Джон Голсуорси

Я говорю себе: «Если бы я был молодым и неженатым, я бы, конечно, пошел на войну! В этом нет сомнений!» Но я очень сомневаюсь, что сделал бы это, если бы я был призывного возраста, но женат на А. Я должен был бы идти. К счастью для моей совести, я вполне уверен, что после даже недели занятий с оружием мне придется носить руку на перевязи. Более того, нет сомнений, что на фронте нет ни одного человека с такой близорукостью, как у меня. И все-таки я чувствую себя неловко, постоянно неловко, седой, лысеющий, сорокасемилетний – и все же чувствую себя неловко. Смешно!»

Решение своих сомнений Голсуорси видит в том, чтобы работать с удвоенной энергией и решимостью. Отныне все деньги, заработанные литературой, он отдает на военные нужды; он не без оснований полагает, что таким образом принесет больше пользы, чем своим участием в военных действиях.

Это было довольно сложно: работа никогда не шла у него легко, к тому же он по многу раз исправлял и переделывал уже написанное. Но сейчас время его было ограничено. Он вновь обратился к написанному на три четверти роману «Фриленды». «Прилагаю все усилия, чтобы закончить «Фрилендов». Издательство «Скрибнерз» обещало хорошо заплатить за серию романов. Эти деньги от американцев очень пригодятся для фонда помощи...» Всегда любивший математическую точность, он начинает раскладывать собственную жизнь на столбики цифр: «Отправил 250 фунтов в различные военные фонды, общая сумма расходов на сегодняшний день составляет теперь 1250 фунтов. 400 фунтов – на полевые госпитали. 300 – пособие бельгийцам. 250 – сигареты. 200 – принцу Уэльскому. 100 – авторам и актерам. 50 – пожертвования мелким комитетам. 50 фунтов – М. Е. Р.. 50 фунтов – в Девон. 25 – Королевскому женскому обществу. 25 – беженцам из Бельгии».

Иное отношение к своей работе показалось бы Голсуорси в то время непростительно эгоистичным; похоже, он забыл, что художники – не машины, что «форсирование» творчества с целью как можно скорее раздобыть денег неизбежно поведет к снижению качества работы. 1 октября он вчерне закончил «Фрилендов». «Сосредоточиться на романе с момента начала войны было довольно сложно, но я заработал у «Скрибнерз» и за права на публикации в периодике с продолжением 1500 фунтов, а это мой самый существенный вклад в фонд помощи».

Опубликованный в августе 1915 года роман «Фриленды» не принес его автору большого успеха. К тому же произведение, с его темой феодальных прав мелкопоместного дворянства, не совсем отвечало духу времени. Тем не менее роман вызвал одобрение друзей Голсуорси. Гилберт Мюррей – благодарный поклонник творчества Голсуорси – назвал роман «утешением и радостью». Этот роман распродавался хуже всех остальных произведений писателя, а Мэррот сообщает, что первое издание и девятнадцать лет спустя все еще не разошлось.

Эту книгу считают самой «асоциальной» из всех книг Голсуорси. За исключением Фрэнсис Фриленд, пожилой леди, матери четырех Фрилендов, прототипом которой послужила мать самого Голсуорси, остальные герои романа слишком «типичны», чтобы быть убедительными, – и писатель-интеллектуал Феликс, и служащий Джон, и промышленный магнат, владелец Мортоновского завода сельскохозяйственных машин Стенли, и простой, хороший человек Тод, вместе со своей женой Кэрстин посвятивший свою жизнь земле. Роман повествует о том, как младшие члены семьи оказывают поддержку мелкому фермеру Бобу Трайсту, которого местные дворяне за нарушения норм морали намереваются выселить из его дома: Боб хочет жениться на сестре своей больной жены, нарушив таким образом законы церкви.

