Глава 31

СЕМЬЯ И ОБЩЕСТВО

Время опять торопило Голсуорси: ему необходимо было срочно заканчивать работу над «Сагой», так как 20 октября они отправлялись в Америку. На сей раз, если не считать постановок «Простака» в Канаде и «Без перчаток» в Нью-Йорке, это был скорее зимний отдых, чем деловая поездка. Голсуорси уже узнал на собственном опыте, сколь требовательна американская публика, как она ненасытна в отношении лекций, речей и приемов.

К счастью, лето 1920 года в Уингстоне прошло относительно спокойно. Роман «Сдается внаем» был вчерне закончен в начале сентября и доработан в Гроув-Лодже до середины октября, к их отъезду. Даже для Голсуорси, который никогда не вырезал из прессы отзывы на свои произведения и был довольно равнодушен к мнению публики, было ужасно обидно уезжать за два дня до выхода в свет романа «Сдается внаем» (22 октября). Ведь оценка этой книги была решающей для судьбы всей трилогии. Однако реакция критики и в Англии, и в Штатах вызвала разочарование. Ч. Э. Монтегю[123] в рецензии в «Манчестер Гардиан» отмечает, что война не помешала планам Голсуорси относительно «Саги о Форсайтах», и высказывает сожаление, что в трилогии нет «той напряженности, вызываемой изображением неких животных инстинктов», которая «заставила бы кровь быстрее течь по жилам книги».

Голсуорси пробыли в Америке и Канаде с октября по апрель 1921 года. Десять недель они провели на ранчо Сан-Исидро в четырех милях от Санта-Барбары. «Хозяйкой этого ранчо, состоявшего из множества разбросанных посреди апельсиновых и других деревьев маленьких бунгало, являлась английская леди миссис Харлей Джонстон, и атмосфера была очень домашней и уютной... Единственное, что омрачило наш прекрасный отдых, это бронхит бедной Ады, который очень мучил ее по ночам. Чуждаясь многолюдных сборищ, мы редко выбирались куда-нибудь, но время проводили чудесно». Голсуорси играл в теннис и много писал, хотя и не создал ничего существенного – несколько рассказов и пьесу «Семейный человек». Им пришлось также пережить небольшое землетрясение, «которое чуть не разрушило нашу спальню на втором этаже».

После двух месяцев, проведенных в Аризоне, в конце долгой зимы они ненадолго приехали в Нью-Йорк, где Голсуорси прочел две лекции и где они еще раз испытали на себе американское гостеприимство. Обратный путь в Англию на лайнере «Адриатика» проходил в весьма светской обстановке: они сидели за отдельным столиком для «избранных», среди которых были также супруги Дринкуотеры[124] и кузен Джона Фрэнк Голсуорси, тоже случайно оказавшийся здесь. 15 апреля они прибыли в Англию, а дома их «шумно приветствовал многоголосый хор собак и челяди».

Небезынтересен факт, записанный в тетрадь рукой Ады, но, несомненно, со слов Джона, что «важным событием того лета (1921 года. – К.Д.) стало создание деревенской крикетной команды. Дж. был ветераном команды и ее капитаном. Обычно на его счету было от одного до трех очков, но во время матча с командой Мортонхэмстеда он выиграл двадцать очков – к безмерному удивлению всех присутствующих...». В последний период своей жизни Голсуорси находился в определенной изоляции от литературного мира и поэтому больше интересовался делами своей семьи, а также деревенской общины. Он разошелся со своими близкими друзьями прежних лет – Конрадом, Эдвардом Гарнетом и Грэнвиллом-Баркером, и, хотя у него были новые приятели среди литераторов, такие, как Мейзфилд и Гилберт Мюррей, это были уже совершенно иного склада люди. У Джона с Адой не было детей, и он принимал огромное участие в своих племянниках и племянницах – детях Лилиан, Мейбл и Хьюберта. Рудольф Саутер, с тех пор как его отец после освобождения из заключения уехал в Германию, стал для Ады и Джона как сын, а после смерти в 1924 году его матери он и его жена Ви стали членами их семьи. Другой «протеже» Голсуорси была его родственница и крестница Дороти Истон, которой он не только давал наставления и советы, но и оказывал материальную помощь, снабжал ее деньгами, которые он шутливо называл «крыльями», необходимыми ей для того, чтобы она не испытывала материальных затруднений, развивая свой литературный дар. Среди членов семьи Голсуорси почти не было никого, кому бы Джон время от времени не оказывал финансовую помощь: семье Саутеров, племянникам Хьюберту и Мюриель, а также Дороти Истон, вышедшей замуж за Ральфа Ивенса, – всем им Голсуорси помог купить или построить жилье. Здесь уместно процитировать письмо Голсуорси Рудольфу, отправленное им в 1920 году из Испании и свидетельствующее о том, какое огромное чувство ответственности испытывал Голсуорси по отношению к своим родственникам:

