Джон Голсуорси

(«Я отношусь к нему с любовью, – отмечает Голсуорси. – Он похож на пророка, который плачет, как «пеликан в пустыне», и питается акридами и диким медом». В случае мистера Стоуна это какао и черный хлеб с маслом.) Суть характеров этих героев заключается в том, что у них благие намерения, но они неспособны к активным действиям, а если они что-нибудь и предпринимают, это приносит только несчастья. Больше всех это переживает Хилери, но он наименее способен сделать что-либо полезное. Его племянник Мартин называет его «современным Гамлетом», «слабым и неудовлетворенным, потому что он далек от реальной жизни», и далее он прямо обвиняет Хилери: «Вечно вы с вашей хваленой деликатностью! Что от нее толку? Был ли когда от нее прок? Право, какое-то проклятие лежит на всех вас. Почему вы никогда не действуете? Думать можно потом».

Со времен романа «Джослин» Голсуорси не позволял себе столь развернуто выражать собственные суждения устами своих героев или исследовать при их изображении те противоречия и недостатки, которые в определенной степени были свойственны ему самому. Хилери терпит окончательное поражение, когда осознает, что его интерес к натурщице по сути своей носит характер отнюдь не филантропический. Он в панике, его пугает преданная любовь к нему бедной девушки, он с ужасом думает о возможном союзе с человеком, чье происхождение и разница во взглядах с самого начала омрачают их отношения. «От нее исходил, согретый теплом ее тела, тяжелый запах фиалковой пудры; запах этот проник в сердце Хилери, и он отпрянул в чисто физическом отвращении».

«Фиалковая пудра» – это, доведенный до крайности, символ того, сколь нелегко было понять бедняков сословию Даллисонов. «Они знали, что «тени» существуют, потому что встречали их на улицах, они, конечно, верили в их существование, но по-настоящему его не ощущали: так тщательно была сплетена паутина социальной жизни».

В определенном смысле это была самая важная книга для ее автора; менее ценная в художественном отношении, чем «Собственник», это тем не менее самая «вычурная» книга Голсуорси. Характер Хилери Даллисона наиболее сложный в творчестве писателя, и как история одного героя роман «Братство» вполне современен, чего нельзя сказать о некоторых других произведениях Голсуорси. Можно пойти дальше и предположить, что Голсуорси намеренно писал этот роман в таком ключе, рассчитывая, что «Братство» займет свое место среди книг писателей послевоенного поколения двадцатых годов. Возможно, именно этот «модернистский» подход Голсуорси к созданию образа Хилери вызвал столь яростный протест против образа этого героя у Конрада, прочитавшего книгу в рукописи.

«Как выясняется, у X. нет индивидуальности, это просто утонченный монстр. Мне кажется, дорогой мой Джек, что в творческом запале, работая над книгой, Вы не обратили внимания на отталкивающую грубость его поведения. Вы постоянно демонстрируете, как он предает свое сословие – в мыслях, в интимных отношениях, в полунамеках, в своем молчании. Почему? Ради какой цели мотивы его поступков скрыты от читателя? Он такой, как есть. В нем нет ничего положительного. С самого начала он невероятно вероломный».

Голсуорси объясняет реакцию Конрада его полным непониманием «особого – образованного, сверхчувствительного – типа англичанина, который представлен в лице Хилери». Это абсолютно верно, но Конрад, более того, не сумел понять назначение Хилери и его роль в романе: он был задуман как герой, но его поведение полностью противоречит авторскому замыслу. С точки зрения Конрада, это было отклонение от традиционных канонов романа, и он считал, что Голсуорси должен это понять.

Реакция критики на произведение была, с точки зрения Голсуорси, «любопытной», начиная с очень высокой оценки «Сатердей Ревью», утверждавшей, что это «очень опасная и революционная книга. Роман «Братство» – это не что иное, как коварные и злобные нападки на нашу социальную систему». Интересно, что рецензент «Чикаго Ивнинг Пост» Фрэнсис Хэкетт расхвалил роман именно за то, что привело в такой ужас Конрада. Ему понравился «индивидуальный взгляд на жизнь, во многом основанный на личном опыте, на опыте, трансформированном с помощью искусства и писательского воображения, что не часто встречается в английской литературе. Английские писатели так редко рассказывают, о чем они думают, к чему стремятся, что чувствуют, – с гордостью или со стыдом».