Помимо нравственных мучений, вызванных постоянно ухудшавшейся политической обстановкой, у Голсуорси появились и семейные проблемы: его 77-летняя мать, живущая в Торки, серьезно заболела, и всю зиму Голсуорси провел в поездках между Торки и Уингстоном. Эти дежурства у постели больной закончились 6 мая 1915 года, когда Бланш Голсуорси скончалась. «Дорогая мама покинула нас в 11.45 утра. Мы с Лили находились возле нее. Последними ее словами, обращенными ко мне, были: «А теперь, милый, я немного посплю». Бедняжка! Пусть ее долгий сон будет мирным». Два дня спустя она была похоронена рядом с мужем в фамильном склепе в Хайгейте[95]. Через несколько лет в рассказе «Грустный ангел» Голсуорси изобразил свою мать; судя по этому рассказу, пожилая леди, умершая в Торки, стала значительно мягче по сравнению с тем временем, когда она изводила детей своей мелочностью и ушла от своего престарелого мужа, обвинив его в неверности.

Очень плохо обстояли дела у зятя Голсуорси, Георга Саутера, который официально был признан принадлежащим к вражеской нации и таким образом подпадал под закон об интернировании иностранцев, проживающих в Англии. Несмотря на все усилия Голсуорси доказать властям и руководству Министерства внутренних дел, как много сделал Георг Саутер для английских художников и признания их за рубежом, и он, и позднее его сын Рудольф Саутер во время войны были помещены в лагерь для интернированных. Для семьи Саутеров такая несправедливость имела далеко идущие последствия: глубоко оскорбленный английским правительством, художник после этого не смог больше жить в Англии. Интернирование означало длительную разлуку с женой Лилиан, которая, переживая за мужа, подорвала свое здоровье и так и не смогла его восстановить в суровых условиях жизни в послевоенной Германии. Лилиан не смогла оправиться после разлуки и травмы, нанесенной войной. В рассказе «Во всем нужно видеть хорошую сторону», написанном в 1919 году, рассказывается история Георга и Лилиан Саутеров – история того, как примерного гражданина только за то, что он был немцем, общество избрало своей жертвой, заключило в тюрьму, изгнало и перечеркнуло его жизнь – как написал Голсуорси, «похоронило под листьями отчаяния».

Тем временем Голсуорси впервые за долгие годы готовились провести зиму в Англии; несмотря на то что Ада «с середины февраля до мая проболела гриппом, зиму в Дартмуре она нашла на удивление приятной». «Дартмур выглядит прекраснее, чем Вы можете себе представить. Я всегда чувствовала, что зима здесь должна быть дивной; теперь я в этом убедилась – здесь такие яркие краски: голубая, пурпурная, розовая, коричневая и золотая, – что невозможно постоянно не любоваться ими». Они сами часто ездили в Торки, но и у них в эту зиму побывало немало гостей, среди них Фрэнк Льюкас с женой, Уильям Арчер, Пинкер, литературный агент, и несколько раз гостил племянник Голсуорси Рудольф. Присутствие этого юноши, безусловно, оживляло атмосферу в доме – он ежедневно ездил с дядей верхом, а по вечерам музицировал с ними. В дневнике отражен обычный распорядок дня: «28 января. Роман. Рудо. Обсуждение новостей по вечерам. Шутки. Музыка». Голсуорси занимали в Уингстоне столь незначительную часть дома, что удивительно, как они там находили еще и место для гостей: в их распоряжении было всего три спальни (одна чуть побольше шкафа) и две гостиных весьма скромного размера. И, конечно же, столовая, которая одновременно служила Голсуорси кабинетом.