«Есть еще одно важное обстоятельство, о котором должны помнить и ты, и твоя мать. Твой дедушка хотел, чтобы его деньги достались его детям и их потомкам поровну. Если английское правительство ведет себя столь не по-английски, лишая или конфискуя собственность англичанки (Лилиан. – К.Д.), чтобы удовлетворить желания другого английского подданного, то это обязывает меня, с благословения провидения, проследить, чтобы исполнению воли моего отца, который работал для этого всю жизнь, не препятствовали никакие материальные преграды. Твоя мать не должна мешать этому, единственное, что вы должны делать, – это принять участие в «эксперименте». И тебе совершенно не к чему становиться в позу. Видишь ли, не имея собственных детей, мы обязаны уделить тебе особое внимание; неужели ты не чувствуешь, как это смешно – разводить с нами какие-то церемонии по поводу денег?»

Кроме отеческого отношения к своим родственникам, Голсуорси испытывал чувство ответственности и выполнял определенные обязательства в отношении местной общины там, где он жил. В последние годы их жизни в Уингстоне это выразилось в создании крикетной команды Манатона. Причиной создания этой команды была не только любовь Голсуорси к крикету, но и желание предоставить его деревенской «семье» возможность почувствовать себя единым целым. И в Бери крикетная команда стала ядром общественной жизни; Голсуорси, бывший тогда уже довольно богатым человеком, испытывал чувство ответственности за людей, с которыми жил бок о бок.

«Приготовься играть в крикет и привези с собой спортивный костюм и обувь, – писал Голсуорси Рудольфу 21 августа. – В субботу состоится матч, в котором, полагаю, ты примешь участие, а в пятницу вечером тебе, возможно, придется немного потренироваться. Можешь не волноваться, вряд ли ты будешь играть хуже большинства из нас. Вчера мы играли с командой Мортона и разгромили их. Выиграли со счетом 119:63». Год спустя Дороти Истон стала свидетельницей, как «дядя Джек» и К.С. Эванс из издательства «Хайнеман» тренировались на лужайке, поставив Аду в ворота, а ее саму заставили отбивать мячи. Вскоре крестница Голсуорси стала разделять его увлечение; она считала, что это идеальная игра для спокойного, цивилизованного человека его темперамента. Эту игру Голсуорси любил и играл в нее до конца своих дней. Джек Детмор, редактор издательства «Хайнеман», вспоминает, как во время ежегодного матча между командами издательства и Бери одного из членов их команды едва не удалили за то, что он чуть не сбил Голсуорси: команде издательства была дана инструкция вести себя достаточно сдержанно, когда будет играть писатель, считавшийся их гостем. Тем не менее восхищение Детмора Голсуорси было совершенно искренним, и он вспоминал, как писатель, бывая в издательстве, разговаривал со многими сотрудниками, интересовался их проблемами и дарил им экземпляры своих книг с памятными надписями.

Но не следует думать, что крикет был единственным занятием Голсуорси тем летом в Уингстоне; во время отдыха в Санта-Барбаре ему пришла в голову идея новой пьесы, которая, как ему казалось, должна была принести удачу.

Ада писала: «Это единственная пьеса Голсуорси, закончив которую он был вправе сказать: «Ни один режиссер не посмеет от нее отказаться». Называлась пьеса «Верность», и работа над ней была главным занятием Голсуорси в то лето. В ней рассказывается, как де Левис, малосимпатичная личность (по национальности еврей), приехав погостить к своим знакомым, обвинил другого гостя, героя войны Дэнси, в том, что тот украл из его комнаты тысячу фунтов. Общественное мнение полностью на стороне Дэнси и направлено против де Левиса: в результате происшедшего его забаллотировали в клубе, а Дэнси предъявил ему обвинение в клевете. Однако впоследствии выясняется, что Дэнси виновен, и от стыда он кончает с собой.

Как Голсуорси и предсказывал, пьеса имела успех. Она пошла в театре в марте следующего, 1922 года и сразу же была признана критикой лучшей пьесой автора. «Санди Таймс» писала: «Это лучшее произведение Голсуорси... ее можно даже отнести к разряду классических».

