И. Лусс45, это, конечно, совершенно неверная постановка вопроса. При прививках могут быть самые разнообразные, самые глубокие перестройки процессов развития. Нужно сказать, что эти же явления изучаются также и исследователями, стоящими на генетических позициях. Сейчас в генетике развивается имеющий важнейшее значение раздел, посвященный влиянию прививок, и, больше того, даже доказан переход этого влияния на потомство. Вскрыта целая группа замечательных явлений, связанных с так называемыми геногормонами - специфическими формообразующими веществами, которые, переходя из одного компонента прививки в другой, вызывают соответствующее изменение признаков.
      То, что в ряде случаев это влияние может сохраниться во многих последующих вегетативных поколениях, благодаря сохранению этих формативных веществ, это также очевидно. Больше того, в ряде случаев через плазму яйца эти формативные вещества могут оказать влияние и на последующие половые поколения. Например, имеется специальный анализ такого последействия на следующее половое поколение на примере амбарной огневки46. Однако при всем этом надо заявить совершенно ясно, что никаких безупречных экспериментов, которые бы представили доказательство, что при прививке можно получать гибридные формы, равноценные половым гибридам, а также получить адекватные наследственные изменения,- таких экспериментов нет.
      Я резюмирую этот раздел.
      Голоса с мест. Насчет Мичурина ответьте; насчет воспитания.
      Дубинин. Хорошо, я скажу о методе ментора. Тут Керкис говорил, что он не признает метода ментора. Но я думаю, что он его признает, а лишь выразился неудачно.
      Митин. Вы за него не говорите. Он как сказал, пусть так и остается, пусть он сам скажет...
      Голос с места. Передача на расстоянии мысли другого человека.
      Дубинин. Просто я знаю немножко, что думает по этому поводу Керкис. Но, конечно, пусть он сам скажет. Не в этом дело, вообще говоря.
      Метод ментора, конечно, позволяет управлять воспитанием гибридов. Развитием мы можем управлять многими путями. И. В. Мичурин обнаружил, что прививкой можно добиться специфически направленных путей развития гибрида. Однако, по-моему, у И. В. Мичурина метод ментора все же занимает второстепенное место. Основа всех работ Ивана Владимировича - это гибридизация. В последней книге Ивана Владимировича подробно рассказано, что перелом всей его работы связан с обнаружением ошибки Греля и других, веривших в возможность простой акклиматизации сортов, т. е. простого переноса сортов и их воспитания в новых условиях. Убедившись в ошибке теории акклиматизации, Иван Владимирович перешел к широчайшей гибридизации разных форм, что и привело его к синтезу многих совершенных сортов. Воспитание же гибридов лишь дополняло главную работу Ивана Владимировича по гибридизации.
      Что же касается фактов получения адекватных наследственных изменений через метод ментора, или получения "вегетативных гибридов", сравнимых с половыми гибридами, то таких фактов у И. В. Мичурина нет. Ссылка на 1-2 примера из работ Ивана Владимировича при колоссальном размахе его работ по воспитанию гибридов совершенно неубедительна. Совершенно ясно, что Иван Владимирович достиг всех своих практических результатов не через получение адекватных наследственных изменений, или получение "вегетативных гибридов", а через половую гибридизацию и последующее воспитание самих гибридных форм, последствия которого в ряде случаев можно сохранить и на последующих поколениях, главным образом при вегетативном размножении.
      Лысенко. Но ментор меняет породу или нет?
      Дубинин. Как это совершенно ясно из сказанного мною, тут мы решительно расходимся. Порода - это же не просто отдельные наследственные изменения, которые могут получиться в случае прививки. Чтобы создать породу, нужно поработать отбором. Разве порода создается через прямое изменение наследственности, без соответствующего отбора? Для тех, кто хочет серьезно подумать над нашей точкой зрения, я бы ее сформулировал так. Метод ментора дает возможность управлять воспитанием гибридов, может быть причиной усиленного возникновения неопределенной наследственной изменчивости, однако и здесь не появляется адекватных наследственных изменений.