В конце декабря Голсуорси приступил к созданию нового романа, перед этим завершив несколько меньших по размеру произведений, в том числе повесть «Первые и последние». «Ею я заработаю 300 фунтов для фонда помощи скорее, чем любым другим произведением». 2 января 1916 года, закончив роман «Сильнее смерти», Голсуорси отмечает, что написал его «за один год и семь дней работы. Это самая объемная моя книга – около 120 000 слов». Этот роман по объему больше других произведений Голсуорси из-за его отчаянного желания писать несмотря ни на что – чтобы заработать денег; он торопливо наносил на бумагу слова, не тратя времени на их тщательное обдумывание, словно самым главным было их зафиксировать. «11 июля. Роман. Прогулка с А. Роман. За 38 дней написал уже 200 страниц. Это с момента возвращения в Уингстон 28 мая. Вместе с набросками – 35 000 слов за 44 дня».

«Сильнее смерти» – роман очень романтический. Его героиня Джип – внебрачный ребенок Чарльза Уинтона; она неудачно выходит замуж за шведа-музыканта, от него в конце концов уходит к своему любовнику Брайану Саммерхэю, который трагически погибает во время верховой прогулки. Но главным в этом романе для Голсуорси являются взаимоотношения дочери и отца; как и взаимоотношения Флер и Сомса в поздних романах о Форсайтах, это является главной и «любовной» линией книги. Спустя некоторое время, когда Голсуорси писал предисловие к своему «манатонскому» изданию, он также отмечал недостатки романа «Сильнее смерти», назвав его «самым длинным, самым худшим своим произведением».

В таком темпе Голсуорси работал весь год. Как писал он Хью Уолполу, литература, как и Уингстон, стали его «убежищем». «С начала войны Манатон стал нам очень близким. В Лондоне я не могу писать, желания быть где-нибудь еще не испытываю». Письма Ады к Ральфу Моттрэму вновь воссоздают яркую картину их повседневной жизни в Уингстоне: «Джек трудится в поте лица, зарабатывая деньги, которые он тут же отправляет на нужды войны. Слава богу, держится он бодро. Мы ведем более чем скромный образ жизни. Начиная с мая и до последнего времени единственное, что я купила себе из одежды, это две пары перчаток за 7 шиллингов и пару туфель за 15 шиллингов 6 пенсов; но наступившие холода несколько ослабили мою решимость экономить на себе. Я думала не покупать себе в этом году ничего нового, но теперь не знаю, как быть. Я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы заниматься общественной работой. Но, конечно, я все время вяжу что-нибудь». И спустя три недели: «Дж. Г. работает как негр и ужасно утомлен... Он не дает себе даже дня отдыха, считая, что тем самым нарушит свой долг. Мы оба очень много трудимся изо всех сил. Я взяла на себя большую часть механической работы, чтобы сэкономить ему время».

Даже постановка пьесы «Капля любви» 25 мая в Кингсуэй-тиэтр не смогла его отвлечь. Голсуорси так и не удосужился пойти на премьеру. «Говорят, все прошло хорошо, – записывает он в дневнике. – Я там не был. Зато погулял по Трафальгарской площади, видел прожекторы, несколько влюбленных парочек и пьяную женщину». Его отчужденное отношение к этой постановке выглядит странно, потому что Ада пишет в своем дневнике: «Эта пьеса очень нравилась Дж., он чувствовал, что в ней больше живых красок и простора, чем в любой другой его пьесе». Тем не менее два дня спустя они сходили в театр, и Голсуорси решил, что «постановка удалась».

Но для него было облегчением вернуться в Уингстон и вплоть до июня непрерывно работать над романом «Сильнее смерти». Для супругов Голсуорси, привыкших к бесконечным поездкам за границу и активной светской жизни в Лондоне, военные годы, проведенные в Уингстоне, казались очень спокойными. Долгие часы работы перемежались верховыми и пешими прогулками по пустошам, у них было больше времени для чтения, Ада взялась переводить несколько рассказов Мопассана. «Мне очень нравится переводить», – с энтузиазмом сообщает она Моттрэму. В июне Голсуорси перечитал своего любимого Уайта-Мелвилла, «чтобы посмотреть, что же я так любил, когда был ребенком. Странное чтение, но что-то в нем есть. Naif[96]«.