Голсуорси было пятьдесят лет, когда публикация «Саги о Форсайтах» принесла ему мировую славу; он был еще достаточно молод, чтобы рассчитывать на то, что впереди у него годы творческого развития. Тщеславие его было удовлетворено, но счастлив он не был; дневник Ады прерывается в 1922 году нотой отчаяния, которая часто отзывалась эхом впоследствии: «Конец года был омрачен болезнью А.... Рождество прошло ужасно: и А., и Рода (горничная. – К. Д.) болели». Моттрэм также отмечает перемены, происшедшие в Аде и Джоне, особенно после того, как Голсуорси покинули Уингстон. «Постепенно я начал сознавать, что они стареют, как бы тщательно они это ни скрывали и как бы ни старались по-прежнему оказывать своим друзьям столько же добрых услуг, сколько оказывали прежде. Им так и не удалось оправиться от войны и моральных травм».

Глава 32

ОЩУЩЕНИЕ НЕУДАЧИ

На протяжении двух лет – с конца 1923 по 1926 год – Голсуорси не нуждались в собственном загородном доме. Джону поначалу казалось, что ничто не сможет заменить ему Уингстон – так много значило для него это место; Ада же, несомненно, испытывала чувство облегчения. Как она часто жаловалась Ральфу Моттрэму, она почти никогда не чувствовала себя хорошо и счастливо в отдаленном, сыром мире Дартмура, а вот Гроув-Лодж – прекрасный элегантный дом в Хамстеде – очень ее устраивал. Вероятно, отчасти из-за того, что Голсуорси больше не ездили в деревню, на протяжении ряда лет, последовавших за выходом в свет «Саги о Форсайтах», они стали еще чаще покидать пределы Англии; перечень поездок, который приводит в конце своей книги о дяде Рудольф Саутер, ужасает своей длиной, особенно в той его части, которая относится в этим годам. Трудно сказать, задерживались ли они где-нибудь больше чем на неделю – и как в таких условиях писатель надеялся создать хоть что-нибудь стоящее?

Осенью 1921 года в жизни Голсуорси появился новый интерес – международный клуб писателей «Пен». Этот клуб был детищем миссис Даусон Скотт, его официальное открытие состоялось в октябре 1921 года в ресторане «Флоренция», а его первым председателем стал Голсуорси. Целью нового клуба было «развивать дружбу и взаимопонимание между писателями и защищать свободу самовыражения внутри наций и между ними». Нетрудно понять, почему такая организация импонировала Голсуорси: он всегда верил, что, если писатели и мыслители всех стран соберутся вместе, смогут обмениваться своими идеями и чаяниями, будет достигнуто такое взаимопонимание, при котором менее вероятно возникновение катастрофы, подобной недавно закончившейся войне. Голсуорси готов был всей душой отдаться новому виду деятельности; но, увы, по мере того, как «Пен-клуб» открывал свои новые отделения в разных странах и нужно было постоянно ездить на новые встречи, он стал все больше отвлекать Голсуорси от его главного дела – творческой работы.

Издание в 1922 году «Саги о Форсайтах» в одной книге принесло Голсуорси значительно больший успех, чем он мог ожидать. Как сообщает его биограф Г.В. Мэррот, «читатели расхватывали книгу, и за короткий промежуток времени количество экземпляров, распроданных по обе стороны Атлантики, достигло шестизначного числа». Говоря об удаче писателя, он отмечает с присущей ему необычной манерой излагать свои мысли, что «ручей его жизни превратился в полноводную реку». Не следует забывать, что свою книгу о Голсуорси Г.В. Мэррот писал под неусыпным вниманием недавно овдовевшей Ады; самому Голсуорси эти перемены лишь наносили урон, несмотря на то, что его авторское самолюбие было удовлетворено – он стал автором бестселлера.

Символично, что новый этап в его жизни ознаменовался расставанием с Уингстоном – местом для него столь близким и памятным. В 1923 году он писал Грэнвиллу-Баркеру: «Увы! У нас (вернее, у меня, потому что Ада, думаю, рада расстаться с девонширскими туманами) Уингстон со следующего месяца отнимают... для меня это большой удар. И все же я молчу об этом». И лишь через три года на смену Уингстону появился более внушительный и респектабельный дом – Бери-Хауз в Суссексе.

