— Очень невысоко, — честно признался собеседник. — Откровенно говоря, я не ожидал, что вы столь прилично информированы о наших юридических крючках. Ну что ж. Придётся ещё чуть-чуть приоткрыть карты. Известно, что ваши деньги размещены на Западе. Наличие уголовного дела в России в сочетании с хранящимися в западных банках денежными средствами образует состав преступления, именуемого отмыванием денег. Если запрос на вашу выдачу поступит из той же Швейцарии, от показаний мистера Холла вам будет мало пользы. И от всего того материала, с которым вы его любезно ознакомили, тоже. Потому что Россия — одно, а Швейцария, как вы понимаете, мой молодой друг, совершенно другое. Что вы теперь скажете?

Вот теперь Платону стало здорово не по себе. Не потому, что чёртов скелет открыл ему что-то новое — протянуть ниточку от последних событий вокруг Ронни Штойера к такому повороту событий было совсем несложно, и адвокаты уже начали выстраивать систему оборонительных сооружений. Пугала готовность, с которой скелет бросал на стол один козырь за другим. Что же ещё в запасе?

— Вы не сказали, что предлагаете, — напомнил Платон.

Назвавшийся Хорэсом развёл руками.

— Это же очевидно. Попросите ваших юристов подготовить просьбу о политическом убежище. Очень конспективно. Вопрос будет решён в течение суток.

— Вы считаете, что политическое убежище защитит меня от швейцарского запроса?

— У вас хорошая реакция. Никоим образом. Вас вообще ничто защитить не может. Но Джона Доу может.

— Джон Доу — это кто?

— Джон Доу, — терпеливо разъяснил Хорэс, — некто, проходящий по программе защиты свидетелей. Им вполне можете быть и вы. Эта программа предполагает полную перемену… Как это по-русски… identity37.

— Другими словами, вы предлагаете мне отказаться от собственного имени, от всей своей жизни, от всего и тихо забиться в угол. Замолчать. Вы всерьёз думаете, что это для меня приемлемо?

— Я не все ещё сказал, — поднял палец старик. — У вас в Европе серьёзные финансовые затруднения. Если вы согласитесь сотрудничать, проблемы будут сняты.

— У меня и в России серьёзные затруднения. Трое моих людей сидят в Лефортово.

— С ними вопрос тоже будет решён.

— У вас такие хорошие контакты с нашими?

— Рабочие.

— А они не испортятся, если вы дадите мне и моему другу политическое убежище?

— Нет. Не испортятся. Нашего посла вызовут в Москве на собеседование, вручат ноту. Этим все и ограничится.

Взвесив в уме все сказанное, Платон решил, что идёт обычный наезд с очевидной целью выяснить, насколько удастся напугать. В полном соответствии с традициями, американцы не желают, чтобы их использовали в чужой игре и стараются навязать свои правила. Ну и ладно. Пришла пора показать зубы.

— Если вы закончили, — сказал Платон, — то я могу изложить собственную позицию. Состоит она в следующем. Войну с действующим президентом России начал не я. Она началась по его инициативе. Не так давно у меня с ним состоялась беседа, на которой мы обсудили ряд вопросов. Я ему прямо и откровенно сказал, что ни по одному вопросу с ним не согласен. В ответ он мне зачитал справку из ФСБ, из которой следовало, что мой отказ сотрудничать немедленно повлечёт возбуждение целого букета из уголовных дел. Поэтому мне пришлось покинуть Россию. Из-за решётки воевать невозможно. Ему — чтобы раздавить меня — нужна помощь США. Мне — чтобы победить — тоже нужна помощь США. Поскольку сдаваться я не собираюсь, я твёрдо намерен эту помощь получить. До сих пор я был уверен в том, что получу её достаточно легко. Оказывается, не так. Ну и хорошо. Ко всем проблемам, которые вы мне пообещали только что, я готов. Осталось выяснить, насколько ваша сторона готова к тем проблемам, которые могу создать я.

Вы сейчас опять скажете, что я для политика слишком прямолинеен, но это не так уж и важно. Пусть. Вы хорошо понимаете, о чём я говорю?

— Абсолю-ютно, — протянул Хорэс. — Абсолю-ютно. Вы совершенно логичны, но не учитываете одну мелочь.

— Какую?

— Первопричину. То, с чего мы начали наш разговор.

— Я не понял.