      Теперь несколько слов о практике. Это очень существенный вопрос. Много путаницы в вопросе о значении теории для практики. При этом я считаю совершенно ненужным такое обострение наших разногласий со стороны акад. Лысенко, когда он, например, на IV сессии Академии с.-х. наук имени В. И. Ленина говорил, что "из генетической концепции, конечно, не вытекает возможность направленного изменения человеком природы растительных форм"47. Тихон Холодный повторил это в безобразнейшей форме в центральной печати. Он наговорил такого, что волосы дыбом становятся. Формулировка Трофима Денисовича дала повод для подобных недопустимых выступлений. Совершенно ясно, что при том огромном значении, какое имеет наша печать, подобные выступления получают широкое и вредное влияние. Я могу привести десятки откликов на выступление Т. Холодного. Это - ненормальное явление. Формулировка Трофима Денисовича совершенно неверна. Мы беспрерывно говорим, что основная задача именно и состоит в направленном изменении растительных и животных форм. При этом мы говорим, что не адекватные изменения, а отбор на базе неопределенных отклонений и рациональное скрещивание - вот основной путь создания новых сортов и пород.
      Лысенко. А если они не захотят отклоняться?
      Дубинин. Во всяком сорте и породе можно найти нужные наследственные изменения. Энгельс писал, что Дарвин исходил из крайне широкой базы изменчивости. Вот этой широкой базой изменчивости мы и оперируем. И при этом полагаем, что творческая деятельность отбора на базе разнонаправленной наследственной изменчивости и разумно примененное скрещивание являются могучими орудиями созидательной, направленной усилиями селекционера целесообразной переделки наследственной природы сортов растений и пород животных.
      Наконец, необходимо указать, что мы владеем рядом методов по искусственному вызыванию мутаций. В отношении хромосомных мутаций мы можем получать направленные изменения, заранее зная эффект получаемых мутаций. Так, например, искусственно вызываемое удвоение числа хромосом у стерильных гибридов дает нам плодовитые константные формы. В отношении мутаций генов мы умеем значительно расширять ту базу неопределенной изменчивости, которая в обычных условиях свойственна той или иной группе организмов. Все это показывает, что мы умеем заставлять организмы отклоняться, если нужных уклонений оказывается недостаточно.
      Таким образом, наши разногласия совершенно не в том, можно или нельзя изменять наследственную природу организмов, а в том, каким путем добиваться этих изменений. Затем следующее. Акад. Лысенко очень хорошо в смысле полемическом прочитал выдержку из статьи 1932 г. акад. Вавилова. Акад. Вавилов и другие товарищи, с моей точки зрения, в течение предыдущих дискуссий давали неправильные формулировки по вопросу о теории и практике, результатом чего и является та цитата, которую зачитал акад. Лысенко. В этой цитате сказано, что генетическая теория оторвана от практики и что даже в Америке селекционеры совершенно не знают генетики и идут совершенно независимым от развития генетики, своим путем.
      Митин. Между прочим, до сих пор от этих неправильных формулировок и положений никто не отказывался.
      Дубинин. Я это говорю не первый раз. Я это говорил в 1936 году. Так вот, конкретно, Николай Иванович, вы неправильно изложили положение дела. Я прочту, как американцы сами оценивают связь между генетикой и селекцией.
      В одной из отчетных книг департамента земледелия США, которую здесь нам показывал акад. Вавилов, пишется следующее:
      "Генетика (как пишут американские селекционеры, и я не отвечаю за эти слова) становится главной ветвью науки о жизни, занимая место рядом с химией и медициной, как мощное средство преодоления тех трудностей и опасностей, которые окружают человека, как средство достижения огромного изобилия"48.
      Дальше. Разбирая значение генетической теории для практики, американские селекционеры в этой книге пишут: "Налицо теснейшая взаимосвязь между практической работой по разведению и теоретической генетикой"49.
      Я думаю, что это не похоже на то, что говорил Николай Иванович.
      С места. Вы не знаете мнения Эмерсона.
      Дубинин. Еще одна цитата из той же книги, посвященная успехам селекции кукурузы: "Нет другого организма, за исключением дрозофилы, который был бы так богато разработан теоретической генетикой. Здесь исследовано около 350 генов, и для сотни из них точно изучена их локализация в хромосомах клеток. Успехи теоретических исследований резко повлияли на практическое разведение кукурузы, они открыли новые пути и дали селекционеру уверенность в тех методах, с которыми он работает"50. После этого описывается, как генетические исследования по кукурузе привели к полной революции методов практического разведения этого ценнейшего растения.