Избрание Голсуорси председателем «Пен-клуба» неизбежно влекло за собой увеличение числа поездок: за десять лет своей деятельности он побывал на восьми международных конгрессах, но рассказывать в деталях о каждом таком путешествии было бы неинтересно, ибо все они проходили по ранее установленному образцу. Искусство Ады готовиться в путешествия достигло совершенства, и они возили с собой огромный багаж – одежду и снаряжение на все случаи жизни. Прибыв в пункт назначения, они снимали большой номер из нескольких комнат или отдельный дом, где могли бы жить и питаться отдельно от остальных туристов; по утрам Джон писал, а днем они с Адой совершали прогулки или знакомились с местными достопримечательностями. Как нам уже известно, начиная с 1924 года их часто сопровождали молодые супруги Саутеры.

Сближение Саутеров с Адой и Джоном Голсуорси началось вскоре после смерти матери Рудольфа и продолжалось вплоть до смерти Голсуорси, наступившей спустя восемь лет. Лилиан Саутер скончалась внезапно в октябре 1924 года; хрупкое здоровье, переживания из-за Георга и Рудольфа, интернированных во время войны, а также решение ее мужа покинуть Англию, что привело к разлуке с семьей, – все это сломило ее, и поэтому, когда пришла болезнь, у Лилиан не было ни сил, ни желания с ней бороться.

Смерть ее была для Джона большим ударом; это была одаренная, исключительная по своим качествам женщина, наделенная даром дружить с людьми и понимать их; из двух его сестер и брата Лилиан была ему ближе всех. Этой смерти предшествовала еще одна тяжелая потеря: 3 августа того же года после продолжительной болезни скончался Джозеф Конрад. Лилиан и Конрад были одними из тех людей, которые поддержали возникшее у Голсуорси стремление стать писателем. Много лет назад, во время отдыха с родителями в Шотландии, Джон обсуждал с Лилиан литературные и философские проблемы; позднее, в 1892 году на борту корабля «Торренс», он познакомился с моряком Джозефом Конрадом, слушал его рассуждения по поводу профессии писателя и, вполне возможно, немного позднее в доме Сондерсонов в Элстри прочел черновик романа «Каприз Олмейера». Теперь, в течение двух месяцев, они, один за другим, ушли из жизни, и вокруг Голсуорси образовалась болезненная пустота. Поэтому естественно, что он потянулся к молодому поколению и вскоре после смерти Лилиан увез Аду и младших Саутеров на длительный отдых.

Что же касается работы, то 1924 год и в этом отношении был весьма неблагоприятным: две пьесы: «Джунгли», поставленная в марте в Сент-Мартинз-тиэтр, и «Старая Англия», поставленная в октябре, – были весьма критически восприняты прессой. Первая из них – тематически необычная для Голсуорси пьеса об Африке, которую Герман Оулд[125] назвал символическим воплощением «больших империалистических джунглей, делающих людей игрушкой – ибо в мире политики и коммерции у нас царит закон джунглей», – была, по словам одного критика, «любопытным, вышедшим из-под пера Голсуорси экспериментом». Мэррот вспоминает, что именно в связи с этой пьесой он единственный раз в жизни видел писателя в состоянии крайнего раздражения: «Я дал им нечто новое – в этой пьесе участвует всего одна женщина и практически нет любовной линии, – и это их не устраивает». Пьеса «Старая Англия» – инсценировка его рассказа «Стоик» – единодушно была признана весьма скучной.

Не вызывает сомнений, что Голсуорси очень волновался по поводу оценки своих произведений. Вот что он писал о своей книге – еще одном сборнике эссе, изданном годом ранее (13 сентября 1923 года): ««Таймс Литерери Сапплмент» опубликовала заметку о моей книге «Моментальные снимки» – весьма справедливую и довольно доброжелательную. Я потерял творческий запал». Он старался сберечь свои силы, отказываясь от той работы, которая могла бы помешать ему писать романы. Когда университет в Кембридже предложил ему читать лекции, он отклонил это предложение: «Мне очень трудно писать лекции и речи, и я боюсь, это помешает мне сосредоточиться на романе». Но спасения от ненасытной жажды Ады к путешествиям у него не было.

30 октября 1924 года вышел в свет роман «Белая обезьяна» – первая часть новой трилогии «Современная комедия». В письме миссис Чичестер Голсуорси рассказывает, что работать над этой книгой ему приходилось в разных местах, более того – в разных частях света.