Голсуорси считал, что после «Собственника» и, возможно, «Темного цветка» «Братство» является лучшим его романом: «Мне кажется, что он самый глубокий из всех них...» Он был опубликован в 1909 году. Мог ли автор предполагать, что приблизительно через год он сам испытает нечто похожее на страсть Хилери к маленькой натурщице и это чувство нанесет ему такую травму, что в конце концов приостановит движение вперед как автора современных романов?

Как и 1906-й, 1909 год был для Голсуорси очень удачным: кроме того, что в феврале вышел в свет роман «Братство», в марте наконец была поставлена пьеса «Схватка», написанная двумя годами ранее. Как отмечает Ада, пьеса побывала «у многих интеллигентных режиссеров», но безуспешно; антрепризы Ведренна – Баркера в королевском Корт-тиэтр, с такой готовностью поставившей «Серебряную коробку», более не существовало, вследствие чего очень трудно было найти театр, готовый поставить до такой степени необычную пьесу, как «Схватка». И тем не менее Чарльз Фроманн[71], человек предприимчивый и прозорливый, организовал шесть специальных утренних спектаклей в Дюк-оф-Йорк-тиэтр. Постановка имела такой успех, что «Схватку» немедленно поставили в Хеймаркете и Адельфи-тиэтр и сняли лишь тогда, когда театрам пришлось ставить пьесы, запланированные заранее. ««Схватка» сейчас – «главная тема» разговоров в Лондоне, – сообщает Ада миссис Моттрэм, – совсем как в свое время «Усадьба»... Вчера вечером собралась самая большая аудитория, все это были очень модные, шикарно одетые, обвешанные драгоценностями люди, которые, как мне кажется, не могли не пойти в театр из страха, что не смогут при случае поддержать разговор на эту тему. Это действительно великая пьеса, но очень серьезная».

Неудивительно, что произведение привлекло большое внимание критики. Очень необычным было облечение такой темы в драматургическую форму, тем более что в то время искусство еще крайне редко обращалось к производственным проблемам. Раскрыть эту тему столь захватывающе стало бы триумфом для любого драматурга, но у Голсуорси, у которого за «Серебряной коробкой» последовала принесшая разочарование безжизненная «Джой», успех «Схватки» вызвал лишь сдержанное удовлетворение. «Это та английская пьеса, которую мы все так давно ждали», – писала «Ивнинг Стандард», а «Корт Джорнэл» и «Глазго Геральд» назвали «Схватку» «шедевром». Как свидетельствует «Вестминстер Газетт», постановка этой пьесы действительно стала событием: «Вчера днем было такое ощущение, что содружество Ведренна – Баркера вновь возвратилось к жизни. В театре присутствовали м-р Ведренн, м-р Грэнвилл-Баркер – режиссер-постановщик пьесы; более половины актеров, занятых в спектакле, блистали в свое время в Корт-тиэтр... а автор пьесы – мистер Джон Голсуорси, которому принадлежит и замечательная пьеса «Серебряная коробка»».

Глава 21

ЦЕНА УСПЕХА

После успеха «Схватки» у супругов Голсуорси не оставалось сомнений, что они, пользуясь современным языком, «вытащили счастливый билет». Так оно и было. Джон не питал иллюзий по поводу выбранной им профессии писателя: ему еще многое предстояло сделать; но ему уже принадлежали два романа и две пьесы, необыкновенно хорошо принятые публикой, он был «счастливчиком», и это дало им с Адой возможность занять определенное место в обществе. Они стали заметными фигурами, их скандальная добрачная связь была забыта; их повсюду приглашали и везде принимали. И, что было для Джона самым важным, – он занял достаточно солидное положение, и мог обратиться к решению хотя бы части тех проблем, для которых всегда было открыто его сострадающее сердце и его кошелек.

Он вынужден был тратить массу времени и сил на посещение приемов, переписку, составление обращений, написание и произнесение речей, и при этом чета Голсуорси находилась в постоянном движении: несколько недель они проводили в Манатоне, возвращались в Лондон, ехали в Литтл-хэмптон и на несколько месяцев на континент, чтобы Ада могла погреться на солнце. К тому же работа Джона требовала постоянных поездок по Англии и за границу: в декабре они побывали в Кёльне на премьере «Схватки»; «перевод сделан не очень удачно, – писала Ада, – в нем не вполне передан дух самой пьесы».

