Мысль об улучшении человеческого рода тем же путем, каким человек улучшает породы животных, через изменение его наследственных свойств, возникла давно. Спартанцы в Древней Греции уничтожали слабых детей, полагая, что таким путем они обеспечивают наследственное здоровье своего рода. По легенде, спартанцы сбрасывали таких детей со скалы в море. Философ Платон, живший в 427-347 годах до нашей эры, развивал мысли о необходимости контроля со стороны государства над деторождением.
      Идея о наследственной неполноценности целых классов и рас стала усиленно развиваться во второй половине XIX столетия. Широкую известность получила теория английского попа Мальтуса, по которой средства существования людей якобы увеличиваются в арифметической прогрессии, а увеличение численности населения происходит в геометрической прогрессии. Считая, что рост населения идет за счет низших классов, Мальтус требовал ограничить их размножаемость. Учение Мальтуса об абсолютном перенаселении будто бы за счет биологически малоценных групп населения, в котором он видел источник всех социальных зол, дало повод к обоснованию так называемой политической антропологии, или социального дарвинизма. На почве развития империализма и колониальной политики Англии, Франции, Германии и США пышно расцвели расовые теории. Одни идеологи империализма старались доказать биологическое неравенство рас человека, считая, что белая (арийская) раса является высшей и руководит историей человечества, другие стали распространять это воззрение на классы, утверждая, что пролетариат - низшая раса круглоголовых людей. Социал-дарвинисты протестовали против облегчения жизни низших классов и угнетенных рас, видя в этом ослабление естественного отбора. Реакционный английский философ Спенсер считал, что забота о больных, социальная гигиена, охрана материнства и детей и т. д. - все это ухудшает род человека, противореча принципам естественного отбора.
      Евгеника оформила все эти направления в виде науки об улучшении человека путем селекции. Ее отцом считают английского антрополога-расиста Ф. Гальтона, который в 1869 году опубликовал книгу "Наследственность таланта, ее законы и последствия" и в ней предложил слово "евгеника". В 1904 году он основал общество по евгенике.
      Первых евгеников особенно беспокоило снижение рождаемости детей в семьях имущих классов, в то время как бедные семьи, которые, по их мнению, являются биологически наименее ценными, размножаются достаточно быстро. В первые десятилетия XX века евгеники для укрепления своих доводов пытались использовать успехи генетики, законы Менделя и другие ее достижения в применении к человеку.
      Мюнхенская школа евгеников в Германии в 20-х годах нашего столетия наиболее откровенно обнажала сущность евгенического учения того времени. Ее представители (Ленц, Грубер и другие) считали биологически неполноценными все расы, кроме арийской, проводили аналогии между борьбой классов и естественным отбором. Германские евгенисты пошли на службу фашистской расовой теории и практике геноцида, осуществлявшего уничтожение неполноценных, с их точки зрения, рас и народов. А. Розенберг, один из идеологов гитлеризма и "теоретик" восточной политики фашистской Германии, писал в 1934 году, что мистерия крови составляет основу политики гитлеризма.
      Современная национал-социалистская партия белых людей в США настаивает на физическом уничтожении негров и на селекции среди белых людей для создания расы белых суперменов.
      В СССР евгеника приобрела настойчивых апологетов в 20-х годах. С евгеническими теориями и программами выступили Н. К. Кольцов, Ю. А. Филипченко, А. С. Серебровский, М. В. Волоцкий, Т. И. Юдин и другие. Н. К. Кольцова глубоко увлекла "величественность" задач по спасению человеческого рода от якобы уже идущего "генетического вырождения" и по созданию нового, генетически совершенного человека. Он объявил евгенику новой религией, а себя ее пророком.
      Кольцов полагал, что быть пророком этой религии выпало и на его долю. Сам он был, конечно, далек от расовых идей. Однако логика борьбы в защиту евгеники привела его к ряду серьезных ошибок. Главными среди них были две. Первая ошибка была связана с непониманием того глубокого значения, которое имеют явления социального наследования, и в связи с этим той огромной воспитательной роли среды, которая создает человека как социальную личность. В своем непонимании явлений социальной наследственности Кольцов повторял многих зарубежных евгеников.
