менее стойких, менее сильных и выносливых, в один прекрасный день видит его в самый разгар цветения, покрытым густой сочной листвой и почти отталкивающим в своей пышности.

Пятнадцатого июня 1886 года случайный наблюдатель, попавший около четырех часов дня в дом старого Джолиона Форсайта на Стэнхоп-гейт, мог увидеть лучшую пору жизни Форсайтов – пору их цветения».

В этой сцене, открывающей роман, точно определены время и место действия. Голсуорси вводит нас в самое сердце семьи, знакомит с ее особенностями. Здесь находятся главные герои романа – Ирэн, Сомс и Босини, но их проблемы кажутся эфемерными по сравнению с делами всей семьи. Они как актеры на сцене – отыгрывают свою скоротечную жизнь, любовь и ненависть, но в итоге, когда они умолкнут, останется семья, которая сильнее их.

История жизни Ирэн – это, конечно же, история жизни и самой Ады. Голсуорси признает это в письме к Лилиан, хотя он и наивно полагает, что Аду никто не узнает, кроме членов семьи, которым известны подробности, ведь он «изменил цвет ее волос». Сама Ада полностью отождествляла себя с Ирэн, о чем свидетельствует ее письмо, написанное много лет спустя Рудольфу и Ви Саутер: «Вчера здесь была Розали, она известила нас о смерти «Сомса» (майора Голсуорси). Она сказала, что за два дня до его смерти к нему пришел приходский священник, чтобы отпустить грехи. Но майор сказал: «Не нужно. А похороны назначьте на три часа». Остроумен до последнего вздоха». Нельзя не признать, что через столько лет майор не казался ей таким скучным, как в период недолгой совместной жизни.

«Собственник» – это история борьбы Ирэн за то, чтобы освободиться от уз несчастного брака с Сомсом Форсайтом, и попыток Сомса удержать ее. Он считает, что Ирэн полностью принадлежит ему, часть его собственности, и, чтобы доставить ей удовольствие, задумывает и строит роскошный дом – Робин-Хилл, – для чего нанимает архитектора Босини. Тот, будучи уже помолвленным с дочерью молодого Джолиона Джун, влюбляется в Ирэн, покоренный ее неотразимой прелестью. Кончается роман трагедией: Босини, обезумевший из-за того, что Сомс силой овладел Ирэн, в густом тумане попадает под экипаж и гибнет.

Таков вкратце сюжет этой книги, но главной ее идеей является борьба Голсуорси с той жизненной философией, которую он называет «форсайтизмом». Молодой Джолион, «комментатор», предупреждает Босини об опасностях борьбы с Форсайтами и их собственностью:

«– Форсайт, – ответил молодой Джолион, – не такое уж редкостное животное. Наш клуб насчитывает их сотнями. Сотни Форсайтов ходят по улицам; их встречаешь на каждом шагу.

– А разрешите поинтересоваться, как их распознают? – спросил Босини.

– По их чувству собственности. Форсайт смотрит на вещи с практической – я бы даже сказал, здравой – точки зрения, а практическая точка зрения покоится на чувстве собственности. Форсайт, как вы сами, вероятно, заметили, никому и ничему не отдает себя целиком».

«Мне хочется прочесть лекцию на эту тему, – сказал молодой Джолион. – Отличительные свойства и качества Форсайта. Это мелкое животное, опасающееся прослыть смешным среди особей одного с ним вида, не обращает ни малейшего внимания на смех других существ (вроде нас с вами). Унаследовав от предков предрасположение к близорукости, оно различает лишь особей одного с ним вида, среди которых и протекает его жизнь, заполненная мирной борьбой за существование.

– Вы так говорите, – сказал Босини, – как будто они составляют половину Англии.