Из переписки Ады с ее старым другом Ральфом Моттрэмом видно, как недовольна она была поездками в Манатон и как нравилось ей путешествовать за границей. «Один день мы провели в Париже, очень грязном, но все равно прекрасном. Как всегда, мы отправились в Лувр и с большим удовольствием осматривали картины... затем были в Клюни, где нашли много сокровищ. Вечером в Opera Comique[72] слушали «Орфея[73]«... Я Вам рассказывала о своем флирте с поэтом-лауреатом (Альфредом Остином[74]) в Коста-белле? Услышав, на что он жалуется, я ушла, не попрощавшись. Вы поймете, в чем дело, если я скажу, что он противник движения суфражисток».

На лето они запланировали поездку в Тироль, но в последний момент отменили ее. Джон почувствовал, что силы его на исходе: «В последнее время Джек совершенно не может работать (sic!), сказывается отсутствие солнца. Бедняжка! Мне не очень нравится летом в деревне – все слишком зеленое, жирное, насыщенное». Вместо этого они поехали в Йоркшир, где в Илкли Ада «грела кости» – лечилась от ревматизма. Здесь Голсуорси начал писать «Правосудие», а также написал две главы нового романа «Патриций». Но Лондон, который так любила Ада, всегда для Голсуорси был местом, где он работать не мог: «Мы провели беспокойную неделю на Аддисон-роуд. Мне понравилось, но Джек был рад вернуться сюда (в Манатон. – К. Д.)», – писала Ада Моттрэму в июне, а затем в ноябре: «Джек, наконец, приступает к работе. В Лондоне на сей раз было ужасно. По тем или иным причинам Джек совершенно не имел возможности писать».

«Когда я здесь, мне хочется туда; когда я там, меня тянет сюда», – жалуется Лемон, путешественник из аллегорической пьесы «Мимолетная греза». Голсуорси написал ее на Пасху в 1909 году после года постоянной аренды фермы в Манатоне. Для Джона это был сравнительно счастливый период: после долгих лет постоянных переездов он наконец нашел место, где мог обосноваться и спокойно работать. Но уже тогда было ясно, что и Манатон, как многие другие места, является лишь временным раем. Супруги Голсуорси были перелетными птицами, им суждено было переезжать из одной гостиницы в другую, из Дартмура в Лондон и так далее.

У пьесы «Мимолетная греза» было что-то общее с ранней поэмой Голсуорси «Сон» (кстати, пьеса первоначально так и называлась). В ней нет той силы или остроты, которой отличалась поэма; поэма была оптимистичной, а пьеса пессимистична – главной ее темой было крушение надежд. Силкен, девушка из горной деревушки, разрывается между соблазнами городской жизни и покоем деревенской. Два ее поклонника, Лемон и Фелсмен, олицетворяют собой город и деревню, и девушка мечется между чувствами к ним обоими. Главная идея пьесы – человеческие потребности не могут быть удовлетворены, человеку нужны и город, и деревня, и он обречен на вечные метания.

Нельзя не принимать во внимание, что значил город (в пьесе – Уайн-Хорн) для самого Голсуорси. Это светская жизнь, обеды, речи, комитеты, репетиции его пьес (хотя все это, конечно, компенсировалось общением с родными и близкими, а также со многими другими людьми, с которыми он встречался по делам). Такой была его жизнь в Лондоне, а также во время участившихся поездок на континент и в Америку. Полной противоположностью всему этому являлось пребывание в Манатоне. Это была очень уединенная жизнь, прогулки и поездки по окрестностям, общество нескольких самых близких друзей и, главное, постоянная возможность работать. Для Силкен единственный выход в сложившейся ситуации – Грейт-Хорн, то есть смерть:

Из «Мимолетной грезы»

Ты, пламя, все сожжешь жестоко,

Тебе над всеми власть дана.

Затих навеки ветер рока,

И жизнь исчерпана до дна.

Ни удивления, ни грусти!

Душа, спускайся по реке,

Где свет и тьма смешались в устье,

Где брезжит ТАЙНА вдалеке!