      Формально евгеники не могли не отмечать роли среды в воспитании человека. Это выразилось в предложении термина "эуфеника", которым пользовался и Н. К. Кольцов. Слово "эуфеника" в переводе с греческого означает развитие хороших признаков под влиянием внешней среды. Однако разговоры о значении эуфеники наряду с признанием генетической неполноценности масс существующего человечества и с настойчивой пропагандой необходимости селекционного улучшения человека, несомненно, имели неглубокий характер. По существу, евгеники не понимали, что человек, обладая такими новыми качествами в истории жизни, каким оказалось наличие сознания и общественно-трудовой деятельности, испытывает на себе громадное влияние духовной и материальной жизни общества при формировании личности.
      Нельзя подходить к вопросу о влиянии социальной среды на духовный облик человека с обычных позиций о соотношении наследственности и среды при индивидуальном развитии животных. Животные не обладают сознанием и общественно-трудовой деятельностью. Мозг человека - это изумительная система, у которой его бесконечные степени свободы интегрированы при реакциях на среду и в переработке получаемой им информации. Человек способен предвидеть будущее и потому отличается чувством ответственности.
      Очевидно, что конкретная система связей в мозгу человека, возникающая под влиянием внешнего мира, не может быть записана в его генах, она в каждом поколении возникает заново под влиянием воспитания. Мы хорошо знаем, что, сколько бы поколений людей ни училось математике, школьникам всех поколений приходится заново воспринимать эту абстрактную систему видения мира. Конечно, то же касается и всех социальных институтов человека, его языка, обучения и сложных комплексных внутренних состояний, таких, как добро и зло, чувство справедливости, борьбы за лучшее будущее человечества, жажда знаний, самопожертвование и т. д. Нет сомнения в том, что биологически люди различны. Они по-разному воспринимают воспитание, обладают различными природными дарованиями, проявляют разные склонности и черты характера. Однако все это свидетельствует лишь о разных биологических возможностях людей, но не о том, что в генах записано отражение тех форм их жизни, которые складываются под влиянием существующих общественных отношений.
      Для каждого класса в данной исторической формации характерны свои этика, понимание смысла жизни, отношение к человеческой личности, свой объем научно-технических, социальных, политических и философских знаний. При этом, поскольку конкретная система связей в мозгу, возникающая под влиянием внешнего мира, не записывается в генах, возникла необходимость в каждом поколении путем воспитания воспроизводить качественное содержание сознания. Эта особенность ясно указывает на существование категории социального наследования у человека. Можно решительно сказать, что сущность человека как биосоциального существа развивается под слитным воздействием двух программ - генетической программы, создающей биологические основы жизни человека, и социальной программы, которая, опираясь на биологические особенности человека, формирует его сознание.
      Очевидно, что учение о социальном наследовании, не отрицая природных различий людей, вместе с тем показывает громадные возможности формирования нового человека под влиянием изменения в социальных условиях его жизни. Как показала ленинская теория отражения, человеческий ум способен бесконечно познавать все противоречивые явления как во внешнем мире, так и в себе самом. Цементируя в сознании итоги общественного развития, человек при воспитании на основе усложняющейся социальной программы преобразует духовный мир личности в каждом последующем поколении. История подтверждает этот вывод. Фантастический взлет культуры со времен неолита, то есть в течение 8-9 тысяч лет; существование великих цивилизаций в Ассирии, Вавилоне, Индии, Китае, Египте, Мексике, Греции и в Риме; упадок культуры в период раннего средневековья в Европе; новый подъем в XV веке, во времена Возрождения; идущая в наши дни социальная и научно-техническая революция, влекущие за собой потрясающие изменения в духовном мире человека, - все эти перемены не сопровождались направленными генетическими изменениями. Биология не накладывает фатальных ограничений на общественное развитие человека. Его мысль не имеет пределов для своего развития.