В сентябре «ужасные головные боли» заставили Голсуорси дать себе отдых. В конце месяца они с Адой уехали из Уингстона в Лондон, где повидались со своими друзьями. Измотанные работой, они к тому же почувствовали, что теперь, когда Лилиан и Рудольф Саутеры стали их постоянными гостями в Уингстоне, там стало слишком шумно и неуютно.

Они навестили Томаса Гарди[97] в Дорчестере – «он очень хороший, худощавый и живой; мы очень его любим», – затем отправились в Тернбридж-Уэлс в гостиницу «Спа», где Ада собиралась принимать ванны. Это дало Голсуорси возможность проведать Конрада в Кэпел-Хаузе в Этфорде: «нашел всех их в добром здравии, много беседовал с милым Конрадом...»

После короткого пребывания в Лондоне, где они увидели, какой ущерб был нанесен городу налетом «цеппелинов», они вернулись в Уингстон, и Джон вновь засел за роман «Сильнее смерти». По мере того как война затягивалась, усиливалось отчаянье Голсуорси: он не мог ничего делать, только писать, но достаточно ли этого? Кроме романа, он написал множество статей для газет и журналов, собранных впоследствии в двух книгах – «Связка» и «Еще одна связка». За статьей «Первые размышления о войне», появившейся в 1914 году в «Скрибнерз Мэгэзин», последовали «Вторые размышления», написанные в следующем, 1915 году для того же журнала. К концу года он был истощен и подавлен. «Чувствую себя слабым и опустошенным, поэтому решил сделать передышку перед завершением романа». В последний день года он пишет: «Несчастливый год, но приходится быть благодарным за то, что избежал того, что пришлось вынести другим. Боже мой!»

Невозможно не заметить трещину, появившуюся в характере Голсуорси: человек и творец не являются единым целым, это две различные стороны индивидуальности. Человека больше всего тревожили ужасы войны, бесконечные страдания, массовая гибель людей. По словам Рудольфа Саутера, годы войны подействовали на Голсуорси совершенно губительно, он испытывал невыносимую боль, снять которую можно было бы лишь в том случае, если бы он сам участвовал в сражениях. Мы уже познакомились с записью в его дневнике от 15 ноября 1914 года, из которой видно, как мучили его мысли о том, не уклоняется ли он от исполнения своего долга, что ему не хватило мужества уйти на фронт добровольцем. Интересно, что перед самым концом войны, 17 июля 1918 года, он все-таки решил пойти добровольцем в резервные части, однако в выданной ему справке было сказано, что он «полностью непригоден к любому виду военной службы». (Эта справка была тщательно скопирована Голсуорси и воспроизведена в книге Мэррота.) Все свои чувства он изливал на бумаге в многочисленных статьях о войне – часто повторяющих одно и то же и неоригинальных, но всегда пронизанных острой болью их автора. В целом Голсуорси написано много такого, что не представляет особой ценности или интереса – так мог бы написать любой хороший журналист.

Итак, Голсуорси-человек уже как бы отмежевался от Голсуорси-писателя. Он подсчитывал часы работы и количество слов в быстро растущем романе «Сильнее смерти», но ни одно из тревожащих его чувств не нашло отражения в этой книге; думая о войне, он создавал банальную любовную историю. Поэтому неудивительно, что книга получилась столь неубедительной и в конце концов сам автор счел ее неудачной.