Перед Голсуорси стояли более серьезные проблемы, чем перед Силкен; он не только разрывается между городом и деревней, но и начинает понимать, что, хотя у них с Адой очень много общего, в некотором смысле они совершенно разные люди. Поэтому их совместная жизнь складывается не очень легко, необходимо искать компромиссные решения, которые удовлетворят их обоих. Но сможет ли он в таких условиях продолжать писать? Сможет ли при такой жизни развиваться или хотя бы не угаснуть его талант? Эти «пораженческие настроения» находят отражение в пьесе «Мимолетная греза», в то время Голсуорси не видит иного выхода, кроме «Грейт-Хорна».

С другой стороны, необходимо подчеркнуть, сколь сильным было в Голсуорси ощущение жизни: «Жизнь хороша сама по себе, даже если она никуда не ведет». Эта его вера не должна была зависеть ни от места, ни от жизненных обстоятельств. В людях его больше всего восхищало мужество; у Адама Линдсея Гордона[75] было маленькое четверостишие, которое Голсуорси часто цитировал (в романе «Усадьба» его цитирует м-р Парамор) и о котором он говорил, что это «определение того, что лучше всего помогает нам переносить жизненные невзгоды и на что трудно возразить»:

Жизнь – суета и маета.

Нужны в подобной каше

В чужом несчастье – доброта,

В своей беде – бесстрашье.

Он презирал собственную слабость и стремился найти компромисс между своим стремлением к оседлой жизни и совершенно противоположными желаниями Ады, который удовлетворил бы их обоих. Ада будет путешествовать в поисках благоприятного климата и развлечений, а он будет писать. Какими бы неподходящими ни были условия, он вырабатывает в себе привычку творить независимо от места и обстоятельств. Он будет писать в поездах, незнакомых гостиницах, на океанских лайнерах и таким образом преодолеет трудности. Но, хотя он так верил в силу мужества, самому ему не всегда его хватало; он не соответствовал собственным представлениям об идеале. В дневнике, который он начал вести в 1910 году[76], мы находим следующее признание: «В 12.15 меня прервала пожилая леди, которая пришла ко мне просить, чтобы я поделился с ней мужеством. Я сказал ей, что мне его самому недостает. Бедняжка! Она плакала».

Такие порывы откровения у Голсуорси бывали очень редко. Он был убежден, что о своих переживаниях нельзя рассказывать или писать, не облачая их в художественную форму, а уж тем более в зрелом возрасте, когда в мужчине особенно ценится сдержанность. Его крестница Дороти Истон, которая в юности часто гостила в доме Голсуорси и была в очень доверительных отношениях со своим дядей, вспоминает, как, мечтая тоже стать писательницей, она поведала дяде Джеку о своих стремлениях, пересказала содержание задуманных рассказов и даже показала свой дневник. Он помог и поддержал юную племянницу и, делая скидку на ее возраст, постарался развить в ней духовную независимость, без которой невозможно писать. Но иногда она чувствовала себя несчастной, потому что ей хотелось поделиться и своими «ощущениями» с дядей, которого она боготворила, а это было под запретом; Дороти говорила: «Мы могли обсуждать книги, но чувства – никогда».

Тем не менее образ жизни, который избрали для себя Джон и Ада, вполне устраивал их обоих в тот период их супружеской жизни. В работе Ада была для Джона тем, чем всегда хотела быть, – его личным секретарем; она внимательно читала и давала свою оценку всему, что бы он ни написал, затем терпеливо перепечатывала рукопись, часто по нескольку раз – до тех пор, пока он не был удовлетворен результатом своего труда. Их брак основывался на дружеских чувствах, а не на интимных отношениях; холодность и строгость Ады, отмеченные всеми, кто хорошо ее знал, способствовали развитию сдержанности, которую Джон воспитывал в себе с детства. Свою душу он мог излить только в своих книгах, особенно в поэзии, у него не было никого, кому он мог бы доверить свои тайные переживания.

Бродячий образ жизни четы Голсуорси отчасти объясняет, почему Джон привык работать одновременно над несколькими произведениями, в то время как большинство писателей (например, его друг Конрад), как правило, работает над одной книгой. В одном лишь 1909 году он написал «Мимолетную грезу», переработал пьесу «Старший сын», весной начал работу над двумя другими пьесами – «Толпа» и «Зимний сад», затем забросил их и в июле приступил к созданию пьесы «Правосудие» и романа «Патриций». Параллельно с этими большими произведениями он писал рассказы, которые были изданы в июне следующего года в сборнике «Смесь».

Героями всех этих произведений Голсуорси делал представителей самых разных слоев общества, живущих в совершенно несходных условиях, – от несчастного клерка Фолдера из «Правосудия» до богатых высокопоставленных «патрициев».