      По-другому к проблеме человека и генетики подходят социал-дарвинисты, евгеники и расисты. Они полагают, что социальные формы поведения человека записаны в генах, что сознание - это не продукт общественного развития, а явление, основные стороны которого обусловлены действием генетической программы. Отсюда будто бы следует, что когда речь идет о формировании нового человека, то социальные условия якобы не играют существенной роли в этом формировании. Для этого, дескать, надо изменить гены человечества.
      Эти рассуждения делаются людьми, далекими от понимания сущности человека как биосоциального существа, не принимающими во внимание факта существования социальной программы и всего значения генетического потенциала человечества. Между тем очевидно, что практика по переделке генов для современного человечества была бы губительной, ибо современная генетика без селекции не может целенаправленно изменять гены в популяциях. Селекция же для человека невозможна, даже если оставить в стороне ее этическую недопустимость. Гигантский размер растущей численности человечества ставит в этом отношении непреодолимые преграды. В случае же попыток такого рода без преувеличения можно сказать, что на человечество обрушились бы демонические силы невежественной науки. Потребовалось бы разрушение семьи, высоких чувств любви, поэтическая сущность бытия человека была бы уничтожена. Человечество превратилось бы в экспериментальное стадо. И что взамен могло бы оно получить? Практически ничего, кроме разрушения его бесценной существующей наследственности, на которой базируется ныне и будет развиваться в будущем гений человека. Если же перед человечеством встанут задачи, которые оно не сможет решать, используя свойственный ему генетический потенциал, то оно изменит свою биологическую природу способами еще неведомой нам новой науки, методами, достойными человека.
      Признание социального наследования ни в какой степени не умаляет роли для человека учения о генетике и успехов медицинской генетики. Их развитие снимет с человечества бремя наследственных болезней, обеспечит охрану его наследственности, переведет многие разделы медицины на качественно новый уровень.
      Учение о социальной программе и о том, что генетическая программа создает лишь биологическую основу в сложной биосоциальной сущности человека, ясно показывает, что научное содержание современной общей генетики и генетики человека соответствует ленинскому учению о сознании как о продукте общественного развития. Перед общественным прогрессом человека открыты неограниченные возможности, человек будущего будет создаваться в горниле практики коммунистического строительства.
      Такой большой экскурс в проблему человека, который нам пришлось сделать, вполне оправдан. Строительство коммунизма - это создание его материальных основ на базе научно-технической революции и формирование нового человека, гармонически развитой личности, активного и идейного строителя нового общества. Поэтому проблема человека - это жгучая проблема современности, и решать эту проблему одной генетикой невозможно. Здесь связаны между собой вопросы политики, социологии, философии, этики и других наук. Евгеники же с ложных научных позиций хотели решать этот вопрос, не признавая ведущей роли социальных условий в переделке сознания человека.
      Проблема человека была жгучей на всех этапах строительства социализма в нашей стране. Борьба за души людей, за формирование социалистического сознания является основой всей воспитательной работы партии.
      Ошибки наших евгеников были сделаны в 20-е и 30-е годы, которые характеризовались ожесточенной борьбой в вопросах воспитания нового человека как активного и сознательного борца за идеалы социализма. Перед народными массами открывались широкие дороги участия в жизни, в управлении государством, новые пути, ведущие к знаниям, в науку и в другие области культуры. В. И. Ленин указывал, что строителями социализма в нашей стране будут те люди, которые жили при капитализме, но их надо воспитывать. Партия вела гигантскую работу по ликвидации неграмотности, по обучению и воспитанию масс. Именно в массах трудящихся, взявшихся за строительство нового общества, В. И. Ленин видел силу "неисчерпаемых источников всего самоотверженного, идейного, честного, рвущегося вперед..."4.
      Не поняв того громадного значения, которое имеют изменения в социальной среде для духовной личности нового человека, Н. К. Кольцов в 1923 году в статье "Улучшение человеческой породы" ("Русский евгенический журнал", т. 1, вып. 1) писал: "Многие социологи наивно, с точки зрения биолога, полагают, что всякое улучшение благосостояния тех или иных групп населения, всякое повышение культурного уровня их должно неизбежно отразиться соответствующим улучшением в их потомстве и что именно это воздействие на среду и повышение культуры и является лучшим способом для облагораживания человеческого рода. Современная биология этот путь отвергает".