Но гораздо важнее, чем провал одной книги, становилось для Голсуорси противоречие между его собственным творчеством и произведениями писателей молодого поколения, которые в послевоенные годы создали новый по форме роман – таких, как Вирджиния Вулф, Джеймс Джойс и Э. М. Форстер[98]. В то время как в романах Голсуорси все меньшее место занимало описание внутренней жизни героев (можно сравнить хотя бы «Сильнее смерти» и «Братство»), новых романистов больше занимали идеи, чем действия. Голсуорси трудно было понять или одобрить те задачи, которые они ставили перед собой, и он относился к их работе более чем критически. (Чтобы быть справедливым до конца, необходимо отметить, что они недооценивали творчество Голсуорси в еще большей степени, чем он – их; широко известны едкие выпады Вирджинии Вулф в адрес Голсуорси, а уж назвать Уэллса, Беннетта и Голсуорси «этими тремя материалистами» означало вообще сильно погрешить против правды.) Но и в отзывах Голсуорси о своих собратьях по перу, по-настоящему вступивших в литературу после войны, к сожалению, проскальзывают жесткие нотки: «Простой, но огорчительной истиной стало то, что героями «новой» западной литературы становятся суперинтеллектуалы, созданные суперинтеллектуалами-писателями для суперинтеллектуалов-читателей. Чувствую, что подобная литература есть и будет слишком «тонким блюдом для грубого вкуса» большинства читателей».

В то же время у Голсуорси осталась одна сфера творчества, в которой он мог выразить себя как цельную личность, – это была поэзия. Его стихи, особенно военных лет, выражали как чувства человека, так и его художническое мировосприятие: в них нет раздвоенности. Здесь он оставался полноценным мастером слова – и в то же время выражал свою боль. Лучшие его стихотворения по жанру и стилю как бы продолжают раннюю поэму «Сон»; в них говорится о его собственных взглядах и убеждениях. Хотя по стилю произведения сильно отличаются от того, что характерно для современной поэзии, им свойственны проникновенность и глубина чувств, определившие их неповторимое своеобразие. Одно из стихотворений, написанных во время войны, он назвал «Долина теней»:

И моему, выходит, кораблю

Пора из света уплывать в потемки.

О Боже, об одном тебя молю:

Пускай войны не ведают потомки.

Как будто жить я не переставал,

Я, тот, который воевал так смело,

В бою «ура» кричал и распевал,

Когда в висках кровь пела и кипела.

Пускай войну я унесу с собой

В разверзшиеся черные глубины,

Пускай мой вздох последний, как отбой,

Навеет мир на холмы и долины.

Или другое:

Вот войско юности моей,

Подобно тени,

Под звездами, во тьме полей

Идет в забвенье.

Им не удастся избежать

Предназначенья,

И суждено им пасть и спать

Без пробужденья.

Голсуорси никогда не был особенно широко известен как поэт, и лишь немногие из его стихотворений можно встретить в современных антологиях. Тем не менее он очень серьезно относился к данному виду творчества, и с годами поэзия стала для него единственным способом выразить себя без самоограничений.

Глава 27

ГОСПИТАЛЬ ВО ФРАНЦИИ

Зима 1915—1916 годов была первой, которую чета Голсуорси полностью провела в Уингстоне. Ада стиснула зубы и в начале декабря писала Моттрэму: «Суровая судьба распорядилась, чтобы мы остались здесь. Дж. не сможет нормально работать в Лондоне; поэтому один дом пустует, и погода совершенно не зимняя, но здесь ему хорошо работается, поэтому мы держимся за дом № 2». «Я продолжаю вязать, печатать и вообще работать изо всех сил. Единственное что нельзя делать сейчас, – это предаваться скорби». Можно пожалеть Аду: ее роль вязальщицы и машинистки должна быть очень скучной для человека, который привык к гораздо более интересной жизни, которому необходимы постоянные развлечения, перемена мест, встречи с новыми людьми.