Но в реальной жизни Голсуорси общались преимущественно именно с такими «патрициями» (к тайному удовольствию Ады): «После «Патрициев» много времени проводили именно с такими людьми. Познакомились со многими новыми». «На обеде у герцогини Мальборо познакомились с миссис Асквит, вскоре после этого завтракали с ней и ее супругом. Познакомились с лордом Мотли. В Холланд-хаузе познакомились с супругами Илчестер. А также с лордом и леди Ридли». Ада однажды сказала Моттрэму по поводу «Патрициев»: «О, это была моя книга». Она с таким же правом могла сказать: «Это было мое время». Это была действительно та жизнь, которую любила Ада: обеды для избранных, высшее общество и, главное, постоянное светское общение. Тогда же в Германии и Манчестере ставят «Схватку», в Лондоне – «Правосудие», поэтому то время было для обоих Голсуорси периодом ошеломляющих успехов.

Но разве Голсуорси стал писателем для того, чтобы с ним носилась респектабельная публика, чтобы он, подобно челноку, находился в беспрестанном движении? Можно ли при такой постоянной активности написать роман, который оправдает обещания, заложенные в «Собственнике» и «Братстве»? «Теперь мы половину недели проводим в Лондоне, а вторую половину здесь, – пишет Ада Моттрэму в январе 1910 года из Литтлхэмптона. – Сейчас он шлифует материал для книги, которая выйдет в марте («Смесь»), пишет доклад, который будет прочитан в Оксфорде, и, надеюсь, скоро вновь займется своим романом, который он так надолго забросил».

Они наконец-то осели в Манатоне, и в конце марта Ада огорченно пишет своему доверенному лицу Моттрэму: «В Литтлхэмптоне было чудесно – солнце, свежий воздух, пение жаворонков и ласковое море. А Уингстон с его дьявольскими холодами – я от всего этого просто вяну».

Итак, разница в их вкусах становилась все ощутимее. Вернувшись в Манатон, Джон принялся за свой роман: «И вот я вновь впрягся в работу над романом, дойдя уже до той стадии, которая требует вложить в него всю мою душу и полной отдачи сил», – пишет он Эдварду Гарнету в конце апреля, и через несколько недель: «Работа над романом продвигается вперед, назад, с отклонениями в разные стороны, иногда я топчусь на месте». Однако Аде была не очень по нраву эта домашняя жизнь без особых событий. «Меня ужасно терзает любовь Джона к отдыху в глуши», – пишет она Моттрэму в начале июня, а в следующем письме сообщает: «Дж. корпит над романом и очень переутомился. Я печатаю, шью, занимаюсь огородом и пишу за него второстепенные письма».

Иногда их скуку скрашивают визиты друзей Голсуорси: в апреле у них гостила сестра Джона Лилиан Саутер с сыном Рудо, в конце месяца приехал профессор Гилберт Мюррей. Приезд Мюррея пришелся очень ко времени: он проявил большой интерес к новому роману Джона, летом дважды перечитал его в рукописи, оказав Джону значительную поддержку и высказав свои замечания. Когда «Патриций» был опубликован, Голсуорси посвятил его профессору Мюррею.

В романе «Патриций», или, как он был назван первоначально, «Патриции», повествуется о жизни правящих классов – английской аристократии. «Идея романа зародилась у меня во время одного обеда в палате общин в 1908 году, когда напротив меня за круглым столом сидел некий молодой политик», – вспоминает Голсуорси в предисловии к «манатонскому» изданию. Главный герой романа Юстас Милтоун, сын лорда Вэллиса; он влюбляется в замужнюю женщину Одри Ноуэл, живущую отдельно от мужа. Из-за своей страсти он вынужден рисковать всем, так как, подобно Босини и самому Голсуорси, любит женщину, муж которой отказывается дать ей развод. Но в конце концов благоразумие берет верх, Милтоун признает, что главное в его жизни – это его политические амбиции, и позволяет Одри Ноуэл тактично исчезнуть из его жизни.