      Это заявление Н. К. Кольцова было в корне ошибочным. Он сделал его, исходя из биологических принципов о ненаследуемости благоприобретенных свойств.
      Вопрос о том, наследуются ли признаки, благоприобретенные родителями в личной жизни, их потомками, вот уже более 100 лет разделяет биологов на два непримиримых лагеря. Французский натуралист и биолог Ламарк в 1809 году выступил с идеей об унаследовании лично приобретенных признаков родителей как основе эволюции. Дарвин в 1859 году отверг такой упрощенный подход и ввел идею о созидательной роли естественного отбора, который формирует новые виды, опираясь на материал изменчивости и наследственности. Вейсман в 1896 году категорически отверг принцип унаследования благоприобретенных свойств. Генетика в своем развитии согласилась в этом вопросе с принципами Вейсмана. Было показано, что наследственность - это молекулярные структуры в клетке и соответственное их изменение, обусловленное новыми, лично приобретенными свойствами целого организма, практически является неосуществимым.
      Но одно дело - наследование биологических свойств человека, записанных в молекулярных структурах ДНК, и совсем другое дело - социальное наследование, которое свойственно человеку, вернее, опыту человечества. Это наследование аккумулирует личный опыт поколений и передает его потомкам путем воспитания. В этом случае мы должны признать торжество принципа унаследуемости личного опыта поколений, приобретаемого через взаимоотношения организмов между собою и с внешней средой. Социальное наследование опирается на программу, передаваемую путем воспитания, эта программа не просто сумма опыта, она представляет собою систему узловых, главных итогов прогресса человечества.
      Само восприятие и характер передачи социальной программы зависит от культурного и жизненного уровня людей, и в этом смысле всякое повышение культурного уровня родителей отразится соответствующим улучшением в их потомстве.
      Это показывает, что именно воздействие на среду, в которой живет человек, повышение культуры людей является прямым путем для облагораживания человеческого рода. Сейчас мы это хорошо знаем и можем сказать, что современная биология не отвергает этот путь, а, напротив, именно в нем, то есть на путях социального переустройства мира, видит будущее человечества.
      Второй серьезной ошибкой Н. К. Кольцова была его попытка в согласии со всеми лидерами евгеники за рубежом обосновать мысль, что человек может стать объектом генетического эксперимента, что приложение тех методов отбора, подбора и скрещивания, с помощью которых селекционеры создают новые породы животных и новые сорта растений, может привести к созданию высшей расы людей. Он писал в 1927 году: "В начале XX в. возникает мысль о возможности научно влиять на размножение человека с целью предохранить человеческий род от возможности вырождения и путем отбора наиболее ценных производителей улучшить человеческую породу так же, как улучшаются путем искусственного отбора породы домашних животных и культурных растений".
      Хорошо известно, что если бы селекционер животных или растений не производил бы браковки, то есть не уничтожал бы физически или не пускал бы в размножение подавляющего, громадного количества особей, вовлеченных в его эксперимент, то он никогда бы не добился результатов. Евгеника в той или иной форме ставила эти же задачи по отношению к человеку.
      Хотел того или не хотел Н. К. Кольцов, но он занял антигуманную позицию, которая была антагонистической по отношению к марксистско-ленинскому учению об обществе, личности и о путях борьбы за нового человека.
      Позиции евгеников были очень плохо обоснованы и с чисто генетической точки зрения. Страстно борясь за евгенику, Н. К. Кольцов и другие евгеники, по сути дела, не проанализировали основного вопроса, из-за которого загорелся весь сыр-бор. Действительно ли. массы людей генетически неполноценны и происходят ли нарастающие процессы генетического вырождения человечества?