      В своей реплике тов. Ольшанский, по-видимому, имел в виду высказывания Эмерсона о том, что локализация генов по картам хромосом кукурузы, связанных с развитием многих морфологических особенностей, ничего не дала для практики. Эмерсон прав. Пока это не имеет практического значения.
      С места. Значит, в настоящем это значения еще не имеет, а в будущем будет иметь.
      Дубинин. В будущем это будет иметь крупное значение для практики, ибо позволит во многих случаях упростить селекцию через использование генетического сцепления хозяйственно ценных, сложных для анализа и морфологически простых признаков. Сейчас уже есть ряд таких примеров. Однако дело не в этом. Важны для практики общие положения генетической теории, такие, как учение о неопределенной изменчивости, об отсутствии адекватных изменений, о значении метода индивидуального отбора, о процессах, идущих при кросбридинге и инбридинге, и т. д. Знание этих положений накладывает руководящий отпечаток на всю работу селекционера. Акад. Лысенко сказал однажды, что менделизм имеет величайшее значение, только наоборот, потому что менделизм, мол, забил умы у всех селекционеров.
      Очевидно, что генетическая теория теснейшим образом связана с практикой нашей селекции. Это и позволяет нам утверждать, что, например, все сорта, имеющиеся у нас по зерновым культурам, выведены на базе генетической теории. Только лишь в силу очевидной связи генетической теории и селекционной практики наша дискуссия и принимает столь существенное значение для всей практики советской селекции.
      В заключение я хочу сказать несколько слов относительно положения внутри генетики. Тут было сказано, что в генетике нет никаких разногласий, что у нас царит групповщина и пр. Конечно, догматизма много, самокритики мало, новых течений недостаточно, нужна гораздо более совершенная разработка теории селекции, нужен несравненно больший охват практических вопросов и пр. и пр.
      Тем не менее я все-таки хочу указать, что внутри генетики давно вскрыты глубокие разногласия. Для иллюстрации этого положения я позволю себе сослаться на мою статью под названием "О некоторых основных проблемах генетики", напечатанную в "Биологическом журнале" за 1932 г., где я пытался анализировать кризис буржуазной генетики.
      Многие из положений этой статьи совершенно приложимы и к нашим сегодняшним дням. В этой статье я подверг критике лотсианство, бэтсонизм, механицизм морганизма, ограниченность менделизма и др. Указал на ошибки Н. И. Вавилова в связи с его законом гомологических рядов, подверг критике схоластическую постановку проблемы гена А. С. Серебровским и т. д.
      Приведу лишь выдержку, характеризующую кризисное состояние проблемы гена: "Мы видим, что проблема гена является одной из центральных проблем современной генетики. Она вовлечена в острейший кризис, она в своих пределах, используя выражение Ленина, как и все современное естествознание, рождает диалектический материализм. Здесь, как и в кризисе физики, анализированном Лениным, эти роды происходят болезненно. "Кроме живого и жизнеспособного существа, они дают неизбежно некоторые мертвые продукты, кое-какие отбросы, подлежащие отправке в помещение для нечистот". Мы должны проявить максимальную бдительность в этой проблеме и должны суметь во всеоружии конкретной критики отправить в "помещение для нечистот" всю накипь идеализма и метафизики, которые расцветают на почве кризиса генетики и затащат науку в тупик, если мы не сумеем дать им отпор.
      Еще сильна и недостаточно осознана механистическая и упрощенная концепция Моргана о гене. Идеалисты хватаются за ген, признавая в нем проявление идеалистической сущности, энтелехии и прочей чертовщины"51.
      Совершенно очевидно, что генетика, как и всякая наука, отражает классовые противоречия и еще полна противоречий.
      Я со своей стороны готов призвать товарищей, разделяющих в вопросах наследственности и изменчивости идеи акад. Лысенко, тоже к самокритике, ибо я не думаю, чтобы в их статьях, хотя бы в малой степени, можно было прочитать критику, подобную той, на которую я ссылаюсь в отношении ряда вопросов генетики.
      Товарищи, несмотря на наши крупные разногласия по принципиальным вопросам теории генетики и селекции, мы, однако, имеем совершенно ясную, единую платформу. Это - создание советской науки, это - служение нашей Родине, умение по-большевистски решать вопросы науки.