Для Джона эти долгие месяцы непрерывной работы были именно тем, о чем он всегда мечтал, но, по иронии судьбы, именно сейчас это приносило мало пользы. 2 января он закончил роман «Сильнее смерти» – «самую длинную мою книгу, если не считать «Усадьбы», которую я написал за кратчайший срок». Даже доработка этой длинной, довольно бессвязной книги заняла у него меньше времени, чем обычно: к 24 января она была закончена, и роман отправлен «мисс Паф для перепечатки». Затем, по словам Мэррота, «пять дней были посвящены чтению романа вслух его жене!». Это трудно себе представить: голос Джона и терпение Ады; увы, это пятидневное чтение не привнесло критичности в восприятие произведения: к сожалению, роман «Сильнее смерти» был совершенно во вкусе Ады. Как и ее любимый «Патриций», это непритязательное романтическое произведение, в котором к тому же звучали отголоски ее давней истории с майором Голсуорси.

Вместе с тем писатель даже в период создания романа отнюдь не питал иллюзий относительно его художественной ценности. 22 марта Голсуорси получил от редактора журнала «Космополитэн» чек за права на серийное издание с благодарностью за «превосходное качество» произведения. «Утешительное известие», – комментирует Голсуорси.

Закончив роман, Голсуорси переходит к работе над двумя рассказами – «Стоик» и «Цвет яблони». Последний – одно из его наиболее удачных поздних произведений, написанное с большим чувством воображения и в стиле, напоминающем об атмосфере и лирическом настрое одного из первых его рассказов «Человек из Девона». Голсуорси соединит эти рассказы в своем сборнике «Караван». «Один из моих лучших рассказов», – запишет он в своем дневнике 8 июля 1916 года – в день, когда закончил его. Рассказ «Цвет яблони» был навеян могилой Джей – одной из достопримечательностей Дартмура, которая и поныне всегда усыпана цветами. Легенда о Джей – это история покончившей с собой из-за любви девушки, которую запретили хоронить на освященной земле. Стихотворение Голсуорси «Могила в торфянике» также посвящено этой теме:

Меня схоронили здесь... И при свете дня

Я буду здесь лежать, и при свете звезд.

Меня схоронили здесь, и не для меня,

Убитой любовью, – надгробие и погост.

Меня схоронили здесь... Поросла травой

Могила на пустоши. Лишь порой в тишине

Копыта коня простучат над моей головой.

Я в Судный день не воскресну, но спится спокойно мне.

Несмотря на решение Голсуорси извлечь из своего творчества максимум денег для передачи их на военные нужды, в промежутке между романами «Фриленды», вышедшим в августе 1915 года, и «Сильнее смерти», появившимся в августе 1917 года, он не создал ни одного крупного произведения. Частично этот факт можно объяснить его все возрастающим беспокойством, томящим желанием делать более полезное для нужд воюющей страны, чем то, что делал он. Примечательный факт: после окончания работы над романом «Сильнее смерти» то чувство срочности, которое заставляло его писать страницу за страницей, несколько ослабело. Занятия литературой не могли полностью удовлетворить его желания помочь своей стране; это лишало Голсуорси покоя.

1916 год начался необычайно суровой зимой – в феврале «очень долго был густой снегопад», и супруги Голсуорси переболели гриппом. Находясь в постели, писатель познакомился с «Династами» Гарди и нашел произведение «весьма удачным», прочел кое-что из Стивенсона («которого он всегда перечитывал, когда бывал нездоров», – комментировала Ада в дневнике со свойственной ей иронией). Затем они отправились восстанавливать здоровье в Сент-Ивс и там много времени проводили с У. Г. Хадсоном, который очень нравился им обоим. «Мне кажется, он не так сильно болен, как полагает. Очень странная личность в наш век машин и дешевых эффектов. Как старый больной орел». В мае они посетили Лондон. «Увы! В четверг или в пятницу мы должны вернуться в Уингстон, – писала Ада Моттрэму 2 мая. – Все идет вкривь и вкось. Наш старый Лондон слишком отвлекает внимание; Дж. не может работать и добывать деньги для королевства». Голсуорси вел переговоры об издании под несколько неподходящим названием «Связка колосков дикого овса» статей и эссе, которые он написал за несколько последних лет. Слова «колоски дикого овса» в результате были выброшены, и сборник появился под названием «Связка»: «Эта книга – провозглашение гуманности и других ценностей», – писал Голсуорси в своем дневнике.