      Сейчас мы понимаем всю сложность процессов, идущих в популяциях человека, и тот прямолинейный ответ, который давал Н. К. Кольцов и другие евгеники, является поспешным и необоснованным. Опираясь на данные по генетике популяции, можно твердо сказать, что практические рекомендации, направленные на получение новой породы человека, которые были предложены евгениками прошлого и нынешними евгениками, все они в научном плане являются невежественными. Задача современной общей и медицинской генетики человека состоит не в бездумном, невежественном вмешательстве в драгоценную биологическую природу человека. Напротив, мы обязаны оберегать ее. Как медицина борется за здоровье существующего человека, так генетика должна оберегать его наследственность, не допускать ее нарушения. Даже в наше время, когда генетика человека как наука значительно ушла вперед, мы все же знаем так мало о генетических основах личности человека, что постановка задачи создания новой, лучшей породы человека, даже в негуманном, чисто селекционном плане, будет явным прожектерством. Кроме того, каков же идеал человека, под который надо создавать соответствующую генетическую информацию? Как избежать в такой работе влияния политических вкусов, субъективизма экспертов и обязательной в этом случае стандартизации человечества? Много неясных этических, нравственных, генетических и других вопросов встает в этом деле, их никто пока не решил. Очевидно, что сейчас, если рассмотреть предложения евгеников о создании лучшей породы человека в социальном плане, то все они не что иное, как попытка отвлечь современное человечество от насущных задач социального переустройства мира. Вместе с тем, как показала история евгеники, она послужила основой для ужасной практики геноцида, направленной на уничтожение рас и народов, которые объявлялись неполноценными.
      Н. К. Кольцов, Ю. А. Филипченко, А. С. Серебровский, М. В. Волоцкий и другие наши евгеники к концу 20-х годов подверглись серьезной критике. Евгенический журнал и евгеническое общество были закрыты.
      В первом издании Большой Советской Энциклопедии, выходившей под редакцией знаменитого путешественника и математика О. Ю. Шмидта, в 23-м томе была помещена статья о евгенике, в которой говорилось:
      "В СССР Н. К. Кольцов пытался перенести в советскую практику выводы фашистской евгеники. Организовав вскоре после Октябрьской революции Русское евгеническое общество, руководя им и издавая специальный орган "Русский евгенический журнал", Кольцов, а отчасти и Филипченко солидаризировались с фашистской программой Ленца, пытаясь приспособить их политические выводы к условиям советской действительности... Характерна... попытка создания т. н. "социалистической" евгеники представителями меньшевиствующего идеализма (Серебровский, Левит). В полном отрыве теории от практики, подменив диалектический материализм в биологии некритически воспринятыми буржуазными учениями, они пытались объявить "социалистическую" евгенику актуальнейшей задачей социалистического строительства, считая социально-гигиенические мероприятия далеко не достаточными для того, чтобы обеспечить необходимые условия оздоровления трудящегося населения... Меньшевиствующие творцы "социалистической" евгеники с достаточной полнотой отразили аргументацию своих буржуазных коллег".
      Конечно, ни Н. К. Кольцов, ни Ю. А. Филипченко, ни другие наши евгеники никогда не были солидарны с фашистской евгеникой. Однако некоторые исходные принципы евгеники, ошибочность которых очевидна, рассматривались ими в то время как доказанные научные принципы, и фашисты действительно делали из них человеконенавистнические выводы об уничтожении "низших" рас и селекции "высшей" расы людей. Евгеника нашла себе место в официальной идеологии расовой теории фашизма.
      Приведенная выше цитата из 23-го тома Большой Советской Энциклопедии показывает, что задолго до возникновения генетических дискуссий лидеры генетики обнажили свои фланги для ударов. Их ошибки в области евгеники уже в то время получили исключительно резкое общественно-политическое осуждение. Будучи не в состоянии ни политически, ни научно защищать свои ошибочные взгляды, согласно которым перед человечеством якобы практически остро встала задача генетического улучшения породы человека, они заняли позицию фигуры умолчания. Если бы Н. К. Кольцов как-то по-новому, усвоив уроки критики, разобрал вопросы евгеники, возможно, это предохранило бы генетику от многих нападок. Но его молчание давало повод вновь и вновь возвращаться к ошибкам.