      Я думаю, что эта платформа объединит нас и приведет после исправления всех ошибок, как генетики, так и положений, развиваемых акад. Лысенко, к замечательной советской науке, которая будет передовой наукой и которая разрешит все основные вопросы теории и практики, поставленные перед нами нашей Родиной".
      После моей речи Т. Д. Лысенко покинул кресло рядом со мной. Более того, на следующий день он не узнал меня и отказался пожать мою протянутую ему руку. С тех пор Т. Д. Лысенко никогда не узнает меня и не здоровается со мной, хотя со времени 1939 года прошло уже более 30 лет.
      Моим утешением служит то, что я попал в неплохую компанию. Т. Д. Лысенко также не здоровался и не подавал руки в течение долгих лет Н. И. Вавилову и Д. Н. Прянишникову.
      Дмитрий Николаевич Прянишников был замечательным ученым, учителем Н. И. Вавилова в годы его учебы в Тимирязевской академии. Обладая чувством ответственности перед страной, Д. Н. Прянишников был непримиримым врагом методов работы Т. Д. Лысенко в сельском хозяйстве. Обладая умом передового ученого, с государственной широтой мышления, он всем своим существом протестовал против прожектерства и легкомыслия. В свое время ему пришлось выдержать трудную борьбу с В. Р. Вильямсом, который, вводя свою травопольную систему земледелия, обещал сохранять плодородие почв без высоких затрат на создание химической промышленностью удобрений. Трудно пришлось Дмитрию Николаевичу, который, видя полезные стороны травополья, одновременно понимал, что сохранение и повышение плодородия почвы невозможно без научно разработанной системы постоянной подачи химической энергии в почву в виде удобрений. Этой борьбе он отдал свою жизнь и победил. В своих речах по этим проблемам, которые я всегда слушал с величайшим наслаждением, Д. Н. Прянишников поражал глубокой научностью, мудрым спокойствием, истинно государственным охватом проблем агрохимии, создателем которой в нашей стране он был. В наши дни очевидно, что Д. Н. Прянишников заложил истинные основы агрохимии.
      В одном из своих обращений в президиум Академии наук СССР по поводу теоретических концепций Т. Д. Лысенко в связи с появлением его книги, Д. Н. Прянишников писал: "В книге "Наследственность и ее изменчивость" не содержится никаких новых идей, определения поражают бессодержательностью ("раскручивание" и "закручивание"), она полна погрешностей против элементарных понятий естествознания - в ней отрицается закон постоянства вещества, установленный Лавуазье, в ней высказывается утверждение, что не только каждая капелька плазмы (без ядра), но и каждый атом и молекулы сами по себе воспроизводятся... Так как появление за границей такой книги, как "Наследственность и ее изменчивость", подорвало бы репутацию советской науки, то следует принять меры к тому, чтобы эта книга за границу не попала и чтобы впредь произведения этого автора, претендующие на новаторство в области генетики, проходили бы через компетентную редакционную комиссию".
      И. И. Презент выступал на дискуссии после меня. Он был явно рассержен моим выступлением. В своей речи Презент заявил:
      - Мы стоим на новой высоте, куда нас поставили работы Т. Д. Лысенко... И с этой новой и более высокой ступени не Дубинину сбивать Лысенко, не Дубинину сбивать мичуринцев, не Дубинину... сбить завоевания советской науки.
      О моем выступлении в обзорной статье журнала "Под знаменем марксизма" сказано, что оно было посвящено "защите основных положений классической генетики", и высказана надежда, что я свою высокую оценку деятельности И. В. Мичурина должен буду подтвердить делами. Тут же редакция журнала "Под знаменем марксизма" заказала мне статью о теоретических принципах и значении для практики работ И. В. Мичурина.
      И еще об одном выступлении на дискуссии 1939 года считаю нужным сказать. Я имею в виду выступление профессора И. М. Полякова. Это был человек эрудированный в генетике и в философии. Его многолетняя борьба с ламаркизмом за реальные принципы современной генетики, дружелюбие всегда производили на меня самое приятное впечатление. Я хорошо знал И. М. Полякова, так как в 1938 -1939 годах несколько раз приезжал в Харьков в качестве консультанта по вопросам генетики в Институт экспериментальной зоологии, в котором он заведовал отделом генетики. И. М. Поляков прекрасно знал теорию генетики и отлично понимал ее значение для практики. К моему удивлению, выступая на дискуссии, в трудный момент перед лицом ученых и всей страны он уходил в дебри слов и оговорок. Слушая И. М. Полякова, я физически ощущал громадную опасность, которая подстерегает генетику. Когда кончилась эта речь, наступил перерыв, я подошел к большому проему окна в зале. Нервы мои не выдержали и отчаяние потрясло меня до глубины моего существа. Кто-то обнял меня за плечи и говорил: "Коля, Коля, что вы из-за этого..." Это был Яков Лазаревич Глембоцкий...