Как отмечала в одном из своих писем Ада, летом 1916 года «Джеку пришлось много ездить», в то время как она стойко, хотя и без особого удовольствия, переносила свое заточение в Уингстоне. «Нам пришлось затопить камины – идет затяжной дождь, и настроение соответствующее». 14 мая Джон ездил в Ливерпуль смотреть вновь поставленную «Серебряную коробку». Должно быть, новые постановки его ранних пьес придали Голсуорси уверенности; в начале года в Бостоне была поставлена пьеса «Правосудие». «Огромный успех, великолепные отзывы», – гласила телеграмма, полученная из Америки. В конце мая писатель поехал в Лидс навестить своего зятя Георга Саутера, заключенного в лагерь в Уэйкфилде, в июне несколько дней провел с художником Уильямом Ротенстайном[99] и позировал ему для рисунков – «последний просто восхитителен».

Июль в Уингстоне выдался спокойный, Голсуорси целые дни проводил в поле, помогая косить сено. Супруги также приглашали к чаю около семидесяти раненых солдат. Но время пребывания в Уингстоне истекало, и, похоже, впервые Ада пожалела о том, что покидает ферму: «В августе мы, вероятно, будем где-то в пустошах Уэльса. Наши родственники (семейство Саутеров) хотят в августе вытащить нас отсюда, а у нас не хватает духа сказать им: «Нам все надоело»».

Вернувшись в Лондон после отдыха в Уэльсе, Голсуорси с нетерпением стал искать возможности взяться за какое-нибудь дело, стоящее к войне ближе, нежели литература. Первое, что пришло ему в голову, – это отдать старый дом семьи Голсуорси на Кембридж-гейт, 8, в распоряжение Красного Креста под клуб раненых солдат и передать в фонд этого клуба четыреста фунтов стерлингов. В Штаб-квартире Красного Креста он встретил Дороти Олхасен, которая предложила им с Адой поехать во Францию работать в ее госпитале для выздоравливающих солдат в Ди возле Валенции: Джону – массажистом, Аде – кастеляншей. На первый взгляд это была несколько странная мысль, к тому же предполагался перерыв в работе Джона по меньшей мере на три месяца. Но Джон мгновенно загорелся этой идеей, и два дня спустя, 11 сентября, миссис Олхасен пришла к Голсуорси на чай, чтобы обсудить детали предстоящей работы. Вскоре после этого Голсуорси начинает брать уроки шведского массажа. Ада, как обычно, подробно описывает их деятельность в письмах к Ральфу Моттрэму: «...готовясь к нашей «вылазке» во Францию, он быстро становится хорошим массажистом. В начале ноября мы отправимся в небольшой госпиталь под Валенцией, где он будет массировать французских солдат, больных ревматизмом и невралгиями, а я – заниматься их одеждой и бельем... К сожалению, его денежный взнос в казну отечества заметно уменьшится, однако перемена рода деятельности ему просто необходима, и ничто не сможет остановить Джона в его намерении. Мы собираемся пробыть там три-четыре месяца, а затем он снова вернется к своей работе и всем здешним делам. Мы собираемся потренироваться в массаже еще две недели, хотя Джон уже весьма преуспел в этом – ведь он когда-то изучал английский массаж (чтобы облегчить мне приступы ревматизма). Попутно мы изучаем курс упражнений Мюллера[100], и оба стали в этом деле специалистами.

Не думаю, что мне придется носить какую-нибудь «форму», здравый смысл подсказывает мне, что для ухода за бельем достаточно будет обычного уродливого рабочего халата».