      В 1939 году со всей остротой был поставлен вопрос о евгенических взглядах Н. К. Кольцова. Обсуждению этого вопроса посвящалось собрание коллектива Института экспериментальной биологии. На этом собрании, детали которого врезались в память на всю жизнь, присутствовали все генетики института - А. А. Малиновский, Б. Н. Сидоров, В. В. Хвостова, Н. Н. Соколов, В. В. Сахаров, Г. Г. Тиняков и другие. С докладом об ошибочности евгеники пришлось выступать мне, в то время заведующему отделом генетики этого института. В форме предельно мягкой, открывающей возможности для обсуждения, я говорил о тех трудностях, которые ставят перед генетикой взгляды евгеников. Никто из присутствующих не поддержал Н. К. Кольцова, он остался одиноким.
      Отвечая на критику, Н. К. Кольцов встал и сказал, что он не отказывается ни от единого слова, написанного им по евгенике. Вначале он облек свой отказ в форму заявления, что его увлечение евгеникой - определенный этап его жизни, являющийся частью пройденного им пути, и поскольку это было его жизнью, от него отказаться невозможно. На прямой вопрос, признает ли он все-таки ошибочность евгеники, Кольцов ответил безоговорочным отказом.
      Некоторое время Николай Константинович и особенно Мария Полиевктовна эмоционально воспринимали события, не понимали того общественно-научного значения, которое имела именно наша критика (критика учеников Кольцова) его ошибок по евгенике.
      Следует сказать, что пагубные последствия евгенических увлечений Н. К. Кольцова стали для меня ясны лишь ретроспективно, только к середине 30-х. годов. Эти ошибки тяжело отразились и на личной судьбе Н. К. Кольцова, и на генетике, той науке, которую он любил больше жизни. В годы нашего студенчества в МГУ, с 1925 по 1928 год, евгеника была совершенно вне поля нашего зрения. Все это совершалось где-то в стороне, помимо Московского университета, помимо лекций и занятий. Мы только слыхали, что есть какое-то евгеническое общество, и с почтением иногда глядели в Институте экспериментальной биологии на привлекательного, юного В. В. Сахарова, который был секретарем этого далекого от нас, какого-то очень важного, незнакомого общества.
      Надо сказать, что в наши дни некоторые люди, усердствуя, оказывают медвежью услугу как памяти Н. К. Кольцова, так и пониманию вех истории науки в нашей стране. Оценивая роль Н. К. Кольцова, они стараются представить его чуть ли не революционным борцом и изо всех сил пытаются замолчать или оправдать его евгенические ошибки. Субъективизм в оценке исторических фактов ничего хорошего дать не может. История это прежде всего неумолимая правда, и только в этом заключено зерно будущего.
      Являясь ярким представителем русской либеральной научной интеллигенции, Н. К. Кольцов участвовал в знаменитой акции профессоров Московского университета, которые в 1911 году покинули его стены в знак протеста против реакционного закона царского министра Кассо. Но идеалы социализма были далеки от Н. К. Кольцова. Более того, в трудные годы гражданской войны он встал в ряды активных врагов Советской власти. Однако Советское правительство помиловало Н. К. Кольцова и предоставило ему все возможности для научной работы.
      Н. К. Кольцов приложил громадные усилия для развития экспериментальной биологии. Но при всем значении деятельности Кольцова для науки нашей страны его роль безусловно является противоречивой. Она огромна в плане положительном, вместе с тем ошибки его послужили тормозом для развития экспериментальной биологии, и в первую очередь генетики. В условиях этих сложных, противоречивых событий проявилась и глубина личной трагедии Н. К. Кольцова. Эта противоречивость, конечно, отражала те сложные социальные противоречия, которые потрясали нашу страну в первые годы строительства социализма.
      Семь лет она шла вперед под руководством В. И. Ленина. С 1924 по 1930 год обстановка была особенно сложной. В тяжелой борьбе защищалась и утверждалась ленинская линия развития социализма. К концу 20-х годов страна твердо стала на путь индустриализации и проведения в жизнь ленинского кооперативного плана в деревне. В этих условиях общественные ошибки ученых приобретали особую остроту.