      Все мы с большим нетерпением ждали заключительного слова М. Б. Митина. Его позиция была исключительно важна, чтобы понять оценку взглядов Т. Д. Лысенко и представителей классической генетики в глазах философского руководства.
      После заявления Т. Д. Лысенко о том, что он без единого эксперимента отверг законы Менделя, мы со вздохом облегчения услыхали слова М. Б. Митина: "Как представители философии диалектического материализма, мы, естественно, не можем и не должны - это было бы отступлением от метода диалектического материализма - пытаться давать ответы на такие вопросы, которые должны решаться практикой, экспериментом"52.
      М. Б. Митин нанес серьезный удар по основным философским претензиям Т. Д. Лысенко. Он жестоко раскритиковал философские потуги И. И. Презента, которого сам Т. Д. Лысенко не раз называл душой всех своих теоретических построений, и в том месте, где речь Митина была резко заострена против схоластики И. И. Презента, Лысенко прервал ее репликой: "Для того, чтобы бить работы, надо бить Презента?" Другими словами, этой репликой Т. Д. Лысенко признал, что критика М. Б. Митина была направлена своим острием против его теоретических философских представлений. М. Б. Митин заявил: "...нам, философам, режет слух, когда тов. Презент, говоря о тех или иных практических и теоретических работах Лысенко, начинает подводить род генетические вопросы... философскую терминологию, начинает нанизывать разного рода категории, без проникновения в существо биологического материала. Это пахнет схоластикой. От этого надо отказаться... этого словоблудия".
      Таким образом, М. Б. Митин был первым среди философов, кто четко показал, как диалектический материализм у сторонников Т. Д. Лысенко превратился в лжедиалектику. Правда, он сделал реверанс в сторону самого Т. Д. Лысенко, заявив, что положения Лысенко "идут по линии проникновения метода диалектического материализма в биологическую науку".
      М. Б. Митин решительно возразил Т. Д. Лысенко в отношении законов Менделя. Он указывал на необходимость объективного научного подхода к законам Менделя, заявив, что Мендель, несомненно, вскрыл некоторые закономерности в наследовании... и встал на защиту цитологических исследований, сказав: "Мы должны приветствовать сделанное здесь тов. Лысенко признание, что он до сих пор на эту сторону дела обращал мало внимания... Исследование клетки, выяснение значения и роли хромосом и их структуры в вопросах наследственности и изменчивости, несомненно, необходимо. В этом направлении надо продолжать работу..."
      Категорически возражая против крайних выступлений Г. Н. Шлыкова и других, которые пытались третировать генетику и лично Н. И. Вавилова, М. Б. Митин заявил: "...мы будем бороться, как этому учит нас наша партия, и против всякого рода даже самых ничтожных проявлений махаевского отношения к кадрам нашей советской интеллигенции, работающим на благо социализма. От всех этих недостатков мы, товарищи, должны избавиться... Разногласия в науке могут и должны быть. Могут и должны быть теоретические споры. Но плохо, когда эти теоретические споры, дискуссии, расхождения принимают такой, я бы сказал, вредный характер, какой они приняли сейчас... Наши научные кадры имеют полную возможность печатать свои труды, свои работы, высказывать свои соображения по тем или другим вопросам, которые стоят в порядке дня... Мы должны одернуть администраторов от науки, которые мешают развитию нашей науки".
      М. Б. Митин сказал, что нельзя не признавать "важных достижений генетической науки и важных достижений в области исследования клетки". Назвав имена А. Р. Жебрака, С. И. Алиханяна, В. С. Кирпичникова и других, выступавших на дискуссии, М. Б. Митин заявил, что у ряда классических генетиков "намечаются сдвиги в сторону приближения к практике".