Другой большой работой, которую Голсуорси завершил в ноябре 1910 года, стала пьеса «Старший сын», во многом перекликающаяся с романом «Патриций». В обоих произведениях речь идет об аристократах и проблеме наследства: старший сын в семье, Билл Чешир, должен унаследовать отцовский титул и положение деревенского помещика, так же как Милтоун должен унаследовать место отца в правительстве. От обоих героев ожидают, что их женитьба не должна отразиться на их общественном положении, но оба героя находятся у опасной черты. У Билла Чешира начинается роман с горничной матери Фрэда Стаденхэма, и теперь девушка ждет от него ребенка, а Милтоун любит замужнюю женщину, и в обоих случаях женщины дают возможность своим возлюбленным выйти из затруднительной ситуации.

18 августа Голсуорси смог наконец с полным правом записать в своем дневнике, что роман «Патриций» закончен, «на что потребовалось в общей сложности четырнадцать месяцев, в течение которых была написана и поставлена также пьеса «Правосудие» и создано несколько менее значительных произведений». «Патриций» завершил серию из пяти романов с сильным социальным звучанием, работу над которой писатель начал около десяти лет назад; Голсуорси положил как бы последний мазок на сатирическую картину общества, создание которой он начал романом «Остров фарисеев». «Роман «Патриций» – менее сатирическое произведение, чем другие мои работы, – писал Голсуорси. – В этой серии наблюдался постепенный спад сатирической направленности и, как мне кажется, постепенный рост стремления к красоте. Может быть, это предзнаменование, связанное с возрастом; возможно, это хорошее предзнаменование; а может быть, это обусловлено тем, что, не имея возможности отразить свои чувства и свое стремление к красоте в драматической форме, писатель стремится излить их в романе».

В этом романе стремление Голсуорси к «красоте» слишком явно; книга «красива» до пресыщения. Героиня романа Одри Ноуэл, столь похожая на Аду, изображена в очень мягких красках; она женственна, чрезмерно деликатна и обладает изысканностью, которая порой становится невыносимой. Лишь изредка в романе ощущаются проблески былой остроты, той силы, которая при менее скованном приложении смогла бы придать произведению динамизм и необходимую цельность. «Леди Кастерли утром поднималась очень рано, чем причиняла всем большие неудобства».

Похоже, что тогда Голсуорси не видел всех недостатков своего романа, не осознавал общей тенденции своего творчества. Конец 1910 года он встречал, будучи относительно довольным собой: он написал «около 100 000 стоящих слов», а по поводу романа «Патриций» 21 декабря сделал следующую запись: «Вообще, я полагаю, он может считаться лучшим моим романом». Свое же творчество в целом, сравнивая его с творчеством своих современников, он оценивает следующим образом:

«Эта книга («Патриций») окончательно определяет меня как импрессиониста, использующего приемы реализма или натурализма. Уэллс – реалист, который применяет приемы импрессионизма, Беннетт – реалист и использует приемы реализма, Конрад – импрессионист, пользующийся в равной степени приемами импрессионизма и натурализма, а Форстер – импрессионист, использующий реалистически-импрессионистские приемы».

Это определение – несколько претенциозное упрощение. Трудно поверить, что сам Голсуорси верил в столь прямолинейные оценки самого себя и своих коллег.

Когда в 1923 году Голсуорси перечитывал «Патриция», готовя его к «манатонскому» изданию, он был гораздо меньше удовлетворен этой книгой. «Если рассматривать роман с точки зрения эстетической, я считаю, что сознательное утрирование понятия «красота» в заключительной части книги, некоторая слабость развития любовной линии умаляют достоинства книги... которая не доставила мне того удовлетворения, что романы «Братство» и «Темный цветок», которые я перечитывал с той же целью».

Но профессор Гилберт Мюррей, так же как и Ада, Слишком высоко оценивал эту книгу. «Я считаю, что, благодаря его красоте и остроте, это лучший Ваш роман... Он больше похож на поэму, чем на прозаическое произведение», – писал он Голсуорси после прочтения рукописи. Поэтому Голсуорси был совершенно не подготовлен к отрицательной реакции Эдварда Гарнета на новый роман, выраженной после того, как в сентябре Голсуорси направил ему рукопись для ознакомления.

«Я не стану хвалить «Патриция». Я не намерен этого делать. Посылаю Вам замечания, сделанные по ходу чтения рукописи... Боюсь, что эта книга продемонстрирует общественности границы Вашего таланта и ярко осветит не Ваши сильные стороны, а те огрехи, которые скрываются за Вашими сильными сторонами».