У самого же Голсуорси предстоящая работа вызывает множество опасений: «Есть ли в ванных комнатах госпиталя электропроводка? Всевозможные механические приспособления меня пугают, они не в моем «духе», и мне нужно знать заранее, смогу ли я управляться с ними (если таковые у Вас имеются)», – обеспокоенно пишет он Дороти Олхасен 12 сентября. К счастью, его опасения не подтверждаются: «Я успокоился, узнав об электричестве. Думаю, я вполне подойду на роль массажиста – во всяком случае, имею такое намерение». Но в октябре он еще не уверен, воплотится ли в жизнь их план. «Это выглядит немного абсурдно, – пишет он Андре Шеврийону[101] в Париж, – боюсь, я не смогу хорошо справиться с поставленной задачей; но мне необходимо отдохнуть от работы головой и пером, и единственный способ сделать это – поработать руками».

В последние недели перед отъездом Голсуорси судорожно «подтягивает все хвосты»: он заканчивает пьесу «Фундамент», рассказ под названием «Поражение» и многочисленные статьи и воззвания: «Джон так занят, что невозможно передать словами... его просто засыпали призывами, требованиями, почти угрозами; только за последние три дня он должен был написать шесть воззваний!» Супруги Голсуорси привыкли собираться в длительное путешествие, однако на сей раз, как с некоторым облегчением отмечала Ада, они «полностью подчинялись инструкциям начальника госпиталя». Кроме того, им предстояло сделать несколько прививок. Тем не менее после нескольких вынужденных задержек 13 ноября они наконец покинули Англию, пересекли Ла-Манш и прибыли в Гавр.

Путешествие это было очень мирным и романтичным, Гавр их встретил, освещенный лунным сияньем: «Когда прибываешь в город ночью по воде, кажется, ты находишься в каком-то другом мире. Мне приходилось уже дважды испытать это чувство: подъезжая к Сан-Франциско с востока на пароме и подплывая к Абингдону-на-Темзе на лодке с веслами...»

Несколько дней до отъезда в Валенцию они провели в Париже, который «мало изменился по сравнению с мирным временем. Значительно меньше, чем Лондон». В Париже они возобновили свою дружбу с супругами Шеврийон, а около 9 вечера у них появлялся Ральф Моттрэм. «Он долго и пространно рассказывал о фронтовой жизни» (Моттрэм в то время служил в армии).

18 ноября они прибыли в пункт назначения – Ди. По дороге (они ехали поездом) им представилась возможность наблюдать за французскими солдатами, среди которых им предстояло работать, и внешний вид этих людей произвел на них большое впечатление – они выглядели куда значительнее английских «томми»: «...В каждом лице виден характер, ни одно лицо не кажется неосмысленным или таким, будто думает за него кто-то другой... По сравнению с их лицами лица англичан выглядят глупыми, а сами туловища костлявыми и поджарыми». Когда они прибыли в Дофин, «высокий крепкий молодой солдат – сплошная белозубая улыбка – быстро подхватил наш багаж, автомобиль быстро помчал нас сквозь дождь и ветер по небольшому городку, перевез через реку, затем провез по длинной сосновой аллее, и мы прибыли в госпиталь».

H[102] в Ди Мартурете был расположен в «живописном месте, окруженном невысокими горами». Здесь их приветливо встретил немногочисленный персонал, насчитывавший четырех женщин: их поместили в «уютные темные комнаты, отапливавшиеся камином». Через два дня Голсуорси начал делать массажи и нашел это занятие интересным. К 21 ноября у него установился определенный распорядок дня, начинавшийся с завтрака в 8.15, затем следовала серия из трех массажей и одного занятия по системе Мюллера. Последние массажи он делал в десять часов вечера. Сохранилась фотография, на которой запечатлены Джон с Адой среди нескольких французов, – Джон одет в форму офицера британской армии. Все это мероприятие, проведенное под эгидой британского командования и в то же время абсолютно на дилетантском уровне, просто немыслимо в наше время.

«Мой массаж, как это ни странно, похоже, приносит пользу, – писал Джон своей сестре Мейбл Рейнолдс.