      Эта линия на признание генетики как науки и призыв к обеспечению ее существования имели исключительно важное значение. Однако при всем этом М. Б. Митин ясно сформулировал тезис о том, что, по мнению философского руководства, взгляды Т. Д. Лысенко являются прогрессивными, за ними будущее. Пытаясь разъяснить социальный и классовый смысл борьбы в области генетики, он заявил, что "идет борьба представителей передовой, революционной, новаторской в лучшем смысле этого слова науки против консервативных, догматических, устаревших концепций, против консервативного направления в науке, которое не желает считаться с достижениями практики, за которое цепляются и с которым вместе идут самые реакционные элементы в науке".
      М. Б. Митин не согласился с Т. Д. Лысенко, что учение о гене - это якобы чистейший идеализм, он признал за этим учением материалистическое содержание. Однако при этом он посчитал нужным заявить, что, если "понятие "гена" и вся "корпускулярная теория наследственности" и являются материализмом, то не диалектическим, а метафизическим, враждебным теории развития", что "часто отдельные правильные исследования даже иногда отдельные отрасли науки, давшие большой и ценный фактический материал, продвинувшие далеко вперед науку, в силу определенных классовых и гносеологических причин превращались затем в целые антинаучные системы". Эти заявления будили тревогу о будущем генетики. Однако, считал я, раз генетика будет развиваться, все станет на свое место. Объективность природы - это лучший залог ее правоты, успеха в практике и открытия истинной материалистической диалектики.
      Речь М. Б. Митина вызвала бурю самых разнородных чувств у слушателей. Многие представители классической генетики тяжело переживали то, что их науку зачислили в категорию консервативного направления, им казалось, что это обрекает генетику на общественное недоверие в будущем. С другой стороны, были нанесены очень чувствительные удары по философским ошибкам Т. Д. Лысенко и И. И. Презента. М. Б. Митин заявил, что не будет допущено махаевского отношения к советской интеллигенции, и поднял на щит необходимость конкретных исследований по генетике и цитогенетике.
      Итоги важнейшей дискуссии 1939 года, на которой в первую очередь ставились задачи проникновения метода диалектического материализма в генетику, оцениваются по-разному. По моему мнению, необходимо сказать следующее.
      Дискуссия преградила дорогу притязаниям Т. Д. Лысенко, направленным на уничтожение генетики. Оговорки и реверансы в его сторону не меняют дела. Т. Д. Лысенко поднял руку на всю генетику, однако рука эта повисла в воздухе, он был вынужден остановиться и копить силы для новых атак. Время, как известно, величайший фактор, и я думаю, что М. Б. Митин и его коллеги сделали большое дело, ибо результаты разгрома генетики в 1939 году имели бы гораздо более серьезные последствия, чем объявление генетики лженаукой в 1948 году.
      В этом историческом аспекте при оценке роли философского руководства 1939 года мы должны отдать должное его позиции.
      Во всяком случае, я лично, слушая речь М. Б. Митина на дискуссии 1939 года, почувствовал локоть друга. Я услышал одобряющие слова о том, что и наша работа нужна, что мы должны и обязаны иметь свою точку зрения и, имея свои научные позиции, бороться за социализм. Я должен высказать здесь эту точку зрения еще и потому, что М. Б. Митин в дискуссии 1948 года и позже по отношению к генетике занял неверную позицию. Этим он сам затруднил оценку его деятельности, связанной с генетикой. Надо при этом сказать, что выступление М. Б. Митина в 1948 году, собственно, никакой конкретной роли не играло. Словесно он сам сделал все, чтобы зачеркнуть значение своей позиции 1939 года. Вместе с тем есть люди, которые, указывая на выступления М. Б. Митина после 1948 года, хотят на самом деле зачеркнуть то положительное, что он сделал для генетики в 1939 году. Мы не имеем права забыть позицию философского руководства в 1939 году, которая явилась преградой для монополизма Т. Д. Лысенко. Это, безусловно, сыграло большую роль, во многом сохранив кадры генетиков и определив этим успех возрождения генетики, которое началось в 1955 году. Наша борьба за генетику получила в этой позиции М. Б. Митина и других философов серьезнейшую реальную поддержку.