В этой переписке отражаются в целом отношения между Гарнетом и Голсуорси: Гарнет, который, безусловно, не всегда был мудрым критиком в отношении работ своего бывшего протеже, сознавал, что этот роман знаменует собой опасный поворот в творчестве Голсуорси, поворот в неверном направлении. «Я не считаю, что эта книга была дли Вас жизненно важной и исходила из глубин Вашей души», – пишет он Голсуорси и далее обвиняет его в том, что он пишет о мире аристократов, которого совсем не знает.

Это обвинение настолько взволновало Голсуорси, что он в результате направил Гарнету список ста тридцати титулованных особ, которых он знал «более-менее хорошо», отметив при этом, что не включил в список «такое же количество» не титулованных, но достаточно аристократичных по своему происхождению людей. Поэтому, возражал он, неудачу книги можно объяснить не незнанием материала, а отсутствием художественного мастерства.

Остается лишь удивляться не только обширному кругу знакомств Голсуорси, но и той наивности, с которой он верил, что это поверхностное общение дает ему возможность проникнуть в тайники чужих душ. На самом деле у этого спора, поводом для которого послужили разногласия относительно нового романа, значительно более глубокие корни. Гарнет почувствовал поверхностность книги, которая ему не понравилась и которая, с его точки зрения, могла повредить репутации Голсуорси. Голсуорси же был вынужден защищать не только свое произведение, но и свой образ жизни в целом. Он написал книгу, которая не была для него «жизненно важной» и не исходила из глубин его души, но мог ли он написать ее по-другому? Он намеренно отказался от сатиры и провозгласил, что ищет в своем творчестве «красоту». Но красота без глубины плавает на поверхности, как цветок без корней, непрочна и эфемерна. Ему необходимо было еще более углубиться в самого себя, ему нужны были покой, одиночество и время для размышлений. Ему нужно было идти вперед, развивая глубину «Братства» и силу «Собственника». Но он не сумел сделать ни того, ни другого.

Глава 22

МАРГАРЕТ МОРРИС

Джон Голсуорси по своей природе был прямым и искренним человеком. Окружающий мир он видел в белых и черных красках, а человеческие поступки оценивал как хорошие или плохие, правильные или неправильные. Его выстраданные взгляды на любовь и брак были такими же однозначными: ему претила мысль, что можно жить в браке без любви и согласия, так же как и то, что кто-то, как его собственный герой Милтоун, может отказаться от женитьбы из-за социальных табу. Он совершенно не понимал сложной природы брака или других отношений между людьми, которые с виду не подходят друг другу, а на самом деле довольны или, наоборот, любя друг друга, несчастны. И уж тем более он не мог себе представить, чтобы те, кто любят друг друга, как они с Адой, могли быть неверными своему супругу. Его герои могли влюбиться только тогда, когда были несчастными в браке.

Поэтому Голсуорси, будучи сорока четырех лет от роду, оказался совершенно не подготовленным к встрече с юной прекрасной танцовщицей Маргарет Моррис. Причем не подготовленным настолько, что, не представляя себе, что он может поддаться чарам другой женщины, кроме Ады, в первые месяцы знакомства с юной танцовщицей совершенно не осознавал, что происходит с ним, да и с нею тоже.

Впервые Голсуорси встретился с Маргарет Моррис осенью 1910 года в Савой-тиэтр[77]. Ей было всего девятнадцать лет, это была необыкновенно живая темноволосая девушка с красивыми карими глазами. Она обладала уникальными физическими данными: она была прекрасно сложена, а благодаря своей профессии научилась двигаться легко и грациозно. Ее девственная чистота не могла не импонировать Голсуорси; она была полна юношеской свежести, которой он никогда не знал в Аде, несмотря на все ее совершенства. Они познакомились на премьере оперы «Орфей и Эвридика» Глюка в постановке Мари Брема[78], для которой Маргарет Моррис поставила танцы, а также сделала эскизы костюмов и декораций, что само по себе уже было удивительным достижением для столь юной девушки. Голсуорси пришел в восторг от ее танцев и очень ими заинтересовался, так как греческая хореография была новинкой на лондонской сцене. Маргарет научилась ей у Раймонда Дункана, брата знаменитой Айседоры. Интерес Голсуорси был настолько велик, что он сразу же пригласил Маргарет нанести им визит на Аддисон-роуд и познакомиться с Адой. Спустя несколько дней она пришла к ним на чай и поделилась своими новыми идеями в области балета.