– Да, половину Англии, – повторил молодой Джолион, – и лучшую половину, надежнейшую половину с трехпроцентными бумагами, половину, которая идет в счет. Ее богатство и благополучие делают возможным все: делают возможным ваше искусство, литературу, науку, даже религию. Не будь Форсайтов, которые ни во что не верят, но умеют извлечь выгоду из всего, что бы мы с вами делали? Форсайты, уважаемый сэр, – это посредники, коммерсанты, столпы общества, краеугольный камень нашей жизни с ее условностями; Форсайты – это то, что вызывает в нас восхищение!»

Но Голсуорси может быть еще сильнее, еще злее. В тексте романа встречаются примеры такой язвительной сатиры, что нельзя не удивляться, как мог столь мягкий по натуре человек так злобно кусать кормящую его руку?

109Единственное объяснение этому могут дать те годы, когда они с Адой были изгнанниками общества «респектабельных» Форсайтов, хотя необходимо отметить, что это не касалось его ближайших родственников, брата и сестер, которые сразу же приняли Аду как родного человека. Приведем два примера. Первый – описание миссис Бейнз, тетки Босини:

«Эта достойная женщина, пользовавшаяся большим уважением в церковных кругах, была одной из старших жриц в храме форсайтизма, денно и нощно поддерживающих неугасимый огонь в светильнике, горящем перед богом собственности, на алтаре которого начертаны возвышенные слова: «Ничего даром, а за пенни самую малость».

Или же определение «форсайтизма», данное Голсуорси:

«Ничто в мире не может так взбудоражить Форсайта, как открытие, что вещь, на которую он положил истратить определенную сумму, обошлась гораздо дороже. И это понятно, потому что на точности расчетов построена вся его жизнь. Если Форсайт не может рассчитывать на совершенно определенную ценность вещей, значит, компас его начинает пошаливать; он несется по бурным волнам, выпустив кормило из рук».

С помощью этих нескольких цитат можно дать лишь наиболее общее представление о книге. Роман – единое целое, и судить о нем можно, лишь постепенно вникая в его структуру и художественные образы. Эта книга является удивительным достижением автора – настолько она лучше предшествующего «Острова фарисеев» и последующей «Усадьбы».

Главная «идея» романа, всегда опасная в художественном произведении, и его сатирическая направленность могли легко испортить книгу. Но она живет собственной жизнью, отражая искреннее желание автора исправить мир.

«Книга имеет огромный успех... рецензии превосходны», – смог написать Голсуорси в апреле Ральфу Моттрэму (и дальше сообщил другие новости: «Осенью мою пьесу поставят в «Корт-тиэтр». Октябрь, ноябрь и декабрь. Предусмотрено восемь утренних спектаклей, если все будет хорошо, пьеса пойдет и вечером. Пьеса им понравилась. Она называется «Серебряная коробка»»). Это был настоящий успех, не без зависти отмеченный его собратьями по перу. «Голсуорси больше, чем я, человек будущего», – писал Форд Медокс Форд своей жене Элси, а Конрад в письме, в целом комплиментарном, комментирует: «Я слышал также, что сразу же после появления романа о нем стали много говорить – причем в журналистских кругах. Должен сознаться, что меня уже стало от этого всего мутить, когда я вдруг понял, что качественно Ваше произведение выше всех этих фальшивых восторгов. И поверьте мне, мой дорогой Джек, Ваша книга действительно очень высокого качества».

Роман много рецензировали. Мэррот отмечает: «Из сорока с лишним рецензий двадцать восемь отражали разную степень восторга, в четырех содержалась высокая квалифицированная оценка, позиция авторов еще четырех рецензий была выжидательной; и лишь один-единственный критик угрюмо писал, «что в целом книга скучна и незанимательна». Наиболее интересная статья была написана Конрадом для «Аутлук». ««Собственник», – писал он, – свидетельствует о большом таланте его автора... Основа этого таланта, как мне кажется, заложена в сочетании иронической проницательности замечательной силы с необыкновенно острым и верным взглядом на те явления человеческой жизни, которые он исследует».