— Сейчас объясню. Я буду с вами максимально откровенен. Привезённая вами информация достоверна. До вашего появления у нас были некие неоформленные подозрения, что московские взрывы организованы российскими спецслужбами. Я даже обсуждал этот вопрос со своим… Знакомым… В Москве. И уехал от него с полной уверенностью, что так оно и есть на самом деле. Вы привезли доказательства. Но вы должны понимать, что для нас совсем невыгодно устраивать показательный суд над Россией. Более того — вредно. Дело вот в чём. Имея эти доказательства в руках, мы фактически устанавливаем над Россией полный контроль. Без единого выстрела и вообще без шума. Никаких сюрпризов, вроде очередного пакта или Афганистана, не будет и быть не может. Ваш мистер Рогов, дай ему Господь долгих и безмятежных лет правления, будет послушен, как агнец. Он объявит о вечной и нерушимой дружбе с Америкой, зароет томагавк, утопит все свои подводные лодки, покорно стерпит появление наших военных баз на территории ваших бывших сателлитов и так далее. Он даже распорядится прекратить преследование вас и ваших друзей и назначит вас вице-президентом или премьер-министром. Можно его и об этом попросить. Уверяю вас, что не откажет. Вернее, не отказал бы, если бы не одно «но»…

— Какое?

— Мы его об этом просить не будем.

— Позвольте узнать — почему?

Хорэс тяжело вздохнул.

— Я же говорил, что начинать надо всегда с самого начала. Но молодости свойственно спешить и забегать вперёд. Очень конспективно ситуация выглядит следующим образом. На мировой политической сцене появилась новая серьёзная сила. Вернее сказать, появилась она давно, но её никто не принимал всерьёз. Это было ошибкой. У этой силы есть имя — международный терроризм. Если совсем точно, терроризм исламского толка. Если не ошибаюсь, вы были в Нью-Йорке во время взрывов, поэтому должны понимать всю опасность ситуации. Надвинулась настоящая катастрофа, и у нас есть основания полагать, что на фоне неизбежного развития событий манхэттенские башни могут оказаться детской игрушкой. Поэтому Россия в качестве врага нам никак не нужна. Мы нуждаемся в союзной России. Если бы не вы с вашими историями, этот союз был бы искренним и добросердечным. Потому что для всего мира Россия была первой жертвой террористов, а Соединённые Штаты — уже второй.

Сейчас союз таким дружеским не будет, поскольку российские власти прекрасно понимают, что с вашими документами мы ознакомлены. Мы будем сотрудничать с русскими, потому что нам это жизненно необходимо. Они будут сотрудничать с нами, потому что у них нет другого выхода. Таким образом, обнародование ваших документов недопустимо, а попытка шантажировать ими русских просто излишня — всё, что нам нужно, они и так сделают.

— Я вас правильно понял? Вы фактически идёте на сотрудничество с КГБ, потому что не хотите воевать с террористами в одиночку? И это несмотря на то, что роль нашей Конторы в организации московских взрывов вам совершенно понятна?

— Вы меня правильно поняли. Это решение принимал не я. Но я рекомендовал его принять.

— Выбираете меньшее зло? — Платон попытался саркастически улыбнуться, но получилось не очень.

— Точное замечание. Мы выбираем меньшее зло.

— Когда я ещё занимался наукой, — сообщил Платон, — я написал несколько статей про теорию принятия решений. Точнее говоря, про манипулирование принятием решений. Для успешного манипулирования очень полезно знать, чем именно намерен руководствоваться тот, кто решает. Тогда можно подсунуть такую альтернативу, что выбрано будет как раз нужное манипулятору. Роль советских спецслужб в создании ближневосточных террористических сетей вам, несомненно, известна. У вас не возникает ощущения, что вас в этой истории просто использовали? Говоря по-русски, развели. Вы уверены, что манхэттенские взрывы произошли без постороннего влияния?

В бледно-голубых глазах собеседника промелькнуло нечто похожее на уважение.

— Не сочтите за стариковское хвастовство, но я никогда в жизни не руководствовался ощущениями. Раз уж мы говорим начистоту, должен вам сообщить, что во время последнего приезда в Москву я имел продолжительную беседу с одним человеком. — Хорэс прикоснулся к траурной повязке на рукаве. — Он практически предсказал, какое именно решение будет принято нами. Так что и здесь вы не можете меня ничем удивить.

— Вы так легко принимаете поражение?

— Не поражение, — возразил Хорэс. — Тактическое отступление. Взвешенное, просчитанное и очень хорошо мотивированное. Согласитесь, мы никак не можем позволить вам сорвать игру. Слишком велики ставки.

— Другими словами, вы твёрдо решили нейтрализовать меня. Причём, именно нейтрализовать, а не убрать совсем — есть ощущение, что в будущем я смогу пригодиться.