«Возможно, Вам будет интересно узнать, где был написан роман «Белая обезьяна». Я начал работу над ним в ноябре 1922 года в моем доме в Хэмпстеде на окраине Лондона. К маю 1923 года я написал больше трети романа; вторая часть была создана в июне – начале июля в Кортине (итальянский Тироль), над третьей я работал в ноябре на Мадейре и в декабре в Монт-Эсториале в Португалии. Как видите, писателю нужны только перо, чернила и голова на плечах».

Главная героиня «Белой обезьяны» – дочь Сомса Форсайта Флер, которая теперь замужем за Майклом Монтом. Запутавшись в своих отношениях, она чуть было не вступает в любовную связь с поэтом Уилфридом Дезертом, но в последний момент ее что-то останавливает. В это время Сомс пытается предотвратить скандал, связанный с делами возглавляемой и им страховой компании, где обнаружено мошенничество. В описании этой ситуации Голсуорси проявляет знание мира финансов и большого бизнеса, мира его отца и дядей – типичных Форсайтов. Еще одна сюжетная линия, как бы контрастирующая с главной, связана с историей Бикета и его жены Вик, которые, борясь с нищетой, стараются накопить денег, чтобы уехать в Австралию. Логическим концом романа является рождение ребенка – сына Флер и Майкла, который, как и в романе «В петле», воплощает надежды на будущее всей семьи.

Книга содержит в себе несколько сюжетных линий, среди которых трудно выделить главную, она в значительной степени отражает состояние Голсуорси в момент работы над ней. Роман вновь и вновь свидетельствует о его отчаянии при мыслях о тщетности жизни, о неизбежности смерти; в чем искать надежду или смысл существования? Вот что думает по этому поводу Сомс:

«Так и жизнь – садовник, подравнивающий лужайки... Стричь лужайки, чтобы все шло гладко. А какой смысл? И, поймав себя на таких пессимистических мыслях, он встал. Лучше пойти к Флер – там ведь надо переодеваться к обеду. Он признавал, что в переодевании к обеду есть какой-то смысл, но в общем – это все вроде стрижки лужаек; снова зарастет, снова надо переодеваться. И так без конца! Вечно делать одно и то же, чтобы держаться на каком-то уровне. А к чему?»

А вот пример размышлений Майкла Монта: «Черт! До чего непонятная книга – человеческое лицо! Целые страницы заполнены какими-то своими мыслями, интересами, планами, фантазиями, страстями, надеждами и страхами. И вдруг – бац! Налетает смерть и смахивает человека, как муху со стены...»

По крайней мере один из поклонников Голсуорси признает, что был полностью захвачен чтением романа: миссис Томас Гарди пишет Аде: «Он (Томас Гарди. – К. Д.) брал книгу с собой в постель, чтобы почитать немного, если проснется, – это первый случай за нашу совместную жизнь, когда он брал книгу на ночь...»

Издание книги совпало со смертью Лилиан Саутер, и Джон с Адой решили найти утешение в очередном путешествии за границу. 19 ноября в итальянском городе Мерано к ним присоединились молодые супруги Саутеры. Сохранились дневниковые записи Рудольфа об этой поездке, в которых он описывает, как бесконечно предупредителен к Аде был Джон; так, например, на ночном поезде, направлявшемся на юг, в Сицилию, «Дж.Г. поместил нас всех очень удобно. Не устаешь удивляться, наблюдая, какую заботу он проявлял в дороге об А. – все было сделано как нужно, каждое ее желание и прихоть выполнялись». Или в Сиракузах: «Дж. Г. намерен перебраться поближе к солнышку – через Египет в Африку или на юг Африки, если здесь погода не исправится. Он постоянно думает об А. и о том, чтобы ей было хорошо».