      Следует отметить, что оппозиция Т. Д. Лысенко росла и крепла не только среди классических генетиков, но и среди других ученых, в том числе многих учеников И. В. Мичурина. Т. Д. Лысенко безапелляционно называл свои взгляды мичуринскими, в то же время ряд основных положений Мичурина, и среди них главный - метод отдаленной гибридизации, он всячески замалчивал. Такое самовольство вызывало протест тех ученых, которые действительно хотели следовать заветам Мичурина. Среди них наиболее выдающимся как по своим научным достижениям, так и по организационному таланту был академик Н. В. Цицин, первый директор Всесоюзной сельскохозяйственной выставки СССР. Большой ученый, он занял самостоятельную научную позицию, в свое время встречался с И. В. Мичуриным, который его высоко ценил, очень его поддержал и благословил его работу по скрещиванию пырея с пшеницей.
      Н. В. Цицин возглавил разработку мичуринского наследства, положив в основу своей деятельности метод отдаленной гибридизации. Т. Д. Лысенко третировал этот метод. Вполне понятно, что научные тенденции Цицина и Лысенко столкнулись. Цицин не уступил существа мичуринского учения, и Лысенко немедленно занес его в список своих врагов.
      Н. В. Цицин активно участвовал в борьбе против ошибок Т. Д. Лысенко. Некоторые ученые-генетики полагают, что устранение ошибок в биологии это их персональная заслуга. Дело гораздо сложнее. В этот процесс был вовлечен весь фронт нашей идеологии, культуры, науки, сельского хозяйства и медицины. Постепенный поворот всех этих сил привел к ликвидации монополизма Т. Д. Лысенко.
      Сам Н. В. Цицин - это обаятельный человек. Я познакомился с ним на дискуссии 1936 года, подошел к нему и спросил, почему он не критикует Т. Д. Лысенко.
      - Видите ли,- ответил Цицин,- научные споры были, они остаются и еще будут в дальнейшем, а сельское хозяйство надо улучшать, и тут многое зависит от Лысенко.
      Постепенно мы подружились с Н. В. Цициным, он был всегда приветлив. Его помощь сыграла большую роль в 1955 году, когда создание лаборатории радиационной генетики ознаменовало собою возрождение научной генетики в нашей стране. Эта лаборатория ряд лет пользовалась рабочими помещениями, которые ей предоставлял Н. В. Цицин. Своими исследованиями по отдаленной гибридизации у зерновых он вписал новые страницы в генетику и селекцию пшеницы. В личном обращении он очень добр и заботлив. Однако не обольщайтесь его приветливой улыбкой и дружеским похлопыванием по плечу. Когда что-нибудь затрагивает интересы его дела, его черты лица сужаются и приобретают твердость антрацита, он вскидывает голову, и сбить его невозможно. Наверное, не будь у него этой волевой складки, он бы не довел в назначенный срок дело по открытию Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в 1939 году, не создал бы громадный, замечательный ботанический сад Москвы и не руководил бы большим академическим хозяйством "Снигири". В 1968 году ему присвоено звание Героя Социалистического Труда.
      Мое настроение после дискуссии 1939 года было хорошим, так как дорога для исследований по генетике оставалась широко открытой. Помня заказ редакции журнала "Под знаменем марксизма" на статью о И. В. Мичурине, я энергично взялся за новое, подробное изучение его трудов. О личности И. В. Мичурина много рассказали Н. Н. Соколов и И. Е. Трофимов - сотрудники отдела генетики. Н. К. Кольцов интересовался работами И. В. Мичурина и послал к нему на практику этих двух своих аспирантов. Они прожили в Мичуринске три месяца, собрали цитологический материал по гибридам плодовых и много раз в рабочей обстановке встречались с И. В. Мичуриным.
      Работа над статьей длилась полгода. Мне казалось, что она удалась. Я старался показать величие И. В. Мичурина как общественного деятеля, выразившего дух новой, советской России, и сущность тех его фундаментальных работ, которые обогатили генетику. По ряду вопросов в статье были и критические замечания. Основным выводом статьи гласил тезис, что не может существовать особой, мичуринской генетики, противопоставляемой классической генетике как ныне существующей науке. Есть единая материалистическая наука - генетика, изучающая законы наследственности и изменчивости организмов, частью этой науки являются реальные достижения И. В. Мичурина. Статья вызвала интерес у ряда членов редколлегии и получила от некоторых из них самые лестные отзывы. Однако дело затормозилось. Эта статья попала к И. И. Презенту, который поднял страшный шум. Редколлегия журнала отступила, и мне был прислан отказ.