      Евгеника, требуя биологической переделки человека в целях создания генетически высшей расы людей, превратилась в систему ошибочных общественных взглядов, антагонистичных по отношению к марксизму-ленинизму. Эти взгляды были жестоко раскритикованы в конце 20-х и начале 30-х годов. Принципиальные основы этой критики сохраняют свое значение и по сей день.
      Крупнейшим генетиком 20-х годов считался Сергей Сергеевич Четвериков. В 1925-1928 годах он был доцентом Московского университета, заведующим отделом генетики Института экспериментальной биологии и моим непосредственным учителем по генетике в студенческие годы.
      С. С. Четвериков родился 24 апреля 1880 года в Москве. Его отец был крупным фабрикантом, владельцем большой суконной фабрики.
      Студенты с особым вниманием слушали лекции С. С. Четверикова. Он был изумительным педагогом, уделял очень большое внимание подготовке своих лекций. Сергей Сергеевич руководил моей дипломной работой и рекомендовал меня в аспирантуру при Московском государственном университете. Он часто подчеркивал, что я являюсь его учеником. В 1959 году, по завещанию С. С. Четверикова, Николай Сергеевич Четвериков, известный статистик, переслал мне в Москву всю его личную научную библиотеку.
      С 1919 года С. С. Четвериков читал в Московском университете курс "Введение в теоретическую систематику", который, по сути дела, был курсом генетики и биометрии. В 1924 году он уже официально возглавил в Московском университете специализацию по генетике. Сергей Сергеевич Четвериков являлся одним из основателей важнейшей современной дисциплины - учения о генетике и эволюции популяций.
      Чарлз Дарвин обосновал теорию эволюции организмов, показав, что виды развиваются в природе под влиянием естественных материальных законов, что появление целесообразного строения есть следствие естественного отбора, изменчивости и наследственности. Дарвиновская теория создала научную базу для работ селекционеров, преобразующих наследственность растений и животных.
      XX столетию предстояло объяснить те внутренние материальные факторы, которые обусловливают процесс эволюции. Впервые это удалось сделать С. С. Четверикову в 1926 году в его знаменитой работе "Некоторые моменты эволюционной теории с точки зрения современной генетики", которая положила начало синтезу дарвинизма и генетики, создав современную эволюционную генетику. Это и было поистине исторической вехой в развитии биологии. В начале XX века многие лидеры генетики, такие, например, как Гуго де Фриз, Бэтсон, Лотси, противопоставляли генетику дарвинизму. Они уверяли, что теория Дарвина устарела и что на смену ей пришла генетика. При этом, в их понимании, генетические факторы эволюции совершали свою работу по внутренним законам через действие естественного отбора, вне формирующего влияния среды.
      С. С. Четвериков опубликовал всего лишь 26 научных работ, однако 5 из них имеют первостепенную важность.
      Всю свою жизнь С. С. Четвериков был предан эволюционной генетике и изучению бабочек. С 1948 года мне временно пришлось оставить работу по генетике и начать изучение птиц, в связи с проблемами комплексного полезащитного лесоразведения. В 1950 году Сергей Сергеевич писал мне, что я поступил хорошо, что птицы очень интересны, однако тут же замечал, что при всех их достоинствах им, в свете задач анализа проблем закономерностей эволюции, далеко до бабочек. Он настойчиво убеждал меня стать лепидоптерологом. Я послушался своего старого учителя, принялся за бабочек и собрал большую коллекцию в пойме реки Урал, на протяжении от Гурьева до Орска. Но вновь начались увлекательные работы по генетике, и я лепидоптерологом не стал.
      Научная деятельность С. С. Четверикова сразу началась с принципиальных открытий. Еще будучи студентом, в 1903 году он, наблюдая за развитием популяций бабочек, сформулировал понятие о "волнах жизни", показав неравномерность размножения популяций во времени. С 1903 по 1906 год Сергей Сергеевич опубликовал пять работ. В 1906 году его идеи о "волнах жизни" были опубликованы.