Интересно узнать, какое впечатление забота Голсуорси производила на постороннего наблюдателя; в своем «Портрете Барри» Цинтия Асквит пишет: «Голсуорси, который нравился мне все больше и больше, был похож на идеального школьного учителя из пьесы, а его манеры были, как всегда, безукоризненны. То, как он вскакивает за завтраком, когда его жена входит в комнату, и бросается к буфету, чтобы поухаживать за ней, производило на других мужей магическое воздействие. Чувствуя, что они должны следовать его примеру, они (весьма неубедительно) делали вид, что ведут себя так всегда. Результатом их непривычного рвения было громыханье тарелками и разлитый кофе...» Во время путешествий Джон часто читал своим компаньонам вслух. В Тунисе это были его любимые «Записки Пиквикского клуба», в 1926 году в Аризоне – «Остров сокровищ». Позднее, во время той же поездки, читая «Гордость и предубеждение», он прокомментировал: «Как это все длинно и глупо! Разве люди когда-нибудь так говорили...» И Джейн Остин так и осталась для него белым пятном. Он был заметно привязан к своим любимым писателям, среди которых почетное место занимал Стивенсон. Бросив читать Джейн Остин, он обратился к «Катрионе» и пришел к следующему заключению: «Когда начинаешь сравнивать Стивенсона и Гарди, то приходишь к выводу, что здесь вообще нечего сравнивать. У Стивенсона все сама жизнь, у Гарди все сама смерть...» Среди современных молодых писателей Голсуорси больше всех нравился Генри Уильямсон[126], и он много сделал, чтобы помочь ему в начале его пути; он считал «Вечную нимфу» Маргарет Кеннеди[127] «лучшим романом, написанным женщиной за последнее время», а к роману своего давнего протеже Ральфа Моттрэма «Испанская ферма» написал предисловие. Он также читал вслух то, над чем работал в данный момент; во время путешествия по Италии и Северной Африке это была «Серебряная ложка».

Голсуорси отсутствовали в Англии почти полгода и вернулись на родину в начале мая 1925 года. Но и в этом году Голсуорси не суждено было снискать расположение критики; его новая пьеса «Спектакль» продержалась в Сент-Мартинз-тиэтр короткий срок в июле. «Пресса, нагоняи которой неизбежны, постаралась изо всех сил «разделать» пьесу», – писал он Андре Шеврийону. А на следующий год роман «Серебряная ложка», став бестселлером и в Англии и в Америке, был также неблагоприятно оценен критикой.

Безусловно расстроенный этими неудачами, Голсуорси объявил, что его следующая пьеса «Побег» будет последней пьесой в его жизни. «Побег» был написан в Америке в феврале 1926 года: «Я неожиданно увлекся драмой и за две недели написал пьесу (извините меня – я раньше никогда такого не делал). Это странная пьеса – просто эпизоды...» – писал он Грэнвиллу-Баркеру. Но его пьеса «из эпизодов» о молодом человеке, который случайно убил полицейского, несправедливо обвинившего проститутку в том, что она приставала к мужчинам, имела большой успех. Поставленная Лионом М. Лайоном, она целый год шла на сцене Амбассадордз-тиэтр.

Глава 33

БЕРИ-ХАУЗ

Супруги Саутеры прочно вошли в жизнь Голсуорси, и неудивительно, что они решили поселиться вместе с дядей и тетей. Нужно было продать Фрилендз-Хауз – дом, приобретенный Голсуорси для сестры и племянника, и купить небольшой деревенский дом для Рудольфа и Ви, где Ада и Джон смогли бы иметь pied-[128], как в Уингстоне. В августе 1926 года после бесплодных поисков в районе Пулбороу в Суссексе они случайно узнали о том, что продается дом под названием Бери-Хауз. И хотя его размеры были не совсем подходящими, Джон настоял на том, чтобы осмотреть его; в описании дома было сказано, что он построен в «стиле Тюдоров» и имеет пятнадцать спальных комнат.

«Мне очень запомнилось, как дядя завернул за угол и увидел спускающиеся к меловым холмам террасы. Быстро оглянувшись, он сказал: «Это нам подходит», даже не заходя в сам дом. «Но он слишком велик», – сказал я с ужасом, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги при виде поместья с серым каменным фасадом, средниками на окнах и большой, выложенной плитами крышей. «Ничего, старина, – сказал дядя, – мы его покупаем, и, если вы с Ви не возражаете, вы будете жить здесь вместе с нами».

Так все и вышло. Дом был куплен за девять тысяч фунтов, вместо трех тысяч, которые они планировали потратить на покупку; сделка состоялась 16 августа 1926 года. Дом принадлежал Голсуорси, но истинными хозяевами в нем были Рудольф и Ви. Ви взяла на себя обязанности домоправительницы. Кроме того, постоянное присутствие в Бери молодой пары сделало жизнь супругов Голсуорси более приятной.

Странно, что человек, столь чуждый эгоистическим побуждениям, как Голсуорси, так решительно выбрал этот дом, который никогда особенно не нравился Аде – «ее угнетала жизнь у подножия горы» – и который отпугивал молодых Саутеров своим размером и великолепием; к тому же, возможно, они не так уж и стремились жить бок о бок со своими пожилыми родственниками.