— Вы очень точно сформулировали.

— Так вот, — сказал Платон. — Теперь, когда все точки расставлены, сообщаю вам, что ни на какую сделку я не пойду. Вы почему-то решили, что для меня капитуляция — тоже меньшее зло. По сравнению с озвученной вами альтернативой. Может, оно и так, но я по вашим правилам не играю. Война так война, я готов. Даже если на стороне российских спецслужб против меня будет воевать самая мощная страна в мире.

— Хотите выпить? — неожиданно предложил Хорэс. — У меня есть очень неплохой коньяк. Вот там — за стойкой. И мне налейте немного. Вот так, достаточно. Благодарю вас. На здоровье! Так о чём мы? Вы не будете воевать, мой молодой друг. Для вас война закончилась. Как я заметил в начале беседы, никакой возможности отказаться от предложенных вам правил поведения у вас нет. И если вы позволите мне поговорить ещё несколько минут, я объясню вам, почему так считаю.

— Я вас слушаю.

— Ваши свидетели, как известно, находятся в Турции. Они прибыли туда по поддельным документам, что считается серьёзным преступлением. Несмотря на довольно квалифицированные попытки скрыться, их местонахождение нами надёжно контролируется. Если эти люди попадут в руки турецких властей, их будут судить и приговорят к длительному тюремному заключению. Вы про турецкие тюрьмы что-нибудь знаете?

Удар был настолько сокрушительным, что Платон на мгновение отключился. На поплывшем перед глазами сером лице Хорэса почти беззвучно шевелились голубоватые губы, выплёвывая ненужные уже слова. Ведь ещё сегодня утром Ларри проверял у Андрея — тот сказал, что замели все следы и сидят в тихом месте. «Ты уверен? — спросил Ларри, — точно нет хвостов?», и Андрей ответил уверенно: «Кишка у них тонка, Ларри Георгиевич, против наших, по правилам работают», после чего Ларри, впервые за эти три дня, подмигнул Платону и вроде даже улыбнулся.

Но этот человек опять что-то говорит…

— Мне кажется, что вы несколько переутомились, — произнёс Хорэс, глядя на Платона с сочувствием. — У вас явно нездоровый цвет лица. Вам совершенно необходимо отдохнуть.

— Вы говорили про турецкие тюрьмы, — напомнил Платон. Старик небрежно махнул рукой.

— Вряд ли стоит принимать все это так близко к сердцу… Можете мне поверить — турецкие тюрьмы и царящие там порядки настолько отвратительны, что мы, конечно же, примем все меры для избавления ваших людей от близкого знакомства с ними. Я надеюсь, вам понятно, почему мы не привезём их сюда? Они будут переправлены на какой-нибудь остров с хорошим климатом и нелюбопытным населением. Они отдохнут и поправят здоровье там, вы отдохнёте здесь, и всё устроится.

— Вы несколько раз упоминали, что у нас откровенный разговор, — сказал Платон, кусая губу. — Ну что ж, откровенный — так откровенный. Вряд ли для вас является секретом, что у нас… отношения. Мы собираемся… Собирались пожениться.

— Я проинформирован.

— И что скажете?

— Вы ещё так молоды, — протянул Хорэс, глядя куда-то вверх. — Молоды и нетерпеливы. Поверьте старику — настоящее чувство от разлуки только набирает силу. Вам придётся немного подождать.

— Почему?

— Ну это же элементарно! Мы не можем позволить, чтобы вы покинули территорию Соединённых Штатов.

— А я и не могу её покинуть, — сообщил Платон. — Я у вас практически уже прохожу по программе защиты свидетелей, если вы не забыли. Привезите её сюда!

— Послушайте, — неожиданно резко сказал Хорэс. — Вы ведь всё-таки разумный человек… Пока ваши протеже находятся под нашим контролем и в неизвестном для вас месте, я совершенно спокоен. Это даёт мне полную гарантию приличного поведения с вашей стороны. Когда возникнет такая необходимость, вы, ваши свидетели, ваша информация — все это немедленно соберётся в одном месте и в одно время. Но не раньше. Вы понимаете меня?

— Но тогда вы тоже должны понимать, что мои отношения с мисс Маккой — вовсе не политика. Это — личное.

Хорэс снова тяжело вздохнул.

— Вас же никто не втягивал в эту историю, вы ввязались в неё сами. Конечно, это политика. А то, что политика чувствительно задевает ваши личные планы, вряд ли должно всерьёз отражаться на принятых решениях. Не правда ли?

Примечания